- Тебе нужен отдых и незамедлительно, - непринужденным тоном, совершенно не вязавшимся с моим нынешним восприятием мира и людей, заявил начальник, - с какого дня хочешь, с такого и бери отпуск. И знаешь, сделай одолжение, не сиди дома, а возьми билет куда-нибудь в Европу, в старушку Италию, к примеру! Смена места, смена впечатлений всегда только во благо. Подумай, но недолго, решишься, скажи, у меня есть там один знакомый, он великолепен, шебутной такой! И поможет тебе развеяться.
Что я могла ответить? Лишь согласиться. Наверное, это было самым правильным — решение за меня принял мой начальник, оно показалось мне чем-то похожим на акт милосердия, немного неожданным с его стороны. Я, пребывавшая в замешательстве, погруженная в личные переживания, больше недели не узнавала сама себя, что говорить об окружающих! Да, я в очередной раз предприняла попытку расстаться с Глебом, сто первую по счёту и вроде бы окончательную, ту после которой не бывает продолжения и не ставится многоточие, но настолько болезненную, что вновь, как в первый раз, мне стало казаться, а не рушится ли мир вокруг? Не летит ли всё в тартарары?
Умело подталкиваемые начальником, временно мои мысли перетекли в иное русло, и свершилось маленькое, но чудо — я отважилась на поездку, да, именно в один из тех городов, о которых грезила в детстве, в списке он был первым, но как-то не получалось там оказаться, возможно, ещё и потому, что я тайно лелеяла мечту побывать там вместе с Глебом, теперь мечта сбудется лишь наполовину, но ведь сбудется!
«Почему мой босс и по совместительству хороший приятель подумал, что этот жгучий итальянец сможет утолить мои печали? Неужели он предположил, что единственно возможный способ для меня не думать о Глебе - кинуться в любые объятия? Нет, только не я...» - примерно такие мысли пролетели в моей голове после утомительной дороги, когда я увидела обещанного гида весельчака. Витторио оказался цветущим и кудрявым, загорелым мужчиной в самом цвете лет. От него исходила изрядная доля брутальности, густо смешанная с романтикой. Такой жуткий коктейль. Присутствовала и некоторая непривычная манерность, с которой мне прежде не приходилось сталкиваться, но даже она добавляла ему в моих глазах интереса. Русским он владел вполне достойно и болтал на нём так же быстро, как на родном. Именно поэтому впоследствии у меня почти не возникали возможности воспользоваться впопыхах приобретённым разговорником.
С первой минуты я поняла — передо мной человек, который живет по принципу — объять не объятное. Он сразу расписал мне так называемую культурную программу, и прочие приятные штучки, которые должны ей сопутствовать. Я безоговорочно согласилась на всё, о чём впоследствии неоднократно пожалела, но было поздно.
Витторио был неугомонным, он часто взмахивал руками, совершенно не контролировал их, задевал предметы, меня, если вдруг зазеваюсь, и очень много говорил. У меня даже сложилось впечатление, а не провёл ли он какое-то и весьма продолжительное время в затворничестве, наложив на себя обет молчания, и лишь по случаю моего приезда от него отрекся на мою погибель? Энергия в итальянце бурлила, требовала выхода, и почти ощутимо выплескивалась через край. Я привыкшая к более спокойным спутникам, с северным темпераментом, неожиданно стала словно подзаряжаться от него, и это не могло не радовать. Но были и минусы, а точнее один большой — он обожал быстро и много ходить. Не припомню, как часто раньше мне доводилось столько передвигаться без помощи транспорта и без передышки. Тем из женщин, кто жаждет похудеть но не приемлет диет и тренажеров, я бы порекомендовала в спутники Витторио, километраж, в сумме, который мы наматывали за день, был, безусловно, грандиозен. Стоило мне только углядеть уютное кафе, где за чашечкой кофе или бокалом легкого вина с незатейливым блюдом можно было бы расслабить уставшие ноги и на время дать ушам отдых от стрекотания моего спутника, пока он будет занят едой, он тут же с завидной настойчивостью начинал тянуть меня в сторону очередного примечательного дома, в котором когда-то жил тот то и те то, или к двадцатому по счёту мосту, от вида которых у меня неожиданно начала кружиться голова. Я, прежде никогда не боявшаяся высоты, не страдавшая фобиями по части воды, вдруг стала испытывать что-то смутное, ещё не осознанное до конца. В один из таких моментов меня и вовсе затошнило. Витторио перепугался больше меня и стащив мою персону с моста на узкую набережную, принялся обмахивать огромных размеров носовым платком с кокетливой, как я успела заметить, монограммой в уголке. Поскольку вода тут была со всех сторон, после этого инцидента меня всё чаще стало тянуть остаться в спасительных стенах номера гостиницы. Витторио был глух к моим просьбам, считая что неделя и без того малый срок для ознакомлением с его городом и нужно потратить дни с толком, а належаться на кровати я успею и дома.
Общение с ним было очень познавательным, между делом я впервые услышала о том, что макароны (они же спагетти) могут именоваться еще и тальятелли и ещё как-то очень замысловато, но слово это мгновенно выпало из моей памяти, ему там сейчас просто не было места. Пока там прописались недавние воспоминания, слишком долго и трепетно пестуемые мысли и один единственный образ, от которого и хотелось бы освободиться, но так ли это легко сделать?
