Маша проснулась на груди Сергея, и медленно улыбнулась. Его грудь медленно вздымалась, а глаза были слегка прикрыты. Мария скользнула пальчиком по его груди, и услышала легкий смешок.
- Я думала ты спишь, - произнесла она, уличив Скворцова в лукавстве.
Сергей молча поцеловал ее макушку, любуясь солнцем, что переливалось в ее волосах.
- Ты невероятная женщина, - выдохнул он.
- Лучше всех, что у тебя были? – хихикнула она.
Маша не верила не единому его слову, она лучше него понимала, что ответ Голицына не за горами. И он, вероятно, считает, что победил.
- Я люблю тебя, - вдруг сказал Сергей.
Маша внутренне сжалась. Как же, любишь!
Ей стало горько, что он так легко соврал ей. Как это подло, ведь Семенова прекрасно понимал, что он не любит ее. Ни капли.
- Как сильно? – спросила она, обратив на Скворцова знаменитый Семеновский взгляд.
- Это надо доказывать? – хмыкнул он, заключив девушку в объятия.
Маша рассмеялась в голос, не желая думать о том, что вероятно, завтра старый бизнесмен своим решением, раз и навсегда уничтожит эту сказку.
К полудню они, наконец, покинули кровать. Скворцов пропустил Машу первой в душ. Когда она вышла, он хмуро восседал над какой-то папкой.
- Какие-то проблемы? – спросила она, заворачивая волосы в полотенце, на манер чалмы.
- Да нет, все путем. Ты закончила? – быстро убирая папку в стол, спросил Скворцов.
- Да-да, ванна свободна.
- Вот и славно, - он легко поднялся со стула, и, чмокнув Машу в лоб, скрылся в ванной комнате.
Семенова, дождавшись, когда он включит воду, быстро достала ту самую папку, что он с таким разочарованием рассматривал.
Это были какие-то документы, по рекламе. А в самом низу приписка от руки, явно не Скворцова: «Попытайся уговорить Майкова!!!»
Три восклицательных знака? Маша убрала папку, и задумчиво начала причесываться.
А уж не знаменитом теннисисте ведется речь? Не об Артеме Майкове? Неужели Скворцов решил пригласить его на участие в рекламе товаров Голицына?
Маша быстро отыскала ежедневник Сергея.
И правда, на сегодняшний вечер у него была назначена встреча с Артемом Майковым.
Что ж, Семенова не может позволить победить Скворцову! Ни – за-что!
Когда Скворцов вышел из душа, Маша уже была полностью одета.
- Уже уходишь?
- Да у меня тут встреча одна организовалась, - уклончиво отозвалась Мария, - может, поужинаем вместе?
- Я не могу, у меня деловая встреча…
- На сколько деловая? – спросила Семенова, приближаясь, - Женщины там будут?
Скворцов усмехнулся, и поцеловал ее.
- Ну, тогда дозавтра, - сказала Маша, - встретимся у Голицына, - и быстро вышла.
Конечно, Семенова не могла не заметить, как посерьезнел Скворцов. Нервничает. Посмотрим!
Здание суда ломилось от количества пришедших. Одних журналистов было сотни две.
Все затаили дыхание. Стояла гробовая тишина. Иван молча косился на Максима, что сидел в клетке в зале суда.
От присяжных отделился человек и передал бумагу с приговором секретарю. Тот что-то пометил у себя в бумагах, и передал бумагу судье. Тот поднялся. Черная мантия с шелестом соскользнула с его стула с роскошной высокой спинкой, судья взял папку, в которую вложил листок с приговором, и начал читать.
Долго и монотонно, словно лекцию по теории экзистенциализма. Максим совершенно не воспринимал происходящее, он искал глазами Вику в толпе. Но ее здесь не было. Краем уха он слышал от Даши, что она собралась замуж за Олега, но Семенов не хотел верить до последнего.
- Суд приговаривает Семенова Максима Ивановича, в соответствии… - судья снова понесла по сокращениям и цифрам, которые совершенно ничего не говорили истерзанному сердцу Ольги, - к трем года тюремного заключения, но, учитывая тот факт, что у господина Семенова действует контракт, судом присяжных было решено принять эту меру условной…
Зал взорвался громом негодующих возгласов. Невысокая женщина, темноволосая и кареглазая, возмущенно подскочила, и бросилась к клетке Максима. Прежде чем охранники преградили ей путь, женщина смачно плюнула ему в лицо.
