13 промежуток

               
***
Сценарий Нового года, то есть всех мероприятий, связанных со встречей новонаступающего года, стержнем своим основополагает, во-первых, ёлочку, во-вторых, Деда Мороза, а в-третьих, посох Деда Мороза, который, как все помнят с детства, волшебный, смотря, правда, каким концом коснётся. Впрочем, для сценария это неважно, так как у него всегда один конец — счастливый, даже если вышеупомянутых декораций для встречи и не имеется.
Но в сценарии Нового года ассоциации молодых преподавателей ПУ, который Сапожникова так и не написала, было всё.
Проводы Старого года начались, естественно, вечером после последнего в этом году рабочего дня. Провожал весь университет, каждый отдел отдельно. Строительный факультет и лаборатория провожали этот день дольше других, не заметив даже, что этот день уже кончился и начался другой, но это заметила охрана и написала заявление на имя ректора. Но о грустном мы не будем. А вечером наступившего незаметно для Сапожниковой и иже дня провожать Старый год и символически встречать Новый под ёлочкой в университетскую столовую собрались избранные, избравшие такую долю самостоятельно согласно приобретённым билетам. Состав пришедших был сотруднически-преподавательским.
Ассоциация, организовывающая художественную часть вечера, была в ударе. «Дед» Мороз Олег со своей Снегурочкой Наташей спокойно, но никто ещё не мог предположить, что и уверенно, повели корабль вечера по рифам сценария. Сапожникова, тоже пришедшая на вечер, чтобы вдруг кому-нибудь пригодиться, сидела рядом с импровизированной сценической площадкой и несмотря на двух интересных и обаятельных собеседников Василия Сергеевича  и Демидова Лёши-гроссмейстера, пытавшихся по очереди общаться с ней, вставляла по ходу сценария критические замечания и добавления. Невозмутимый Мороз-Олег был по-прежнему невозмутим, культурная снегурочка Наташа посмотрела на Сапожникову один раз, но до Сапожниковой не дошло столь тонкое послание. Она влезала во все розыгрыши подарков по номерам, и таки один подарок, который ей не полагался, как и все остальные, оказался её. Выиграла его Лена Зыкова, но, увидев умоляющий взгляд Сапожниковой, которую никто не хотел слушать (и правильно), она церемонно передала Сапожниковой баночку пива, неправильно поняв жаждущий общения сапожниковский взгляд. Сапожникова смутилась и вернула банку назад, но Лена настояла на своём, и Сапожникова ещё больше смутилась, но этого смущения ей хватило на пять минут, потому что через пять минут Анатолий Викторович  также передарил свой подарок (пакет мандаринов) КНЦ шникам, пришедшим в гости.
— Заработало! — Обрадовалась Сапожникова. И уже не прекращала развивать свою мысль перед Лёшей-гроссмейстером, потому что Василий Сергеевич, выиграв парный конкурс на быстроту обёртывания партнёрши туалетной бумагой, с этой партнёршей больше не расставался. Танец за танцем кружились они вдвоём, слаженно повторяя музыкальные па. А может быть, это музыка звучала камертоном их внутренней гармонии.
Сапожникова не удивилась, увидев за музыкальным пультом звукооператора Виктора из центра авторской песни. Не удивилась, потому что Витя — поэт, размышляющий о жизни в контасте со смертью. А поэты встречаются везде.
Удивилась Сапожникова другому. Когда в зал под звуки заставляющей встряхнуться и стряхнуть с себя все заботы старого года цыганской музыки (гитарист — непревзойдённый Василий Сергеевич) вошла, пританцовывая, толпа цыган, Сапожникова удивилась, что её с ними не оказалось. Не понадобилась, значит, она. А Сапожникова так старалась дома, разучивая слова цыганской песни, спотыкаясь, как старый конь в пургу.
