Глава XV
Мария, таким образом, вернулась в Гельсингфорс ни с чем, с экономической точки зрения можно сказать, с пустыми руками. У нее не повернулся язык вообще на что-то жаловаться Дражичам, видя, какую борьбу за жизнь ведет эта семья.
Несмотря ни на что, Мария была рада тому, что она побывала в Сербии, в Драговице. Она возобновила общение с семьей своего мужа. С обеих сторон были получены уверения в дружбе и обещания регулярно писать.
Поездка Марии продлилась три недели, но даже за это небольшое время ситуация дома изменилась. Боли в животе, мучившие Эрика в последнее время, усилились, стали приходить чаще и доставлять большие страдания. Врач, которого пригласили к больному, сразу после осмотра отправил господина Валениуса в больницу. По мнению фру Элеоноры, главной задачей врачей в этой больнице было удержать больного у себя как можно дольше, чтобы пришлось побольше платить.
- Эрик всегда думал в первую очередь о себе, - жаловалась она дочери за утренним кофе. – Он никогда не понимал, как это – пытаться уснуть рядом с человеком, который всю ночь ворочается, непрестанно стонет, хватается за бок, а то и встает посреди ночи. Ведь так совершенно невозможно заснуть.
- Но ведь сейчас бедный папа в больнице, - заметила Мария. – Попробуй сейчас выспаться спокойно.
- Сразу видно, что ты ничего не понимаешь. Поспишь тут, когда все время думаешь о том, как он там, - фру Валениус промокнула глаза. – Кроме этого, я просто с ума сошла думая, где можно взять денег расплатиться за лечение. Вокруг Эрика сейчас три доктора. Один говорит, что нужно делать операцию, другой рекомендует какие-то дорогие лекарства. Третий же, вообще, не поймешь, чего хочет. В любом случае все это влетит в копеечку. И нам тут с тобой надо как-то жить… Нас ведь трое с ребенком, да еще и Пиркко надо платить жалованье. Без нее будет тяжело по дому.
- Мама, а ты написала Сесилии? Рассказала ей о нашем положении? Она замужем за богатым человеком. Они наверняка могли бы помочь.
- Да уж, конечно, написала. На что, ты думаешь, мы живем? Сесилия прислала тысячу рублей. Если бы у нас все было по-прежнему в порядке, это был бы царский подарок. Но сейчас, когда нет зарплаты Эрика, когда нужно платить врачам и за лекарства…и дрова, и прислуга… - фру Элеонора выглядела очень озабоченной. – Я рассчиталась с Пиркко за несколько месяцев.
- Ты могла бы написать еще, раз эти деньги так скоро вышли.
- Я не собираюсь становиться попрошайкой, даже у собственной дочери! Когда Эрик заболел, я думала, ничего, скоро вернется Мадлен, которая привезет каких-то денег от родственников своего мужа. Если не денег, так хоть какую-нибудь драгоценную безделушку, которую можно было бы превратить в деньги. А ты вернулась с пустыми руками. Зря только потратились на поездку.
- А что если я попробую подыскать какую-нибудь работу? Я хорошо шью, вышиваю, я свободно знаю французский… я могла бы попробовать брать переводы. В городе несколько редакций газет и журналов. Может быть, им понадобится переводчик.
- Обычно в таких местах работают только мужчины, - с сомнением в голосе произнесла фру Элеонора. – Хотя, конечно, ты можешь пойти спросить, что в этом такого.
Итак, Мария уже на следующее утро, оставив маленького Владко с матерью, отправилась обходить редакции газет и журналов. У нее была заготовлена маленькая речь, в которой она представляла себя и излагала свои предложения и пожелания. Это был очень важный момент. Нужно было выбрать правильный тон, объясняя, почему ей нужна работа. Нельзя было выглядеть ни униженной просительницей, ни заносчивой гордячкой.
Домой Мария вернулась поздно вечером. Вид у нее был победный. Она принесла домой кипу французских газет и объявила, что утром от нее уже ждут результата, и это ее испытание. Если все будет сделано в срок, то работы будет достаточно.
