Вдалеке Михаил увидел группу людей в темных одеждах с унылыми грустными лицами. Женщины плакали, украдкой вытирая слезы мокрыми от дождя перчатками. Кто-то пытался закурить, тщетно чиркая промокшими спичками.
Он узнал отца, сгорбленного и одиноко стоящего под старым выцветшим зонтом. Его суровый отец выглядел таким потерянным и беспомощным, что сердце непроизвольно заныло от тоски и невозможности высказать все наболевшее. Он всегда сторонился требовательного отца, опасаясь не оправдать доверие последнего. Порой, он его даже ненавидел, в тайне желая сбежать из дома и спрятаться от давящего авторитета. Теперь ореол величия родителя постепенно мерк, уменьшая сутулую фигуру до точки, затерявшейся в безграничном пространстве.
Точка быстро удалялась, превратившись в красивую бабочку с огромными желтыми крыльями с черными разводами. Она трепетала в воздухе, порхая с цветка на цветок, перенося на своих тонких усиках рассыпчатую пыльцу, похожую на сахарную пудру.
- Гришка, ты опять съел всю обсыпку праздничного пирога, - ругалась усталая женщина в грязном платье и залатанном переднике. Она взяла в руки мокрое полотенце, которым больно ударила мальчика по спине, - Не смей больше так делать.
Глаза ребенка мгновенно наполнились слезами, руки задрожали, редкие всхлипывания разразились потоками слез.
- Опять что-то натворил? – вошел в комнату высокий и крепкий мужчина в тяжелых кирзовых сапогах, раскуривая самокрутку, хорошо набитую табаком. При его появлении мальчик тут же притих, вжавшись в самый дальний угол комнаты.
- Да как всегда испортил праздничный пирог, - причитала женщина, вытирая потный от работы лоб платком, туго завязанным на затылке.
- Ну что ж, - снимая тяжелый кожаный ремень с металлической пряжкой, зловеще поблескивающей в свете одиноко горящей керосиновой лампы, проговорил мужчина, - придется наказать.
Мальчик побелел, задрожав всем телом, он вдавился в неподдающуюся стену, лихорадочно шаря глазами по комнате в поисках спасения. Волна дурноты, будто на каруселях, подхватила сознание, отстреливая яркими бликами со всех сторон. Все существо разрывало на части, унося в водоворот грязно-лиловой удушающей массы.
- Дядя Гриша, Вам не хорошо? – участливо спросил молодой женский голос. Еле уловимая улыбка побелевших губ коснулась мертвецки бледного лица. Мужчина поблагодарил, оборачиваясь на голос, сказав, что с ним все в порядке, оставшись сидеть за столом, накрытым для гостей в небольшой гостиной.
Люди все в черном говорили друг с другом, вспоминали, сожалели и соболезновали. Сгорбившийся и бледный отец неподвижно сидел за столом, вглядываясь в пустоту немигающим взглядом напряженных глаз. Михаил попытался приблизиться, позвать отца, дотронуться до его плеча, но тот его не слышал, утопая в подавленной печали и невысказанном горе. Взор отца наполнился слезами, он смотрел на своего сына. Михаил радостно подбежал к нему, стал трясти за плечо, просить прощение за непонимание. Он так много хотел рассказать своему отцу. Он так много увидел и понял за последнее время. Он заглянул в глаза отцу, взор которого оставался непробиваемым и стеклянным, устремленным в одну точку. Михаил обернулся, на столе стояла его фотография, отороченная уголком из черной узкой ленты. Он всматривался в свою фотографию, пытаясь уложить в голове смысл происходящего.
Дождь лил, не переставая. Ветер дул с нарастающей силой, угрожая смести все попадающееся на пути. Михаил не замечал буйства стихий, не отрывая взгляда от фотографии, мучимый свалившейся ужасающей головоломкой, разгадать которую ему было не под силу.
Этот неистовый ветряной поток сорвал одинокий пожелтевший лист с почти уже голого дерева, завертел его, унося все дальше от некогда родного дома. Лист трепетал и колыхался на ветру, выбиваясь из сил, в тщетных попытках обрести пристанище, он зацепился за мраморную плиту, медленно скатившись по мокрой фотографии грустного молодого человека к подножию памятника. Михаил Григорьевич Торцов, дата рождения и дата смерти со скромной надписью внизу – «Любимому сыну».
Печаль и отчаянье навалились с новой силой, перед глазами бежали смутно знакомые лица, в ушах звучали то приближающиеся, то удаляющиеся голоса. Воспоминания мучительно долго рождались из черепной коробки. Что-то подсказывало о важности этого видения, пробираясь призрачными ощущениями на поверхность сознания. Ответ витал где-то в воздухе, бабочкой ускользая из дырявого сочка.
На плиту важно присела ворона, громким карканьем заявив о своем присутствии. Почистив клюв о твердый гранит, она некоторое время, словно кого-то ожидая, просидела неподвижно, вглядываясь вдаль горизонта. Неожиданно она сверкнула левым глазом, издала тревожный звук, в мгновение ока взметнув высоко в небеса.