Время.
Почему время везде и всегда течёт одинаково?
А как же парадокс эйнштейновских близнецов? — В двадцать лет они расстались: один, как помнится, прожил всю свою жизнь на земле и состарился на восемьдесят лет, а другой, развив скорость космического корабля до скорости света, на что ему понадобилось сорок с лишним земных лет туда и столько же обратно. Но на землю он вернулся тридцатидвухлетним, потому что корабельного времени прошло около двенадцати лет?
Получается, что ещё есть какое-то время полёта, то есть, чем быстрее движешься, тем медленнее стареешь. Время оказывается зависящим от скорости. (В соответствии с уравнениями Эйнштейна, время течёт тем медленнее, чем быстрее происходит перемещение).
Всё это она вычитала в научно-популярной брошюре из серии «Знание». Значит время во вселенной всё-таки есть. Но движется оно, можно сказать, неспешно. Проходят миллиарды и миллиарды лет, пока становятся зримо видны изменения в строении галактик или структуре составляющих их звёзд. И человечество, если оно хочет хоть что-нибудь узреть и понять на протяжении короткого промежутка жизни одного поколения, должно запускать машину времени.
«Одна из таких «машин» — наше воображение». Ей говорили, что у неё слишком оно богатое. Ну очень уж слишком. Парадокс искривления обыденного сознания приводил её жизненную систему в возбуждение, задавал центростремительное ускорение. И в какой-то момент плотность её материи оказалась ниже критической массы, отчего само её жизненное пространство оказалось незамкнутым и смогло расширяться до бесконечности. Физики утверждают, что «луч света, выпущенный из-какой-либо точки внутри него, никогда не вернётся назад, разве что отразится, натолкнувшись на какую-то преграду». — Факт интересный, тем более, что он объясняет природу её собственного чувствования.
Пожарский на совещании молодых прозаиков в Москве услышал от Виктории Токаревой своеобразную трактовку творческого процесса: «Мужчина творя, обращается к Богу, женщина — к мужчине». Это можно понимать как некие направления: вертикальное и горизональное, — что задаёт систему координат трёхмерного пространства. Эта же трактовка объяснила, откуда у Сапожниковой (первоначально обращавшейся к мужчине) взялись псалмы. А оттуда и появились, что если эту же систему координат представить в ареале человеческой жизни, то женщина, мужчина и Всевышний оказываются на одной вертикали, где низшей точкой будет женское начало, а высшей (недостижимой) божествнное. И раз Сапожниковой не было дано реализации чувства на земном (человеческом) уровне, а сила и скорость чувства были излишне велики, то её и вынесло за пределы обычного представления человеческих отношений.
Сапожниковой говорили, что не имеет права она писать псалмы. Березовский и говорил, отворачиваясь от стыда за неё.
— Может, это и не псалмы? — Со слабой надеждой спрашивал он.
Но Сапожникова знала откуда-то точно, что это именно псалмы, а не что-то другое. Когда она начала их писать (кипой на третью седьмицу после крещения своего), то слово «псалмы» возникло как-то само по себе, без единого размышления. Псалмы это, — как данность, увидела она. Правда, в 382 псалме она объяснила самой себе, дуре, почему стало возможно нарушение традиции. Оказывается, её любимый никуда не уходил.
Как чиста душа его,
как тверда!
Господи!
Очи свои возвожу я к Тебе без опаски,
ибо душа его — будто стекло,
сквозь которое ясно мне видно
Волю Твою — мой закон,
Свет Твой — любовь мою,
Милость Твою, примиряющую меня
с мерками мира.
Господи!
Как же спокойно любить мне,
зная, что он охраняет от боли
жёстких лучей человеческих —
солнца на небе,
но пропускает Твой Свет,
как спасение данный всем нам,
кто, как и я,
слаб душою и телом.
И вот, наконец, она прочитала о физике Фридмане, который нашёл физические доказательства существования разомкнутого и замкнутого пространств. Он описал некое замкнутое пространство, в котором свет, направленный в одну сторону, возвращается с другой, так и не вырвавшись наружу. А незамкнутость, переход к ней он объяснил через некую изгнанность, изоляцию сферы, чей радиус «свободы» постепенно уменьшался, оставляя изгнаннику лишь возможность перехода из нашего замкнутого трёхмерного мира в иной, немыслимый обыденным сознанием, потусторонний, если он, конечно же, существует. И в данном случае, по Фридману, «полностью замкнутого мира» не получается. Получится почти замкнутый. И вот это «почти» даёт существенное качественное отличие. У луча света есть возможность если не вырваться наружу, то извне попасть внутрь. Между двумя мирами образуется нечто вроде коридора, по которому они могут сообщаться между собой.
