Почти идеальная пирамида из шести разноразмерных подушек в шелковых наволочках с пришитыми по краям кружевами - вот что я увидел, впервые войдя в комнату девочки Наташи (имя от балды, настоящего не помню). Потом увидел розовое покрывало. Тоже шелковое, не из тех, на которые случайному гостю разрешается запросто опуститься той же жопой, которой он только что отирал скамейку в летней пивной. Уильям Хогарт утверждал в своём "Трактате о красоте", что пирамидальные композиции имеют особенное воздействие на человека, более того - являются по умолчанию красивыми. Мне подушечная пирамида красивой не показалась. Она меня испугала. Раньше я видел такие только на иллюстрациях в детских книжках и на карикатурах. Я будто попал в сказку, но в дурную сказку, потому что в нормальной сказке такая кровать не могла принадлежать рыжей сексуальной девахе, которая носит в сумке учебник по дискретной математике, курит, непременно заныкавшись где-нибудь в углу, тонкие сигареты, на ощупь отличает RJ-12 от RJ-45 и навязчиво гордится своими 90x60x90. К слову, её 60, хоть и подтверждались портняжным метром, были слегка какими-то массивными на вид, непонятно, за счет чего, а в верхних 90 рука нащупывала необычные неупругие пустоты. То есть, форма легко терялась не при нажатии даже, а при лёгком касании, никакого сопротивления материала не чувствовалось. Но стоило отпустить - форма возвращалась. Хотелось прислушаться - не работает ли внутри неё маленький пневматический механизм, производящий деликатную подкачку, а в нужные моменты открывающий достаточно широкие клапаны. Убежден, впрочем, что не обратил бы на этот нюанс такого (а возможно и вообще никакого) внимания, если бы конструкция "90х60х90!!!" не барабанила бы в мои перепонки ежедневно и по многу раз. И к метру уж тем более не потянулся бы. В конце концов, ни до того, ни после мне никогда и в голову не приходило измерять женщинам талию.
И вот это казавшееся мне сперва эклектичным существо было хозяйкой постели со сказочной пирамидищей из подушек с кружевами. Самая маленькая, лежавшая на самом верху абсолютно нефункциональная подушечка была вдобавок прикрыта вышитой крючком кружевной салфеткой. Взгляд автоматически метнулся в поисках мягкой игрушки и семи кварцевых слоников, шествующих друг за дружкой из эпохи в эпоху по деревянной полочке, с которой непременно должна свисать уголком накрахмеленная салфетка. С вышивкой и кружевами. Конечно. Огромный розовый плюшевый мишка массового поражения сидел в изножье кровати. Правильно. И узенькая деревянная полочка тоже нашлась! С салфеткой! Правда, на ней не оказалось слонов, ни кварцевых, ни даже фарфоровых. Зато, помимо нескольких математических справочников, на ней обнаружился старый фарфоровый кот с венчиком нарисованных мазками позолоты усов. Тот же дискурс.
Завершением артподготовки по коре моего головного мозга стал извлеченный опять же из-под салфетки, только синей, с бахромой, фотоальбом с фотографиями а-ля "а вот дядя сына брата моей троюродной тёти с племянником и тётей Тамарой на море". Поэтому, когда в землемясо совсем уже перекопанных траншей упал снаряд с названием "А это мой сын", никто из обороняющихся сперва не отреагировал. Но когда, среди прочих, проскользнула ещё пара таких же снарядов, я с любопытством высунулся из укрытия и перво-наперво ещё раз оценил обстановку. Пирамида из подушек снова воткнулась в мозг. Это была не постель. Это была постель-выставка. Я даже подумал, что, если бы я захотел устроить у себя что-то подобное, мне бы понадобилась тумбочка из оргстекла, чтобы всем приходящим было видно всё, что я утром (ну, иногда у меня бывает утро [да, это я рисуюсь, вы правильно поняли]) туда скатал... Фарфоровый кот, розовый мишка... сын. Немладенческого возраста сын никак не укладывался в эту картину. Где валяющиеся по углам солдатики? Где... ну, скажем, следы разрушений или хотя бы борьбы с ними?
