04.03.09 21:00 || 05.03.09 00:10
«Инопланетный корабль мягко опустился на лужайку. Корабль был в лучших традициях – круглый, с торчащими в разные стороны антеннами. Из корабля показался инопланетянин – тоже классический – зеленый, с большими глазами, в которых были и межзвездная глубина и галактическая мудрость и … усталость от сотого появления.
Из кустов попрыгали люди в форме с надписью «ЦРУ», накинули сетку на тщедушную фигуру и уволокли в фургон.
А корабль, конечно же, отвезли на самую секретную военную базу и засекретили»
С того момента, как они были здесь, прошло часа два. За это время не было сказано и нескольких слов. Только когда заказывали обед – она кокетливо водила пальчиком по строчкам меню, называла своим мелодичным голосом блюда; и во время обеда – то подай мне соль, то «салфетку?» да плюс взгляды, улыбки да язычок, проведенный по губам. От этого ее жеста он особенно сходил с ума. Но, пожалуй, только от него.
Он долго и придирчиво искал это кафе. Его не устраивало все – свет, количество окон, мебель, официанты. А здесь – почти идеал. Отдельное купе с окном, мягкие миниатюрные диванчики, маленький камин с настоящим огнем вместо батареи, свечи на столе.
Он разлил вино по бокалам.
«Инопланетянин сидел один в огромной комнате. Вот уже неделю над ним ставили опыты, пытаясь войти в контакт. Вокруг него все время прыгали ученые с фанатичными лицами и лохматыми лысеющими головами. Переносицу каждого, конечно же, венчали огромные в роговой оправе очки. Ему показывали символы, рисунки, жесты, схемы, а однажды целый день мучили азбукой Морзе. Инопланетянин лишь молчал, еще больше зеленел и таращился своими огромными глазами.
Сейчас он сидел один привязанный в кресле. Чтобы не сбежал. И думал»
Он рассеянно смотрел в окно, наконец отвалившись от роскошного стола. Она маленькими изящными глотками пила вино и не спускала глаз с его профиля. Он почувствовал ее взгляд, повернул голову и посмотрел на нее. Виновато улыбнулся:
- Извини, я задумался.
- О чем? – сразу же спросила она.
Он слегка улыбнулся:
- Я… Рассказ новый пришел на ум.
В ее глазах что-то вспыхнуло. Интерес? Восхищение? Что? Он часто видел этот взгляд. Даже от других людей.
- А… Что нужно, чтобы написать хороший рассказ? – наконец, спросила она.
- Хороший? – уточнил он немного рассеяно.
- Конечно.
- Ну… - протянул он.
«Он был в клетке. Один. Он не был свободен, соответственно. Физически не свободен. И он не мог прыгнуть выше той высоты, на которую он прыгает. То есть он ограничен своими возможностями. Он должен есть. Вроде, должен. То есть он ограничен своими потребностями.
Но плюс его положения в том, что он в этой клетке один. В отличие от них. Их в их собственной клетке миллиардов шесть, не меньше. И они грызутся. Все время.
Вот о чем он думал. Этот зеленый инопланетянин, в больших глазах которого отражались и межзвездная глубина и галактическая мудрость и… насмешка»
- Для того, чтобы написать хороший рассказ, хороший, - еще раз подчеркнул он, - нужна хорошая мысль.
Она засмеялась. Ее смех был похож на смесь веселого солнечного лучика, играющего на талой льдинке, с запахом весны.
- Ты меня разыгрываешь. Ну, конечно, мысль. А какая она, хорошая?
Он почесал висок.
- Ну… Она должна быть близкой любому человеку. Чтобы понял. В идеале – это то, с чем человек встречается ежедневно, чем озабочен, и то, что больше всего его волнует. И, главное, мысль должна быть пронзительной. Доставать до сердца, - он замолчал, еще немного подумав, - наверное, так.
- А у тебя, - ее пальчик указал ему в грудь. Лак на ногте был цвета радости, - у тебя рождались такие мысли?
- Конечно. Я же писатель. Мои книги покупают.
- Ну…, например?
- Например? Например, я х о ч у е с т ь, - он еще немного подумал, - или… х о ч у с е к с а.
И оба расхохотались.
«Потом кто-то заметил, что он не моргает. Собрали консилиум. Белые халаты вокруг кресла с зеленым человечком. Часа два спорили, выдвигали предположения. Раньше моргал – теперь нет. Вылупил свои темные, без зрачков, глазища и сидит себе спокойненько. Потом кто-то решился – бородатый дядька со стетоскопом на шее – подошел и попробовал поморгать ему. То есть взял за веки и насильно моргнул инопланетянину. Получилось. Консилиум обрадовано загалдел. Было вынесено предположение, что это защитная реакция»
- Нееет, - она недоверчиво рассмеялась, - ты меня разыгрываешь.
Он смотрел на нее, улыбался, потом смотрел в окно, задумывался, потом снова на нее и обратно в окно.
Она пересела к нему на маленький двуместный диванчик. Прижалась. Сказала:
- Ты… такой… загадочный, - в ее глазах отразилась мечтательность и выпитое вино.
