Глава XVI
В Богородском время текло спокойно, и жизнь шла своим чередом. Когда в конце 1879 года Александра забеременела в третий раз, Александр Гаврилович потребовал организовать уход за детьми по-новому. Настя и Ваня переселялись в боковой флигель, где для них была организована большая спальня, комната няньки, комната для игр и столовая.
- По мне, так тебе надлежит все-таки сейчас поручить заботу о детях няньке, - объяснил Еланский жене. – Только здоровая мать может родить здоровое дитя. Ты не должна нагружать себя заботами. А Анастасия и Иван еще такие маленькие, что с ними мороки полны руки и хлопот полон рот, как у нас говорят.
Александра, по правде говоря, с удовольствием подчинилась этому новому распорядку. Она чувствовала себя разбитой и усталой, а неуемная энергия маленьких детей, их возня и плачь, сильно раздражали и утомляли ее еще больше.
Новая беременность оказалась куда труднее двух предыдущих. Непрестанная дурнота и плохое самочувствие сопровождали ее все первые месяцы. Частая рвота просто изматывала. По мере роста плода в утробе, самочувствие, мягко говоря, не улучшалось. Зима была долгая, темная и безрадостная.
Еланский оставил супругу в покое уже при первых признаках беременности, приближаясь к ней только для того, чтобы приложиться губами к руке, щеке или лбу Александры, в зависимости от обстоятельств.
В течение зимы и весны Александр Гаврилович неделями пропадал в Петербурге, ссылаясь на бесчисленные и неотложные торговые дела. Александра пару раз выказала желание посетить столицу, памятуя, в том числе, и о том, что в прошлом году Еланский приобрел большую квартиру в огромном доме где-то между Николаевской и Лиговской. Но супруг от этой идеи в восторг не пришел и всячески этому воспротивился.
- Я не говорил тебе, что приобрел квартиру в абсолютно ненадлежащем виде. Руки до обустройства все не доходили, ну сейчас ремонт идет не шатко не валко. Но жить там тебе сейчас решительно невозможно. Тебе придется жить в гостинице, если ты настаиваешь на поездке. Ну, а какова жизнь беременной в гостинице? Нет, положительно, тебе не стоит даже задумываться об этом деле. Если скучаешь, то будет много лучше пригласить гостей к нам. Елизавета Максимовна с дочерьми охотно скрасит твое одиночество, пока меня дела держат в столице. Да и других приятелей в округе можно как-нибудь иной раз зазвать.
Александра согласилась. У нее не было сил спорить о чем либо. Внутри нее, правда, шевелился червячок сомнения, который подсказывал ей, что забота о ее здоровье не единственная причина, по которой супруг удерживает ее в Богородском. Может быть, у Александра Гавриловича в Петербурге завелась очередная марьятта? Выбор то в столице нешуточный, и горничные и еще кто-нибудь. Всяких девушек хватает в Петербурге, на любой вкус, и на любую прихоть, в том числе и для таких гостей столицы, как Еланский.
Ну и что с того! Да пусть Александр Гаврилович развлекается в Петербурге, как хочет. От этого она, Александра, имеет возможность спокойно отдыхать в имении. Мужское любовное внимание и так-то не очень занимало Александру, а в нынешнем положении так и вовсе не до того. В минуты и часы улучшения самочувствия она с удовольствием проводила время с детьми, играла с ними, рассказывала им сказки и помогала нянечке купать и укладывать Настю и Ваню спать.
По правде говоря, Александра не могла долгое время находиться с детьми. Они оба были такие подвижные, такие непоседы, что невозможно было порой усадить их посидеть рядом с матерью. Им гораздо больше нравилось бегать друг за другом, кувыркаться на коврах и строить норки из подушек и одеял.
Новая нянька была женщина средних лет, надежная, судя по отзывам и рекомендациям. Звали ее Анна, родом она была из Ямбурга, говорила только по-русски. Александр Гаврилович желал, чтобы нянька как можно больше говорила с детьми по-русски, чтобы росло потомство Еланских русскими людьми. Александре же было предписано говорить с детьми по-немецки, чтобы немецкий язык сидел в головах чад как родной. По поводу материнского шведского, а наипаче финского, Александр Гаврилович даже пришел в некоторое недоумение.