В пышных цыганских юбках и цветастых платках кружились Надюша и Анечка из бухгалтерии, Светлана из библиотеки, заводная пчёлка-организатор Тамара с лесоинженерного факультета. Восхитительная Лидия Сергеевна в цыганском наряде была неподражаема. От одного её вида все мужчины в зале встрепенулись и распрямили плечи. А в красной рубашоночке, хорошенький такой, с бубном в одной руке, другой рукой придерживая за верёвку, накинутую на шею следующего за ним, Сауха, шёл Петрович. Володя Саух в ушанке и коричневом полушубке исполнял пляску ручного медведя. При виде этой цыганской композиции Сапожникова почувствовала, что по аортам тела её хлынула такая сила любви ко всем членам ассоциации, что удержать её было невозможно. И она стала подпевать цыганскому хору, сидя на своём месте. Это сидение продолжалось и после ухода цыганского табора, до середины вечера, пока не появился Дед Мороз-2, которому, в отличие от первого, подушка на месте живота была не нужна. Это был московский Толик, неизменный друг Ирины Бисеровой, появляющийся, как и все мужчины, всегда вовремя. Толик явился каким-то внутренним определителем для Сапожниковой, у которой внутри что-то замкнулось, щёлкнуло и замерло. Она в это время обдумывала ситуацию, в которой находилась. А находилась она на своём застольном месте рядом с Лёшей, который, глядя куда-то в прострации, произнёс следующее:
— Почему так происходит? Сидишь в весёлой компании, участвуешь, откликаешься и в то же время понимаешь, что находишься совершенно непонятно где.
Сапожникова знала, где это «непонятно где» находится и как и кто туда попадает. И поняла она, что Лёша попал. Сам. Сапожникова, как могла, объяснила, что это не смертельно. Через несколько музыкальных тактов следующего танца Лёша пригласил очередную девушку их ассоциации, и Сапожникова осталась сидеть одна, тупо уставясь в одну точку, а также отслеживая в памяти, что все первые такты танцев около неё сидел кавалер. Когда Алексей с Анечкой вернулись и Лёша сел на своё место рядом с Сапожниковой, она спросила у него:
— А почему ты меня не приглашаешь?
— Ты хочешь танцевать? — Спокойно ответил он, — ну что ж, белый танец твой.
И Сапожникова остолбенела. Её не приглашал никто. И даже намёк её на танец привёл не к тому результату, который она ожидала. У других девушек никто не спрашивал, хотят они танцевать или нет. Их просто приглашали, и они не отказывались. А Сапожниковой не везло ни в чём, потому что даже, когда объявили белый танец, Лёша уходил в магазин за томатным соком, который Сапожникова же и хотела пить. Сапожникова вслед уходящему из зала Лёше заметила, что это уход от танца с ней, на что Алексей невозмутимо ответил:
— Первый по возвращении.
Когда ребята вернулись с соком, пошли поздравления, то есть зазвучал очередной тост, потом музыка, и Сапожникова опять осталась одна сама с собой в своей оглушающей тишине. Она посмотрела на соседнее место, где сидит Лёша, и увидела, что он там и находится. Лёша тоже смотрел на Сапожникову, и она поняла, что он помнит о танце. Деваться было некуда, и она сказала:
— Пойдём танцевать?
Алексей улыбнулся, галантно помог своей даме на танец выйти из-за стола и повёл её в круг танцующих. После нескольких движений Сапожникова заметила, что Лёша странно танцует.
— То есть? — Не замедлил уточнить Алексей.
Сапожникова опять вчувствовалась в движение и отметила некую плавность, а также закономерность действий: толчок и движение по инерции (кстати, как потом выяснилось, также танцевал и Дед Мороз-1, которого Сапожникова выловила в конце вечера и пригласила с собой перетанцевать. А вот Петрович танцевал совсем иначе! Ну на то он и Петрович).
Отметив периодичность движений, Сапожникова вспомнила, как её в детстве учил танцевать отец, объясняя, что партнёрша в танце должна быть эхом движений кавалера. А ещё Сапожникова вспомнила, что забыла, когда она последний раз танцевала. Все эти воспоминания, конечно же, протекали вслух, и Сапожникова с Алексеем не заметили, что кончился один танец, но тут же продолжился другой, потому что они продолжали танцевать.
Лёшу заинтересовало, хорошо это или плохо, что он так танцует. На что Сапожникова затруднялась ответить, потому что, если это нравилось ей, то не значит, что это будет нравиться девушке, которой Лёша тоже когда-нибудь, как до него остальные члены ассоциации, обзаведётся.