Он опять ничего не ответил. Похлопал по руке.
- Ладно… думай, - наконец, сказала она.
Он чувствовал на себе ее обостренный любопытством взгляд.
«У чувства должен быть вектор. Направление. Просто название роли не имеет. Без направления оно не существует. Слово «любовь» ничего не значит. Просто слово. «Боль» - звук. У чувства должна быть длина этого вектора. Направляющие косинусы. Иными словами, базис. Чувственный базис, если это то самое верное слово. А орты в этом базисе разные – люди, вещи, явления, другие чувства. Это своего рода многомерное пространство, в котором может быть разложено любое чувство. А, может, и все сразу. А, может, и сам человек
А самое главное – это длина проекции чувства на оси. Отсюда и получается – направление.
Об этом думал маленький зеленый инопланетянин с большими черными каплевидными глазами, в которых отражались и межзвездная глубина и галактическая мудрость и грусть»
- А о чем тот рассказ, который ты сейчас придумываешь? – наконец, спросила она.
Пустые тарелки уже унесли, вместо них поставили чайник и две фарфоровые чашки на блюдцах. Он оторвался от окна и разлил им чаю цвета сладости.
- Как обычно, про инопланетян, - он улыбнулся, - сейчас все так пишут.
- Ну…
- Придумывают сказки про походы ко спасению мира, боевики. Чем инопланетяне хуже? Голливуд на этом собаку съел. То есть на их тарелках, - он подмигнул.
«А потом кто-то заметил, что он уже не пользуется руками. Этими хилыми зелеными конечностями с, конечно же, тремя пальцами. Не пользуется, чтобы есть. Да и вообще. Причем еда, которую ему по-прежнему ставили (инопланетянин никогда не отказывался поесть и по предположению некоторых уже должен был давно растолстеть) с завидной регулярностью исчезала. Без помощи рук. Просто исчезала. Однако, у членов очередного консилиума не было никаких сомнений по поводу, куда именно.
А в глазах инопланетянина по-прежнему отражались и межзвездная глубина и галактическая мудрость и… глупость людей»
Он сильней включил камин. Языки огня сделались выше. За минуту до этого он задвинул входные шторы в купе. На улице уже давно стемнело, а здесь в теплом свете пламени отражалась она – цвета уюта. Он сел рядом, обнял.
Вот уже часа полтора она не сказала ни слова. Лишь он, бывало, произносил вслух длинные фразы. Что-то про галактическую глупость, кажется… Ей было хорошо и тепло. И ничего больше не надо.
За окном по дороге катили машины. За небольшим садиком перед кафе шли по тротуару люди.
«А потом кто-то заметил, что и еда перестает исчезать. А потом эту и всю предыдущую со времени его здесь появления еду обнаружили в небольшом овражке за территорией объекта. Там просто слишком громко галдели птицы, их было очень много, и кто-то решил посмотреть, что там.
А потом произошло и вовсе необъяснимое. Кресло, к которому был прикован зеленый человечек, оказалось там же – в овражке. А сам инопланетянин завис в воздухе в углу под потолком. Прямо перед камерой наблюдения. Теперь даже наблюдатели видели, что в его огромных темных и томных глазах отражается и межзвездная бесконечность и галактическая мудрость и… объектив камеры.
А внизу бегали ученые и решали вселенские глобальные проблемы – как бы снять его оттуда?
А через глазок видеокамеры он видел их всех. Их государства. Их политику. Бизнес. Войны.
Кто э т о будет решать?»
Она дремала. Тепло и уютно, как котенок. Ее голова покоилась у него на плече. Слава богу, это было такое кафе, где позволялось долго сидеть. Если, конечно, заплатишь.
Он смотрел, как языки пламени играют зайчиками у нее в волосах, как кострами расцветают в боках пузатых чашек.
Он думал о том, что как жаль, что у него нет диктофона в голове, чтобы записать все мысли, образы, все-все. Чтобы потом хоть с кем-то этим поделиться. Похвастаться, где он сейчас побывал. Допустить к себе, в свой собственный мир. Чтобы не оставаться внутри абсолютно одиноким. Чтобы пройти по всем дорогам своей фантазии с кем-то. Лишь бы не одному.
«Его не могли оттуда снять. Убрать из под объектива. Их руки скользили по его телу и не могли зацепиться. Он, ко всему прочему, был еще и скользким. Если хотел.
Сквозь глазок камеры он видел, как глубоко они умеют чувствовать. Как сильно умеют любить. Как творят произведения искусства.
Сквозь глазок камеры он видел, как они умеют убивать. Как они умеют мучить других. И как глагол «любить» умеют наполнять липким пошлым смыслом.
Он вбирал в себя все это и потихоньку под тяжестью опускался. Коснулся пола. Ученые радостно подбежали и обступили. Он был похож на толстого малыша, готового испачкать штанишки. От натуги он еще больше позеленел. Напрягся… Большие темные глаза по-прежнему выражали и вселенскую мудрость и межзвездную глубину и… отвращение. И лопнул, забрызгав совет ученых мужей смрадными кусками земной истории.
И исчез, потому что был, как фантазия, свободным»