Причём, для нашего изгнанника «дверь» в этот «коридор», по сути дела, олицетворяет весь мир, расположенный по другую сторону».
А дальше автор спокойненько так проговаривается: «к сказанному остаётся добавить, что полная масса и полный электрический заряд почти замкнутого мира уже не равны нулю». И на этом глава заканчивается!
Спокойненько так: не равны нулю и делайте выводы сами, если знаете о маятнике Фуко и о полноте, то есть равенстве абсолютного плюса и абсолютного минуса, чья сумма равна нулю и является идеальной точкой отсчёта для маятника, — точкой покоя. Ха! Так просто: не равны нулю и всё! И, как хотите, понимайте: то ли речь идёт о смещении центра (а это так и есть!), то ли об импульсе движения (что не противоречит, а лишь вытекает из смещения), то ли о непрекращаемости любви (гармонии). А не хотите понимать, можете убедиться на практике, что ещё быстрее приведёт к пониманию (так как заработает тандем «чувство-разум»).
Вы, читатель, скажете, что это невозможно на уровне индивида (у Фридмана ведь речь идёт о вселенной). Но по расчётам академика Маркова А.А. «почти замкнутая система с большим электрическим зарядом должна быть неустойчива. Чтобы обрести эту самую устойчивость, она стремится во что бы то ни стало выбросить избыток электричества «наружу». Что возможно только при уменьшения макрозаряда до микро. То есть согласно математическим выкладкам получается, что «стягивание гигантских миров в точку отнюдь не маловероятно, а напротив, практически неизбежно».
Возлесловие автора
Если есть три концептуальных точки зрения, кардинально отличающихся одна от другой, то всегда и обязательно есть ещё дв , из которых одна опровергает все три, а другая – объединяет все три в единую концепцию, возможную только на другом уровне.
Причём, три точки дают жёсткий плоскостной треугольник, — закон противоречия и невозможности как сведения трёх точек в одну, так и существования чего-либо вне означенного предела.
Четвёртая (опровергающая) создаёт объём или пространство, позволяющее её носителю существовать в свободном состоянии. Но это — мнимая свобода, так как причинно-следственные связи сохраняются и довлеют на сознание, по-прежнему удерживаемое в определённых ранее рамках. Кстати, академик Н. А. Козырев установил экспериментально, что «ход времени определяется линейной скоростью поворота причины относительно следствия, исходя из причинно-следственной связи явлений». Он же открыл «уплотнение» времени, которое происходит из-за необратимости некоторых процессов, происходящих в мире.
Пятая (объединяющая) точка вводит понятие времени, это уже свобода сосуществования в пространстве. Но законы причинно-следственной связи действуют и здесь. Время и пространство ограничены рамками общепринятых норм. То есть эта пятая точка, хотя и является обобщающей, но ещё не есть истинная, а лишь проекция центра маятника на уровень обыденного восприятия мира. Сознание по-прежнему традиционно, хотя и получает возможность хронологического слежения и сравнения.
Поэт Николай Гумилёв говорил о шестом чувстве. Это и есть хронотоп. Нечто, объединяющее понятие пространства и времени, производное от них, но ни в коей мере ни одним из них не являющееся.
Хронотоп позволяет ориентироваться как в пространстве, так и во времени, но чтобы появилась ориентация в собственном состоянии, порой приходится выходить из себя, чтобы это своё «Я» познать со стороны.
Гений чётко знает (по ориентирам), где он находится. Таким образом у него складывается понятие иерархического положения, то есть некая лестница жизни: я – тут, а Сапожникова, к примеру, на другой ступени. Лет через пять-десять я, может быть, поднимусь до соответствующего (то есть до подобного сапожниковскому) положения, но она-то тоже на месте не стоит.
И он абсолютно прав, но дело в том, что в жизни всё относительно, и иерархическая лестница относительно уровня суши находится в движении, которое разнонаправлено из-за внутреннего ускорения. И вот это-то круговое пространственное движение всё время меняет как местоположение ступеней относительно уровня, так и точку зрения на ту или иную ступень, не только в зависимости от той или иной ступени и на той ли или иной ступени находится индивид. И гений оказывается на эскалаторе, причём, движущемся.
Но гений стоит на своём. Потому что, если человек считает, к примеру, что Сапожникова — дура, то так оно для него и есть на самом деле. И пусть все люди на земле будут доказывать ему, что Сапожникова — умница, для него существует только то, что он сам видит. И он будет прав. Это и есть правда. Только кроме правды есть ещё истина, которая и является той самой точкой, вокруг которой вращается как и иерархическая лестница, так и вселенная, и галактика и т.д. и т.п.