- Я засажу тебя, клянусь! – выкрикнула она, когда ее оттащили охранники от клетки.
Максим молча обтер лицо.
Сразу видно, отец постарался. Так все выкрутили, что комар носа не подточит, удивительно! Три года условно, за убийство. Вот что значит фамилия…
Максима выпустили испод стражи сразу же, по окончании суда. И тут же на него накинулись журналисты, желая знать все. Но услышали они в ответ лишь: «Без комментариев!».
Когда Макс, Ольга, Ваня и Маша с Дашей погрузились в Семеновский лимузин, в салоне царила тишина. В этой же гробовой тишине Иван открыл шампанское, и разлил по бокалам.
- Я хотел бы выпить за нас, за Семеновых, - сказал он, заглядывая всем присутствующим в лицо, - конечно, некоторых среди нас нет, но…
Ольга всплакнула. Маша осушила бокал залпом. Через час встреча с Голицыным. Даша слегка пригубила. Это не пойдет на пользу ребенку.
Максим сделал крошечный глоток. Ему предстояло, еще встретится с сестрами.
- Слава Богу, что Наталья уже вышла из комы, - выдохнул задумчиво Макс, - надеюсь, у нее нет этих психических суицидных расстройств?
- С ней работает психолог, - сообщила Ольга, - но хуже дела обстоят с Леной, она плохо спит. Этот человек, что удерживал ее, колол какое-то наркотическое лекарство, и она уже привыкла…
- А Ксюша, она не против того, что я приеду?
- Она уехала обратно в ВУЗ, вещи собирать. Ей предложили обучаться дальше в Берлине. Самолет на следующей неделе.
Максим сжался мысленно. Значит уехала…
Ресторан, в котором Маша впервые встретилась со Скворцовым, встретил ее так же дружелюбно, как и тогда.
Девушка, самоуверенно улыбаясь, подошла к столику, где ее ждали оба мужчины. Маша была окрылена удачей. Ну, во-первых, конечно, отпустили Макса! Ее брат снова на свободе, и возможно, вернется в большой спорт.
Ну, а во-вторых, Майков согласился сниматься в ее рекламе! Соответственно отказав Скворцову! Это стоило отметить!
- День добрый! – сияя и переливаясь, приветствовала Маша мужчин.
Отметив, впрочем, краем глаза, что Скворцов уже не кажется таким самоуверенным.
- Здравствуйте, Машенька, - улыбнулся Голицын, - поздравляю, вы чудесно выполнили вашу работу.
- Спасибо, Николай Николаевич, я старалась.
- Ну, надеюсь, на достигнутом вы не остановились?
- Конечно, нет, - Маша достала из сумки папку, с контрактом на съемку в рекламе Майкова, - я взяла на себя смелость пригласить сниматься в нашей рекламе Артема Майкова.
Голицын кинул на Скворцова быстрый взгляд.
- Боюсь, Машенька, вы опоздали. Сергей Петрович уже предоставил актера для реклам, Маркину, слышали?
Маша недоуменно взглянула на хмурого Скворцова.
- Это та гимнастка?
- Именно, - хмыкнул Голицын, - и я решил, что Сергей достоин моей работы за свою сообразительность.
Кровь отхлынула от лица Маши. Девушка перевела непонимающий взгляд на Скворцова.
- Как… а как же Майков?..
Голицын поднялся.
- Ну что ж, я, пожалуй, пойду…
Маша сидела как оплеванная.
- Стойте, - кинул Скворцов, в след Голицыну, - я вот что хотел сказать, Николай Николаевич…
- Ну, так говорите же, не тяните!
- Я очень ценю, ваше доверие. Но я бы хотел, что бы эту работу получила Мария. Она действительна достойна этого места, - Сергей перевел на неё ледяной взгляд, - она пойдет на все рад нее. Я испорчен не так сильно, вы уж простите…
Голицын непонимающе переводил взгляд с молодого человека на девушку, и обратно, стараясь понять, в чем дело.
- Ты пытаешься меня обидеть? – спросила она, тоже поднимаясь.
- Я не пытаюсь. Я говорю чистую правду, - он швырнул салфетку на стол, и быстро покинул ресторан.
