Ветер Туманович

               


     Тахир, личный водитель директора, наклонился и открыл переднюю  пассажирскую дверь. Главный инженер, вышедший в определенное время на условленное место, нырнул на сиденье, захлопнул дверь и поздоровался.

     Стотридцатипятикилограммовый шеф разместился на заднем сидении "Волги", сложив руки на животе, как на походном столике. Вяло пожав руку Денису Григорьевичу, он сказал:

- Все нормально дома? Дети здоровы? Жена? Сам?

- Все хорошо, спасибо.

- Тахир, через центральную проходную.  Денис, сегодня планерка в одиннадцать, у тебя острые вопросы есть для совещания?

- Нет. Решаем в рабочем порядке.

- Здесь ты молодец! А на опоры погляди: времени - почти восемь утра, солнце встает, а светильники горят. Экономить надо электроэнергию. Или тебе всё-равно?

   Машина мчалась по трассе уже за городом, параллельно тянулся забор и за ним цеха родного комбината. Директор сразу заметил недочет.

- Правильно критикуете. Но включены лампы только на подстанции. Освещение
вдоль дорог на комбинате - на фотореле, и отключается, как только рассветет.

- Вот и тема планерки. Я твоего энергетика, Рябенко Николая Кирилловича, накажу.

- Надеюсь, не расстреляете. Он хороший работник. За горящие светильники лучше я с него спрошу, и поправим положение.

- Конечно, поправите, но и я поинтересуюсь: почему за него думать и работать нужно?!

  Машина уже мчалась вдоль комбината, вытянувшегося на пару километров вдоль трассы Ташкент - Коканд, на нижних склонах Чаткальского хребта, тремя уступами. Ширина же территории предприятия была метров пятьсот.

  По верхней ступени уступа проходила дорога от проходной до корпуса заводоуправления, цеха по производству облицовочной плитки, и упиралась в гараж. Вдоль этой дороги располагался отдел капитального строительства, национальная и европейская столовые, магазины.

    На следующий уровень спускались ещё одна дорога и ступени. Громадные цеха, производящие метлахскую плитку, сантехкерамику, канализационные трубы, со своими массозаготовительными отделениями, компрессорная станция вытянулись на сотни метров.

   Надёжно подпертое бетонное возвышение, где располагались отделы сбыта и снабжения. Обособленно, ближе к терриконам склада каолина, стояла обогатительная фабрика с уникальной технологией.

   Нижняя территория включала в себя: склад мазута на тринадцать тысяч тонн, двадцать четыре скважины, обеспечивающие жажду комбината в шестьдесят кубометров воды в час. Цеха: механический, электро-, строительный, паросиловой, гипсовый, крупноразмерной плитки для пола, а также главную понизительную подстанцию, зарядные для электротранспорта, центральный материальный склад и склад ОКСа. Они расположились согласно генеральному плану и обвешались эстакадами, по которым бежали воздух, вода, пар, мазут, суспензия, укутанные в термоизоляцию.

  Вот и "аппендицит" от трассы к центральной проходной.

  "Волга" повернула.

  Площадка перед проходной: стоят автобусы, которые только что вытряхнули  на территорию керамического комбината пятьсот человек из дневной смены. Сейчас они принимают рабочие места у тех, кто был в ночную.

  Автобусы ждут, чтобы развезти отработавших по восьми направлениям, домой.

   Машина остановилась у центральной проходной. Ворота с электроприводом сегодня работали и мягко скользнули на роликах, открывая проезд.

    Слева от въезда располагалось двухэтажное небольшое здание, с диспетчерской производственно-технического отдела на втором этаже, а на первом бытовали водители автобусов, обслуживающих работников комбината по производству керамических изделий.

   Диспетчер производственного отдела сбежала со второго этажа по лестнице. Поздоровавшись, она вручила директору и главному инженеру по экземпляру сводки о работе комбината за последние двадцать четыре часа.

  С правой стороны от ворот - проходная, функционирующая на стыке смен. Здесь проверялись пропуска и досматривались сумки выходящих работников. Выезжающие автомобили также проверялись.

  Приложив руки к груди, в почтительном поклоне, у проходной машину и пассажиров приветствовал Холбаев Эрназар - бригадир озеленителей комбината. В шутку эту должность называли "мастер по обрезанию".

  Одет он был, как всегда, в некогда серую, в мелкую полоску, спецодежду, наводящую грусть своей бесформенностью. На лацкане - нагрудный знак Института ирригации и мелиорации (ходили слухи, что все выпускники этого ВУЗа были в свое время пойманы преподавателями на улице и приведены в пустующие аудитории в качестве абитуриентов).

