;
Бедный Любимов! Как ему тяжело любить Сапожникову, которую любят все? Зачем ей, которую и так все любят, его чувство? И зачем ему любить её? Ещё тяжелее ему не любить Сапожникову, потому что таким образом он оказывается изгоем, живущим в замкнутом мирке своего «Я», сообщающемся только с ему подобными. А отношения с подобными всегда горизонтальны; правда, в них тоже есть мир, который смещает горизонталь относительно плоскостного уровня, но угол подъёма очень мал, и развитие отношений происходит плавно, по ритуалу, незаметно, виток за витком спирали, наращивая высоту. Общаясь же с Сапожниковой, всегда чувствуешь крутой подъём; у некоторых даже дух захватывает, или перехватывает. И тем, кто признаёт её, легко. Она ведёт их за собой в небо сознания, в чистое небо, ибо там главенствует Дух, Свет окрыляющий. А тем, кто не признаётся в этом (порою даже сам себе), дважды тяжело. Во-первых, из-за обмана, а во-вторых, потому что им приходится прокладывать свой путь самостоятельно, без спасительной поддержки да ещё и в промозглой мрачной атмосфере (из-за вранья). Казалось бы, чего им, тем самым, которым тяжело, карабкаться невесть куда? А вот надо и всё тут. Другие, значит, менее умные, могут, а я что ли нет? Не согласен, — пыхтит упрямец и карабкается, и срывается, обдирая в кровь душу. И Сапожниковой на это смотреть больно. Разгоняет она тучи лжи, но ведь тьма-то в сердце упрямца. Он видит то, что представляет, и не больше. Но лезет упорно, потому что хочет узнать сам (тайком, а тайное лучше делать в темноте), что там наверху. Слава? Власть? Богатство? — Всё, что душа пожелает. Господь милосерд. Каждому даёт по испрошенному. Ищущий обрящет. Чего ищет Сапожникова? — Простора! Просто радости человеческой в Свете Господнем, в Свете Любви.
Бедный Любимов, тяжело ему искать себя, тяжело идти к Свету Божьему, от него же себя и пряча. Тяжело ему быть на равных с Сапожниковой. Легче совсем отказаться от отношений. Самому. Что он и сделал, отказавшись даже от изначального...
Возлесловие автора
В романе «оПУ;инеЯ» постоянно говорилось о стихах и псалмах Сапожниковой. Возникает вопрос об отличии одного от другого. Если исходить из обычных представлений о псалмах, то это своего рода духовные стихи. Но тогда получается, что разница только в точках зрения, выраженных в поэтических текстах. Впрочем, духовные стихи имеют несколько другую организацию, чем псалмы.
Уже говорилось о том, что стихотворение имеет горизонтальную направленность, правда, в отношении женской позиции к адресату мужского пола. Но если абстрагироваться от пола автора и говорить принципиально, то не только стихи женщины к мужчине, но и мужчины к женщине горизонтальны. Тогда как псалмы всегда направлены к Богу, а значит, вертикальны. Теперь о структуре стиха. Об этом написано множество диссертаций, монографий и толстых учебников, а здесь романное поле, и мы будем рассуждать в художественном ключе. Так вот структура стиха имеет строгую, узаконенную форму — ритм, рифма, размер — и, в зависимости от содержания, стихотворение может быть элегией, одой, посланием, рондо, сонетом и ещё Бог весть чем. Но независимо от содержания, форма (хоть и у вирлибра), легко структурируется, дробится на элементы стиха и указывает на его природу. Кстати, безадресные стихи являются пирамидальной структурой, уходящей в никуда, по направлению к Богу.
Когда же заходит речь о псалмах, то здесь структуры нет, и общепринятый поэтический подход теряет смысл. А всё потому, что у псалмов особая организация дыхания. Они проговариваются так, что каждое слово одухотворено и имеет своё место в обращении к Господу. Здесь любое отклонение (звуковое, лексическое, фонетическое) проецируется на плоскость, а значит, перестаёт быть псалмом в изначальном смысле. Канонический псалом даёт в проекции на плоскость единственную точку. И единственная тень, отбрасываемая им, является линией, линией направления в земном измерении, которое указывается Всевышним. Так указывается путь обращающемуся к Господу. Стихотворение отбрасывает множество теней, поэтому литературоведы говорят об образной системе автора, ведущих темах и мотивах. А какая образная система, какие темы и мотивы могут быть в псалмах? Это одно целое: образ Всевышнего, духовная тема, мотив веры. Это триединство и организовывает обращение к Господу в псалом при чистоте дыхания.