Маша кинулась следом. Догнала его она уже на парковке, позабыв и о Голицыне, и о работе, и вообще обо всем. Что-то было в его взгляде, что говорило, что он, возможно, исчезнет именно сейчас навсегда.
- Что ты говоришь? – захлопнув едва приоткрывшуюся дверь автомобиля, осведомилась Маша.
- А на что ты еще пойдешь, что бы заполучить эту работу? Лечь под мужика? Пожалуйста! Рыться в его вещах? Легко! Уводить испод носа последнюю надежду? Да за две минуты!
- А сам то ты?! Вспомни, что ты там такое говорил?! Ты сам напросился, ясно тебе? Ты хотел жесткой конкуренции, ты ее получил! Ничего личного!
- Вот и я так считаю. Ничего личного, - кинул он, и, оттолкнув ее от двери, сел за руль.
Вскоре его машина скрылась за поворотом. И в ту же секунду Маше показалось, что она что-то сделала не так…
45.
Максим ковырялся под капотом старых отцовских «Жигулей» в его гараже, когда услышал приближающиеся шаги.
Мужчина оглянулся, и увидел тонкий женский силуэт против света. Силуэт приближался, и по мере движения, Макс узнал в ней свою младшую сестру. Это была Ксюша.
Одета просто. В глазах жуткая пустота и печаль, лицо выглядит куда старше своих лет. Горе отложило на нее свой отпечаток.
- Привет, - тихо сказала она.
- Привет, - отозвался Макс, обтирая руки о грязную тряпку.
- Я уезжаю, ты, наверное, слышал?
Максим кивнул.
- Я просто зашла сказать, что прощаю тебя, - сказала Ксюша, глядя на брата не по годам серьезными глазами.
Максим медленно откинул тряпку в сторону, совершенно не представляя, что говорить в таких случаях. Особенно когда от этих слов становится только хуже…
- Я понимаю, ты, наверное, просто…
Макс прервал ее бессвязную речь, сжав ее ладонь в своей.
- Как бы там ни было, - сказал он, - я никогда не прощу себя за то, что сделал тебя несчастной.
Ксюша крепко обняла брата, всеми силами стараясь не плакать, но слезы сами побежали по ее гладким щекам, орошая обнаженные плечи Максима.
- Мне пора, - отстранилась она, - самолет через три часа. Пока доберусь до аэропорта…
Семенов медленно отпустил сестру. Девушка быстро утерла слезы, распрямилась, и ушла обратно в свет летнего полудня, что развернулся за стенами гаража.
Максима так и подмывало спросить, что там с Викой. Но он так и не решился.
Ксюша выбралась из такси. Водитель шустро достал из багажника ее сумки и чемоданы. Девушка расплатилась, отблагодарив, и собралась, было идти, как вдруг дорогу ей преградила женщина лет тридцати, темноволосая, с цепкими темными глазами под линзами очков.
- Здравствуйте, Ксения Ивановна, - произнесла она, и, поймав недоуменный взгляд Семеновой, добавила, - меня зовут Маргарита Петрова, я… училась вместе с Кириллом в институте.
Руки как-то сами собой безвольно опустились, выпустив сумки.
- Понимаю, поймала я вас врасплох, - сказала она, - да вот только я никак не могу понять… Кирилл, он так любил вас… - она на секунду смолкла, в глазах заблестели слезы, - а вы… вы позволили убить его?
- Это был несчастный случай… - слабо запротестовала Ксюша.
- Несчастный случай?! Вы должно быть шутите? Где там несчастный случай? В кулаках твоего брата? Господи, чем ты думала, когда спала с ним? Чем ты думала…
Рита переходила на крик, стали оглядываться прохожие, заинтересовались аэропортовские охранники.
- Это был несчастный случай, - твердо повторила Ксюша, подобрала сумки и двинулась прочь.
Женщина кричала ей в след обидные ругательства, в чем-то упрекала…
«Это был несчастный случай. Случай. Стечение обстоятельств. Трагическое стечение обстоятельств» - повторяла она про себя, приближаясь к посадочному пункту.
Рита проводила взглядом тонкую фигурку, что скрылась за стеклянными дверями аэропорта, и, наконец, смолкла.
В душе еще одной женщины воцарилась вечная пустота. Ругала Рита себя только из-за одного. Что так и не сделала первого шага еще тогда, в институте….
