1. Любимая, я не видел тебя никогда.
Душной гарью замирает в сенях день, прыгают солнечные зайчики по мёртвой зыби Мирового Асфальтового Океана. Обломки случайных моих девушек пытаются затмить твоё белое, белое тело, узоры ключиц и плеч, груди с острыми вершинами, которые так верно реагируют на любое моё прикосновение, дрожащие лепестки твоих бессонных век. Святой Пётр, единственный, кто выходил сегодня за водкой, видел неодетый силуэт твой на стекле стремительно проносящегося мимо трамвая – и крестился, крестился ему вслед, колеснице, несущей на себе число зверя, написанное масляной краской через трафарет. Ослабли тогда петровы руки, покатилась под чугунный лязг по камням взятая в долг бутылка, хохотали из каждого гаража слуги антифризовы, но не разбилась она всё же, а повела его, горемычного, вниз, к реке, за реку, к почерневшей мельнице. И спал он там в травах, нагой, негой полный, и как дошёл – не помнит, и с кем пил – не говорит, только час, как вернулся.
2. А мы, знаешь, фильмы смотрели в окошко – и жизнь, и, если разобраться – телевизор. Только там долго собаку показывали, потом пострелёныша соседского, потом сама соседка вышла, натрусила, падла, яблок, и давай нас повидловым духом душить. Не утерпел, первый наш пошёл – пойду, грит, разузнаю, что и как – да так и канул. Ну, второй, само собой, за первым – и тоже как корова слизала. Сидел я ночь сам, целый ворох передумал, многих в памяти перебрал, думал – не вернутся, каины. Ан нет, под утро явились, ничего особенного, говорят, баба как баба – а только в глаза не глядят, и губы все в повидле…
3. А то ещё было – керосин кончился в лампе. Послать бы кого, да только – двое дороги не знают, у Петра после того случая всё из рук валится, особенно бутылки, а я тебя жду, не могу отлучиться. Думали, думали, да так и просидели в темноте. А там и день начался, с утра уж хохотали, себя жалеючи.
4. Приходила ко мне во сне тёща, мать, стало быть, твоя, да такими словами отходила – и при жизни её такого не слыхал. Будто нашла она под окном ампулу из-под героина, и виноват, само собой, я. А потом, гляжу – а ты на дворе дожидаешься, худая, белая, а руки за спиной держишь.
Ну, а потом помирились, видимо, с мамашей, раз она побежала пироги ставить.
5. Любимая, ты приходи скорей, а то зима скоро, а мне выхода только два – или под печкой зимовать, или из страны выметаться, хотя кто ж меня такого в иноземщину выпустит. Дров я запас на всякий случай, угля завёз полтонны, картоха у Петра есть, не пропадём. Но ты приходи быстрее, а то заврались мы все тут, жить тошно.
Целую.