…На площади мужик продавал гуся.
Лейтенанту этот тип сразу показался подозрительным. И не потому, что тот был в ватнике и небритый, а потому, что птица предлагалась к продаже на площади, а не на рынке, что в трех шагах.
Зюзюкин, приглядываясь, прошел мимо ватника туда-сюда. Два раза. Гусь проводил лейтенанта тяжелым взглядом, а мужик - ничего. Тянет свой "Беломор". Зюзюкин, наконец, подошел к ватнику и спросил нейтрально: "Мужик, почем гусь?" Мужик выплюнул окурок: "Семь двадцать". И погладил птицу по серой макушке.
Степану, как представителю ВМФ, частый гусь был ни к чему – его страна неплохо кормит, но цена заинтересовала. Он и говорит: "Хм, семь двадцать… Пятерка – красная цена". Далее все произошло так быстро, что Зюзюкин и сообразить толком ничего не успел. "Пять так пять", - буркнул мужичонка. Сунул гуся лейтенанту, выхватил пятерку из руки и был таков. Что называется: растворился в толпе.
Степа остался на площади с гусем в руках и недоумением во взоре. И когда это он деньги вытащить успел? Стоял, стоял в тяжелых раздумьях, пока на него прохожие пальцами не стали показывать. А какой-то пацан в грязных разводах палец в рот засунул и уставился на Зюзюкина как на папуаса в шкурах. Стоит, хлопает выгоревшими ресницами и сопли слизывает. А тут и гусь, не чувствуя твердой руки, - цап!- Степана за ухо. Больно! Степан зубами заскрипел от злости. Так щелкнул гуся по башке, что тот клювом лязгнул, и направился скорым шагом к себе, в экипаж.
Идет, думает с понятным раздражением: "А этим зубоскалам с камбуза скажу, что специально купил, пускай его в пирог запекут. А гусь то пыхтит, то шипит, то лапами пинается. Очень живая птица.
Граждане на моряка оборачиваются и глазами долго провожают, старушки вслед шепчут "совсем оголодали служивые…" Какой-то капраз, которому Степа пытался отдать честь, брезгливо его оглядел, словно пиявку, от якоря на кокарде до шнурков и громко сказал своей даме что-то вроде "в балаган флот превратили". А когда две девушки сначала пошушукались, похихикали, а затем пальчиками у виска покрутили, лейтенант готов был гуся на клочки разорвать. И так стиснул невинную птицу, что гусь выпучил желтые глаза и … обгадил Степану китель.
Зюзюкин задохнулся от смешанного чувства злобы, омерзения и острой жалости к себе. "Ах ты…"- по-гусиному зашипел он, не находя подобающих выражений. Бабах!- разорвался перед его ногами пакет из-под кефира, наполненный водой и брошенный чей-то твердой дланью. Пока лейтенант протирал физиономию свободной от гуся рукой, показался и метатель кефирных пакетов – мичман Малинин, известный на весь флот шутник и остроумный собеседник.
"Эх, не та, не та рука стала!" – Скорбно поведал Малинин обтекающему лейтенанту.- "Раньше, бывало, точно на голову пакет клал". Мичман зычно икнул. С подоконников попадали цветочные горшки и сонные кошки.
"Смотрю, понимаешь ли", - заурчал жизнерадостный мичман, - "Идут два гуся, один другого тащит - дай, думаю, пакет кину, отсалютую".
"Да пошел ты…" – начал было Зюзюкин, но Малинин не дал перехватить инициативу. "Значит, говоришь, два гуся у бабуси проживали? Это дело! Чудо-птица удачи. Понимаю, Степа, ох как понимаю! А что это у тебя с кителем?"
Лейтенант Зюзюкин дико завращал глазами и, что называется, "не помня себя", хрясть! Кулаком в сочные губы Малинина. Мичман оправился быстро и живо замахал своими кулаками-дыньками.
Увлекшись, друзья не заметили, как злосчастный гусь, ошалевший от неожиданной свободы, шарахнулся от страшного малининского гиканья и влетел прямо под колеса черной райкомовской "волги". Шмяк! И только два серых пера застряли в решетке радиатора.
…Моряки всего этого и не заметили – некогда было, но нелепая смерть гуся имела свои последствия. Секретарь, что в "волге" сидел, перепугался очень и всем потом рассказывал, как пьяная матросня в него бомбу кидала.
Зюзюкину с Малининым что – они пиво пошли пить, но дело получило огласку, и в город ввели войска…