А правда — это всего-навсего свой взгляд, не всегда точный (то есть всегда неверный, потому что не единственный).
Мы приходим к понятию системы истина-ложь или истина-обман. Обман в свою очередь может быть сознательным и бессознательным. Последний случай — это обман себя. То есть человек обманывается в чём-либо или в ком-либо. А в случае обмана происходит, по мнению Гадамера, следующее: «Лживость ... выявляется как образец самоотчуждения, случающегося с языковым сознанием и требующего снятие через усилие герменевтической рефлексии. Изобличение лживости одного из партнеров, если подойти к делу герменевтически, означает исключение такого собеседника из коммуникации как неспособного нести ответственность за свои слова». И тот, в ком он обманывается (в нашем примере это Любимов, обманывающийся в Сапожниковой), не пересекается с орбитой Сапожниковой. Он может ходить или стоять часами в точках прежних пересечений, но встреч не будет, потому что встреча обусловлена не только законом совпадения пространственно-временных точек но и законом совпадения точек зрения или законом притяжения (то есть одновременной тяги друг к другу, которой со стороны Любимова в последнее время не замечается, как, впрочем, и со стороны Сапожниковой. Но в первом случае наблюдается неприятие, а во втором — сдерживание всяческих порывов).
Человек, делая попытку за попыткой проникнуть в реальное пространство, всё более утверждается или в своей иллюзии, или в том, что не судьба. Последнее утверждение является характеристикой слабости человеческой. Первое говорит о деятельности серого существа и способности его обладателя на поступок.
Остаётся неисследованным вопрос границ. Дело в том, что границу субординации при общении с Сапожниковой нарушить нельзя потому только, что таковой границы не существует.
Но как же тогда быть Любимову, который определил (поставил условия, а значит, провёл грань) границы общения Сапожниковой с ним, со своей стороны отказавшись от каких-либо отношений к ней? То есть Любимов таким образом вывел себя за рамки поля общения, что возможно только в случае создания иллюзорного пространства, полностью идентичного реальному, но отличного от него временной фазой. И пока Любимов не перейдёт из своего (а только собственное пространство и есть иллюзия) пространства в общее (то есть он должен теперь совершить подвиг), контакта с реальной, а не выдуманной им, образной Сапожниковой, не произойдёт.
Для Сапожниковой её действия поступком не являются, потому что они происходят внутри отведенного ей поля общения (как помнится, без границ). Но для других (например, для Вас, читатель), для которых пространственные ограничения и жёсткие рамки имеют большее значение, чем для Сапожниковой, каждый её поступок воспринимается как событие.
Теперь вернёмся к Любимову, который сценой «Я тебя не люблю» провёл границу, разделяющую пространство на положительную (люблю) и отрицательную (не люблю) величины. «Плюс» — это наличие чувства и поле его действия (динамики), «минус» — отсутствие чувства и поле покоя (статики). Таковы пространственные характеристики романного поля после главы «Новый год». Перед нами простейший и основной случай пространственного деления по фольклорному принципу.
(см. рисунок вначале текста)
Герой совершил подвиг, отказавшись от предложенного ему (наготово) цельного пространства существования любви. Он, являясь по своей природе существом замкнутым, оказался противопоставлен открытой системе чувства и был вытолкнут (его вынудили пойти на «я тебя не люблю») из этой системы в обыденный мир родственно-деловых отношений. От того, произошла ли при переходе смена его личного знака (персонажной значимости) или нет, зависит возможность обратного перехода (по мотиву волшебной сказки).
Если вновь обратиться к понятию границы, то выясняется следующее: чем реальнее пространство, тем более размыты его границы, так как живое имеет тенденцию к движению, а, значит, и к постоянному изменению положения в пространстве и времени. И чем иллюзорнее пространство, тем больше запретов, тем непреодолимее граница как выхода из, так и входа в него.
Опять-таки всё это разговор об относительном. Но относительно какой точки происходит двжение, а также частные его случаи, такие, как смещение, отклонение, отношение? Что-то же должно быть абсолютом в системе отношений. Как ни странно, но абсолютна только любовь. Не её проявления, а она сама. А всё остальное находится между точечным её понятием (зерном истины, искрой света) и границей представлений.
То же самое происходит, когда человек обманывается (то есть обманывает сам себя). Создаётся оппозиция «Я-неЯ», в которой «всё, что составляет «неЯ», взаимно уравнивается, земной и неземной миры становятся синонимами. Это приводит к тому, что «Я» становится не элементом в мире (окружении), а миром, пространством. Сверх того, «Я» становится не только неподвижным, но и равным миру. «Я» оказывается пространством для внутренних действий». – Это по Ю. Лотману.