То есть о стихах и псалмах всё понятно. Непонятно, почему у Сапожниковой получаются псалмы (не все, конечно). Некоторые она даже называет горизонтальными. Что это могло бы значить? Она обращается к девочкам своим, но называет это обращение псаломическим. Не потому ли, что, с одной стороны, мотив веры конкретизируется у неё до веры в духовное, светлое начало в каждом человеке, а с другой — она проекцией своей не указывает, но выявляет избранное уже самим человеком направление в миру?
Также непонятно, почему некоторые псалмы у неё называются элегическими (о пребывании своём в печали она что ли говорит?) или математическими, а то и экзистенциональными? Тут уже явно какой-то аспект, который научный. А какой аспект может быть у канонического псалма? Может, у Сапожниковой какая-нибудь новая форма? Но откуда у канонического псалма форма? Вот и получается со всех сторон, что псалмы-то псалмами, но только не канонические, те, которые Сапожникова пишет. У Давида, значит, который «царь Израильско-Иудейского государства, правивший в конце 11го века — около 950 года до н. э., канонические псалмы, узаконенные то есть, а у Сапожниковой — не канонические. Закона на неё нет. Да кто она такая, чтобы из-за неё закон создавать? Сама она образ. Я его и создаю.
Теперь можно и об образах поговорить. Впервые упоминание о любимом (образе, а не о конкретном человеке, - не путать!) у неё появляется именно в псалмах. Но так как в канон псалма образы не вписываются, а образная система (теоретически) в Сапожниковой назрела, то и появилось романное поле, где она культивирует образ любимого, раскрывая потенциальные возможности, исходя из реальных способностей. А в псалмах упоминание о любимом позволило ей выявить потенциальный путь земного мужчины, любимого ею; причём это путь не к ней, но его собственный, точкой следования в псалмах не обозначенный. Появление мужчины в псалмах Сапожниковой закономерно. Без его присутствия, а также без её любви (жар в сердце) и его холодного к ней отношения (вот связующая нить) обращение к Господу из уст женщины было бы более чем неправомерно.
Небезынтересен факт, что автор в своих псалмах, обращаясь к Богу и к мужчине одновременно, отличает разницу их пребывания, но речь идёт не о разнонаправленности, а о высоте. То есть чувство Сапожниковой по отношению к любимому возвышенно, потому что она обращается к нему снизу вверх (не взирая на своё более высокое положение на иерархической лестнице социума). По духовному каналу это чувство направлено вертикально. Но вертикаль — это псаломическая линия. Таким образом, мы приходим к объяснению, как Сапожникова приняла крещение, а потом (это очень жёсткая причинно-следственная связь) дыхание её становилось псаломическим.
Хотелось бы уточнить проблему различного пространства стиха и псалма. Для стихотворения характерно наличие душевного пространства и ориентировка в нём, то есть обязательность временных факторов. Стихотворение имеет три временно-пространственных координаты: что, где, когда, соотносимые с образом. Или же образ (лирический герой) имеет три пространственных координаты. Псалом расположен в области духовного пространства, в котором душа ориентирована только относительно Бога. Псалом имеет одну-единственную координату, Единственного Координатора, пред Которым временно-пространственные координаты настолько малы, что не ощутимы. Открываясь Господу, автор открывает себя в свете Господа, а так как на этой же линии находится любимый, то невольно познаётся и его духовное «Я», что даёт возможность сравнения, сопоставления, соотнесения себя с ним.
Стихи и псалмы разнятся и в смысловом восприятии. Стихотворение выносит смысловой контекст за рамки произведения. Понятийное и художественное пространства в этом случае не совпадают.
В псалме смысл находится внутри текста. Адресат озаряется в процессе обращения своего и уже в контексте, то есть в процессе просветления, к нему приходит состояние осознания. Смысловое поле псалма совпадает с полем текста, поэтому-то псаломическое пространство безрамочно и организуется дыханием. Здесь всегда односмысловой контекст в отличие от стиха, где смысл многослоен, что позволяет анализировать поэтический текст с различных точек зрения.