И тут Лёша, которому, наверно, надоели все Сапожниковские придумки, сказал:
— Расслабься, положи мне голову на плечо и танцуй, ни о чём не думая, просто повторяй движения за мной. Папа же тебе говорил.
При этих словах Сапожникова напряглась, как струна перед тем, как оборваться, потому что расслабиться на плече мужчины на глазах у массы, хоть и интеллектуальной, хоть и выпившей, народа она не могла по причине глубокой интимности этого процесса.
Так они танцевали, пока Сапожникова глубоко не оскорбила ответом на его вопрос:
— Люблю ли я, по-твоему, кого-нибудь?
— Нет, ты ищущий.
Вот тут-то Сапожникова и осталась в полном одиночестве, потому что после танца Лёша ушёл, присоединившись к Володе Сауху и его девушке Наде. И теперь Сапожниковой уже не помогали ни вездесущий Петрович, ни оптимистичная Ирина Бисерова, ни даже ослепительная Маргарита Павловна, закружившая Сапожникову в быстром танце, посередине которого Сапожникова остановилась, как вкопанная. И вовремя. В зал в красном комбинезоне с посохом входил Дед Мороз-3. Кто-нибудь из читателей решит, что Сапожникова обпилась томатного сока, и у неё в глазах стало троиться, но в зале столовой было много свидетелей, которые тоже утверждали, что Дед Мороз-3 был не кто иной, как ректор, отсутствовавший на новогоднем вечере по причине болезни. Сапожникова остолбенела, не потому что узнала ректора, а по привычке, когда что-то начинает происходить, чтобы, во-первых, не помешать процессу, а во-вторых, чтобы всё как следует запомнить и потом описать. Потому что она ничего не придумывает и не сочиняет. Сценарий происходящего пишет сама жизнь. Как дышит, так и пишет. А Сапожникова, как слышит, так и пишет.
И текло шампанское из бутылки Деда Мороза-3, и бутылка не опорожнялась, но всё худее становился дед-морозовский мешок.
И наступил конец новогоднего университетского вечера, потому что трёх Дедов Морозов не бывает, и пора было расходиться по домам...
•
В одно из предновогодних утр жители города П. могли наблюдать следующую картину:
В центре города от сберкассы в сторону «Детского мира» шли вполне прилично одетая по зимним погодным условиям в длинную шубу женщина и молодой человек в светлой куртке. Они, впрочем, не шли, скорее, молодой человек тащил женщину, не совсем согласную на это, потому что женщина робко произнесла:
— Может, не надо.
— Надо, — резко отрубил молодой человек и затащил женщину за ограду детского сада.
— Повернись ко мне спиной, руки за голову, — командовал молодой человек, а женщина покорно всё исполняла. Парень обхватил женщину, весь напрягшись так, что его лицо побагровело, и через полминуты женщина вскрикнула «ой!» и добавила: «ещё». Опять странная возня, вскрик женщины и суровый голос молодого человека:
— Ну как?
— Не знаю, — неуверенно ответила женщина.
— Через шубу неудобно.
— Холодно раздеваться, — огорчённо пробормотала женщина...
Что подумал читатель, автор стал догадываться, когда Олег-второй во время пересказа вышеизложенного  Сапожниковой Анне-второй только на середине понял, что речь идёт о нём и его матери, у которой произошло смещение позвонков, и нужно было что-то резко предпринимать, а иначе матери не дойти до детей Оли Егоровой, которые остались одни по причине отъезда Оли в СПб за их бабушкой. Олег-второй возмутился и сказал, что мать всё как-то неприлично рассказывает. Но мать удивилась:
— Сыыночка, что же здесь неприличного?
Со стороны, конечно, казалось совсем иначе, и автор ничего не мог поделать, когда вся эта история разворачивалась на глазах у выходящего из сберкассы вслед за Сапожниковой с сыном мужчиной, которому бесполезно было объяснять о кровном родстве Сапожниковой и Олега-второго. В его глазах это выглядело как собственное понимание полнейшего нарушения правил общественного поведения. А что неприличного делала Сапожникова?