Стоял холодный пасмурный день. Серое небо заволокло дождевыми тучами, а над землею дымился туман. Капли небесные то и дело срывались с небес.
Землю как будто нарочно окутало мраком, и, казалось, все в округе было погружено в траур. Где-то недалеко за деревьями отзвучала панихида, слышно было, как работали лопатами… Но скоро все прекратилось. Суровую тишину нарушал лишь детский плач.
Через некоторое время прозвучал похоронный марш Шопена, люди – все в черном – стали расходиться: их было не много. Уныло они брели вдоль покосившихся надгробий и давно заброшенных могил, по тропинке, к самому выходу, на юг, за пределы кладбища.
Среди множества могильных плит и надгробий, поросших травою и огражденных обветшалыми заборчиками, в самом конце на севере мертвой земли, у подножия великих стволов леса, лежала убогая и одинокая, без какого-либо ограждения, небрежно забросанная землею, свежая могила. Черный надгробный камень возвышался над сырою землею, на нем были выбиты годы жизни, имя и всего лишь несколько слов эпитафии: «Она умерла не осуществив … - слово было замазано грязью, - но с надеждою».
Все давно ушли, и лишь одна маленькая девочка, лет пяти-шести, сидела у могилы, обнявши холодный кусок черного мрамора. Ее маленькие туфли давно уже промокли, ей было холодно в старой куртке, но она не обращала на это внимание. Ее истощенное лицо бледнело в отражении луж, и лишь мягкие щеки слабо румянились. Ее маленькие, цепкие, нежные руки растрескались на морозе. Но достаточно было взглянуть в ее глаза, чтобы понять, насколько далеко она была за пределами этого мира.
Время шло, и черные тени упадали на стылую землю. Ночь приближалась. Девочка собирала вокруг старые доски и своими маленькими слабенькими ручонками волокла их к печальному месту, пытаясь изо всех сил соорудить ограждение, наподобие заборчиков, что она видела окрест могилы. Она вновь сидела на мокрой земле возле надгробия, поджав свои замерзшие ноги, и порывистый, холодный ветер пробирал до самых костей. Она обняла утренние цветы, затем положила их на могилу, при этом что-то нежно приговаривая толи самой себе, толи еще кому-то – бог весть. Ночь с тяжестью вздохнула и окончательно упала на пустынную местность. Теперь девочка, согнувшись калачиком, лежала на одинокой деревянной лавке, напротив могилы. Но она не спала, глаза ее были открыты. И так проходила вся ночь: лишь время от времени девочка всхлипывала, содрогалась, но вновь успокаивалась. Дрожь ее больше не волновала. И лишь под самое утро, когда ночь стала отступать и разжимать свои тугие объятья мрака, когда мороз разыгрался пуще прежнего, девочка уснула… Одинокие деревья нависали над странным местом. Теперь шел дождь. Капли, не спеша, тихо, словно боясь нарушить чей-то покой, устилали землю, образуя множество мутных луж и грязных ручейков. Грозные тучи сгустились над кладбищем…
…
Осень вступала в свои права, холода наступали, а желтые листья почти все опали. Женщина вела за руку маленькую девочку в детский сад.
- Мама, ты же меня заберешь сегодня пораньше? – зазвучал звонкий детский голосочек, но зазвучал не по годам серьезно. – Я хочу, чтоб ты побыстрее вернулась.
Девочку в этот день что-то тревожило, но сама она не могла себе объяснить, почему. Это было поистине внутреннее чувство.
- Да, конечно, не волнуйся – ответила ей мама, и ласково погладила по голове.
