«Приказываю выступить на охрану Государственной Границы Союза Советских Социалистических Республик, вид наряда – дозор……… старший наряда - младший сержант………..».
Старый стал, много лет прошло, мне уже 56 лет. Дети взрослые, внуку пять лет. Осталось в этой жизни меньше, чем прошло, значительно меньше. Но когда где-то вдруг услышу эти слова, сердце начинает стучать чаще и в груди появляется тёплый щемящий комок жалящей радости и воспоминаний, которые волной прокатываются по телу – «Я – погранец, это моя память и моя боль, это моё незабываемое братство избранных, избранных не людьми, а Богом». Этот мир не случаен, как и мы все в этом мире. Все, что происходит с нами, происходит совсем не случайно, есть причинно-следственные цепочки, которые и определяют твою дальнейшую судьбу и саму жизнь. Мы не задумываемся об этом, но это не означает, что этого нет.
«Слышь, боец, а ты борзый, борзый ты. Только с учебки пришёл, салага совсем, а права качаешь. Ты чё, устава не знаешь? Или москвичи все такие наглые и самоуверенные. Эй, «деды», тут молодой борзит». В кубрик заходят ещё трое «дедов» с полуулыбками на лице. Ребятки крепкие и накаченные, в руках одного ремень, накрученный на руку. Я стою, молчу, мысли в голове веером – «Мне с ними не справиться, один на один я, пожалуй бы, любого из них взял, но их много, слишком много. Нужно ближе к окну, в случае чего, одного в окно точно выкину, ну а там, как бог даст. Третий этаж, шею себе он должен свернуть». Мои одногодки притухли и помалкивают. Земляки тоже напряглись, но вряд ли ввяжутся, если совсем худо только не будет.
Молчу, напряжение нарастает. Мне не в диковинку, к дракам привык, дрался с детства. Я вырос в поселке под Москвой, в совхозе, который образовался по программе Сталина в конце сороковых для борьбы с голодом в стране. Это не деревня, где все друг друга знают не один век, в совхоз приехали люди работать и жить со всей страны. Все послевоенные дети, злые и голодные, умели постоять за себя, поэтому умели драться и не боялись драк. А когда растёшь в таком окружении, и всегда на улице, домой забегаешь только чтобы перекусить, то естественно, ты становишься таким, каким тебя делает улица.
Да ещё и спортом стараешься заниматься таким, чтобы ловкость и силу накачать. Я занимался боевым самбо, которое в те времена было запрещено и про боевые искусства только слышали. Товарищ у меня в молодости был, который служил в каком-то боевом подразделении КГБ, и который взялся меня индивидуально тренировать, как раз перед моей службой в погранвойсках, когда приезжал на выходные домой в посёлок. А ещё, увлекаясь гонками на лыжах, бегал неплохо, мог часами бежать, не останавливаясь. Один раз летом специально засек время, когда накручивал восьмёрки по лесу рядом с посёлком – получилось чуть более четырех часов. Бросил это занятие не потому, что устал, а потому, что уже нужно домой было возвращаться. Я так и не узнал, сколько вот так неспешно, я мог часов пробегать.
«Деды» стоят, смотрят, в руках подкручивается ремень, делаю шаг назад к окну, молчим. Ну, сколько вот так можно стоять и смотреть друг на друга? Один из «дедов» разворачивается и выходит, бросив по ходу – «Туалет и кухня». «Деды» вышли из кубрика, я присел на кровать, напряжение спадало, пошёл отходняк, спина покрылась потом. Ко мне подсели земляки из Москвы и Подмосковья, кто-то что-то говорил ободряющее, но все прекрасно понимали, что служба моя не сахар начиналась. Ну, а кто сказал, что будет легко? Ха! На то она и служба, чтобы не девчонок тискать, а Родину защищать. Причём грамотно и ответственно.
Чтобы читателю было понятно дальнейшее повествование, нужно сказать, что служба моя проходила не на заставе на земле, на границе, а в гарнизоне пограничного отряда, в роте связи, куда я был определён ещё в учебке, по причине окончания ещё до службы приборостроительного техникума, в радиомастерскую. Граница морская и связь с пограничными кораблями могла осуществляться только через радио, причем засекречено через засекречивающую аппаратуру связи – ЗАС. И меня, как потенциального мастера по ремонту и обслуживанию радиостанций, которыми отряд просто был напичкан, как хороший арбуз семечками, сразу же определили в роту связи отряда. Нужно ещё добавить, что я попал как раз на время переоснащения границы новейшей техникой связи.