Мать была рада такому развитию событий, но не преминула пожаловаться на Владко.
- Этот маленький господин вечно чем-то недоволен! Предложила ему немного картофельного пюре с перетертым мясом. И что ты думаешь? Первые ложечки пошли более или менее. Но затем ни в какую, захотел есть сам. Ну, ты представляешь, что из этого вышло. Картошка везде, и на нем, и на столе и на полу. А когда я попыталась взять у него ложку чтобы попытаться скормить ему то, что еще оставалось на тарелке, так он закинул ложку в угол комнаты. Такой маленький и такой сильный! К такой силе нужна ох какая дисциплина!
- Прости, мама! Я понимаю, что это уже трудная штука для тебя кормить подросшего озорника. Я сама буду его кормить. Я успею между переводами. Тем более, что можно работать, когда Владко уснет.
- А что делать с мальчиком, когда ты будешь уходить в эти редакции? Мне ведь надо бывать и у отца в больнице.
- Конечно, мама, надо ходить в больницу. Я тоже схожу с тобой, навестить папу. У нас же есть Пиркко. Она присмотрит за ребенком.
- Согласится ли она? Это не оговаривалось при найме ее на работу. Прислуга сейчас просто так на лишние хлопоты не соглашается.
- Она так любит детей, как мне кажется. А если ей еще немного доплатить за это, то она, конечно, согласится.
- Да, мы такие богачи, что готовы платить за все, направо и налево. Ты особо не обольщайся, вряд ли эти переводы принесут достаточно денег, чтобы можно было ими свободно распоряжаться.
На это Мария не нашлась что ответить. Она просто решила делать все, что от нее зависит для того, чтобы не быть обузой для родителей, в доме которых она вынуждена сейчас жить.
Через несколько недель на Рождество Эрик вернулся домой. Он сильно похудел, лицо было бледно желтое, но он был рад возвращению в свой дом. Он начал говорить, что после праздников опять начнет работать, вернется к своим ученикам. Мария не верила в возможность выхода отца на работу, как минимум в ближайшее время. Он выглядел измученным и обессиленным. Элеонора, напротив, была довольна. Пока Эрик лежал в больнице, ей приходилось нести в больничную кассу буквально каждый пенни, остающийся от заработков Марии. Для покупки рождественской провизии фру Валениус пришлось обходить такие магазины, которые отпускали продукты в кредит. Если отец семейства вернется на работу, то можно будет легче сводить концы с концами.
Сразу после праздников отец попросил Марию написать красивым почерком карточку барону Стенмарку, с извещением о готовности приступить к занятиям. Ответ пришел быстро и был утвердительным. Это была хорошая новость и Эрик отправился в дом барона, насвистывая бравурный марш.
Радость была недолгой. Через несколько дней, к удивлению всех домашних, посреди дня экипаж барона доставил Эрика Валениуса домой. Из экипажа первым вышел барон Стенмарк. Он помог Эрику выбраться из экипажа и проводил в дом, придерживая под локоть и за плечо.
- Фру Валениус, - горестно произнес барон, обращаясь к Элеоноре. – Ваш муж тяжело болен. Сейчас ему нужно срочно в постель. Со своей стороны я вызвал врача, он прибудет с минуты на минуту. Нисколько не смущайтесь, пусть доктора присылают все счета мне, я все оплачу.
- Что случилось? – Спросила встревоженная Элеонора.
- Герр Валениус не успел приступить сегодня к занятиям, как у него случился приступ. Он потерял сознание, и я решил отвезти его домой. Сдается, он не оправился от болезни, которая мучила его до Рождества. Ему, наверное, нужно было все-таки оставаться или в больнице, или, как минимум, дома, в постели.
- Конечно, господин барон, мы все понимаем. Но наше материальное положение в настоящий момент таково, что эта больница…, и доктора… .
- Я уже сказал, фру Валениус, что все расходы на лечение я беру на себя.
Сказав это, барон поклонился, вышел из дома и вскоре его богатый возок скрылся из виду.