Возлесловие автора
К слову, о том, что в данный момент наличествует в моем подсознании. «Весь мир есть такое органически целое единство, что всё имманентно всему, но эта имманентность существует в двух глубоко различных формах — имманентность в виде для-себя-бытия и в виде для-других-бытия. Конечно, подробное развитие и обоснование этих учений о строении мира, объясняющее, как возможна интуиция, есть задача метафизики; для целей гносеологии достаточно найти связь субъекта с объектами как координацию их, обусловливающую для-другого-бытие».
Философы, субъективирующие весь состав сознания, думают, что знание о существовании внешнего мира и его свойствах достигается не иначе, как путём умозаключений. «Но их учение о сознании исключает возможность таких умозаключений. В самом деле, в силлогизмах вывод состоит из понятий, имеющих то же содержание, что и в посылках; никакого нового содержания понятий силлогистический вывод дать не может. Следовательно, из посылок, содержащих в себе только субъективные психические данные, никак нельзя выколдовать знание о внешнем мире. Например, если событие А происходило годом раньше, чем событие B, а событие B годом раньше, чем событие С, то событие А произошло двумя годами раньше, чем событие С. Здесь в выводе имеется понятие “двумя годами раньше", по содержанию новое в сравнении с первою и второю посылками. Ясно, однако, что и эти умозаключения не могут дать знания о внешнем мире, если посылки состоят только из психических состояний субъекта...»
***
— Отпустить его — птицей в небо. Познало уже его ласку тело, испытало истому, — пусть в мечтах, но — сладко и вечно. Познание неизбывно. Нежность постоянна и спокойна. Чего ещё больше желать? Благодатно душе в океане бескрайней мечты. Пусть и он познает свободу. Птицей певчей – в окно. Человеком — за дверь своей страсти. Уходя уходи. И под дверью не стой. Я люблю тебя, но я просто люблю тебя, — бормотала вновь заболевшая Сапожникова. Заболевшая, как всегда, чтобы сотворить нечто. Но так как любимый не выходил из головы, а она не могла выбраться из образа, Господь послал саранчу бактерий на поле её воображения, чтобы ростки иллюзии были уничтожены. — Я люблю тебя. Сила моей любви вложена в крылья твои. Лети же! Мальчик, ставший мужчиной для любимой, возлюбленной твоей. Она ждёт тебя. Все глаза проглядела, все мечты о тебе промечтала, создавая реального тебя. Ты для неё всё. Лети, а если что не получится, не бойся вернуться. Любви моей хватит на все паруса, на все полёты. Потому что нет несчастных людей, нет нелюбимых людей, есть те, кто не верит до конца в своё счастье. Счастье тебе, поколение будущего!..
Да, страсть скрутила меня вервиями своими. Ты — единственный из всех любимых мной, кто сомневался в своей мужской силе. Я стала для тебя женщиной, чтобы ты наконец-то поверил в себя, в то, что можешь быть любим сразу и навсегда, такой, как есть. И ни в цвете волос, и ни в разрезе глаз, и ни в возрасте и росте дело. Любовь — помнишь зеркальный псалом? — не знает разницы. Любовь преодолевает все границы. Любовь дробит даже гранит. Спасибо тебе, я стала женщиной, разрушив каменные стены своего неверия в то, что могу быть любимой, женщиной, матерью, реальной материей. Почвой для любви, нет, незыблемой основой, прочным прозрачным льдом, сквозь который видна глубина чувства. От желания идущего по нему зависит: лунку ли продолбить, чтобы себе рыбку поймать <тогда-то душа продолбленная и начинает кровоточить — ЗС>, или ледоколом стать, чтобы счастливый караван кораблей желания человеческого за собой провести, или уйти прочь. Прочен лёд. Только Господу удаётся растопить его полностью. И наступает весна — для всех. Прочный лёд любви — по воле Господа, спасение Господа. Прочь! — Прогоняет Он ищущих поживы. Так возжелал Он, и я несу свой крест. И озёра замерзают и освобождаются ото льда каждой весной.
Скоро наступит весна. У каждого своя. У Любимова своя. У Сапожниковой своя. Это любовь — одна и навсегда. Нет любвей. Но есть зимы и вёсны. Есть сезоны любви. Сезоны безмолвия и сезоны расцвета, сезоны открытия и сезоны плодоношения любви. Каждая девушка — заколдованная царевна в хрустальном гробу, озеро подо льдом, ждущее ласки любимого и Единственного, кто способен растопить лёд душевный раз и навсегда <Сапожниковский лёд уже не растопить — это вечная мерзлота после многолетних бесплодных попыток прислониться к живому мужскому плечу, и теперь ей с её вечной жаждой быть при, только и остаётся что прислониться «к дверному косяку» . — ЗС>.
