Лазарь Фрейдгейм
С О Н
Колыбельная для взрослых
Каждый бруклинский день начинается и заканчивается похоже. Перестук поездов метро на городских эстакадах, шум машин со скрежетом тормозов и перекличкой гудков. Толкучка магазинов, рассыпанных, как из рога изобилия, говор магазинного общения со ставшими почти не обращающими на себя внимания напевными интонациями. Знакомый стереотип шумного большого города, Нью-Йорка или Чикаго, Москвы или Киева, по сравнению с которыми нормальная атмосфера быта маленького города кажется затишьем, вымиранием. Я скрываюсь от этой суматохи и камнепада жизни за стенами своей квартиры. Звуки города там становится менее дифференцированными. То ли шум машинных шин, то ли отзвуки буйного ливня…
Мозг абстрагируется от этого шума-сожителя и утомленный рабочей и домашней суетой замирает, засыпает в спокойном ожидании следующего дня. В ушах, как воспоминание о миротворном детском сне, звучит мелодия моцартовской колыбельной, откликающейся словами:
В доме все стихло давно,
В погребе, в кухне темно,
Дверь ни одна не скрипит,
Мышка за печкою спит.
Отпускные дни, желание защитной смены обстановки и надежда на спокойствие маминого крова – все объединилось в калифорнийской квартире мамы. Работа и пациенты, домашние проблемы и самолетные неудобства - все позади. Все отошло в небытие на несколько приятно нагрянувших дней. Ужин и мягкая постель. Глаза непроизвольно закрываются, и, кажется, голова отключается еще до этого. Милый сон.
В доме все стихло давно,
В погребе, в кухне темно,
Дверь ни одна не скрипит,
Мышка за печкою спит.
От себя уйти тяжело. На смену улыбке колыбельной песни приходят заботы дантиста. Кресло, пациент. Привычно склоняюсь к нему… Ощетинившаяся волчья пасть, сминающая вставленные мощные распорки между клыками. Утробное завывание. Интересно, а позволяет ли мой лайсенс лечить волка? Что будет? Не шум ли это пришедших за мной людей? Рука со шприцем начинает дрожать, и завывание усиливается. Отвожу руку от грозного пациента, но она не находит инструментального столика. Глаза широко раскрыты. Вскакиваю… Маленькие часы на стене показывают час ночи. Волка нет, злого рыка – завывания не слышно. Монотонно крутится вентилятор в тиши калифорнийской ночи. Делаю круг за кругом по комнате. Прислушиваюсь к тишине, даже постоянного шороха машин за окном не слышно. Выключаю вентилятор, и, кажется, замирает последний отзвук окружающей жизни.
Усталость вновь погружает в сон. Духовые оркестра на мощном выдохе оглушительно выводят мелодию колыбельной: «Дверь ни одна не скрипит, Мышка за печкою спит»… Какой уж скрип, какой уж сон!? Скрежещущие гусеницы наезжающего танка безжалостно вдавливают голову в подушку. Ударные: бам-бам-бам. Плотно сомкнутые веки продолжают терзать мозг сном. Рука рвется остановить бешеный ритм дирижерской палочки, повисая в пустоте. Часы показывают почти три… Вновь брожу по комнате, ищу источник ночного зла. Беспокойство не проходит, нервно ощупываю каждый выключатель. Не нахожу ничего подозрительного. В безнадежности поиска тишины выключаю едва слышимый холодильник. Представляю, что скажет утром мама. Но надежда на спокойствие пересиливает.
Сон приходит мгновенно. Противник на теннисном корте оказывается обаятельным, и каждый мяч доставляет удовольствие. Следующий мяч успешно принимает пятилетний сын. Мы сидим с ним на трибуне турнира New York Open, в азарте я кричу, что есть мочи. Недовольный голос жены на тех же тонах нервно перечисляет, что я должен успеть утром до работы. Я чувствую, что спасения нет, так как нельзя успеть отвезти сына в сад и одновременно жену в университет при утреннем трафике. Барабанный шквал ненависти обрушивается на меня. Голова уходит под подушку, но какой-то повторяющийся звук продолжает донимать мое сознание. Странное беспокойство не проходит, растерянность пробуждения сковывает меня. Абсолютная тишина, но что-то, как удары метронома, будит сознание. Часы на стене показывают шестой час.
Я погружаю руки в свой дорожный саквояж, нахожу фонендоскоп и начинаю блуждание с ним по стенам. Говорят, так ходят лунатики. Полусонное сознание задается вопросом, а нужен ли лайсенс на прослушивание домашней тишины? Заглядываю в ящики и на полки, - трубка молчит. Смотрю на потолок, на выключенные светильники… Рука тянется к часам. Маленькие настенные сувенирные часы с батарейкой и сочной надписью “Jerusalem”. В ушах раздались оглушительные удары. Находка! В синеве приближающегося нового дня почти с остервенением я вырываю из часов батарейку. Тишина. Победа! Вероятно, ни один воин не принимал с таким восторгом плоды победы.
Сон. Замечательный край Калифорния. Ласковые звуки колыбельной Моцарта.
В доме все стихло давно,
В погребе, в кухне темно,
Дверь ни одна не скрипит,
Мышка за печкою спит.
Благостный сон…