Мама сняла с девочки старую, потертую, видно, что не по размеру, куртку и маленькие туфельки, и одела ей тапочки. Затем она направила девочку в группу, к остальным детям, сама же осталась у входа, разговаривая с воспитательницей. Девочка села на ковер, поодаль от всех – чужие радости ее не волновали, ее тревожило другое: с ней еще не попрощалась мама… и она не отпустит ее, не попрощавшись. Девочка ждала, когда же разговор между мамой и воспитательницей закончится. Прошло, казалось, много времени, а такой ненужный разговор все никак не заканчивался. Но, когда она на минутку задумалась, а потом вновь обернулась – мамы на прежнем месте не оказалось! Она вскочила и побежала в раздевалку, а оттуда – в коридор: нет, ее нигде не было. Девочка вернулась, села все в том же месте на ковре. Затем встала и прильнула к окну. Она все ждала, что мама вернется и попрощается с нею. Но ее все не было. Однако, когда уж надежды было растаяли, открылась входная дверь детсада, видная из окна группы, из нее вышла женщина средних лет. В ней девочка узнала свою маму. Да, это была ее мама! Девочка обрадовалась. Женщина вышла и очень быстро пошла по дороге: вероятно, она куда-то очень спешила. Девочка (истерически, панически) бросилась в упор к окну, стучала своими маленькими кулачками в него и радостно кричала в надежде на то, что ее услышат: «Мама, мама! Мама!» Но мама не слышала. Миг радости был не долог: она мигом улетучилась с лица девочки; теперь личико ее было угрюмо и задумчиво.
Прошло еще пару минут, и мамина фигура скрылась из виду. Она так и не попрощалась…
Теперь целый день девочка переживала, не веселилась и улыбка не появлялась на ее милом лице, она не играла с другими, часто возвращалась к окну. Ее грудь сжималась от … тоски, и она была готова вот-вот расплакаться. Она все ждала возвращения мамы, и время для нее как будто бы остановилось, или тянулось слишком медленно, как целая вечность.
А ведь как же так? Мама с нею не попрощалась…
…
Когда наступило лето, солнце подымалось высоко, а вокруг все блистало изумрудною зеленью. Именно в эту пору мама отправляла дочь к бабушке, а сама возвращалась домой одна, чтобы легче было жить: бабушка проследит за маленьким ребенком, накормит его, погуляет с ним, приласкает… но дома… да, себя можно и не накормить, и не попить даже чаю… Но не дать кусочка черствого хлеба с сахаром и чаем маленькой, безобидной и беззаботной дочечке, когда этого попросту нет – не могло себе позволить ни одно настоящее материнское чувство.
Однако такое время разлуки нелегко давалось девочке. Краткие встречи с мамой очень ее радовали. Бывало, сидя во внутреннем дворике дома, с надеждою она поглядывала на арку, из-под которой могла выйти мама… И нередко бывало, когда ее надежды оправдывались, и тогда она изо всех сил бежала с распростертыми руками и бросалась с криками – «Мама! Мама!» - ей в объятья. Бывало и так, что воображение ее обманывало, и тогда она все также бежала с распростертыми руками и кричала от радости, но, подбежав ближе к незнакомой тете, останавливалась в недоумении, думая, мол, как же так, это ведь должна была быть вовсе не незнакомая тетя, но должна была быть ее мама…
Но, когда мама приходила или когда брала дочь в магазин - часто делала ей подарки. И девочка становилась безмерно счастливой, самой счастливой во всем мире… Она всегда просила купить какую-то безделушку, и очень радовалась, когда ее удавалось заполучить. Мама и подумать не могла, какую ценность для дочки представляют вещички, купленные ею. Бывало, она купит ей рисовальный альбом и целую пачку разноцветных фломастеров (в основном это были наборы по шесть или двенадцать разных цветов, хотя девочке всегда хотелось побольше, хотя бы двадцать четыре; таковы дети), и уезжает. Девочка целыми днями сидит и рисует… А когда мама приезжает вновь – хвастается своими рисунками. Но если один из фломастеров переставал писать или портился – для девочки это была серьезная утрата. Она не выбрасывала их, как это делают многие, но наоборот – с чистою детской любовью она бережно хранила абсолютно все фломастеры, любовалась ими, ей приятно было вспоминать о том, что это именно мама ей их купила… Также, было, когда-то девочка у всех видела на руках первые электронные часы. И ей неимоверно хотелось иметь такие же. И однажды, когда девочка игралась во дворе с другими ребятами, мама приехала и обрадовала ее таким подарком: часы были дешевые, но для девочки это не имело значения, она очень обрадовалась, обняв маму. Она бережно одела их на руку. Она бегала, игралась, поглядывая на часы… и ей было так гордо… у нее были часы, которые ей купила мама… Когда в них забивалась песчинка, или они пылились – она тщательно очищала их, а когда впервые поломались ремешки, она сделала их сама. Конечно, когда что-либо ломалось, купленное мамой, она очень расстраивалась, ее угнетало чувство собственной вины, будто она виновата перед мамой… или нет – перед самою собой в первую очередь, что не уберегла ту вещь, которую купила ей мама… Но когда ремешки сломались окончательно, кнопочки запали, а батарейка стала садиться – девочка все также держала часы при себе, или же бережно хранила их в тайном от других месте. Для нее это были бесценные подарки. Она радовалась тому, что ЕЕ мама подарила ей ТАКИЕ часы; да, ее любимая мама…