Слова любви согревают воздух, приближают любовь. Да, я очень люблю говорить о любви, да, я люблю любить, потому что я просто люблю. Люблю всех, но — Единственного. Мой мир — мой любимый, — как заговор, твердила Сапожникова, — Саша Якимов! Помнишь как ты объяснял мне, не знающей пути своего земного, как добраться до Ириши Монаховой? Я до сих пор помню, как ты, несмотря на мою бестолковость, дал мне чёткую ориентацию: там тёмный магазин. Теперь с закрытыми глазами найду дорогу к моей любимой девочке. Спасибо. Я благодарна тебе. Я люблю тебя. Я люблю твою Анюту. Я ничего не знаю о вас, но когда вы идёте рядом, я вижу свет будущего.
Любимое мною оперяющееся поколение, крылатые, любящие любимые люди! Я верю в вас. Я люблю вас! Я хочу любить вас, я люблю, и пока я живу, я буду любить, это единственное, чего я хочу, от чего я не устану никогда.
Анечка Спирина! Как ты похорошела за этот год. Девочка-женщина! Как нежна душа твоя, как трогателен взгляд твой! Скоро буду провожать тебя в небо, скоро появятся на горизонте алые паруса, которые ждёт Ассоль твоей души. Любимая моя девочка, переставшая бояться меня, а значит — любви, — продолжала бормотать сквозь сон неутомимая в любви, нелепая Сапожникова, никому не прилепляя ярлыка своих чувств, но просто — любя — всех. — Для них самих, так, как они хотят, так, как они сами могут любить.
И ещё и ещё мелькали перед её глазами лица: Лариса Николаева Колесова, Ирочка (Александровна) Спиридонова, Леночка (Николаевна) Геккина, Танечка (Сергеевна) Давыдова, Юленька Цигильницкая, Дима Гальцын, Володя и Снежана Прасловы и многие-многие другие, имён которых она ещё не знала.
— Я люблю вас, — шелестели запёкшиеся губы, — я люблю и хочу этого, и чем сильнее хочу, тем больше чувство, тем нужнее мне вы все, кто не боится этого, кому я могу отдать своё чувство так, как научилась, как умею любить, таким образом, каким вы его хотите получить.
Не бойтесь. Я отвечаю за вас, а значит, за всё. Любите! Не бойтесь любить. Любовь не перестаёт никогда. Не мучьте себя. Любовь такова, в какую вы сможете поверить, какую вы себе можете представить. Несчастная любовь? — Но любовь — это счастье. Неразделённая любовь? — Но она не ничто и не нечто, она — всё, и существует везде и всегда. Плен любви? — Но любовь — это свобода. Для любви нет границ, это самое светлое, самое бесконечное, что только существует на земле, в мире, во вселенной, это то, что даёт жизнь. А жизнь беспредельна. Прячете чувство — вот и жизнь темна.
Вознесём же светильники свои на маковку горы. Не бойтесь пожара, ибо любовь — Свет Господа, который окрыляет и вдохновляет. Не бойтесь греха, ибо в Библии сказано: Любовь прощает всё.
Дети божьи, мальчики и девочки отца и матери своих, мужчины и женщины любимых своих, не бойтесь любви. Вы все, каждый из вас достоин её, — иссякая, погружаясь в сон, додышала Сапожникова и заснула.
И настало утро. И Свет Господа взошёл на престол. Рождение любви.
***
Женщина в тёмном на коленях у самого входа в храм. Голова в тёмно-синем берете низко склонилась к плитам. Губы шепчут еле слышно:
Господи!
Вновь пристаю я к Тебе со слезами.
Каждую мелочь несу Тебе,
Словно соринку из глаза
Тщусь я смахнуть рукавом,
Но бревно запихнула случайно.
Раньше-то видела плохо,
Сейчас же совсем невдомёк мне,
Вновь прибегаю к Тебе,
Разменявшая пятый десяток.
Нет ни ума, ни почтения к возрасту, —
Дура.
Что же реветь,
Что опять надо мной посмеялись?
Слёзы безо всяких усилий струятся по лицу, женщина их не замечает, но лицо постепенно светлеет. Силы уходят последние, устала бороться с собой, и смирение ей дарует Господь, и спокойствие слабой душе.
Как дальше жить? Как нести ставший невыносимо тяжким крест свой по бездорожью? Не она первая.