- Сын? - переспросил я.
- Ну, да. Он в деревне. У бабушки.
"Бабушка в деревне. Ещё один штрих". Да, бабушки в деревне были частью сказочного мира, в котором поклоняются пирамидам из подушек. У меня никогда не было бабушки в деревне. Мои однокашники по детскому саду, а после по школе удивлялись этому. По их мнению, деревня была единственно подходящим местом для обитания бабушек. Бабушка, живущая в двадцати пяти минутах быстрой ходьбы, в их понимании теряла право именоваться бабушкой.
- В деревне? Надолго?
Мне было интересно узнать побольше о сыне женщины, которая привлекла моё внимание. (Только не спрашивайте, почему она привлекла моё внимание: это было так давно, что как раз этой части истории я совсем не помню).
- Ну-у... Навсегда, - сказала Наташа.
Я не стал задавать дополнительных вопросов и просто выдержал паузу. Она всё поняла и принялась объяснять:
- Понимаешь, я ведь совсем молодая. И незамужняя. Мне нужен мужчина. А кому нужна женщина с ребенком? Никому. Вот я и отправила его к бабушке. К своей бабушке, ему она прабабушка. Ему там хорошо. Про меня он уже почти не вспоминает. Если бабушка умрет, мама унаследует её дом и, соответственно, будет о нем заботиться. То есть, понимаешь, нам он никак не помешает.
Несколько секунд я обрабатывал новую для моего привычного мира информацию. После чего не удержался от предсказуемого вопроса:
- А рожала-то зачем?
- Это же естественно, - ответила хозяйка подушечной пирамиды, - Был мужчина. Хотелось его удержать. Ребенок - лучшее средство. Ну, не получилось всё равно. Ребенок теперь не нужен.
"Э-э... бля..." - Примерно так можно передать околомеждометную мысль, которая возникла в моей голове ещё до того, как я успел сформировать по этому вопросу хоть какое-то мнение. Собственно, возникшее потом мнение мало от неё отличалось.
Я почему-то сразу вспомнил о так часто фигурирующих в литературе детях проституток, которых отправляют в деревню вместе с небольшим пособием на их содержание. Но здесь явно был более преступный случай. У проституток дети были случайной, незапланированной издержкой их профессии. Здесь же ребенок был запланирован, но - исключительно в качестве клея, веревки, инструмента для удержания мужчины рядом. Когда же этот маленький человек перестал обеспечивать возложенную на него инструментальную функцию, его сослали в деревню, выбросили из жизни, которая, как говорится, продолжается. Техника безопасности производства. Производства чего? Социального статуса женщины. Ребенок сброшен на бабушку, на женщину, чей социальный статус уже состоялся и не может являться причиной болезненных пересудов.
Я молчал.
- Не волнуйся, - сказала Наташа. - У нас будет свой ребенок. Тебе не придется воспитывать чужого.
Она неуклюже, - но с выражением лица, будто говорящим: "Смотри, как я лихо и сексуально это делаю", - взгромоздилась ко мне на колени.
"А если я, скажем, тоже от неё уйду, что вполне возможно, учитывая все эти подушки... ну вы меня понимаете, это ведь цивилизационное различие... вот, если я от неё тоже уйду, в деревню отправится ещё один лишний маленький человек?"
В общем... да, попросил встать с моих колен (или коленей?), попрощался и ушел. Потом здоровался, конечно, но так, как здороваются, увидев на ходу краем глаза смутно знакомое лицо.
И вот я думаю теперь: какая бы партия из ныне существующих ни пришла к власти, разве исчезнут эти монстроидные плюшевые гиганты? Разве сможет кто-то из ныне действующих политиков сделать так, чтобы хозяйки подушечных пирамид перестали пытаться использовать детей в качестве клея? Разве, кто бы ни прошёл в парламент и в президенты, случится что-то такое, что сделает само существование образцово-показательных кружевных салфеток на верхней подушке невозможным? Нет, я уверен. Поэтому я не хожу на выборы.