…
Когда за окном была весна, пахло свежим воздухом, распускающейся зеленью, когда все нежилось в теплых лучах солнца, прорезавших и проскальзывающих в любые проемы, заполняя пространство, будто дивным эфиром и, казалось, оттого все опьянено сказочным дурманом, девочка гуляла целый день, беззаботно радовалась и веселилась, и силы ее были неисчерпаемы. Вечером ее было тоже не угомонить: она все не хотела ложиться спать. Но вот, когда ее уложили и выключили свет, долго она еще лежала, не смыкая глаз, глядя в окно, на темные силуэты деревьев и домов, на свет слабо брезжащей луны… Но, все-таки заснув, ей глубокой ночью приснился сон…
Все было как бы в замедленном действии и на некотором отдалении… Казалось, она ходила под водою, которая сковывала все ее движения и которая заглушала все те слова, которые говорились наверху, на поверхности… Вокруг все укрывалось в густую пелену белого тумана… Но вот, мутные круги начали расходиться, и картина несколько прояснилась: она по какой-то причине ссорится с мамой… и при этом задний фон постоянно меняется: то за ними вырастает их собственная комната, то, наоборот, они оказываются в непонятном хаосе вещей. Ссора продолжается и вынуждает ее бежать на улицу… Она пытается бежать быстро, но ей не удается рассекать плотный, как вода, воздух, члены ее как будто ватные и вовсе не хотят ее слушаться… Она чем-то сильно расстроена, противоречивые чувства заполняют ее душу… Она все бежит… Оглянувшись назад, вдруг видит, как на большом расстоянии от ее дома вздымается столп пыли… За ней выбегает мама и зовет ее… Но она не внимает этим зовам, паническим крикам, и убегает все дальше… убегает, убегает… Мама уже вся в слезах бежит за нею, но вдруг неожиданно падает и оказывается как бы в небольшом углублении земли… Девочка останавливается, оборачивается и видит маму лежащей на земле… Она как будто знала, что это произойдет, как будто все было ей указано в потенции, которая сейчас актуализировалась и проявилась в реальность!.. Ее охватило отчаяние, она не знала, что ей делать… ей хотелось плакать… Но все это длилось какие-то секунды, и вот, наконец, она подходит к маме. Мама лежит, слабо опершись на локти, чтоб хоть чуточку приподняться, и, еле дыша, измождено, со слезами на глазах говорит ей:
- Не волнуйся, дочка… Все будет хорошо…
- Мама…
- Ничего… Беги домой, а мама скоро вернется.
Она от страха и отчаяния, охватившего ее ужаса, чувствуя свою вину, убежала обратно в дом, села между этажами на лестничной клетке и глядела в маленькое оконце, вдаль, где, должно быть, лежала сейчас ее мама… Она все сидела и смотрела, и ждала, когда же, внизу, под домом у подъезда появится знакомая фигура, и – здоровая, как ни в чем не бывало – войдет в подъезд мама, поднимется по ступеням, подойдет к ней, обнимет ее, приласкает, утешит, а она – высвободит слезы и бросится ей в объятия… Но мама так и не возвращалась…
Девочка вскочила на мокрой кровати в тускло освещенной предрассветными лучами комнате, и разрыдалась… Долго она так плакала и не могла успокоиться, упираясь лицом в подушку или одеяло. И кто бы мог подумать, что у маленького ребеночка в его годы возникают подобные мысли, воплощающиеся в сон…
Но вот, когда удалось хоть чуточку успокоиться, она тихонько встала и со страхом заглянула в мамину комнату: мама спокойно спала. Девочка села на пороге двери и так и сидела, заплаканная, но теперь более успокоенная, хоть все еще и встревоженная, и смотрела на маму, боясь отвести от нее взгляд… Пережитое чувство близкой потери больно терзало ее столь еще маленькое сердечко. И она ни за что больше не хотела отпускать маму, отходить от нее, пусть даже так придется привязаться к ней на целую вечность… Она знала, а теперь и почувствовала, что нет ничего дороже и ближе любимой мамочки…
И так девочка и осталась сидеть на пороге, не сводя с мамы глаз. Она твердо решила, что будет стеречь ее покой, покуда она не пробудится, и лишь в этом находила себе легкое успокоение…
…
Листья уже давно опали, грязь и рыхлая земля были схвачены декабрьским морозом, но снега все еще не было… Голые, черные деревья угрюмо взвились ввысь, к серому, дождливому небу, раскинув свои сухие ветви. Сейчас температура была плюсовой, поэтому и грязь вновь приобрела свой прежний вид.