    Время налепило на подмышки одеяния две несимметричные заплатки черного цвета. Пуговицы к куртке были намертво прикреплены медной проволокой, проволокой же были зашнурованы и рабочие ботинки.

   Поля некогда зеленой шляпы по контуру напоминали чебуречный рисунок - то ли оттого, что на ней сидели, то ли оттого, что ею вытирали пыльный стол или обмахивали мангал с шашлыками. Скорее - всего понемножку. Можно было сказать, что цвет шляпы и порошка для прессования плитки был одинаково землистый.

   Грязно-серый колорит утвердился у Холбаева в одежде и волосах навсегда. Правда, глаза и зубы были желтыми, что намекало на пристрастие к крепким напиткам или кукнару - отсюда и соответствующий знак светофора, включаемый печенью.

  Завершала портрет неравномерная растительность на лице "по трафарету от Чингисхана".

   Директор кивнул бригадиру и уткнулся в сводку, Тахир коротко просигналил,
Денис поднял приветственно руку. Шеф сказал:

- Каждый день, включая субботу, он стоит утром здесь, чтобы поздороваться. Когда же он встает, чтобы здесь оказаться?  Машины у него нет, живет в стороне за саем (речушкой), автобусы там не ходят.
 Но болтун - равных ему нет! Как начнет просить, рассказывать, объяснять, то не остановить. Шамал Шамалович - про таких говорят у нас!

- Шамал - это ветер, туман? (узбекский).

- Вот-вот, Денис, - Ветер Туманович! Я его так и называю, не обижается. А вечером, в какое бы время я ни уезжал, он стоит на этом же месте, провожает. Настоящий, преданный сотрудник: никогда не уйдет раньше директора с работы, не то что твоя служба.

- У нас разные секторы деятельности, не так ли? Я главным специалистам покоя ни днем, ни ночью не даю.

  Про себя Денис Григорьевич улыбался.

  Все, кроме директора, знали хитрость Холбаева: поздоровавшись утром, он шел домой и спал до обеда. Но ближе к концу рабочего дня занимал свой пост на проходной, с сиротливой ассигнацией "на пиво" в кармане, обозревая уверенным взглядом катившиеся мимо машины и людей, периодически поглядывая в сторону здания заводоуправления: не пропустить бы выезд директора, чтобы, приложив к сердцу руку, показаться на глаза.

  Если кто-либо начинал искать Холбаева днем, то громкая связь надрывалась целый час, ровно столько, чтобы доверенный член бригады добежал до его дома с вестью. Просто узункулак степной. После чего запыхавшийся Ветер Туманович врывался в первую очередь туда, где могли выписать пендель или премию, т.е. к директору. Его поджидали, готовые растопить в печах своего гнева, но наивные преданные глаза Эрназара и
такие же наивные встречные вопросы:

- Искали? А я в курятнике (коровнике, на покосе, в лимонарии...) проводил инструктаж, не слышал - только сказали, бежал к Вам.
Вспотел сильно, ноги грязные, простите!

  И "сухим" из воды опять.

  Комбинат выполнял все директивы сверху, в том числе и по развитию подсобного хозяйства.

  У директора даже был зам по подсобному хозяйству. Денис Григорьевич однажды встретил у его кабинета прежнего своего сослуживца с металлургического комбината Колю Паньшина - ныне водителя КамАЗа-самосвала. Тот стоял с тоской в глазах. Увидев Дениса, обрадовался.

- Ден, привет! Вот наряд на ваш комбинат. Зашел к заму, но тот по-русски не очень. Спрашиваю, а в ответ:

- Дорога Ташкент - Ангрен знаешь?

- Знаю.

- Поворот на Алмалык знаешь?

- Знаю.

- "Туда езжай, там на поле та-та-та, грузи и привози." Ни хрена не понял!

- Сейчас, Колян, уточню.

Денис Григорьевич вышел красный от еле сдерживаемого смеха.

- Колян, в общем, поедешь по дороге на Ташкент, через сорок восемь километров, не доезжая до алмалыкского поворота, на поле косят комбайном кукурузу на зеленную массу, сразу под комбайн и грузи, есть договоренность. Это "комбайн" он не смог выговорить, только изобразил, как работает: та-та-та.

- Без бутылки не догадаешься, спасибо, Ден. Я погнал.

- Давай.

   В подсобном хозяйстве комбината имелись: стадо крупного рогатого скота, отара овец, свинарник, курятник, а также лимонарий, теплица, пахотные земли и техника.
 