Но служба моя началась не с радиомастерской, по причине моей борзости и обостренного самолюбия, а с кухни и туалета. На кухню я ходил в наряд, как и положено по уставу, через день. И не просто на кухню, а в самый эпицентр бурной кухонной жизни, в посудомойку. Эта алюминиевая чашка с отогнутым краем могла раза четыре прокрутиться в чанах с водой перед твоими глазами. Жара и влажность, как в тропиках, жир на всем, что одето на тебя, пот уже не течёт, потому как, и течь уже нечему.
Горнило закаливания характера, а не посудомойка. Ну а когда нет наряда на кухню, то, естественно, утром помывка туалета. Правда, никто даже не пытался меня заставить мыть толчки зубной щёткой. То ли понимали, что я все одно делать этого не буду, то ли просто всё потихоньку устаканивалось, и меня оставили в покое. Все на зарядку утром, а я даже не смотрел наряды, знал, что мой туалет. И когда, бывало и такое, вдруг происходил какой-то сбой, и меня направляли не в туалет, а на зарядку, я сильно удивлялся.
Такой распорядок службы у меня длился с января по май 1972 года. В мае произошло ещё одно событие, которое перевернуло ещё раз мою жизнь и саму службу – я сел на гаубвахту на трое суток. Опять же по причине борзости и попытках найти справедливость на службе. Ха! Идеалист. После очередного наряда на кухне, уже весной, когда солнышко согрело землю и всех нас, я заполз на крышу какого-то сарая в гарнизоне, и тихо себе так, никого не напрягая, грел пузо на солнышке. Заснул, разогретый добрым и теплым солнышком, продрых до вечера, даже на обед не ходил.
В это время начались поиски меня самого в роте, опять же не просто так, а старший сержант Г…. решил «деда» на проходной гарнизонного военного городка подменить мной. И вот я заваливаюсь в роту довольный и счастливый и тут возле тумбочки дневального на меня накидывается сержант Г… с криком, что вот, мол, ты такой сякой и разетакий. Я, ещё не очень отойдя от вольностей и теплой свободы на крыше сарая, ему в ответ – «А не пойти бы тебе наХ… сержант? Если хочешь, то могу поспособствовать». Чё тут началось….! Правда вопли о помощи закончились довольно быстро, открылась дверь канцелярии роты, которая как раз напротив дневального, высунулась морда кэпа, командира роты, и проревела – «Трое суток ареста». И тут же старшина меня под белы ручонки, без ремня, но с шинелью, на губу.
Трое суток пролетели на нарах, как не было, а тут тебе и общее собрание по разборам полётов с неким бойцом, который службу не бдит, а сержантов наХ.. посылает. Так мало того, он этого сержанта хотел ещё и изнасиловать. Мама мия, вот тебе и градусник по Фаренгейту.
На собрание пришёл и начальник связи отряда дядя Сэм, подполковник, в возрасте и давно служащий в пограничных войсках. Собственно, мой непосредственный начальник, по большому счёту. К роте проводной связи я был просто прикреплён, радиомастерская находилась на особом положении, хотя бойцы и были причислены к роте связи, начальник мастерской лицо подконтрольное только начальнику связи отряда было. Ему до меня, салаги - первогодку, дела не было, пока у него был мастер старослужащий. А время капало, служба шла своим чередом, и «старичок», нынешний мастер, скоро мог и дембельнуться, а два моих начальника, начальник радиомастерской и начальник связи отряда, могли остаться совсем без радиомастера, а отряд без связи. Вместе, естественно, со всей границей отряда. А замена, вместо мастерской, гуляет в наряд на кухню и собственно то, чем должна заниматься, то есть изучением матчасти и её ремонтом, не занимается совсем.
Расширенное собрание роты, по прочистке мозгов погранцу, и погранцам на моем примере, началось с увлекательного рассказа кэпа о том, каким должен быть пограничник, и какой я есть на самом деле не защитник Отечества. Речь была длинной, перемежевалась патетическими и патриотическими фразами, почти до разрыва рубахи на груди дело чуть не дошло. Но, слава Богу, не дошло, а то его жене – красавице и стерве, пришлось бы китель зашивать, а он ещё и в Академию связи собирался поступать. И как ему в разорванном кителе предстать перед приемной академической комиссией? А? Ну вот, значится китель рвать нельзя, его на три года дают, имущество служебное надыть беречь.
