с т а т ь я
Сергей Зубарев. На бульваре имени Тупого. – М.: Библиотека журнала «Дети Ра», 2008, –128 с.
Кто из нас ныне иль прежде не отталкивался от Хармса? Тот, разве что, кто увяз в оном навсегда. Много теперь этаких «увязших в Хармсе», и юные да дерзкие, и маститые да остепенившиеся – все там. Все вязнут – кто коготками, кто лапками, кто гузками или грудками, а кто так даже и клювиком да хохолком с размаху, с разлёту. Нашему же герою, в силу его воробьиной лёгкости, что ли, в силу его душевной суверенности и бродяжьего склада, быть ещё может, «увязание» в Хармсе, кажется, не грозит. Хотя, разумеется, в страну Хармсландию и он наведывается регулярно.
по заветам новой веры
и трезоров жвачки века
человек без шифоньера
не похож на человека
и для грозного примера
жутко вылечат урода
человек без шифоньера
это первый враг народа
он страшнее браконьера
волка вора мародера
человек без шифоньера
апогеище позора!
Прежде обитавший в Липецке (и замеченный обоими столичными литбомондами в те ещё свои, липецкие времена), Сергей Зубарев ныне перебрался в «культурный, бандитский и второпрестольный» Петербург, где зарабатывает на хлеб журналистикой. Возможно, о нынешнем существовании своём и отнюдь не от лица лирического героя он пишет в стихотворении «Психопатология повседневности»: незаметно // я стал недобрым // вместо молитвы // с утра // злобно // выношу мусор // злобно // шустрю на работу // униженный и оскорбленный // ведь там // не хочу а надо // злобно // обессиленный возвернусь // в надежде // что не отключат свет // не придут гости // сотворю счастье…» Вот так, ни больше ни меньше! «Злобно… сотворю счастье». Как это характерно для наших дней, не правда ли?! И ещё оттуда же: «злобно // пытаюсь заснуть // при удаче // снятся кошмары».
Мухоморно-саркастичная, бесшабашно-размашистая поэзия Зубарева не лишена порой определённых с а п г и р н о с т и и г а н д л е в с к о с т и, но чужая поэтическая речь для нашего автора скорее запчасть и заначка, нежели объект для подражания или отторжения. У поэта есть своя маленькая башня из слоновой кости, из нутра и потаённости которой он разбрасывает окрест себя свои мизантропские мэссиджи, и эта башня весьма подозрительным образом напоминает палату с весьма известным номером.
заткните ж пасти чуингамом
заткните ж рыла в сериал
и памперс царственного хама
заткнет зияние зеркал
Или ещё определённее:
когда заходит ум за разум
и тучи плачут ради денег
как ксерокопия оргазма
ортодоксален понедельник
волов насилуют комбайны
надежды праздников жуя
и что вчера казалось тайной
сегодня фокус бытия
Собственно, вся поэзия Зубарева служит уточнению этого самого, ныне весьма размытого, фокуса бытия. «Стихи Сергея Зубарева помогают обнаружить в нашей всегда удивительной жизни ещё более удивительные вещи. Они заставляют по-иному взглянуть на предметы и формы существования. Провокация чувства, провокация сознания и подсознания – вот чем занимается искусство впрямую. Тексты С. Зубарева являют это в полной мере», – напутствует книгу «На бульваре имени Тупого» известный поэт, президент Академии Зауми, Сергей Бирюков. Заумный академик прав, конечно, но не достаточно радикален. И уж тем более не достаточно заумен. Ибо стихи Зубарева не только обнаруживают что-то, но также нечто и производят. Производят то самое – впоследствии обнаруженное. Поэтическая реальность оказывается реальнее той, что дана нам в ощущения. А отсюда – важнейшая особенность поэзии Зубарева: её высокая тактильность. Но не обычная тактильность; здесь это – тактильность кошмара, это – осязаемость хаоса, рукотворного, благословенного и призываемого, это – ощутимость свихнувшейся материи, процветающего и господствующего наваждения.
хотя наши дни беспардонны как свиньи
и хищно юрки как хорьки
хоть не вышибаются клиньями клинья
и только подлей дураки
хоть все наши сказки о новой берлоге
по черепу как бумеранг
хоть я не уверен что вы это боги
меня посылая под танк… («На могилу КПСС»)
Ныне истинная поэзия продуцируется в точке пересечения изощрённой семантики и благообразной фонетики. У Зубарева семантика изощрена до преданнигиляционных показателей. За менее исчисляемое благозвучие фонетики приходится голосовать ушами и сердцем (или даже органами всех шести чувств), иные критерии оценки отыскать трудно. Здесь порукою лишь смутное ощущение восторга и изумления, которые теснятся в груди при чтении иных стихов Зубарева. Ум не мыслит, но душа восторгается, сама собою восторгается, от неведомых даже для неё причин. Даже если она пребывает пред плоским лицом кошмара, даже если оказывается на пороге домашнего театра-ада, даже если загнанным зверем пропадает в недрах стиха-наваждения, даже если захлёбывается от вод ментальной безжалостности:
«…пусть все страшней
морщины на лице
ведь завтра
бесполезней
чем сегодня
мы продолжаем
буйство в подворотне
грозясь
ментярам
гепатитом С».