Конечно же, все эти рассуждения относятся к художественному пространству, то есть они теоретически мыслимы. Но и стихи и псалмы создаются в одном и том же мозге (замкнутом извилистом, напоминающем лабиринт, пространстве) и воспроизводятся одним и тем же инструментом — губами.
— Марина, я никогда не могла понять (и себя не понимаю), как можно — только что целовавшись — говорить молитву. Теми же губами... нет, не теми! Я, когда молюсь — никогда не целовалась, и когда целуюсь — никогда не молилась.
— Сонечка! Сонечка! От избытка сердца целуют уста ваши.
;
С Иришей Монаховой встретились. В гости она пришла на кухню с розочками. Чай пьют, о псалмах Давида говорят. Ира о том, что многие псалмы писали, но неизвестными остались. Сапожникова согласилась и из 1го послания апостола Павла коринфянам стих зачитала, 26й:
Итак, что же, братия?
Когда вы сходитесь и у каждого
из вас есть псалом, есть
поучение, есть язык, есть откровение, —
все сие да будет к назиданию.
У каждого, значит, есть слово, дар Божий. Почему псалмы Давида дошли, понятно. Всё ж таки царь был. У него всё было, и писцы, которые всё написали и сохранили для будущего поколения в назидание, а те — для другого будущего и так далее. Записанное-то хранить легко. И потом, царь как-никак сказал, не кто-то ещё.
Кольцова посоветовала посмотреть толкование псалмов у святых отцов церкви. Сапожникова смотрела в толстые православные справочники. И 1 послание Павла к корнфянам очень интересно толкуется, но только не это место. Про любовь есть, а про псалмы — нет. А про любовь (к 1К. 13 глава. Любовь) Генри Г. Геллей в кратком библейском толкователе, изданном в Торонто в 1984 году, так написал: ... Любовь является более могущественным инструментом в структуре церкви, чем любое другое проявление силы Божьей... Без любви все другие дары Святого Духа не имеют значения. Любовь является сущьностью Божьей природы. Любовь — совершенство человеческого характера. Любовь — наиболее могущественная сила во всей вселенной.
;
37 Он же сказал им в ответ:
сеющий доброе семя есть Сын Человеческий;
38 Поле есть мир; доброе семя,
это — сыны Царствия, а плевелы
— сыны лукавого;
39 Враг, посеявший их, есть
диавол; жатва есть кончина века,
а жнецы суть Ангелы.
40 Посему, как собирают плевелы
и огнем сжигают, так будет
при кончине века сего:
41 Пошлет Сын Человеческий
Ангелов Свои,хи соберут из
Царства Его все соблазны и
делающих беззаконие
42 И ввергнут их в печь
огненную; там будет плач
и скрежет зубов;
43 Тогда праведники воссияют,
как солнце, в Царстве Отца их.
Кто имеет уши слышать, да слышит!
Огонь ангельский, которым сжигают плевелы, напомнил Сапожниковой, как в первое лето любви в сердце её горел ядерный очаг. как только стенки сердечные выдержали. А во вторую осень и зиму в такой очаг превратилось лоно. Ангелы Господни пришли и собрали плевелы и огнем сожгли... при кончине века сего. И наступит Рождество Христово.
— Люблю любить и в губы целовать Единственного, что всё время рядом, – прошептала она, бережно выговаривая каждое выношенное ею слово. Слово — cимвол образа Сына Человеческого.
Можно ли растоптать любовь? Низменное, плотское чувство — да, а любовь, любовь не перестаёт никогда. Сколько раз я умоляла себя, сколько плакала, желая любить ангельской любовью, любовью-светом, любовью-негой. И вот оно чудо ангельской любви.
Ты скажешь, читатель, а как же тело? Что делать с желанием тела? Душа создана для любви, а тело — хочет. Это сущность, и она неотъемлема от человека. Таким нас сотворил Господь. Что же теперь делать этой женщине? Пока она была девочкой, великовозрастным подростком, пока росла её душа, желания тела спали; а теперь, когда плоть смиренная созрела, как вспаханное для семени поле, ей что, полностью превратиться в душу?
— У каждого своя судьба, — отвечу я. – Чайковский никогда не был женат. Блок и женатый не познал плоти.