И мне предложили отвечать перед лицом своих товарищей, собравшихся на собрании, как я дошёл вот до такой жизни и службы, и что я думаю о самом себе и о своей дальнейшей службе в славных Пограничных Войсках Советского Союза. Замполит, старый, суетливый и подобострастный, ввиду полного отсутствия не только военного, но и другого какого-либо образования, и которому осталось до пенсии рукой подать, тоже начал подпевать своему визави и начальнику. Что меня окончательно вывело из равновесия, и я начал говорить. Если до его выступления я ещё предпочитал отмалчиваться, чтобы ещё большей беды не накликать на мою несчастную голову, то после его речуги, задвинутой с ещё большим пафосом и глупостью, плотина рванула и меня понесло. Мне стало всё всё-равно. Стало по барабану, что далее будет и что со мной сделают, да хоть под трибунал и в дисциплинарный батальон.
Я клеймил позором дедовщину, говорил об издевательствах над молодыми первогодками, пускай не физическом издевательстве, но моральном точно, о недоверии офицеров своим бойцам - пограничникам, с которыми бок о бок они служат, не только офицеры, но и бойцы старослужащие, и о показухе служебной, которая весь негатив старается прикрыть ради служебной карьеры офицеров, и про Академию, куда вот таких офицеров, как кэп, на пушечный выстрел близко нельзя подпускать. Какой из карьериста получится старший офицер и командир? Только шкурник и не более.
А здесь граница, здесь единственный род войск СССР, который реально, а не виртуально, несёт боевую службу и готов в любой момент принять бой с противником, значит и офицеры и солдаты - пограничники должны доверять друг другу, а иначе просто все погибнем, ну и так далее. Минут сорок говорил, когда кончил, наступило гробовое молчание, только через минуту послышалось покряхтывание дядюшки Сэма в задних рядах собравшихся. Он молча встал и пошёл к входной двери, уже у двери обернулся и, глядя на кэпа, сказал: «Ты в Академию не поедешь, завтра этот боец должен быть в мастерской. И чтобы весь этот бардак вокруг него немедленно прекратился». Открыл дверь и вышел. Кэп распустил собрание, и мы все подались в туалет курить.
Эпопея моего воспитания закончилась. Кэп в Академию поступил на заочное отделение, его жена загуляла, пока муж сдавал экзамены, загуляла с погранцом из гарнизона. Начальник отряда запретил кэпу разводиться. Потому что в семье у них был маленький ребёнок. А как там дальше сложилась их совместная семейная жизнь, не знаю.
Меня оставили в покое, я начал заниматься конкретным делом, у меня был свой, закрепленный за мной уазик и водила, ездил по заставам, ПТН-ам и ремонтировал радиостанции, менял коды на ЗАС- ах, а затем и переоборудовал всю радиосвязь отряда, ставил антенны, монтировал новые станции, на островной заставе на острове Прангли поставил новую радиорелейную станцию Р-405 и связь с островом стала стабильной. На КПП тоже монтировал уже новейшее для того времени радиооборудование. Встречался с морскими пограничниками решать вопросы связи и кодов ЗАС, короче пошла почти обыденная и привычная работа.
Служба стала на два года жизнью интересной и нужной. Меня никто не контролировал, я сам решал куда ехать и что мне делать в первую очередь. Начальник связи отряда эту техническую область деятельности всего отряда отдал мне на откуп. Но, ни разу, за всю службу я не подвел его, он доверял мне, значит, я не имею права…. Да и западло это было, я сам всю ответственность взял на себя, значит и мне за всё отвечать. А граница разгильдяйства и подлости не терпит, любой мусор тут же всплывает и начинает гнить и вонять. Его не невозможно не заметить, потому как, дышать становиться противно.
Пограничное братство свято, через много ушедших лет я ощущаю это также четко, как в первые годы после службы, его невозможно забыть или выбросить из памяти, ты его шкурой чуешь, как морской лёгкий бриз на берегу. Зелёные фуражечки, где бы их не увидел, я чувствую братскую близость к тому, кто в ней проходит мимо, кого я совершенно не знаю, кто моложе моих детей, но я знаю наверное, что он мой брат. 28 мая праздник, всегда праздник, дети поздравляют и дарят подарки, жена печет пироги и торт, звонят друзья и радуются вместе со мной, я счастлив от того, что мне выпала честь стать причастным к этому пограничному братству Союза Советских Социалистических Республик – России! Стать частью одного огромного и целого, но не просто целого, а Цельного и святого!