  Столовые комбината - европейские и национальные - обеспечивались яйцом, сметаной, молоком, мясом именно из подсобного хозяйства.

   Но хлопот оно доставляло много, иногда с самой неожиданной стороны.

   Однажды бык приревновал доярку к коровам. Как на грех, та поленилась работать в халате, а доила в своем красном национальном наряде. Бычара вырвал кольцо, за которое был привязан, из стены, и подбросил работницу под крышу коровника, как его испанские брателлы - тореадора на корриде.

 Чудо, просто чудо, что дело закончилось только ушибами!

   Коровы местного "разлива", родившиеся и "прописанные" в отрогах Тянь-Шаня, - некрупные, молока давали в несколько раз меньше, чем их родственницы российских пород.

   В погоне за рентабельностью, в сумерках некомпетентности и псевдоактивности,
руководители подхоза решили приобрести поголовье коров костромской породы.
 
  И вот за большие деньги, которые по расчетам экономистов должны были вернуться молочными реками прибыли, железной дорогой был доставлен рогатый груз - сто голов с отличными характеристиками. И, действительно, удои поднялись.

  А потом пастухи стали с регулярностью - одна голова в неделю - докладывать о кончинах коров, привозить их мясо, снятое с полутрупов.

  Комиссия, выехавшая на пастбище, установила полное отсутствие знаний по альпинизму у импортных жвачных буренок, которые при перемещении по склонам гор хоть и падали в расщелины, скатывались по каменным осыпям, но категорически отказывались ходить гуськом по горным тропам.

  На пастухов повесили ответственность за плохой инструктаж коров о поведении в горах. Через пару месяцев надои уменьшились. Сменились пастухи. Экспертная проверка по живому весу показала резкую дистрофию животных.

  В горы вновь был направлен десант уполномоченных от директора - разобраться.

  И что?

  По горным склонам резво бегали коровы местной породы. Пастухи, чтобы их не ругали за падеж, поменялись коровами с местным населением, взяли доплату за упитанность, "иностранное" воспитание, и быстренько поувольнялись.

   Результаты обмена местное население изничтожило, выручило деньги за обильное количество мяска и, купив новых коров, осталось в прибыли.

  Скандал был грандиозный.

   Фигурировали родственники Ветра Тумановича: это они меняли у пастухов своих стройных, почти без молочных признаков, животных - на костромских, мясомолочных.

   Спросить было не с кого, а Холбаев, почему-то бравший отпуск за свой счет, выписывавший на комбинате грузовую машину и уезжавший на ней в горы, только невинно таращился и рассказывал, что возил сено себе и родственникам.
 
   Водитель грузовика отводил глаза в сторону и мямлил, что только сено возил. Но вскоре, скоропостижно, купил себе мопед и стал ездить на нем на работу.

   Лимонарий комбината приносил урожай тонкокожих лимонов до девятисот килограммов в год.
   Была бы круглая цифра у специалиста, самоотверженно работающего сутками на плантации, если бы не Эрназар. Акрам - агроном, обучившийся на Кубе тонкостям выращивания лимонов в теплицах, был скромным человеком, даже застенчивым. От природы почти полностью глухой, он сумел закончить учебное заведение по виноградарству и растениеводству.

   Ветер Туманович приносился в теплицу, как ураган, хватал за плечи Акрама,
разворачивал перед собой, показывал на свои губы и нетерпеливо орал:

- Меня послали к тебе. Срочно лимонов нужно. Вот сетка. Быстрей, времени
нет совсем. Начальство в курсе, запиши.

   Бедный, ошалевший, хороший человек - Акрам, летел в теплицу и собирал плоды, полную сетку или пакет, бежал к Холбаеву, который выхватывал пакет, как эстафетную палочку, и исчезал.

  После этого Ветер Туманович появлялся у директорского кабинета. Заходил к шефу с полупоклоном и держа на вытянутых руках пакетик с десятком плодов.

- Вот, хозяин, работал возле теплиц, взял для Вас, Вам надо для сердца. Долгих лет жизни Вам и семье.

- Зачем, мне приносят.

- Это очень свежие, сам выбирал.

Потом, пятясь, выходил в приемную, заглядывал в кабинет к Свежинскому.

- Можно к Вам, Денис Григорьевич?

- Что случилось, Эрназар Холбаевич?

- Вот Вам к чаю пара лимонов. Сегодня трудилась бригада возле теплицы, я контролировал и сам лопатой работал. Взял для Вас, чаю попьете, успокаивает. Можно с коньяком, - и, заискивающе хихикая, убегал.