— Это мужчины, — предвижу я твоё возражение.
— А как жили женщины, чьи мужья не вернулись с войны, с любой войны, отдав свои жизни за любимую родину? А как же бабуля Сапожниковой, в двадцать четыре года оставшаяся вдовой и всю жизнь любившая своего Мишеньку, и так до шестидесяти семи лет, пусть земля ей будет пухом. Смотрит она с небес на внучку, одевшую праздничный крест (цветущим его ещё называют), и благословляет её. Праздничный крест — символ светлой, зрелой веры. Символ праздника постоянного всегда (и во время поста тоже) от ощущения присутствия Господа с нами.
Тело смиренно, душа упоена чистым ясным видением милосердия и справедливости Господней. Поле распаханное её не осталось без семени. Столько любимых людей доверились ей, распахнули ей душу свою, вышвырнули семя желания своего горстью сеятеля. Знает она, что только живое (а не мёртвое, придуманное) зерно прорастёт.
— Скоро, скоро будет весна, — говорит она. — Потерпите, скоро ростки ваших желаний восстанут из глубин потаённых.
—
***
Иногда время бежит незаметно. Не успеешь оглянуться, день пролетел, а у кого-то так и месяцы пробегают, и годы. Было-не было, думаешь. Но порою каждый час, секунда за секундой — как намагниченные, кажется на месте стоят. На душе тягомотно. Получается, что от состояния человеческого его собственное внутреннее время зависит. Для всех оно общее, – день какой-нибудь, к примеру, — у одного пролетел, а у другого бесконечным был. Но день-то один, и в нём двадцать четыре часа, ни больше ни меньше. Только один человек за эти двадцать четыре часа уйму дел переделал, а у другого всё из рук валилось. Сапожникова сама знает это по себе. А ей, знай, приговаривают:
— Как это ты всё успеваешь делать?
И ничего-то она не успевает. Всё чаще и чаще в забытье погружается. Вроде, сидит с девочками в лаборатории, чай пьёт, а сама — нигде. Очнётся оттого, что окликнут. А сколько времени прошло — неизвестно. Или идут они с Сапуновой, Нюрой и Мишей по городу П., мимо Крестовоздвиженского собора проходят, и Сапожникова слышит голос Оли:
— Сапожникова, ты где? Мы тебя теряем.
Смотрит Сапожникова вокруг. Только что вроде с другой стороны собор виднелся, через деревья и низенькие домики, а сейчас по широкой улице Александра Невского идут, не по задворкам собора уже, а возле входа в него. Как очутились? И где она была? Возле храма Александра Невского история повторяется:
— Мы тебя теряем.
Да она сама себя потеряла. Где бывает? А нигде и везде. Как растворяется. Ната ФЕ говорит, что такое состояние — завис — очень полезно для человека. Психика его очищается от отрицательных, неприятных эмоций. Выброс происходит. Но Сапожникова думает, что не выброс, а трансформация, изменение, когда негативное впитывается в грешное тело таким, какое оно, это негативное есть, и минус на минус дают в результате плюс. Именно плюс, а не ноль. Потому она неприятности не воспринимает. А в зависах или в состояниях, приближённых к ним эйфорией именуемых, часами находится, день за днём. Уже второй год пошёл. Так за день зависов по пятьдесят-сто происходит, и ей кажется, что год прошёл, потому что происходившее до зависа так далеко оказывается, будто и не минуту назад, а позавчера случилось.
Думать, то есть плавно переходить от одного умозаключения к другому, добираясь по цепочке до логически выверенной концепции, она не умеет. После зависа у неё готовая теория всегда есть. Вся, целиком. И то, что ей известно было до зависа, всегда в теории применённым оказывается. Но она никогда об этом не знает, потому что думать не умеет, зато, когда говорит, то сама удивляется: надо же, что я знаю, да складно-то как!
И вся отсебятина у неё оттуда же. А думать она не умеет. Идёт по дороге жизни, куда душа её стремится. А куда душа может стремиться? Конечно же, к противоположности своей, к духу. Вот идёт она по дороге жизни. А дорога: тротуар деревянный, настил из дощечек, как в Челябинске её детства. В щели между дощечек блестит что-то. Она всматривается и — строка, следующая щель — ещё строка показалась. И так строчка за строчкой, строка за строкой. Зачем думать? Можно даже с закрытыми глазами. Скопировал и на бумагу перенёс, и так — все строки. Это в стихах которые.