Эрик был уложен в постель, и вскоре Мария бросилась на зов колокольчика, возвестившего о приходе врача. Последний, хорошо знавший, в чем дело, немедленно отправил Эрика Валениуса в больницу. Мария отправилась на той же больничной карете с отцом.
В больнице она попросила заведующего отделением переговорить с ней. Этот врач, лечивший Эрика Валениуса в последнее время, участливым тоном произнес:
- К сожалению, я не могу сказать вам ничего утешительного. Я не хотел вам говорить тогда, когда мы отправляли вашего отца домой, хотя, наверное, мне следовало это сделать. Просто я не хотел омрачать вашей семье Рождественское настроенное… К сожалению… я должен сказать, что мы обследовали вашего отца всеми доступными нам методами. Мы пригласили для консультации известного профессора из Петербурга, который по случаю читал лекции в нашем университете. Он, профессор, согласен со мной и с моими коллегами в том, что мы бессильны. Симптомы – постоянное кишечное кровотечение, потеря веса, слабость, боли. Это указывает на имеющуюся в кишечнике опухоль в запущенном состоянии. Это такой вид заболеваний, против которых мы не очень то можем что сделать. Если бы пациент попал в наше поле зрения на достаточно ранней стадии, то, скорее всего, мы решились бы на операцию. В данной ситуации это бесполезно и опасно. Он может умереть во время операции, либо проживет в результате еще меньше, но с гораздо большими мучениями.
- Вы хотите сказать…, что отец неизлечимо болен…, что он умрет? – Губы Марии пересохли.
- К сожалению, дело обстоит именно так. Мы не многим сможем помочь ему. За время последнего пребывания в больнице ему стало несколько легче, но это не было тенденцией к выздоровлению. Это было временное улучшение самочувствия. Сейчас ему нужен покой. Мы снимем приступ, и вы сможете забрать его домой. От пребывания в больнице мало толку. Постарайтесь окружить его дома заботой и вниманием. Давайте ему его любимую еду, пусть он читает любимые книги. Его вскоре ждут тяжелые и трудные испытания. Перед смертью он будет какое-то, может быть довольно продолжительное время сильно страдать. Боли можно будет снимать уколами морфина. Я возьму на себя организацию патронажа, когда придет время.
Мария слушала спокойный, приглушенный голос врача и плохо понимала смысл говоримого. Они с матерью думали, что отец поправится, ведь он был в больнице и его выписали домой. И вдруг сейчас врач говорит – нет, он не поправится. Он умрет!
Мария испуганно посмотрела на сидящего перед ней печального врача и упавшим голосом тихо спросила:
- Неужели нет никакого средства? Неужели нет какого-нибудь лекарства?
Врач с прискорбием покачал головой.
- К сожалению, от этой болезни нет лекарства. Поверьте, если бы была малейшая, но верная возможность спасти вашего отца, то мы не остановились бы ни перед чем. В конце концов… каждый из нас однажды умрет. Сейчас пришло время господина Валениуса.
Глаза Марии наполнились слезами. Да, конечно, все умрут, но почему отец? Почему именно сейчас, когда он так нужен…, когда он так хочет жить?
Марию охватило чувство острого стыда за то, что она недостаточно, как ей сейчас казалось, любила своего отца. Она всегда воспринимала любовь, заботу и какие – то самопожертвования со стороны отца как должное, само собой разумеющееся. Бедный папа! А что она, его Мадлен, сделала для отца? Ровным счетом ничего. Неужели времени больше нет?! Жизнь не может закончиться вот так, вдруг и бесповоротно!
Мария шла домой как в бреду. Рассказав матери все, что она услышала от врача, она разразилась горестными рыданиями.
Это был удар, но Элеонора Валениус не потеряла самообладания. Ее глаза увлажнились, но она не присоединилась к дочери в рыданиях. Она встала и закрылась в родительской спальне, откуда не доносилось ни звука в течение нескольких часов. Затем она вышла и объявила, что отправляется в больницу ухаживать за Эриком.
