Трубка мира

Екатерина Соловьева
Иду бывало по улице - и вдруг запахнет на редкость ядрено - чем-то совсем нездешним. Озираюсь по сторонам. Так и есть - идет какой-нибудь обязательно бородач и пыхает трубкой. И через сто метров еще запах слышно. Да что сто метров - весь день потом преследует он меня, этот запах. Результат смеси неведомых заморских трав - каких-нибудь там родиолы розовой, кратома, маралийего корня и прочих энтиогенов из арсенала индейского шамана.

Я не большая поклонница благовоний и тем более курительных смесей. Предубеждение даже к самым изысканным табакам осталось у меня с времен работы в редакции "Литературной России". Тамошний завотделом поэзии ежедневно дымил на весь длиннющий коридор чем-то невероятным, напоминающим прокопченый грузинский чай №120, перемешанный для аромату с паленой польской махоркой.

Но сегодня утром произошло странное. Посреди нашей субботней бюргерской торговой улочки, заполненной чопорными бабушками с тележками, придирчиво выбирающими сыр у палаточного торговца, вдруг запахло родным. Таким родным, что стало в какой-от момент не по себе. Я огляделась. Рядом с кофейней смешной старичок в черной шляпе курил трубку.

И аромат этой трубки моментально унес меня в родной моложский лес, где после дождя пахнет прелым мхом, сырой грибницей, где мокрые еловые ветки дымят, потрескивая, в слабом еще, только занявшемся костре. Где все теплое и сырое, - от поваленной сосны, на которой сидим, свесив ноги, до носков на этих ногах. Но мы счастливы и смеемся, потому что в корзине полно крохотных красных сыроежек, а они удивительно вкусны и хрустящи в солке, потому что в кармане нашлась размокшая горбушка и две слипшиеся карамельки. Мы жарим горбушку, насадив ее на рябиновый прутик. Она подгорает с одного бока и становится от этого еще вкуснее. Мы по-братски делим карамельки, сгрызаем черный угольный хлеб, валимся со скользкого бревна, промокаем уже окончательно и идем, чавкая кочками и хлюпая сапогами. Туда, где ждет нас палатка, сухая одежда, большой настоящий костер, бабушкин борщ и мелкая серая рябь на реке.

Уважаемый херр Вюстнер, Хартманн, Штолленмайер, или как вас там? Отсыпьте мне вашей травы, битте.