Кто заставлял её лететь со скоростью света по воображаемому беспредельным пространству? — Желание влекло. Не предупреждал ли Господь о смиренности? — Бесконечно. Вот и налетела со всего размаху на реальную неприступную гранитную скалу. Брызнули во все стороны красные шарики души. Разорвалась связь времён. Время остановилось и замерло. Умерло. Нет его. А волосы стали сплошь седыми. Мгновенная старость.
Сжаться в комок, собрав в него последние крохи душевные. Спрятаться под забралом замкнутого на все замки тела. Но разве можно представить себе Сапожникову-крепость? Страшно представить, что солнце улыбки не будет светиться в ответ. Будто радость в мире умерла. Скорбь по себе, дуре? Разве мир виноват? И улыбается женщина, поднимаясь с плит храма. Голова опущена в почтении к Господу. Последние хрусталинки слёз падают вниз и — закончен апрель... Начинается лето. И вот по аллее в белых брюках, в тонкой с улетающими полами весёлой, цветной рубашке-блузе идёт-летит нестареющая, неутомимая Сапожникова с высоко поднятым подбородком. Шапка тёмных волос распушилась на ветру. Солнце зелёных глаз брызжет искрами-задоринками. Счастье вокруг.
Спасибо, Зара Габбасовна! Спасибо, девочки! Спасибо, Дима и Саша! Спасибо вам, любимые мои люди, за преданность, за доверительность, за любовь!
Древо счастья из горчичного зёрнышка чувства уже плодоносит...
Возлесловие автора
А всё-таки почему он, моложе её в два раза, говорил ей грубо «женщина»? Почему позволял себе хамить ей? Хотел? Да. Но это молодость, рост плоти до потолка разума. Сумашедшая Сапожникова без границ ума, без ума от чувства позволяла ему так с ней себя вести. Другие женщины не позволяли, он и был с ними вежлив. И на этом фоне вырос грандиозный ствол желания. Иллюзия? Она всё выдумала?
Посмотрите на Любимова. Полтора года назад это был сгорбленный юноша, стесняющийся возрастных прыщей, своих угловатых движений; взгляд исподлобья, искоса, исподтишка (как бы кто чего не подумал). Шаркающая походка из-за боязни споткнуться и попасть в смешное положение. И сейчас: молодой мужчина со смелым взглядом, плечи расправлены свободно, полулетящая, но твёрдая, стремительная походка. Дерзок? Да, но в меру. Горд? Да, но не самоуверен. Он познал цену искренности и доверительности. Он спокоен, потому что свободен. Не бансай в жёстких рамках общественных догм, но человек в границах своего «Я», своего собственного достоинства, то есть того, что он реально может и чего хочет достичь. Человек, ведущий за собой своё поколение и знающий дорогу. Человек, который никогда никого не обманет, не обидит, не унизит, который поймёт, поможет, поддержит тех, кто слаб, вдохнёт в них силу и веру в себя и других, таких же, как он, бывших таким же, как он.
Кем он станет? Строителем? Учителем? Философом? — Будущее наше ведомо одному Господу. Но он становится настоящим мужчиной уже сейчас.
Кто-то скептически хмыкнет:
— А причём здесь Сапожникова, без границ ума и без ума от чувства?
А не при чём. Безудержная во всём Сапожникова, нарушающая все границы общепринятого поведения, никому не навязывает ни своей точки зрения, ни своих норм и правил, ни своей веры. Она ни от кого не требует ответной любви. Она несёт в мир своё бескрайнее чувство, отдавая всю себя. И каждый волен (если позволит себе сам и если это будет угодно Господу) взять (всё или часть) или отказаться. К ней может придти любой: знакомый, незнакомый, но она никого не затягивает насильно и не обижается, если человек не приходит. К ней можно придти в любое время, потому что когда человеку плохо, он теряет понятие времени, и кто-то должен светить маяком в ночи. С ней не нужно соблюдать внешних условностей и рамок приличий и оправдываться, почему ты ходишь за ней по пятам ежедневно или пропадаешь надолго. Потому что она знает, что всё происходит по воле Бога. Так надо. И совсем не значит, что если человек приходит часто, то любит, а если редко, то нет. Скорее это говорит о том, насколько человеку нужна любовь. И ещё она знает, что ни одной своей девочке она не может заменить её возлюбленного, как ни одному мужчине возместить утрату его возлюбленной, — знает по себе. Но она может вдохнуть веру в любовь, помочь не упасть в болото отчаянья.