Лена открыла глаза, и увидела знакомый потолок. Скользнула затуманенным после очередного кошмара, взглядом по стенам, около которых по-прежнему стояли до боли знакомые предметы. Вот белоснежный шкаф, с позолоченными ножками, и тонкими узорами по краям. Семенова купила его в Париже.
Вон столик с зеркалом, и огромным количеством духов. Лена гордилась своей коллекцией духов. Все единогласно признавали Елену Семенову актрисой с отличнейшим вкусом.
А, вот и ее любимый портрет, который она сделала специально для своей спальни в доме родителей. Черно-белый, красивый…
- Ну что ты, котик, - послышался голос Гриши за дверью, он явно говорил по телефону, - ты ведь моя жена. Я чисто по-человечески не могу бросить ее сейчас. Что значит, почему? Она потеряла ногу! Это значит, что ее теперь вряд ли кто пригласит сниматься… Нет. Все, я устал говорить одно и тоже. Перезвоню, Настюш. Пока.
Дверь осторожно приоткрылась. Лена сделала вид, что спит.
Рязанов осторожно вошел в комнату, и сел в белое кресло, которое оставил всего час назад. Развернул огромную газету… и увидел, как Лена медленно проснулась.
- Ну, как ты, звезда моя? - спросил он, осторожно касаясь ее едва заживших рук.
Лена слабо улыбнулась, глядя на Рязанова.
Вот он, мужчина ее мечты, мужчина ее жизни. Любила ли она его когда-нибудь? Нет. Она просто знала, что именно этот мужчина ее достоин, только и всего. Она хотела обладать им. Как сосед хотел обладать ею. Но ведь Гриша такой же человек, и не игрушка, что бы принадлежать кому-то…
Семенова сжала его руку в своей. Она так злилась, когда Рязанов говорил о жене и детях. Как глупо. Ведь он часть ее жизни, а Настя - часть его.
- Ты помирился с женой? – спокойно спросила Лена.
Гриша сначала смутился, потом, заглянув в ее глаза, медленно кивнул.
- Ну и хорошо, - выдохнула она, - иди к ней.
- Лена, я…
- Мне не нужны твои подачки, - показала коготки прежняя Семенова, - я не нуждаюсь в твоей жалости. Ты мне просто не нужен.
Рязанов сел на край ее кровати, и улыбнулся, глядя в ее псевдо недовольное лицо.
- Ты невероятная женщина, Семенова, - сказал он, сдвинув волосы с ее лица.
Лена улыбнулась.
- Уходи, - сказала она.
- Ты невероятная женщина, - повторил он, и двинулся к двери.
Когда та закрылась за единственным мужчиной Семеновой, она произнесла:
- Я звезда, - и заплакала, потому что теперь никто не мог в этом ее разубедить. Ведь рядом никого не было.
Даша вышла из машины, и, поставив ее на сигнализацию, двинулась к своему домику, что ей благородно оставил Антон.
Да, оставил. С сегодняшнего дня она снова холостячка, если так можно выразиться. И подтверждение этого – свидетельство о расторжении брака - лежало в ее сумочке.
Что ж, она уже и забыла, как это быть одинокой, самостоятельной, полноценной и свободной женщиной, правда обремененной токсикозом, и медленно расплывающейся талией.
Девушка поднялась на крыльцо, и увидела на ступеньках небольшой сверток. Даша быстро сорвала обертку, и недоуменно уставилась на подарок. То был журнал «Звездные сплетни», с красочной обложкой на которой были изображены все Семеновы, во время банкета, с бокалами шампанского в руках, и ниже огромными, желтыми буквами подзаголовок: «Вся правда о последних событиях в семье Семеновых. Легенды. Истории любви. Трагедии».
Даша вошла в дом, мучимая не приятными предчувствиями. Вся правда. Если люди узнают всю правду…
Дарья села в кресло, и раскрыла журнал.
«Сплетни» отдали почти половину своих ста страниц на историю Семеновых. Красочные фото, длинный текст. Даша читала внимательно, всеми силами стараясь отыскать всю ту грязь, что неприметно присутствовала. Но ее не было. Сложилось впечатление, что Лесной просто взял и отстирал все простые, человеческие поступки, которые не всегда вызывали благородные чувства. Даша нашла главу и о себе. Она называлась так: «Неизвестная Мона Лиза Семеновых». И далее подробный рассказ ее личной жизни. Что ж, на Титова Андрей грязи вылил прилично. И приукрасил недвусмысленными фотографиями.