Фру Элеонора в больнице не отходила от супруга до его выписки домой. На предложение Марии подменить ее в больнице фру Валениус ответила:
- Времени осталось мало. Эрик мой, это мой муж. Никто кроме нас двоих не знает, что мы вдвоем вытерпели и перенесли, что смогли пережить и преодолеть. Я не могу его сейчас оставить. Я знаю, что я была далеко не идеальной женой. Я часто была несправедливой и нетерпимой. Но я всегда любила и люблю его. Просто чувство зачастую непросто высказать, когда голова забита житейскими трудностями. А вот сейчас все отошло в сторону, на все наплевать. Я со своим мужем, и не думаю больше ни о чем. Я буду с ним до конца.
Мария не стала возражать. Конечно, она навещала отца в больнице каждый день, а когда его привезли домой, то несколько раз в день заходила в родительскую спальню. Элеонора порывалась все делать сама, но наступило такое время, когда Эрик не мог даже в постели повернуться самостоятельно. Тогда Элеонора прибегала к помощи Марии или Пиркко.
У Марии было полно забот. Она продолжала заниматься переводами – это был теперь единственный источник существования семьи. Владко также занимал существенную часть материнского времени. С ним нужно было гулять и заниматься дома, чтобы он доставлял как можно меньше беспокойства больному.
Пиркко ходила за покупками и полностью вела хозяйство. По мере приближения смерти главы семьи, она делала всю работу безропотно и быстро.
Огромным приятным сюрпризом явилось то, что барон Стенмарк выхлопотал довольно приличную пенсию «преподавателю математики Эрику Йохану Валениусу за безупречную службу в течении двадцати лет в государственных гимназиях и Гельсингфорсском университете». Особо оговаривалось, что в случае смерти пенсионера пенсию будет получать его вдова, Фру Элеонора Ульрика Валениус урожденная Скугстен.
Эту официальную бумагу сопровождала целая пачка денежных документов, из которых явствовало, что выплаты будут осуществляться в соответствующей банковской конторе первого числа каждого месяца, со счета, специально для этого открытого.
Это событие сняло серьезное финансовое напряжение, которое очень угнетало всю семью. Мария, конечно, не бросила работу, в которую понемногу втянулась, но отпала необходимость трястись над каждым пенни.
Элеонора сочла своим долгом оставить ненадолго Эрика и посетить дом барона Стенмарка с благодарственным визитом. Барон Стенмарк выслушал сбивчивую благодарственную речь, затем упомянул Адлерберга Николая Владимировича, генерал – губернатора, которому, в конце концов, Валениусы должны быть благодарны. Со своей стороны барон вызвался передать Николаю Владимировичу благодарственные слова от имени фру Элеоноры. Конечно, было бы хорошим тоном со стороны фру Валениус самой посетить генерал-губернатора, но тот, по словам барона, «этого не любит», и болезнь супруга является очень приличным поводом передать эти слова благодарности через него, барона Стенмарка.
Элеонора Валениус возвращалась домой, переполненная искренним чувством благодарности. В мире, не смотря ни на что, есть добрые и благородные люди!
* * *
В марте всем стало ясно, что конец близок. Пригласили священника, который исповедал умирающего, причастил его и отпустил грехи. В соседней комнате Элеонора и Мария ждали выхода пастора, погруженные каждая в свои молитвы. Их позвали по просьбе Эрика, который захотел, чтобы жена и дочь были рядом во время молитв пастора. Войдя в комнату, они увидели, что общение со святым отцом несколько приободрило больного. Обычное унылое выражение исчезло с бледного лица, он живыми глазами смотрел на священника и на родных.
Бодрость эта, к сожалению, оказалась крайне непродолжительной. Уже этим же вечером Эрик начал страдать с новой силой. Незадолго до пастора дом посетил фельдшер из больницы, который сделал укол морфина. Было видно, что действие наркотика в этот раз проходит быстрее, чем обычно.
- Пошли Пиркко к доктору, пусть опять пришлет фельдшера. Видно, надо делать еще укол, - обратилась к дочери фру Валениус.
Через мгновение больной открыл глаза и, протянув слабую руку, положил свою влажную ладонь на руку жены.