— Нужно потерпеть. Просто пока не время, — говорит она, помня слова своего генетического предка: добро — то, что своевременно. Её беспредельность чувствительности показывает другим, на что способен человек. Она не навязывает никому рамок отношений, но она видит те рамки, в которые втиснута растущая, а оттого и кровоточащая душа. Каждый выбирает сам и способ и тему общения. С ней легко всем, потому что она никого не учит, не воспитывает. Она откликается на человеческое состояние, чувствуя его, сочувствуя ему. Используя музыкальный термин, можно назвать её камертоном, но не нужно, потому что она — человек, и ничто человеческое ей не чуждо, даже ощущение себя. Дурой? — И так случается. Умницей? — Если похвалят. Любимой? — Если полюбят. Впрочем, это тема из Книги дур.
И ещё, как ни странно, но что бы ни говорили и ни думали про Сапожникову, настолько бесшабашную, что подчас, кажется, сокрушающую основы бытия (на самом деле это она сокрушается из-за беспомощности своей без любимого возвести храм любви, заповеданный ей), что бы ни сочиняли про Сапожникову, якобы не ценящую и не понимающую, чт;о она есть, но опять-таки, как ни странно, эта Сапожникова любит, нежно и доверительно, саму себя, такую, какая она есть — смешную и наивную, трогательную и беззащитную, ласковую и глупую, дурочку-снегурочку. Любит самоё себя потаённым чувством, интимным чувством, зажмуривая глаза и обнимая истомой взгляда нелепую свою фигуру. Ну не лепится к ней никакой герой. Не прилепится она ни к кому так, чтобы раз и навсегда. Что ж поделать. Кто-то же должен любить её как Единственную. А у кого она Единственная? У себя, конечно. У себя, любимой, потому что нет для неё ипостаси. Трудно на неё костюмчик Господу подобрать, потому что на месте никак не усидит. Меры не знает, и мерку потому трудно снять.
Но вы, читатели, за неё не огорчайтесь, а то она эту горечь на собственных губах ощутит. Лучше живите, как можете, как умеете! Идите с Богом, и пусть ваш жизненный путь будет светел и радостен! Счастливого пути!
И заходите на огонёк к Сапожниковой.
***
У Сапожниковой после общения с Натой ФЕ непрекращаемым светлым потоком по щекам струились влажные тёплые слёзы.
— Значит, ещё чувствую что-то, не очерствело сердце. Счастливая любовь, — понималось как-то без слов. Сплошное состояние счастья. Искромётного, всесокрушающего. Мы боимся быть счастливыми...
Иллюзия?
— Плутахин, ты просто боялся быть счастливым.
— Да. Но перестал, пока ещё был жив. Да я и сейчас жив этим, воскресаю, благодаря этому...
Любите, несмотря ни на что, что бы вам не говорили сердобольные люди (любовь — это сердечная боль, потому что раздвигаются границы сердца, а значит, увеличивается поле душевное), какие бы картины будущего вам не рисовали. Каждый — творец своего счастья. Любовь не знает границ ни времени ни пространства, она раз и навсегда.
Любите! Я умер не потому, что полюбил, я потому и не умер, что не побоялся полюбить. Не верьте ушам своим, глазам своим. — Я жив!!! потому что есть любовь. Её любовь, моя любовь, наша любовь.
Да, любовь — это груз и какой. Это груз счастья, окрыляющий. Невыносимы крылья за спиной. Я не ангел, но эти крылья поднимают силой любви над обыденностью быта, одухотворяя его.
Иллюзия? Да, если для вас счастье – нереально.
Не можешь любить? – Молчи. Уходи от любви. Беги. От себя не убежишь. Потому что раз ты почувствовал любовь, то значит это в сердце твоём засветилась она искрой божьей. Не нужно тебе этого? Беги, но молчи. Мало тебе смертей. Все наши «не люблю» — это чей-то «Чернобыль», чей-то «Курск», мировая катастрофа.
Не смей отрицать божественное начало в человеке, хоть в себе, хоть в другом.
Не смей предавать любовь — Свет божий — в руки мрака и забвения. Не для того зажжены светильники нашей жизни, чтобы мы тушили их в сердце своём.
Любовь ничего не требует, не превозносится, она уже превыше всего, не иссякает, не добивается. Вы добиваете её закрытыми дверями сердец и душ. огню небесному нужен свежий воздух.
***
Сапожникова шла по мосту, — на день рождения крестницы. Вчера было Крещение Господне, Богоявление. И Олег-второй должен был родиться именно в Крещение, но он умудрился родиться в один день с крестницей, и Сапожникова делила этот день на два дня рождения. Сапожникова шла по мосту и, несмотря на видимое ледяное спокойствие под ним, утопала в потоках солёной воды из своих собственных колодцев – источников неиссякаемой влаги. История счастливой Наткиной любви что-то сдвинула в её душе и, наверное, в сердце, которое начало болеть, словно вот-вот разорвётся. Не прекращая движения, стиснув зубы, Сапожникова цедила жёстко, как установку:
— Сапожникова, не смей умирать, дура! Слышишь, не смей! Это будет очень подло с твоей стороны...