- А зачем детям шведский и чухонский? На немецком языке дела делаются, да и на русском тоже, русские люди кругом. На французском в любви объясняются, придет время – выучат. Английский со временем, если приспичит. А шведский то зачем?
На лепет Александры о том, что это ее родной язык, Еланский только махнул рукой и буркнул, что лучше, мол, тоже с нянькой учись по-русски правильно говорить. На том и порешили.
По поводу того, что дети подвижны как ртуть и не могут усидеть на одном месте, у няньки было свое мнение.
- Детство такое короткое, барыня, несколько лет пролетит и тогда будет нужно, хочешь, не хочешь, и сидеть смирно и есть красиво и так далее. Пусть пока порезвятся.
Александра не смогла спорить с Анной. Может быть, она и права. Александра помнила очень хорошо железную дисциплину в доме Валениусов, которым командовала ее мать, фру Элеонора. У фру Валениус не было под рукой нянек и прочей прислуги. Соответственно, и дети воспитывались по-другому.
Роды начались в один из дней раннего лета 1880 года. Повитуха была заблаговременно привезена из Луги. Прибыв в Богородское и осмотрев Александру, она посоветовала известить обо всем доктора Батурина.
- Что-то здесь не так, - засомневалась опытная повивальная бабка. – дело может по всякому обернуться, и я не хочу быть одна в ответе.
Она настояла на том, чтобы супруг не медлил. Еланский снарядил самую быструю коляску и наказал человеку, чтоб отыскал доктора Батурина хоть из-под земли.
- И гони во весь опор! - напутствовал он посланного.
Привезенный вскоре Андрей Николаевич нашел положение очень тяжелым. Роды не продвигались, хотя горячка была сильной и воды давно отошли. Наступило небольшое затишье, Александра забылась ненадолго, но в этот момент новый разрывающий нутро приступ пробудил ее с криком на устах. С каждым новым приступом роженица выглядела все более беспомощной и все более слабой.
Доктор Батурин больше переживал не за мать, а за дитя. Несмотря на все попытки, он не мог прослушать пульс ребенка. Дитя родилось не задолго до полуночи. Оно так долго не могло выйти наружу, что доктору пришлось накладывать щипцы и тянуть плод из утробы. Ребенок был полностью сформированным мальчиком, но он был сине бледный и безжизненный. Пуповина перехватила его горло в утробе матери, и никакие ухищрения по возвращении его к жизни не помогли. Второй сын Александра Гавриловича Еланского родился мертвым.
Александра этого еще не знала. Она понимала только, что ребенок родился, и что весь кошмар, связанный с этой беременностью и этими родами позади. Как в забытьи она выполнила все распоряжения повивальной бабки и, получив от врача успокоительное лекарство, погрузилась в глубокий сон.
Андрей Николаевич хорошо представлял себе, какой разговор с Еланским ждет его впереди. Плотная дымовая завеса, густой коньячный запах, почти пустая бутылка, все это говорило о том, что хозяин кабинета потратил немало нервов, ожидая известия от доктора.
- Ну что, как там? – С нетерпением спросил он вошедшего в кабинет Батурина. – Кто родился, мальчик или девочка?
Доктор ответил не сразу. Подумав несколько мгновений, он решил, что не стоит произносить никаких подготовительных речей, и приступил прямо к делу.
- В этот раз никто, к сожалению. Ребенок родился мертвый. Он задохнулся в утробе, удавился пуповиной. Так бывает, медицина против этого бессильна.
Александр Гаврилович смотрел на Батурина ничего не понимающим взглядом.
- Что ты такое говоришь?! Нет… этого не может быть! И врач, и повитуха на месте, и… нет, я не верю! Это твоя дурацкая манера меня разыгрывать! Я пойду сам, выясню, в чем дело!
Еланский вскочил с кресла, попытался выйти из кабинета, но доктор схватил его за руку, и с силой удержал в комнате.