История Ксюши – «Фея номер семь» была сопровождена страшными фотографиями. Казалось, на страницах этого бульварного журнала ожили события тех дней.
Одним словом, Лесной потрудился на славу. В послесловии он отблагодарил Семеновых за гостеприимство самыми добрыми словами. Не известно, как на этот репортаж отреагируют остальные…
Даша отложила журнал в сторону, и недолго думая, набрала номер телефона Андрея. После двух гудков, раздался его голос.
- Да?
- Привет, - улыбнулась Даша, - может, выпьем вместе кофе?
Наташа пустым замороженным взглядом смотрела в больничный потолок. Мыслей не было. Чувств тоже. Ей казалось, что какую-то часть ее просто вырезали. И там осталась пустота.
Женщина осторожно села. Она впервые сейчас ощутила жажду, и потянулась за стаканом.
На прикроватной тумбочке, странного, зеленоватого оттенка, лежала тетрадь в клетку, и шариковая ручка. Бледные клетки тетради пресекали размашистые формулы, которые Наташа писала все это время. Семенова никогда не задумывалась, что они могут, значит, просто писала, совершенно машинально, не думая ни о чем…
Сейчас, глядя на все эти переменные, и числа «Пи» Наташа медленно понимала, что сама того не понимая, вывела таки формулу, которую пыталась найти едва окончив математический институт. То есть десять лет у нее не выходило совершенно НИЧЕГО. А сейчас эта формула лежала перед ней, написанная рукой полубезумной, ослабшей женщины.
Позабыв о воде, Наташа схватила тетрадь, и принялась внимательно штудировать уравнения. Проверять. Перепроверять…
Ольга вошла в палату к дочери уже во второй половине дня, и пораженно замерла на пороге.
Наталья ходила по палате в одной сорочке. Грызла ручку, что-то дописывала…
- Тебе уже лучше? – осторожно спросила Ольга.
Наташа вскинула на мать удивленный взгляд. Впервые, за минувший месяц, ее глаза блестели.
- Привет, - как обычно, словно Наташа находилась не в психиатрической лечебнице, сказала она, - я не слышала, как ты вошла…
- Я принесла тебе папайю. Ты хочешь ее сейчас? Или оставить на потом?
Наташа посмотрела на мать так, словно та была с другой планеты.
- Мама, ты не представляешь, что произошло, - сказала Наташа, отложив в сторону свою тетрадь.
Ольга, спокойно выкладывающая фрукты на тарелку, взглянула на дочь.
- Что? – тоном мамочки, что говорит с несмышленым младенцем, спросила Ольга.
- Я доказала теорию, ту самую… - Наташа сунула матери тетрадь, словно Ольга могла разобраться в этом хороводе цифр…
- Не нервничай, - осторожно произнесла Ольга, даже не взглянув в тетрадь, - ты так возбуждена…
- Мама, ты не понимаешь! Это переворот во всей математической практике!
- Наташа…
- Мама, обязательно приведи ко мне Петра Михайловича. Сегодня же! Я хочу, что бы он это увидел…
Ольга всеми фибрами души хотела верить, что ее дочь не лишилась ума окончательно, поэтому привела все-таки на свой страх и риск старого Наташиного преподавателя в палату к дочери.
Тот с нескрываемым чувством собственной значимости принял Наташины каракули, и принялся долго, со знанием изучать. По мере того, как тетрадь тощала в его руках, лицо старика принимала все более хмурое выражение.
За окном уже стемнело, и недовольная сестра каждые пять минут норовила выгнать Ольгу и Петра Михайловича из палаты больной, когда старик, наконец, оторвался от тетради.
Он медленно снял очки. Причмокнул губами, и окинул женщин многозначительным взглядом.
- Что ж, - сказал он, - этот случай еще раз доказывает, что между гением и безумием нет ни какой разницы…
Вика сидела на кровати в спальне своих родителей. Пышная белоснежная юбка ее свадебного платья раскинулась на метры вокруг. До начала бракосочетания было еще около двух часов. Вот-вот за ней приедет Олег в белом лимузине и черном фраке, и повезет ее в ЗАГС.