Казалось, те дни, когда солнечный свет упадал на стены бело-кирпичного дома, ударяясь в них и рассеиваясь по всей плоскости, заливая собою даже самые темные уголки, окрыляя теплом холодные пространства строений, утепляя свежий утренний весенний воздух, прошли и сменились гримасою подавленности и неуюта, когда скучная, нависающая серость насыщенных темных туч будто бы сковывала своею безмерною властью радость и какое-либо другое позитивное настроение. И если проникнуть вслед за рассеянным светом скрытого солнца через окно одного из домов в комнату, можно было увидеть, что там игралась девочка, сидя у самой кровати, на которой тяжко вздыхала женщина… Ее то и дело бросало в жар, а невыносимая боль заставляла скручиваться и корчиться. Но рассудок ее не покидал.
- Мама, мама, а ты купишь мне ту игрушку, которую обещала, помнишь? – вдруг сказала своим детским, безобидным голоском девочка. Она еще плохо выговаривала некоторые слова.
- Да, дочечка, обязательно… Вот только выздоровею – и сразу куплю. – Послышался тихий, тяжелый голос в ответ.
- Мам, я хочу кушать. – Снова обратилась с наивной жалобой девочка, скорее для того, лишь бы мама с нею поговорила, чем оттого, что ей действительно хотелось кушать. Мама только вздохнула, но ничего не смогла – да и не успела – ответить.
- Нет! Я не хочу кушать! – вдруг передумала девочка. - Мам, хочешь, я тебе сделаю покушать?
Мама устало улыбнулась, посмотрела на нее добрыми, печальными глазами – и незаметно по пылкой щеке скатилась горячая слеза.
- Мамочка, я тебе сейчас приготовлю самое лучшее и самое вкусное. – И она действительно готова была идти на кухню. Но, с другой стороны, она не хотела покидать маму, и это ее удержало в комнате. – А хочешь, я сейчас что-нибудь нарисую…
И девочка мигом скрылась в своей комнате, а через минуту вернулась, держа в руках старый и истертый, весь изрисованный альбом, а также испорченные временем, иссохшие фломастеры, лежащие в одном кулечке вместе с поломанными электронными часами без ремешков… Мама улыбнулась. Грустно улыбнулась… скрывая душевное волнение… Вещи, увиденные в руках дочери, натолкнули ее на воспоминания о былом… о прекрасных и светлых мгновениях жизни, когда она проводила время со своим ребеночком… и ей хотелось радоваться. Но, какие-то другие мысли печалили ее воспоминания… Настоящее время накладывало свой горестный отпечаток на восприятие былого… И, не выдержав, она отвернулась и закрыла рукою бледное лицо… Она тихо плакала.
Прошло некоторое время, прежде чем мама, собрав остаток сил, рукою призвала дочку поближе, и стала тихо, то и дело останавливаясь, чтобы увлажнить горло, говорить:
- Дорогая, любимая… Сокровище мое… Ты знаешь, как я люблю тебя… Послушай меня немножко. – Она остановилась, будто бы подбирая нужные слова. – Мама всегда хотела, чтобы ты – дочечка – выросла хорошей, умненькой, сильной девочкой, которая сможет устроить свое будущее, свое счастье… Ты слышишь?.. Я хочу чтоб ты была счастлива… Ты должна мне пообещать… - по щекам вновь, безудержно, потекли слезы… Но она не обращала на них внимания.
- Мама, не плачь… мама…
Но мама продолжала.