  Поход его продолжался по кабинетам "керакли одамлар" (нужных людей, узб.), лимоны работали.
 
  Часть их оказывалась в национальной столовой - чайхане, затем в меню появлялся чай с лимоном, обед Эрназару шел бонусом, бесплатный.

  Вторая половина тонкокожих цитрусовых занимала место на дастархане семьи Холбаевых. И все были в курсе, и с лимонами. Кроме Акрама - агронома, который кропотливо трудился в насыщенном паром воздухе теплиц. Мысли о том, что есть люди нагловатые, его не посещали.

  Он был хороший специалист, при деле, которое любил.

  Холбаев, когда бывал на комбинате, любил ходить с веточкой райхона (разновидность базилика) за ухом. Этакое серое существо с кишлачным рекомендательным письмом за ухом, где написано: я жених, я невинен! Помоложе ребята тоже так ходили тогда.

  Но формула: "Бог дал - хорошо, а если взял - сделаем взамен двоих", работала в семье Ветра Тумановича исправно. По двору носились пятеро детей, из которых старшему едва исполнилось двенадцать.

  Свои речи-скороговорки Холбаев наполнял энергией огня, бушующего за серой спецовкой и в голове, покрытой супершляпой. А тайные мысли были о выгодных комбинациях, да еще о том, чтобы их никто не разгадал. Семью нужно было кормить.

  Курятник на тысячу голов работал неплохо.

  Огороженная мелкой сеткой площадка с травянистым покровом - в предгорье. Куры белые, с чернильными отметинами на хвостах.

 Одноэтажное здание из сборного железобетона с насестами и гнездами для яиц, комната для персонала, склад комбикормов.

  Кормушки и поилки. В углу лобное место по производству птичьего мяса.

  Сторож, постоянно живущий при курятнике, две птичницы да приходящий на полставки ветврач, и все. Контроль, табель учета отработанного времени - на Ветре Тумановиче, как дополнительная нагрузка с доплатой к окладу.

 Однажды утром, у проходной, Холбаев бросился к машине директора:

- Простите, шеф, хоть убейте, куры заболели некоторые. Под крыльями клещуки. Врач пока пришел, сдохли около тридцати кур. Я их сразу облил бензином и сжег. Врач одобрил. Но кур жалко. Просто убыток. - В глазах Ветра Тумановича блестели слезы.

  Директор сказал, пытаясь утешить:

- Бывает. Горы рядом. Мыши приходят, зерно воруют. С ними и болезни. Напишите акт, приложите докладную, и к моему заму. Пусть мне позвонит. Спишем на убытки. Не воскресить же их? Остальных кур лечите.

- Да, уже мажем хлопковым маслом, я купил. Клещи выходят из кожи, уничтожаем.

- За масло деньги вернем, напишите рапорт.

   Так и прошло бы это событие почти незамеченным, но где Ветер Туманович замешан, там обязательно что-то не так.

   Список людей, записавшихся на прием по личным вопросам, лежал перед главным инженером. В списке привлекла фамилия, напротив которой рука секретаря приписала: "суть вопроса изложит сам". Это была фамилия мастера по озеленению.
 
   Когда все записанные побывали со своими проблемами на приеме, уже в восьмом часу, зашел Холбаев.

   Свежинский с удовольствием смотрел на свежевыбритую физиономию, отметил для себя, что Эрназар сегодня выглядит несколько торжественно. И, действительно, тот достал из внутреннего кармана открытку и лист бумаги.

- Денис Григорьевич, я делаю той. Обрезание младшему сыну. Вот открытка-приглашение Вам. Обязательно приходите, в субботу в час дня для комбинатовских организую.

Денис Григорьевич встал, пожал руку мастеру, взял открытку с изображением букета роз.

- Обязательно приедем. Директора позвали?

- Да, был у него на приеме и пригласил. Но у меня просьба, материальную помощь не окажете? Вы же можете. Помогите.

   Не задумываясь, Денис Григорьевич подписал заявление. Собственно говоря, девяносто процентов посетителей на приеме по личным вопросам просили помочь деньгами на свадьбы, похороны и прочие жизненные ситуации. Комбинат помогал, часто не вспоминая проступки просящих.
 
   Жизнь - а куда идти в трудную минуту?

  На другой день, в столовой, Денис рассказал о приглашении и о том, что дал материальную помощь в размере оклада.
 
  Директор расхохотался.

- Вот Ветер Туманович!..
 Вот же жук! У меня на приеме тоже выпросил денег. Ну что, надо сходить, оказать уважение.  Ты, Денис в субботу не завтракай! Шучу, шучу. Приготовь вазочку поприличней, подарим от комбината, по паре десятков косы и пиалы, чайник.