- Послушай, Александр! Поверь мне, и я и повитуха сделали все, что было в наших силах. Мы бы с радостью представили бы тебе живого ребенка. И тебе и твоей жене, которая натерпелась не в пример прежнего. Я искренне сожалею, что ребенок умер. Это случилось, и с этим надо смириться.
Еланский рухнул обратно в кресло и закрыл глаза рукой.
- Скажи хотя бы, это был мальчик или девочка? – Произнес он глухим голосом, не убирая с глаз руку.
- Это был мальчик. Это был бы нормальный, здоровый мальчик. Если бы остался в живых, а не умер в утробе матери.
- Черт, черт! Черт подери! Здоровый мальчик, который не остался в живых! А на кой тогда черт нужны доктора, если они не могут с этим справиться?!
Кулак Александра Гавриловича ударился о стол с такой силой, что бутылка с остатками коньяка подпрыгнула, а рюмка упала на бок и разбилась.
- Я понимаю твое состояние, Александр! Но врач не Бог, как ты понимаешь. Я приеду завтра, проверить состояние твоей жены. Если у тебя есть хоть капля разума, то ты дашь ей спокойно поспать, пока она сама не проснется. Будет лучше, если я рассажу ей о том, что произошло. Помни, пожалуйста, Александру Ивановну не в чем упрекнуть, она ни в чем не виновата.
Было видно, что Еланский большим усилием воли заставил себя немного успокоиться.
- Делай, как знаешь, - пробормотал он. – Позволь только заметить тебе, что я никакой не тиран. И я умею обходиться со своей женой вежливо и ласково и без твоих советов.
Проводив Батурина до крыльца, Александр Гаврилович начал ходить из комнаты в комнату, подходя к окнам и глядя на окрестные пейзажи, покрытые летней ночной хмарью. Царящий надо всем мир и покой подействовал, в конце концов, успокаивающе на хозяина Богородского и его окрестностей. Однако, несмотря на снизошедшее на него успокоение, он почувствовал, что не может просто так пойти отдыхать. Вместо этого он поднялся на второй этаж и на цыпочках подобрался к кровати Александры.
Жена спала. Она была бледная и измученная, как и говорил доктор. Но она была все равно красива. И молода. Ослепительно молода. Еланский осторожно взял руку Александры и так же осторожно поднес ее к губам.
Но даже легкое прикосновение губ пробудило молодую женщину. Она открыла свои большие синие глаза и посмотрела на мужа. Не моргая, она прошептала что-то по-шведски. Александр Гаврилович наклонился к ней, как будто понял, но не расслышал, и спросил по-немецки:
- Что, что ты говоришь, мое сокровище?
- Ребенок, - вдруг произнесла по-русски Александра. – Это мальчик или девочка?
Александр Гаврилович проклинал про себя собственную неосторожность. Теперь все, он понял, что ему придется говорить с женой и сообщить ей страшную новость. Он попытался схитрить:
- Не думай сейчас о ребенке. Тебе нужно хорошенько поспать. Мне жаль, что я разбудил тебя. Попробуй снова уснуть.
Голос мужа встревожил Александру. Этот голос никогда прежде не звучал с такой грустью и нежностью.
- Так это мальчик? – Спросила она. Она решила выяснить причину такой неожиданной нежности мужа.
- Это… да, это мальчик. Только… черт подери, я не могу лгать тебе. Ребенок родился мертвым.
- Мертвым, - прошептала Александра. – Мой ребенок мертв…
Роковое слово медленно, сквозь пелену усталости пробивалось к сознанию. Пробившись, это слово рассыпалось русскими буквами и опять собралось латинскими. Сперва по-немецки, наконец, по-шведски. Повторив это шведское слово вслух, Александра закрыла глаза и зарыдала. Слезы безостановочно лились из закрытых глаз, рыдания сотрясали все женское тело, причем так сильно, что испуганный Еланский счел необходимым позвать повитуху.
- Ну, что вы, барин, наделали! – повитуха с укором набросилась на помещика. – Разве доктор не сказал, что барыню нельзя будить? Ступайте-ка, батенька, отсюда.
Еланский послушно и понуро побрел в свою спальню.
На следующее утро он опять посетил Александру, столкнувшись с Андреем Николаевичем. Батурин, пожав руку хозяину дома, неодобрительно посмотрел на него, покачал головой и, махнув рукой, вышел во двор, к своей двуколке.