В псалмах совсем по-другому. Не горизонтальные поперечины, а когда тротуар обрывается и топь начинается непролазная. Жижа по уши. Вопиёт душа к Господу, на него одного уповает. Кто по асфальту идёт, тому муки такие неведомы. Носки ботиночек у них поблёскивают, зачем им в щели смотреть, они дальше собственного блестящего носка не глядят. Им легко идти, обетованная, хоть и искусственная земля под ногами. Ног не запачкаешь, но и следов не оставишь. И не посадишь в такую землю семени. Хлеборобы истинные в жижу зёрна бросают. И душа живая из жижи вопиёт, потому что ей уже не до мольбы, спасаться надо. И стыда никакого нет.
Тело чьё обнажится если, позором считается. Когда у женщины кровь открывается, ей в церковь ходить запрет. А стихи — кровь раны душевной и потому тоже грехом считаются. Но в жиже душа ко Господу вопиющая обнажается, от плевел одежды, бренного тела освобождается. Вот уж грех из грехов! Видано ли такое? Унижение из унижений. Моисей народ свой вывел к земле обетованной, а до такого унижения не доходил. Правда, там потом народ подкачал: создал тельца золотого, и земля обетованная разверзлась под ногами.
И возопил Давид, посеял семена мудрости. Сын его Соломон плоды пожал и посеял семена любви. Песни песней потекли плодородным елеем, орошая душу.
«Да лобзает он меня лобзанием уст своих!
Ибо ласки твои лучше вина...
Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня.
Голос возлюбленного моего!
вот, он идет, скачет по горам, прыгает по холмам...
Нашла того, которого любит душа моя;
Я встала, чтоб отпереть возлюбленному моему...
Отперла я возлюбленному моему,
а возлюбленный мой повернулся и ушел.
Души во мне не стало, когда он говорил;
я искала его, и не находила его;
звала его, и он не отзывался мне.
Положи меня, как печать, на сердце твое,
как перстень на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь...
Большие воды не могут потушить любви...» — так говорила Суламифь возлюбленному своему Соломону. Песнями песней зовётся любимая Соломона Суламифь. Одно целое они, имя едино, только окончания: у него — мужское, у неё — женское.
***
Выдали Сапожниковой командировочные. Пошли они с Нюрой билеты покупать. Вернее, Нюра Сапожникову повела за билетом, потому что та ничегошеньки не знает. Всё в состоянии зависимости от вертикальных связей находится. Ведёт Дудырина Сапожникову, как дитя малое, а Сапожникова путь-дорогу словами запутывает. До окошечка дошли, в очередь встали. Тут Нюра и высказалась:
— Ты, Сапожникова, не по православному канону ведёшь себя. В христианской конфессии только текст Библии признаётся, а всякие иные песнопения и стихийные псевдопсалмы выходят за рамки закона. Нарушаешь ты их и тем самым перестаёшь относиться к христианской ветви, а автоматически становишься изгоняемой. Это у американцев служения Господу под бубен и танцы. Так что ты не христианка.
— Я так нисколечко не хочу, — всполошилась Сапожникова. – Они себе пусть танцуют, если хотят, а у меня во время службы и уста, и руки-ноги немеют.
Когда входил ковчег Господень в город Давидов, Мелхола, дочь Саула, смотрела в окно, и увидев царя Давида, скачущего и пляшущего пред Господом, уничижила его в сердце своем
— Мало ли что ты хочешь. Теперь поздно, – жёстко произнесла Нюра.
— А я собиралась к Анечке, матушке отца Константина, перед отъездом сходить, зарплату отнести и псалмы передать. И что получается? — Верусь я из СПб, а меня за это — за псалмы — отлучат, — пробормотала всполошенная Сапожникова, — не ведаю, что и творю...
— Да что вы на религии все будто помешались! А ты тоже мне граф Толстой.
