Почти народный Михась
Без редакции...
Как бы не был прост Михаил Колежонков в своих письмах к читателю, как и к самому себе… Всё же очень трудно отыскать тот инструмент, который бы позволил вскрыть и рассмотреть его поближе, описывая во всей полноте его творчество.Здесь я отличусь больше в скудности, чем в богатстве сего обзора. Но как говорится: иногда глубина и истинность явлений лежат на поверхности гладких вод. Так вот, этот Вещий Сычук и являет нам свои личные воды, так близкие почти каждому сердцу. Его истории воздействуют на память читателя и вызывают видения из прошлых жизней, только ты находишь в них совершенно иной взгляд. Взгляд потустороннего наблюдателя, который теперь отстранен и имеет возможность, с удивленными глазами рассматривать себя и события, что когда-то мы проживали. Этот иной взгляд, проходит по нам, какой-то нежной грустью, каким- то близким причастием к далекому, что ты ощущаешь теперь в теплоте ностальгии. Его никак нельзя считать нечитаемым и с немалой долей правды отнести, не к поэзии для избранных, а к поэзии для народа. Таких, на стихире, не очень много. И эти редкие дарования, не скупятся расточать свои душевные дары, и одаривают нас, щедротой своих стихотворений.
Он почти народен, но это не значит, что он «гопарь», или то, что Михась перенимает худшее, что может быть у народа в запазухе. Типа матерного словца (хоть и это тоже значится в его арсенале) или всенародного объединения в стакане. Да, в его работах присутствует народный душок, но он не опошляет ни народ, ни собственную строку, чья емкость всегда имеет начало и конец. Не могу не выделить старую работу «Это нынче я господин», где куча женщин и классных тачек, затягивают тебя в омуты единогласных желаний о беззаботной жизни, в погоне за которыми мы теряем больше, чем приобретаем. Прискорбное стихотворение, где грех господина склоняет голову у морга и познает своё одиночество и старость. Это светлое потрясение под звездой осознания, когда мы наконец-то понимаем ценность наших потерь, что хочется в силу нескромности оставить под пухом земли, как наши сокровенные воспоминания, и не тревожить их пустыми словами, оставив в покое священные мощи наших предков.
Кто-то даже найдёт в себе неразумение и обвинит его в сугубо личном взгляде на явления, где преобладает лишь его личный центр восприятия. Но это не удаляет его от моего читательского взора, наоборот я нахожу всё больше социальных пересечений именно в его личном восприятии. Так как он буквален, прямолинеен, ясен, не политичен, как и религиозен, но больше всё же верующий, чем обряжен в моральный императив… И ещё, он точно следует сценарию своего вдохновения, то есть ум стоит на службе у души. Это удачный союз и они выполняют свою работу на отлично, что и делает его достаточным в слове и оказывает прямое действие на моё сердце. Я редко перечитываю его ритмы, они слышатся издалека и сразу ложатся на слух. И я с удовольствием слушаю, по чертовски родную песню.
Думаю, иногда Кругов, полагаясь на характер и строение своей души, доверяя её наитию, оформляет столь страшные "вещи" в какую-то улыбку Михи-Разгуляя. И ты тоже начинаешь улыбаться, и становится не так уж страшно в отрешенном существовании и вполне даже ничего чувствуешь себя, под обреченным палевом солнца. От того, что Улыбка всегда имело свойство растворять наши страхи или делать их не столь опасными. И в его привете, где он обнародовал себя, как - Я снова здесь (стих - Привет, Я снова здесь), означает, что я никуда и не уходил, и ни с кем не прощался, я всегда был и остаюсь здесь. Как простой и слишком узнаваемый человек в трусах на диване, уставившийся на люстру, застрявший в поиске нужных слов для рифмы, чтоб наконец-то явить и запечатлеть в нас, тот самый новый храм искусства. Хоть там и мелькает гроб семьянина, но всё равно хочется улыбнуться на прощание, и сказать: Да, ты никуда не уходил, Ты всегда был и остаёшься здесь. Всё-таки, какой не простой человек – поэт, этот уже наш, почти народный Кругов…