Это как раз вон на той остановке было в 36-м году. Лето начиналось частыми дождями, кругом лужи были, сыро и холодно. А я в белых туфельках ходила, костюме светлом и в белых нитяных перчатках. Тогда так модно было летом перчатки носить, а я любила элегантно одеваться, да и сейчас люблю... Дедушку твоего Сергея в июле арестовали, а мне двадцать четыре года только было, я еще верила, что все можно выяснить, исправить, бегала по разным инстанциям, даже письмо Сталину писала. И в этот раз я тоже хлопотать ехала к одному писателю известному, поэтому и оделась как можно лучше. Вот стою я, жду автобуса, нервничаю, думаю, как я разговор вести буду. А рядом — энкавэдэшник подвыпивший, лицо красное, наглое, усы светлые, глазами сальными все на меня посматривает, улыбается. Стал он ко мне ближе подходить, а от него перегаром водочным так и несет. Он ко мне приближается, а я от него отхожу потихонечку к краю тротуара. Вижу — автобус идет, достаю кошелек, хочу мелочь приготовить, тут у меня копейка и падает в лужу. Думаю: «Не буду поднимать, невелики деньги, грязно, да и автобус уже рядом». Тут сволочь эта энкавэдэшная подходит ко мне близко и говорит тихо так: «Подними деньги, сука! На них герб Советского Союза, видел я, как ты в грязь герб нашей страны втаптываешь!» Испугалась я, кинулась эту копейку несчастную прямо белыми перчатками из лужи вылавливать. Тут автобус подходит и обливает меня с ног до головы грязной водой. Стою я растерянная, отряхиваюсь, едва слезы сдерживаю, а мужик этот вскакивает на подножку, ухмыляется нагло, ус свой покручивает.
Вот, мол, как я тебя, дамочка, наказал!
С тех пор во мне как будто что-то надломилось, вернулась я домой и по инстанциям бегать перестала, поняла, что это бесполезно. А скоро и нас с мамой твоей в ссылку в Можгу отправили...