— Нет, какой я граф? — В ужасе растопырила глаза Сапожникова, бестолковая дочь отца своего. А в голове её, и без того воздушной, ещё быстрее понятия завращались с несусветной скоростью, хоть физику тахионов по ней изучай, согласно которой выход за световой рубеж неизбежно приводит к восстановлению телеологии. Телеология же ярче всего проявляется в живых организмах, по мнению Ю. Линника. Тахионы - гипотетические частицы, всегда движущиеся со скоростью, превышающей скорость света в вакууме. Формально существование тахионов не противоречит теории относительности, но приводит к затруднениям с выполнением причинности принципа. Экспериментально тахионы не обнаружены. (СЭС. С. 1323). А у Сапожниковой прошлым летом такая тахикардия наблюдалась! Спасибо Нюре, которая и наблюдала одновременно и за Сапожниковой и за её тахионами.
С этими учёными сплошная морока. Вечно им живое что-нибудь нужно иметь под рукой, чтобы наглядно теорию свою показать. Пифагор, к примеру, луковицу разрезал для того, чтобы продемонстрировать ученикам принципы концентрического построения космоса, таким образом, намекая на соответствие его и живой системы.
Григорий Палама вообще «виталистически смотрел на космос, видел в нём живое сияние нетварных энергий».
А с точки зрения нестационарной космологии «Вселенная есть растущий организм».
Духу Святому что камень, что глина:
в космос бездушный
вдохнул он желание жизни
искрою света,
летящей в пространстве бескрайнем.
Академик Козырев больше со временем дело имел, которое в системе его взглядов является витальной силой. То есть учёные везде жизнь находят, потому что ищут. Но кто что (или кого) ищет, тот то (или того) находит. А Сапожниковой приключения сами на голову валятся, искать не надо.
***
У Курта Вонегута есть рассказ «Виток спирали». Когда Сапожникова прочла его в двадцатитрёхлетнем возрасте (в Витебске летом на балконе у Гали Красильниковой с Таней Гарбаренко, теперь Пинаевой, читали вслух), то звякнуло у неё в груди, задрожало. Герой рассказа научился выходить из тела своего. Душа, то есть, выходила, а тело в шкафу лежало. Но первый раз герой даже не заметил, как это у него вышло. Дошло до него только, когда тело своё бездыханное в окружении зевак увидел. Он тут же положение исправил и виду не подал, но открытие совершил, когда понял, как делать надо, и инструкцию написал. И все начали так жить. А кто не хотел, тот всю жизнь в одном теле жил и это одно-единственное тело своё ублажал. Фантастика? Кто не верит, для того сказка. А Сапожникова почувствовала, что в этом что-то есть, только инструкцию действия Курт к рассказу не приложил. Но это, как в случае с Иовом: пока миф, но только и реально возможно. И не прошло года, как у неё начались зависы. Они и до этого происходили, но она не замечала, потому что никто не замечал. А тут она замуж вышла, и муж её стал за ней странные вещи замечать. Сначала зависы были мгновенные, как провалы в памяти, а потом всё длительнее и длительнее. И теперь до того дошло, что болтается душа у тела, как и удерживается рядом, и всё больше ей нравится это, и всё дольше она в тело не возвращается. Душе что, ей ничего не надо. Это телу всё, что ни попадётся, подай. Но тело инстинктивно соображает, что ему без души никак. Кто его одушевлённым сделает, кроме неё? А душа, сама дура дурой, но память у неё хорошая: ну бросит она это тело дряхлое, капризное, вечно ноющее, а когда любимый, привыкший, что душа её в этой рухляди находится, захочет её обнять, то без тела и никак.
Опять-таки про ангелов все знают. Сказка сказкой, но и у американцев сюжеты сбываются. Да и сама Сапожникова в городе ангелов побывала. Ей что, она дура, узды на неё разумной нет. То есть есть, но узда эта — любовь. А у гения голова на плечах и работает к тому же неплохо, извилинами мозговыми ещё как шевелит. Поэтому гений знает, что никуда дура не денется. Налетается, устанет и на землю спустится. Только бы всё рассчитать, чтоб не на его голову она чувство собственного достоинства пульнула, а в объятия его уронила. И тут трезвый расчёт нужен, не одно воображаемое абстрактное желание. Вот тогда и состоится реализация задуманного им и увиденного ею. Только бы задуманное и увиденное совпали. Тогда и сказке конец, а кто слушал — молодец. И если кто захочет, сам может свой подвиг совершить, по образу и подобию.