В комнате перед телевизором сидит Иванова. Входит Петров с ружьём.
- Привет, соседка! Разрешили! Охоту на них разрешили!
- На кого?
- Ты телевизор не смотришь, Иванова?
- Я Муз-ТВ смотрю.
Петров подходит к окну, открывает его и выглядывает наружу.
- Я ждал этого всю жизнь, с тех пор, как из шкуры моего друга детства Тузика Одноухого сшили треух! Бог есть! Разрешили охоту на убийц!
Иванова: - Такого не может быть!
- Федеральный закон, Иванова. А позиция тут отличная.
- Уж не собираешься ли ты из окна?..
- Собираюсь.
- В черте города?!
- Мэр сказал, что за пределами третьего транспортного можно. Вряд ли тут кто из Красной… В смысле, с красными… Во-во, идёт одна! Или песец, или лиса крашеная.
Петров выставляет ружьё за окно и изготавливается к стрельбе.
Иванова: - Двадцатый этаж же!
- Я не промахнусь.
- А вдруг искусственный?
- Чёрт! Тогда срок за неосторожное! – Петров чешет в затылке. И не безрезультатно. - Ладно, давай вниз! Придётся по отмашке. Помоги, соседка. Чего ты копаешься?
Иванова торопливо хватается за мобильник.
- Я только мужу позвоню. У него там, на куртке, кусочек этого... Маленький. Миша! Миша, не приходи сегодня домой! Да, представь, разрешаю не ночевать. Да ничего не случилось! Но может.
Петров продолжает высматривать цель.
- О, жирный какой! Да это же бобёр! С трупов трёх бобров, сябров наших, шкуры у него на башке. Я почти уверен.
- Уверен или «почти»?
- Вниз давай, соседка! Быстро! А мужа твоего кто-нибудь другой добудет. Кто не Муз, а нормальное ТВ смотрит. В окнах напротив уже маячат. Так, с дробовиком один, второй - с калашом и… А у этого СВД, похоже! С оптикой.
Петров переводит взгляд, а потом и ствол ружья вниз, в глубину двора, но затем вдруг вскидывает ружьё и принимается стрелять по окнам дома напротив. Бах! Бах! Бах! Затем, изумлённый, роняет ружьё.
Иванова звонит по телефону.
- Полиция? Записывайте адрес. Первый подъезд, двадцатый этаж.