Проживая довольно долго в Германии, я стал невольно сравнивать их культуру, язык, а затем накладывать на усреднённые картинки других культур и языков других народов. Разумеется это с моей точки зрения, с поверхностной, когда в глаза бросается лишь то частое, что на виду, как картина экспрессиониста, когда вблизи – грубые мазки кистью, толстый слой масла, правленый скребком, а удаляясь – появляются линии, задумка и уже издали виден шедевр, который в смеси цветов находит тот нужный, неповторимый оттенок и общее настроение.
Немцы довольно жестокие люди, у них это проявляется и в живописи, и в языке, и в методах решения проблем. В социалистической Чехословакии они так же сурово действовали: рисовали черту мелом и предупреждали: «заступишь – расстреляем.» И расстреливали, заступивших хотя бы ногой. Отсюда и педантичность – другая сторона жёсткости. Однако и короли их повсюду были. И язык такой же жёсткий, аналитический, равно как и английский, однако последнему свойственна большая чопорность, у меня сложилось впечатление, что изначально составителями правил у них были люди не слишком грамотные, отсюда и огромная масса исключений. И алогичность своих действий, они закрепляли своим авторитетом, а в последствии и сводом законов, которым теперь регламентируют или пытаются регламентировать абсолютно все стороны жизни, причём эти регламенты могут быть разными в зависимости от толкователя. Так называемое прецедентное право. Однако, иная сторона этой чопорности – тщеславие, положительное проявление которого – стремление к возвышенному, идеальному, иными словами вести себя прилично, несмотря ни на что. Пусть хоть мир треснет.
Напротив французский язык очень мягкий, культура которого ассимилировала в себе южный народ, язык журчащий, удобный для любви. В нём множество букв, которые и вовсе не читаются, равно как и совершенное множество законов, которые есть, и вроде бы работают, но … опускаются. И народ такой же, а скорее наоборот, язык, культура, поведение – всё от этой группы людей, живущих в этом месте, таких же мягких, поэтичных.
И вот – русский язык. Совсем противоположный аналитическим построениям романско-готской группы. Язык синтетический, связанный из множества языковых нитей и корней от диаметрально противоположных народов. Но обеспечивающий понимание, начиная с любой части фразы. От этого более длинный в предложениях, как и расстояния, на которых он прижился, как и то необходимое время, когда люди разных культур, взаимодействуя, не сразу понимают друг друга. А понимая – прощают. Ассимилируют, принимают немецких царей на своём престоле, впитывают французскую культуру, итальянское искусство, восточную философию и религию, рождая синтез и как результат – язык, способный в восточной непроницаемости внешних эмоций, нарисовать и разукрасить всю яркую картину отношений. И лицевые эмоции (за ненадобностью) не подкрепляют слова как в аналитике, а выражаются только тогда, когда они есть. Отсюда и эдакая широкость в отношениях, некоторая леность и классическое «авось срастётся», ну а если нет, то простят ведь. И сами терпят. И по закону о контрастах, когда противоположности подчёркивают друг друга – сильны и бунт, и дела добрые. А там где контрасты – там и творчество. И право под этим языком глубоко, но не широко.
Авось, Господь-то не бросит.