А Вика беспокойно ерзала, сжимая тонкие руки в кружевных перчатках в кулак, стараясь уверить себя, что все она делает правильно. Все верно…
Край пожелтевшей газеты выглядывал испод кипы глянцевых журналов на тумбочке у кровати с маминой стороны.
Вика осторожно достала затертую газету. Интересно, как она оказалась в маминых журналах, с женскими советами?
От нечего делать, Вика развернула газету, и прочла заголовок: «Оказавшись на нарах, знаменитый футболист замахнулся на Шекспира!». Хмыкнув, Воробьева решила изучить статью.
«Семенов Максим Иванович, так громко загремевший за решетку две недели назад за убийство Наумова Кирилла Семеновича, неожиданно открыл в себе новые таланты. Таланты писателя. Слава Богу, этот горе убийца, не стал писать стихи. Вот некоторые вырезки из его сочинений, которые он адресует некой Виктории.
« Как глупо было верить в то, что ты меня когда-нибудь простишь за такую детскую выходку. Но сидя здесь, за решеткой, я в который раз убедился, как ты мне нужна. Как я скучаю по тебе. Помнишь дождь? Я думал он смыл с меня все мои грехи. Оказалось, нет. Я по-прежнему виновен. Виновен в том, что разбил тебе сердце. Не тебе одной, но ты мне так дорога… Я проклинаю себя, за то, что последовал совету сестры, ты понимаешь, о чем я. Это жестоко. Но с первой же нашей встречи я понимал, что это не игра. Что это самая настоящая правда. И даже если это письмо не дойдет до тебя никогда, потому что я его не отправлю, я люблю тебя…»
Вика откинула газету в сторону, как мерзкую гадюку, обливаясь потом. Нет-нет-нет!!! Только не обратно в этот омут!
За окном просигналила машина.
Виктория прильнула к стеклу, и увидела белый лимузин Олега.
В комнату ворвалась мама.
- Скорее, дочка, скорее! Жених уже здесь!
Мама быстро подхватила дочь под локоть, и они двинулись к автомобилю.
Газета так и осталась валяться в углу родительской спальни.
Молодые забрались в автомобиль последними. Свидетели и родители сидели по бокам.
- Странно, что Ксюша уехала, я думала она будет свидетельницей на твоей свадьбе… - тараторила мама.
Вика тоже так думала. Но все сложилась не так. Не правильно.
Лимузин остановился на перекрестке.
Вика отвернулась к окну, не желая смотреть в эти довольные, опьяненные счастьем лица.
Мимо промчался мотоциклист с миловидной пассажиркой. И в ту же секунду в Викиной голове вдруг мелькнула мысль. А зачем она здесь? Зачем в свадебном платье? Почему Олег с видом собственника держит ее за руку? Ведь она его не любит!
Судорожно, Воробьева нашла дверную ручку, и легко ее открыла. Все присутствующие в лимузине недоуменно уставились на девушку, которая, легко подхватив кринолин, выбралась из автомобиля.
- Вика, ты куда? – спросил Олег, с его лица сошли все краски.
- Прости меня, - крикнула Вика, оглянувшись, - но я не должна…
Раздалась молния, и хлынул дождь.
«Ты помнишь дождь?»
Вика бросилась прочь от лимузина, слегка поскальзываясь на мокром асфальте.
Ее никто не догонял. Где-то далеко сзади лишь слышались недоуменные выкрики мамы.
Прохожие, что торопливо надеялись скрыться от дождя, округляли глаза, при виде сбегающей невесты. Им всегда казалось, что такое бывает только в кино. Никто не задумывался, что кино это всего лишь калька настоящей жизни…
Неожиданно, ноги вынесли Викторию в парк.
А, скорее всего, она подсознательно туда и бежала.
Показалось любимое кафе Ксюши, и беседка.
Там, сидел кто-то. Темный силуэт. И мотоцикл.
Вика подошла к беседке. Максим поднял глаза и увидел ее. Мокрую невесту с кринолином и фатой. Свадебный макияж растекся по щекам, роскошная прическа накренилась, а фата превратилась в тонкую бледную пленку.
Вика шагнула к Максиму.
- Я тоже люблю тебя, - сказала она.
Семенов обнял ее, и поцеловал. Она вернулась. Она пришла сама…