Витторио вкратце описал мне своё семейное положение, посвятив в одну семейную тайну, суть которой я так и не смогла уловить до конца, поведав о старшем брате Лодовико, имеющем свою клинику в Риме и сестре Джулии, на которую глаза бы его не смотрели, поскольку она не оправдала ожиданий семейства и полгода как сбежала с соседским парнем, а ведь он ей совсем не пара. Я качала головой, думая о том, что в возрасте Джулии меньше всего хочется оправдывать чьи-то ожидания, но моим родителям по этой части не выпало и сотой доли переживаний, я всегда была хорошей дочерью во всех смыслах, которые только можно вложить в эту фразу, а разброд в моей жизни начался гораздо позже, в тот день, когда я встретила Глеба.
Итальянец периодически именовал меня Эвой. Я сперва удивлялась, не находя никакой созвучности в своём имени и этом, а потом, перестала, возможно, я пробуждала в итальянце какие-то воспоминания? Об одной из его любимых, коих, безусловно, было не мало, в этом я не сомневалась ни капли.
В один из вечеров, а точнее во второй, Витторио начал ненавязчиво, но планомерно меня соблазнять. Бедняга, он не ведал, что моя крепость давно пала, но перед другим человеком и с тех пор на её руинах мало чем можно поживиться. Все его попытки приблизиться к моему лицу, как бы случайные прикосновения к рукам, томные взгляды тёмных, как южная ночь глаз, приводили меня в состояние неописуемого веселья, а Витторио не понимал бессмысленность попыток или был слишком уверен в своих чарах, чтобы отступиться. В этот раз Рубикон в моём лице ему так и не покорился, что в итоге повергло его в тихую печаль, которую он запил вином и заел каким-то блюдом с непонятным мне названием. Когда я поинтересовалась, что он с таким аппетитом уничтожает, Витторио, уязвленный в своих не самых чистых помыслах, и отчасти из вредности, пробурчал что-то невразумительное, и более объяснять не стал. Я, мучительно пытаясь доесть свою порцию блюда из риса с горошком, которое мне однозначно не понравилось, подумала — только что своими руками я создала ситуацию, следствием которой может стать тот факт, что я останусь без гида, но я вовсе не расстроилась, может быть, прогулки в одиночестве не столь и плохи? Есть время для всего — и посмотреть по сторонам и поразмышлять на разные темы. Одиночества боится лишь тот, кто не может вести беседу со своим внутренним я. А у меня это всегда получалось отлично. Правда есть и иное одиночество, но именно о нём и не хотелось бы задумываться.
Сегодня утром я проснулась раньше звонка будильника, выглянула в окно, и уже не в первый раз поразилась цветовой гамме — таких красок мне не доводилось видеть нигде. Даже в родном и любимом городе они были чуть глуше, более размытыми... а тут вдруг такая оглушающая яркость! Свечение словно исходило от стен домов, плиток площади, что-то удивительное, настолько приятное глазу, и эта потрясающая лазурь неба, на котором не проплывало ни единого облачка, ни одного самого крошечного похожего на перо чайки...
Этим розовым утром я узнала, что скоро не буду одна, потому что частичка моей любви, которая, по всей видимости, не имеет шансов иссякнуть, очень скоро станет расти вот тут... я прикоснулась рукой к животу, здесь будет ощутимо биться сердце моего сына или дочки, самой лучшей награды, которую я желала бы получить.
Я села в кресло, то, которое располагалось прямо у окна и, натянув до самого подбородка мягкий плед, закрыв глаза, погрузилась в лёгкую дремоту, настолько безмятежную, что даже шум улицы не мог мне помешать.
Телефон вырвал меня из сладких объятий полусна, ответить было невозможно, я посмотрела на экран, это был Глеб, и резко нажала на кнопку.
- Ты сбежала от меня? Куда? - спросил он слегка с надрывом, интонацией свойственной только его голосу.
- Разве ты был против? - стараясь сдержать сердцебиение, спросила я.
- Я запутался... в конец запутался! В наших отношениях, во всём! Давай встретимся сегодня, поговорим?
- Не получится, - я снова посмотрела в распахнутое окно, где все ярче разгоралось солнце, то самое, с которым я словно вступаю в новую жизнь. Возьму ли я Глеба с собой туда?
- Где ты?
- Очень далеко... - отнеся трубку от уха, тихо проговорила я.
- Где? Я немедленно приеду!
- Вряд ли сможешь... извини...
- Я... - начал он, но я быстро положила трубку, мне не хотелось слушать его сейчас, я приняла решение — теперь никаких переживаний в моей жизни не будет, а он — это оголённый нерв, который дёргает, доводя до жуткой боли, до наворачивающихся слёз, не давая возможности расслабиться, но теперь я не имею права быть ранимой и плакать, теперь я отвечаю не только за себя. Я должна и могу найти внутри себя всё самое светлое, чтобы собрать его воедино, ощутить счастье, да оно у меня есть — мой малыш, и он тоже будет счастливым!
Пять минут спустя я набрала номер Витторио, который оказался отходчивым, простил мне своё вчерашнее поражение, и мы снова отправились на пешую прогулку. Я задалась целью получать эстетическое удовольствие от живописи и архитектуры, ведь говорят, беременным женщинам надо смотреть на красивое... и ещё пребывать в мире с самой собой.
Я игнорировала телефон, который неустанно мигал бортовыми огнями, сообщая о приходящих всё новых и новых сообщениях, «ты мне нужна...» писал Глеб, возможно, потом, когда-нибудь, вернувшись в суматошный город, я приму более определённое решение, если...
но пока всё будет только так — я, вечный город, мой малыш и спутник Витторио с его неподражаемым акцентом.