- Постой, не надо никуда ходить. Не надо посылать Пиркко, - прошептал он. – Почему так темно? Наверное, я умираю. Я не вижу тебя, Элеонора… ты здесь?
- Я здесь, я с тобой, - Элеонора опустилась перед кроватью на колени и склонила голову, касаясь тела мужа. – Я здесь. Я не оставлю тебя. Попробуй потерпеть, сейчас придет фельдшер.
Эти слова она шептала в складки одеяла, которое впитывало ее слезы. Когда она подняла голову и посмотрела на Эрика, то поняла, что он уже умер.
* * *
Еще тогда, когда врач вынес свой последний приговор, фру Валениус написала Еланским, чтобы подготовить их к надвигающемуся печальному событию. Александра ответила длинным письмом, которое содержало приписку Александра Гавриловича о том, что он, в случае чего, возьмет на себя все расходы на похороны. Фру Элеоноре было предложено ни на чем не пытаться экономить и организовать все надлежащим образом. Сами супруги Еланские обещались непременно быть на похоронах, с тем условием, что их своевременно известят о резком ухудшении состояния умирающего. Фру Элеонора угадала с почтой, и дочь с зятем появились в Гельсингфорсе через два дня после смерти Эрика Валениуса.
Прошли годы с тех пор, как сестры виделись в последний раз. И в этот раз им предстояло не радоваться встрече, а плакать вместе. Так, по крайней мере, представлялось Александре. Мария не могла избавиться от мыслей о том, как мало Сесилия знала о последних месяцах жизни здесь, в родительском доме, о той безнадежности и тоске, о долгих бессонных ночах, об ожидании со дня на день смерти близкого человека. Марии думалось, что Сесилия понятия не имеет о том чувстве безысходной подавленности, в котором пребывают мать и старшая сестра. У Сесилии все в порядке. Она живет спокойно при муже, у нее двое детей, и она никогда не задумывалась над тем, где взять денег, чтобы купить еды или лекарств больному.
Финансовые проблемы только-только покинули дом Валениусов, но даже сейчас, когда не нужно думать о копейках на хлеб, их жизнь невозможно сравнить с жизнью Сесилии.
Мария сдерживала эмоции. Обнявшись с сестрой, она повернулась к зятю и, склонив голову, протянула ему руку. Еланский осторожно привлек Марию к себе, коснулся губами щеки и тихо произнес по-французски:
- Ты все так же прекрасна.
Мария чуть резче, чем следовало бы, вынула свою руку из руки Александра Гавриловича и отстранилась от него. Как могло получиться, что Мария, пусть даже на короткий миг, позавидовала сестре в ее зажиточной безмятежной жизни?! Платой за это благополучие является жизнь с Еланским! Нет, тысячу раз нет! Мадлен сделала правильный выбор, отказавшись от такой судьбы. И о том, что она стала Марией Дражич, она тоже нисколько не жалеет. Что с того, что сейчас она одна, что одной ей приходится растить ребенка! Она была счастлива, она сделала любимого мужа счастливым. Настанет время, вернется Веселин, вернется счастье. Пусть идут годы, Мария умеет ждать. А вот Сесилии ждать больше нечего. У нее есть все… кроме любви, а значит и счастья.
* * *
Похороны проходили по установленному порядку. На удивление много знакомых и приятелей с супругами прибыли отдать последнюю дань уважения покойному. Фру Элеоноре было лестно узнать, что барон Стенмарк прислал свое персональное соболезнование и вдобавок дорогие и красивые похоронные упаковки цветов.
Благодаря Еланскому появилась возможность организовать роскошные поминки в ресторане гостиницы «Кэмп», в том самом зале, где когда-то справлялась свадьба Сесилии. Александр Гаврилович настоял на этом ресторане, так как, во-первых, был хорошо знаком с обслуживанием и доверял, как поварам, так и официантам. А во-вторых, они с женой остановились в этой гостинице. Элеонора не вправе была высказывать свое мнение, хотя, была б ее воля, она бы организовала все где-нибудь в другом месте. Этот ресторан пробуждал разные мысли и воспоминания. Но, как говорится, кто платит, тот и заказывает.