Подойдя к жене, Александр Гаврилович ласково попытался объяснить ей, что он ни в коей мере не винит ни в чем, ни супругу, ни доктора, что так вышло, что он скорбит и горюет вместе с ней.
- Жизнь на этом не кончается, - сказал он. – Понемногу твое горе утихнет и все опять будет по-прежнему. Скоро ты встанешь на ноги и окрепнешь. Надо растить Настю и Ваню. И других детей еще даст Господь.
Припухшая от слез и долгого сна Александра в ответ только тяжело вздохнула.
Александр Гаврилович затеял вскоре новый деловой проект. Помимо торговли лесом, он по дешевке купил в Тихвине разорившуюся лесопилку, и понадобилось достаточно средств, сил и нервов, чтобы запустить все дело вновь, да еще и с прибылью. Одновременно с этим ему пришла в голову мысль подновить и немного перестроить их дом в Богородском. Для произведения чертежей, расчетов и сметы был заключен договор с молодым, но уже довольно известным архитектором.
Дела Александры обстояли намного хуже. Она не смогла отойти от горя из-за случившегося, хотя и пыталась себя заставить. Тяжелая беременность, мучительные роды – и все напрасно. От горя она утратила интерес к жизни. Во время посещения Богородского Елизаветой Максимовной, Александра не в состоянии была уделять должного внимания гостье, приезжавшей утешать бедную мать.
Когда ей подводили детей, она гладила Настю и Ваню по головкам и через какое-то время просила няню увести детей к себе.
В конце концов, фрейлейн Нойгут решила поговорить с хозяином. Тот, конечно, не мог не замечать плачевного душевного состояния своей жены, и разделил опасения и переживания экономки.
- Ну что же мне теперь делать? – Спросил он ее удрученно. – Я много раз говорил ей , что не стоит так убиваться, и что у нас еще будет ребенок, взамен утраченного, но, похоже, эти мои речи не помогают. Она только кидается в слезы, а этого я уже не могу выносить. Хоть доктора Гертцера зови, в самом деле.
- Так не должно продолжаться вечность, - рассуждала экономка. – Мне кажется, что госпожа день ото дня все глубже уходит в свое горе. Может быть, было бы хорошей идеей пригласить сюда в гости ее мать и сестру из Гельсингфорса. Сейчас еще лето. Немного разнообразия в их жизни не помешает, и Александру Ивановну это может отвлечь от грустных мыслей.
- Ну, что ж, совет хороший, - согласился Александр Гаврилович. – Напишу приглашение прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик. Не говори пока ничего хозяйке. Пусть приезд родных будет для нее сюрпризом. Может быть, это поможет. Надеюсь, поможет.
Через пару недель Элеонора Валениус прибыла в Богородское. Мария с благодарностью отклонила приглашение, сославшись на то, что именно сейчас у нее скопилось много срочных переводов, которые, подчас, нужны с максимально возможной скоростью.
На самом деле, Мария с удовольствием осталась в доме с Владко и Пиркко. Отсутствие матери в доме в течение нескольких недель явилось для нее давно желанной передышкой. Стареющая мать очень сильно изменилась в своем поведении после смерти мужа. Хотя с той роковой даты прошло уже два года, она почти каждый день погружалась в мрачные, тяжкие воспоминания. Любая мелочь, связанная, так или иначе, с Эриком, пробуждала в ней мысли о покойном супруге, и за этим следовали бесконечные разговоры о последних днях и месяцах их совместной жизни. Мария, чтобы не обижать мать, была вынуждена поддерживать эти разговоры даже тогда, когда времени было просто в обрез или нужно было сделать что-то срочное по дому.
Но самым невыносимым было то, что фру Элеонора довольно регулярно начала рассуждать о Веселине, осуждая его « непростительное поведение», как она выражалась. По ее мнению, он виноват в том, что Эрик был вынужден работать в нескольких местах, чтобы сводить концы с концами, в результате чего и умер.
- Бедный Эрик был достоин спокойной и безбедной старости, а что он получил? Дочку и внука на шею – столько забот и хлопот, не удивительно, что все так вышло и так кончилось.