- Слушаюсь. Все будет!

  И вот обнесенный глиняным дувалом (стеной) внутренний двор Холбаева.

  Снаружи, с улицы, только одни входные ворота. Во двор же из дома, вытянувшегося вдоль улицы своей глухой стеной, выводят четыре двери: из главной комнаты, из кухни, из детской, и четвертая дверь - из подсобного помещения. Все комнаты по длине дома связаны коридором.

   Глиняный двор обрызган и тщательно прометен. На айванах восседают пожилые соседи и мулла, периодически читающий суры Корана.
 
   В углу, на очаге, готовится плов, дымится на мангале шашлык, возле тандыра на скамье - стопки душистых лепешек, укутанные, чтоб не остыли, байковым одеялом с проглядывающей печатью: "санаторий-профилакторий керамического комбината".

   Для гостей с комбината был приготовлен европейский стол на ножках.

   Директор, главный инженер, заместитель директора приехали к назначенному времени. Вступили во двор через ворота, при этом Денис Григорьевич нес сверток с подарками. Холбаев, в белой рубашке и темных брюках, до неприличия мятых, выскочил к почетным гостям, в полупоклоне, прижимая руки к груди, провел к столу, махнул рукой и заиграла музыка: включили магнитофон. Знаменитый ансамбль "Ялла" запел узбекские песни.

   Директор витиевато поздравил раскрасневшегося хозяина с полуторагодовалым виновником торжества на руках и вручил ему сверток с подарками. Дарить посуду считалось хорошим тоном на подобных мероприятиях. Кроме того, приглашенные
сбросились заблаговременно, и сейчас конверт с деньгами нырнул в карман мятых
 Эрназаровых брюк.

 Во дворе малыши увлечённо исполняли национальные танцы.
 
  Спиртное не приветствуется на таких праздниках, но Холбаев принес чайник из
подаренных, и заговорщически подмигнул заместителю директора Анвару Ибрагимовичу
и Денису Григорьевичу:

-Это ок чой(белый чай, узб). Приятного аппетита. Закусывайте.

 Все шло так, как и должно быть на подобных праздниках.

 Вдруг Анвар Ибрагимович под столом ногой толкнул Дениса.
Так они выражали необходимость внимательно слушать на планерках выступающих, чаще, когда те несли ахинею. Молодые начальники обычно сидели рядом с директором, за столом, лицом к залу заседаний, где затаились руководители подразделений комбината и специалисты.

  Денис посмотрел на Анвара, тот скосил глаза на четвертую дверь из дома.

  Вот это да! Через неплотно закрытую дверь, одна за другой, вылезали белые куры с отчётливыми чернильными отметинами, несмотря на остриженные хвосты.

  Денис и Анвар зашлись в беззвучном смехе. Потом, спустя время, еще долго острили, вспоминая о воскрешении загрызенной клещуками птицы.
 
  Но ели хлеб у Холбаева, значит, ничего не скажут сейчас, да и разбирательств не будет. Ведь по двору ходили несуществующие, списанные по причине падежа, куры.

  Через пару дней Ветер Туманович исчез с поливомоечной машиной.
  Оказалось, даже воду сумел пристроить Эрназар: продал на стройку в предгорном районе. Директор приказал с утра помыть главную дорогу, затем из окна кабинета обратил внимание, что задание не выполняется. Вызвал начальника автотранспортного цеха, и тот рассказал, что Холбаев взял машину на полив и исчез вместе с ней.

  Вечером, при выезде с территории завода, директор попросил Тахира приостановиться у проходной. Как побитый пес, Ветер Туманович, виляя несуществующим хвостом, подполз к шефу:

- Вам неправильно сказали. Мне сообщили, родственник на операции умер. Первая машина попалась поливомоечная - помчался. Приехал, а там не мой родственник умер, другой человек и не мусульманин. Я наведу порядок, задержусь, все будет к приезду комиссии.

- Какой комиссии? Эрназар, пыльно очень. Нужно поливать.

- Все будет, шеф, я сказал. Мое слово мужское. Мен - эркак ( я -мужчина,
узб.)

- Тахир, поехали скорей домой, я устал. Особенно уши.

 Волга неслась к городскому массиву. Тихо и красиво звучала восточная музыка. На этом фоне артист певуче читал рубаи:

"Благородство и подлость, отвага и страх -
Всё с рожденья заложено в наших телах.
Мы до смерти не станем ни лучше, ни хуже -
Мы такие, какими нас создал Аллах!"