Через пару дней Еланские тронулись в обратный путь. Скорое возвращение Александры домой было вызвано детьми, оставленными на попечение няньки. Так что визит получился довольно кратким. Особого объяснения или разговора между сестрами не произошло. Обе сестры не спешили открывать свою душу. Александра не смогла начать говорить о своем замужестве, в котором кроме благополучия, плавающего на поверхности, были еще и равнодушие, и измены, и взаимное непонимание.
Мария же не хотела даже упоминать имя Веселина. Она осторожно и очень кратко отвечала на расспросы о муже. Было невозможно излить всю тоску бесконечного ожидания, когда дни сменяют друг друга и ничего не меняется. Было трудно говорить о недолгом совместном счастье, воспоминания о котором только усугубляли тяжесть нынешнего одиночества.
Сестры расстались практически чужими друг другу. Они обнимались и целовались на прощание, обе ощущая облегчение оттого, что больше не нужно будет придумывать темы для разговоров и вообще, смотреть друг на друга.
Через несколько дней после похорон Мария получила письмо от Веселина, первое за последние два года. Веселин писал:
« Любимая моя Мадлен, самая любимая на свете!
Тысячу раз благодарю тебя за то, что ты смогла передать мне весточку. Тысячу раз благодарю Антона Савича, принявшего участие в этом деле. Приехав с инспекторской поездкой сюда, на Салаир, граф Невельский вызвал меня к себе, дал мне твое письмо и дружелюбно осведомился о моем самочувствии и об условиях, в которых я пребываю. Он предложил мне сразу написать тебе ответ и обещал передать мое письмо по назначению, так же, как и письма еще некоторых каторжан, относительно которых, вероятно, перед графом имели место ходатайства. Но в любом случае, ты получишь это письмо не скоро, так как расстояния большие и Салаир – не последнее место инспекции графа.
Я перечитывал твое длинное письмо вновь и вновь. Каждый раз мое внимание заострялось на чем-то таком, что было пропущено ранее. Как я благодарен твоим родителям за то, что ты с нашим маленьким Владко нашла безопасный приют в их доме, да еще на такое длительное время.
От всего сердца надеюсь, что вы сможете перенести разлуку и дождаться меня. Каждый прожитый день приближает меня к свободе. Время идет, хотя и очень медленно.
Тебе не стоит очень сильно переживать по поводу моей жизни здесь. Как ты понимаешь, жизнь здесь не легка, но не невыносима. Меня окружают по большей части приличные люди, волею судеб оказавшиеся в этом положении. Мы помогаем друг другу чем можем.
Граф Невельский привез разрешение на переписку. Мы сможем писать родным четыре раза в год, и, соответственно, получать письма. Поэтому не торопись отвечать сразу. Нам надо спланировать переписку таким образом, чтобы получать по письму в три месяца и рассказывать друг другу о происшедшем за это время.
Рассказала ли ты Владко, что у него есть отец, хотя бы и вот такой? Как много мне придется наверстывать упущенного, когда я, наконец, вернусь к вам!
От всей души, прошу тебя, любовь моя, не расстраивайся понапрасну, не равви себе душу.
Во всем виноват только я, я оставил тебя и ребенка в таком положении. Я представляю себе, как вы нуждаетесь во мне сейчас, когда я не могу быть рядом.
Ты пишешь, что несмотря ни на что, ни на какие лишения, любишь и ждешь меня. Может ли это быть правдой после всех несчастий, на которые я тебя обрек? Для меня ты – единственный якорь, который еще держит меня на этой земле. Ты и Владко!
Я так же много думал о том, что делается в Сербии, что с моими родителями и сестрой. Попробуй, если сможешь, что-нибудь узнать о них.
Хотя именно это письмо, в отличие от последующих, не пойдет через цензуру, благодаря снисхождению графа Невельского и заботе Антона Савича, многое я оставил ненаписанным. Чтобы рассказать о моей любви, не хватит никаких писем. Жду от тебя следующей весточки. Поцелуй Владко! Благослови вас Господь!
Твой любящий муж, Веселин Дражич.