Мария давно прекратила отвечать на эти выпады. В глубине души ей было немного горько сознавать, что мать отчасти права. Ее отец был вынужден взвалить на свои старые плечи тяжелую ношу, причем тогда, когда уже, в общем-то, нуждался в отдыхе.
Но кроме этого, Мария понимала, что и по отношению к ней мать была несправедлива. Разве она не несет свое нелегкое бремя? Разве она не страдает от того, что она вынуждена сейчас и еще неизвестно сколько жить в родительском доме, без малейшей возможности жить своей жизнью. Мать командует всем и вся, руководит каждой мелочью, и если только Мария пытается высказать свое мнение, то за этим сразу следует: « да, я старая дура, и ничего не понимаю. А ты у нас умница. Что ж ты, умница, с ребенком не при муже, а в родительском доме живешь?» Это было больно и унизительно.
Мать не понимала чувств Марии к осужденному на много лет каторги мужу, не понимала того, как она оскорбляет и обижает дочь своими рассуждениями и нападками. Поэтому неудивительно, что Мария почувствовала серьезное облегчение, когда мать, после нескольких дней сборов отправилась погостить в Богородское.
Прощание Элеоноры Валениус с младшей дочерью после трех недель пребывания в гостях было не в пример трогательным и сердечным. Александр Гаврилович с удовольствием наблюдал, как женщины обнимаются и целуются. Вот ведь, думал он, несколько недель, и Александра по-прежнему свежа и весела. Надо будет выразить свою признательность Амалии за дельный совет, думалось Еланскому.
Конечно, настоящая идиллия длилась недолго, только несколько дней после приезда. Обе женщины – и мать и дочь был во власти свалившихся на них утрат. Обе переживали свое горе, и каждая хотела говорить только о своих несчастьях.
Поначалу все было хорошо. Александра рассказывала о тяжелых родах и о том горе, которое постигло ее с потерей этого ребенка. Элеонора внимала рассеянно, кивала головой, поддакивала, но было видно, что все это ее не очень занимает. Улучив момент, она перехватила инициативу разговора и начала в свою очередь жаловаться на судьбу. Она в трагических тонах расписывала последние дни жизни Эрика Валениуса, его страдания, тщетность заботы и ощущение безысходности. Она не добрым словом вспоминала неспособных ни к чему докторов, которые были, по ее мнению, недостаточно компетентны в своей профессии. Но лейтмотивом ее повествований было описание тяжких дней и бессонных ночей, которые она, Элеонора Валениус, провела у кровати умирающего мужа. Виноваты были все – и врачи, и прислуга, и старшая дочь с внуком. Досталось даже пастору, который так же, по мнению фру Валениус, формально отнесся к своим обязанностям, и не был искренним, не нашел нужных слов.
Александра пыталась следить за нитью рассказа Элеоноры. Нить эта часто обрывалась, сюжеты менялись, персонажи сменяли друг друга. Дочь пыталась вставить иной раз слова утешения, но вскоре убедилась в том, что это совершенно напрасное занятие. Мать не слушала ее. Она говорила и говорила о своем, зачастую повторяя по несколько раз уже сказанное.
В течение нескольких дней Александра пыталась слушать мать. Затем, потихоньку ее терпение сошло на нет, и она решила противопоставить матери ее же оружие. Как только фру Элеонора заводила разговор об Эрике, Александра, не слушая ее, начинала рассказ о своем потерянном ребенке и о своем горе. Такая практика грозила вскоре перейти в конфликт. Каждый понимал, что его собеседник несчастен, но свое горе всегда кажется горше, чем у других.
К началу второй недели Элеонора поняла, что с нее довольно. Она объявила,что хочет уехать домой, так как Мадлен приходится дома трудно без помощи матери. Александра предложила матери не торопиться домой, а погостить еще пару недель, гуляя по окрестностям, отдыхая в саду, у реки, наслаждаясь разносолами русской кухни. Фру Элеонора подумала и приняла правила игры. Больше мать и дочь не докучали друг другу непрестанными рассказами о своих несчастьях. Однажды, когда в гостях у Александры побывала Елизавета Максимовна, ей довелось на новенького выслушать длинный и сбивчивый рассказ безутешной вдовы. После этого, между госпожой Волковой и Александрой состоялся разговор.