В следующем квартале сердце вняло словам-розгам, а ещё через квартал успокоилось и там даже прояснилось.
Тысячу световых лет, но если со скоростью света, то не станут ли они короче? Приблизится ли время любви?.. Бесконечное пространство страданий.
Иеромонах Роман пишет о том, что источник бурь в нас. Он рассуждает как приплывший. Но — в стихах. А стихи — это кровоточащая душевная рана. Когда душа не болит, человеку в голову не придёт искать гармонию в словах, стремясь к Слову.
Тысячу световых лет со скоростью света — это просто тысяча земных лет. А если с большей скоростью? Со скоростью любви? Да, время любви становится вечностью, если оно произошло. Если приходит время любви, то каждый миг становится равен году, каждый день — столетию.
Я люблю. Я имею право любить. Господь даёт узреть свет любви. Как же я могу притворяться слепой и не видеть человеческих страданий? Да, я приплыла, я целовала землю свою обетованную. Но как могу я не броситься обратно в бурлящий океан, где тонет мятущаяся душа? Бесполезно кричать о том, что этот океан страстей в нём самом... И какая разница, сколько тонущему лет, кто он по социальному положению, мужчина он или женщина. Нет разницы, если есть любовь, а значит, жизнь. И нет разницы, если ты не любишь, а значит, и не живёшь сам, а значит, и не заметишь смерти другого. Какая разница, женат ли он или любит другую, если он тонет на твоих глазах и только ты можешь помочь ему ради любви, ради жизни на земле, ради Бога...
Да, я выплыла, но пристанище моё — на берегу. Видно из окна, как по двое заходят в воду купальщики и расходятся после купания в разные стороны. Разве это любовь? — Это скорее игра в любовь.
Видно, как тонут играющие с судьбой, не верящие в любовь и в то, что и по воде можно идти, аки посуху. И я иду к ним и вывожу на берег, но разве это любовь? — Это скорее игра с любовью.
Видно, как располагаются для загара на берегу целые семейства, так и не войдя в воду. А это разве любовь? Лишь приближение к ней.
Один Иисус верой своей мог усмирить бурю маслом из лампады любви. Это он спасает тонущих силой веры. Это — любовь.
Страсть? — Нет. Но и не беспристрастность. Верность? — Нет. Но и не приверженность.
— Мы призваны показывать свою любовь к Богу через любовь к ближнему, — говорит Кольцова, но тут же оговаривается, что всё нужно держать при себе. И поэтому понятно, почему дальше она говорит Сапожниковой:
— Тебя просто никто не любит человеческим чувством.
— Никто, — эхом соглашается Сапожникова. Если человек так считает, то так оно для него есть, чего тут спорить. Но Сапожникова любит не в ответ и не вопреки. Чем дальше идёт она по дороге любви, тем сильнее чувство, тем больше нужно усилий, чтобы сдержать её, Сапожникову, движущуюся со скоростью, приближённой к скорости света. Ибо света требует душа. Света Господнего, который греет, но не сжигает, светит, но не ослепляет. И Сапожникова всё дальше уходит к Господу, и всё легче и легче её путь, ибо он — к Свету. И искра чувства в сердце ведёт её путеводной звездой в ночи безлюбия. И люди идут на её огонёк, а кто-то и за ней. Пути расходятся, но и сходятся, ибо к Господу ведут все дороги, если человек идёт по ним. А если он идёт, то встретится с пограничницей Любви Сапожниковой. И она радуется встречам, не сходя со своего пути вдоль побережья страстей: с одной стороны — океан, с другой — неприступные скалы гордыни. И там и там — люди. И там и там — крики о помощи. Чего просит умирающий человек? — Спасения. что может спасти? — Только любовь. И Сапожникова идёт и любит. Это её время любви — время пути. Это её пространство любви: узкая полоска между скалами и океаном. Но любовь не ограничена свыше: бесконечный коридор любви, захватывающая дух высота, в которой просторно крылатой душе. Птица? — Человек! Любящая женщина.
Она не строит на прибрежном песке храма любви — слишком мало места. Она идёт и говорит. Пой, Сапожникова, плачь, Сапожникова, говори с любимыми людьми, говори саму себя, лепи саму себя из обрывков искренних фраз. Лети, Сапожникова.
Сильного тебе крыла!