Господин Грибоедов, будучи как-то в Берлине, откушал шампиньонов, задумался и, вследствие последнего, впал в глубокую меланхолию, что свойственно любому русскому на чужбине. "Что же это мне, - горько думает он, - всю жизнь грибами давиться? Это что, на роду у меня записано? И отчего это так случилось? Взять, к примеру, Герцена... С такой-то фамилией только журналы толстые издавать со звонкими названиями. Добролюбов, опять же, хоть и скулы оскоминой сводит, а доброе какое-то ощущение остаётся. Или вот Чернышевский. Тянет, конечно, чем-то шляхетским, но тоже как-то по-русски, мол черным-черно бытие наше, а от чего, так сами думайте, чего вам все разжёвывать. Пушкин - он Пушкин и есть. Ему б всё веселиться: что за мамзелями волочиться, что из пушек бабахать. Лермонтов под аристократа работает: лорнеты, мазурки, ипохондрия. Толстой, правда, ни пришей - ни пристегни. Квашня какая-то. Не толстый, так и не худой - и нашим и вашим. Борода, опять же, какая-то уж очень наигранная".
Поплакал Грибоедов над своими невесёлыми мыслями, ещё съел балычка и решил в Россию ехать, обрыдла ему неметчина.
Поехал на вокзал, взял билет до Москвы. Идёт по улице, тросточкой помахивает. А мысли дальше плавно катятся. "И на черта мне эта Москва далась? Чего я там не видел? Мужиков пьяных, что ли? Что я, без них, скучаю? Своими бы руками задушил: пропивают Рассею. Гимназистки что ли румяные на облучках? Так я уже не мальчик, чего на них пялиться. Опять же пьяные они, гимназистки эти. Какую ещё болезнь подхватишь. Знаю я их! Ну что там ещё в Москве? Попы, разве что. И те, наверняка, тоже пьяны в сосиску. На черта мне эта Москва?"
Пошёл обратно на вокзал, сдал билет. Садится на извозчика, велит в город ехать. Подъехал к той же кофейне, из которой в Москву собрался, заходит. А там его ещё забыть не успели. "А, говорят, герр Грибоедов! Грибочков, как обычно?" "Экие, право слово, навязчивые люди, эти немцы, - раздражённо думает Грибоедов. - Поеду-ка я в Нижний."
Направился, было, к выходу, да вдруг подумалось: "А на кой ляд мне этот Нижний? Пьяных купчишек, что ль, там смотреть? Или купчих? Так те ещё коровы..." Стоит в проходе, размышляет. "Останусь-ка лучше в Берлине, ещё лисичек скушаю... А с другой-то стороны - докелича мне в заграницах пропадать. Али я не русский? Ведь Родина у меня есть."
Плюнул в сердцах на этот Берлин и поехал в Цюрих.