- Я ожидала совсем иного от посещения моей матерью Богородского, - со вздохом сказала Александра. – Я думала, что приедет родной человек, которому я смогу рассказать обо всех своих трудностях, о своей жизни, о заботах и переживаниях. О том, как я была убита горем от потерянного ребенка. Александр Гаврилович утешает меня тем, что как-нибудь мы заведем другого ребенка, взамен умершего. Но один ребенок не может быть взамен другого. Это будет другой человечек. Мертвого не вернешь. Столько месяцев тяжелого ожидания – и все напрасно. И роды были такие тяжелые…
- И ты думаешь, что мать не поняла твоих переживаний? – Спросила Елизавета Максимовна.
- Ну, конечно, она понимала, какой это удар, но она хочет говорить только о своих проблемах и о смерти папы. Я тоже очень любила папу, и тоже очень переживала его смерть, и деньгами мы маме помогали. Но нельзя же говорить об этом бесконечно. В конце концов, мне показалось, что рассудок у мамы немного не в порядке. Я представляю, как живется Мадлен рядом с матерью! Слушать это изо дня в день.
- Твоя мать уже старая женщина. Ей трудно войти в эту новую жизнь, которая ждет многих женщин, так как мужья умирают раньше. Ее жизнь жены закончилась. У дочерей своя жизнь, свои дети, мужья, вся жизнь впереди. А она одна. И будет теперь одна до самой смерти.
А вот тебе нужно думать о будущем, а не о том, что с тобой случилось.
- Это не так легко, - пробормотала Александра. – Конечно, вы можете сказать, не думай, и все. Но воспоминания приходят, даже если ты этого не хочешь. Вот посмотрите…
Она вынула из корзины с рукодельем маленькие, изящно связанные и расшитые пинетки.
- Вывязывая и вышивая эти пинетки, я думала, улыбаясь, о том, как я одену их на маленькие ножки. А ножек нет. Я смотрю на эти пинетки каждый день, и слезы опять подступают к глазам.
Старшая подруга протянула руку и взяла у Александры эти пинетки.
- Ты сама подпитываешь свое горе, - сказала она. – Вспомни о том, что у тебя двое здоровых детей, которым нужна мать. Когда ты в последний раз проводила с ними время? Играла с ними, разговаривала, выслушивала их маленькие тайны, заботы и чаяния?
- И вы тоже не хотите меня понять, Елизавета Максимовна! Вы говорите в точности так, как Александр Гаврилович. Я думала, что вы…
- Я прекрасно понимаю все твои переживания, но никому нет пользы от того что ты продолжаешь себя терзать. А меньше всего пользы тебе самой. Конечно, твой муж не сможет понять тебя до конца, но ему это и не положено, он мужчина. Но он прав в том, что тебе нужно как можно быстрее забыть это несчастье. Чем дольше ты будешь травить себе душу, тем тяжелее тебе будет вернуться к нормальной жизни. Ты не одобряешь того, что твоя мать так погрузилась в свое горе, так носится с ним. Но если ты позволишь мне высказать свое мнение, то ты ведешь себя нисколько не лучше, а при прочих равных, даже менее правильно. И производишь не лучшее впечатление.
Александра не нашла, что сразу ответить и разговор как-то замялся. Но слова Елизаветы Максимовны почему-то заставили ее задуматься. Она не хотела, конечно, уподобляться своей матери, вести себя как она и так же как она выглядеть в глазах людей. Молодая помещица решила положить конец своему трауру и начать жить снова, жить полноценной жизнью жены, матери, хозяйки.
Как только коляска, увозившая фру Валениус скрылась в дорожной пыли по направлению к Луге, Александра начала участвовать в жизни имения, обсуждая с фрейлейн Нойгут каждую мелочь по хозяйству. Ей казалось, что так она быстрее забудет о своем горе. Еланский с удовлетворением отметил эту перемену. Жизнь в Богородском опять входила в прежнее русло.
Продолжение следует