- Да, мама хочет чтоб ты была счастлива и тебя ничто и никогда не заставляло думать слишком много о жизни, познавать нужду и несчастье, все негативные ее стороны… А это… - она кое-как указала на слезы – Не переживай, мама просто плохо себя чувствует, вот скоро она выздоровеет, мы снова пойдем гулять, я куплю тебе конфетку, потом мы поедем к… в… бабушкин домик… Ты ведь очень любишь там гулять. Мы пройдемся по парку, зайдем на детские горки, я тебя покатаю на аттракционах… - она снова не могла продолжать говорить и вновь плакала. Она не могла больше смотреть в испуганные детские глаза, теперь ее взгляд упирался в потолок.
Немного передохнув, она вновь посмотрела на дочь, и слезы хлынули с новою силой… Так человек, в минуту расставания, когда должен прощаться навсегда, все не может налюбоваться на самое ему любимое существо и отчаяние и горечь последнего прощания не дают покоя ни на секунду животрепещущему сердцу. И мама все думала об этом, и не могла поверить, что быть может это последнее прощание их и скоро кончено все будет… Нет! Ведь столько еще не сделано! Нет, если есть в мире справедливость, бог, то он не позволит остаться девочке одной! И она вдруг сквозь рыдания и волнения выпалила:
- Мама не покинет тебя, дочка, она всегда будет с тобой, помни это! - и судорожно обняла своими дрожащими руками дочь.
Девочка тоже не смогла вынести такого испытания… и она рыдала…
Мама продолжала.
- Помни, дочка, в этом мире ты можешь надеяться только на себя… Никто не поможет тебе в трудную минуту… Людям хватает и их собственных горестей и страданий… но также помни, что нет ничего прекраснее собственного ребеночка… Мама отдавала всю свою теплоту и любовь только своей крохе… Помни, мама готова ради нее на все… Она пыталась дать ей хоть какую-то радость в жизни, счастье, и всегда старалась за последние копейки купить ей что-нибудь… пусть даже самой маме приходилось ходить пешком на работу или не скушать лишний кусочек хлебушка… лишь бы обрадовать кроху… Мама отдала тебе всю жизнь… - Она вдруг взяла себя в руки и, прикусив губу, остановила слезы. - Просто не забывай ее… не забывай. – Женщина плакала и слезы несчетным количеством текли по ее холодным щекам, увлажняя шею и подушку, на которой лежала ее тяжелая голова, и она не могла больше говорить. Девочка рыдала вместе с мамой – она тоже не могла больше просто сидеть, она бросилась к маме на грудь… прильнула к ней, обняла крепко и не отпускала. Мама обняла ее одною рукой, а второй – ласково гладила по голове… И подумать только! Быть может, она в последний раз ласкает кудри своего милого, безумно любимого дитя…
- Ты должна достичь всего, чего я так для тебя хотела, ты должна быть счастливой… Пообещай мне, прошу тебя! Только тогда я смогу спокойно… быть спокойной… Пообещай, прошу тебя!
- Обещаю, мамочка! – вскрикнула девочка.
- Вот и хорошо…Вот и хорошо… - спокойно, тихо повторила несколько раз мама. Но, она вдруг почувствовала резкую боль, от которой сжалось ее сердце и от которой она закрыла глаза… Ей приходилось мужественно терпеть, лишь бы не отпускать и не пугать плачущего, любимого ребенка… Ведь какое должно быть блаженство для девочки – лежать на материнской груди, чувствовать ее теплое, доброе дыхание! Она здесь – в безопасности… и ничто в мире не посмеет потревожить ее…
Но, наконец, когда мама таки смогла наполнить свою грудь небольшим количеством воздуха, преодолев муки и страшные боли в груди - нарочно спокойно, нежно приподнимая девочку, сказала ей:
- Ну а теперь пойди поиграй, золотце мое, а маме нужно немного отдохнуть… – И она устало закрыла глаза.
- Мамочка, подожди!
Но холодная и окончательно обессиленная рука безжизненно спустилась по спине ребенка на кровать…
- Мама!!!! Не умирай!!!! Я буду всегда-всегда тебя слушаться! Я больше не буду пить из лужи и собирать окурки, обещаю, мамочка!!!!
Девочка все пыталась пробудить любимую мамочку, тряся ее, обнимая, судорожно хватая за руку, целуя, моля о пробуждении, о том, чтобы мама не покидала ее… Но… больше мама не приласкает ее… не обнимет… не утешит… не поцелует… не защитит… не купит игрушку… не отвезет в бабушкин дом… не выгуляет в парке и не покатает на качелях…