Губернатора красно - казачьей Вотчины Очумелко, развязавшего свою собственную войну против безродных космополитов, эмигрантов, бегающих из страны в страну, не знает разве что ленивый: это здоровенный дядька, краснощекий, с квадратным лицом и ручища, как у потомственного американского фермера.. Взгляд – наглый, самоуверенный. В целом весь его облик - настораживающий.
Центральные средства массовой информации окрестили его националистом, орудующим не только во вверенном ему регионе, но и в Российском сенате. По его глубокому убеждению, проблема сионистской угрозы у нас в стране всячески замалчивается. Сегодня, во время безмерной демократии, можно поносить все и вся, что он и делает, не затрагивая тему сионизма в целях своей безопасности. Писатели Распутин, Бондарев, Белов криком кричат об угрозе сионизма, призывая к национальной бдительности. Но молчит глава государства, а за ней и « свободная» пресса. На рискнувшего сказать правду о сионизме, тут же навешивается ярлык антисемита, на него обрушивается нечистоплотная « желтая» пресса.
Да, он - губернатор антисемит! Да, он не любит евреев. И что из того?! Почему он должен любить их?! А главное – за что? Антисемитизм – это ведь протест против еврейского шовинизма. Это не только не шовинизм, это - противопоставление шовинизму. Все его усилия одним махом опатриотить здешнее население своими разговорами – тщетны. Дожили! – Злобно шипел Очумелко, расхаживая по своему кабинету.– Кругом тишь, да гладь, как в протухшем болоте. Все люди братья... Как бы не так! И никакой тебе тревоги, никакой подмоги. До чего ж скурвился нынче народ. О коммунистах я уже и не говорю: язык немеет. Эти, так на самого товарища главного коммуниста осмелились руку поднять. Ничего святого. Безыдейный нынче большевик пошел, не то, что я. Безмозглый! Бесхребетный. А ведь Зюганов мыслит ленинскими категориями – масштабно, дерзко, смело ведет нас к коммунизму. Ни перед каким должностным креслом не заискивает... Пожалуй, самый бесстрашный политик современности. Врежет правду-матку и не поморщится. Ленин такой же был! Вот это лидер, вот это вожак! Ни какой-нибудь очкарик - интеллигентишка, пацифист не состоявшийся, а настоящий, проверенный людьми и временем, коммунист, боец. Эталон лидера национального коммунистического движения. Пусть не с лицом пахаря, скотника или кузнеца. Пусть! С лица, как говорят, воды не пить. Главное – что душа и сердце у него, как у паря, скотника и кузнеца и мысли наши, народные, рабочие. – Мысли его скакали табуном. Точь-в-точь, как у вождя мирового пролетариата. Он даже лобастый, как Владимир Ильич. В этом тоже есть некая закономерность. Кто еще из нынешнего Политбюро КПРФ может похвастаться таким арсеналом личных качеств и достоинств?! Никто! Кишка тонка. Все без исключения – жалкое подобие. Заигравшись мысленно в демократию, Очумелко, того не подозревая, стал крупной мишенью для самых зубастых средств массовой информации. Страстного трибуна и пламенного оратора нещадно поносили и откровенно кляли зарубежные издания и телекомпании, центральные российские и даже некоторые местные средства массовой пропаганды, вкупе с партиями, блоками и движениями правого толка. Не отставали от них политологи, аналитики, психологи и правозащитники. И всё-таки, Очумелко хоть и заявлял публично, что не читает нынешнюю прессу, лживую и разнузданную, кроме разве что одного - двух изданий, близких ему по духу и убеждениям, все же лукавил. Читал газеты и читает и сейчас всё подряд! Для него это занятие сильнодействующее возбуждающее средство. Наркотик, который заводит его с полуоборота. Вслух перечитывая очередной корреспондентский пасквиль в свой адрес, он долго и сочно плюется, матерится, стучит ногами . Взъерошивает грубоватой крестьянской пятерней волосы на мозолистой от думок голове, отпуская в адрес публикации и ее автора, непременно предателя и христопродавца, страшные проклятия и ругательства и при этом мычал от удовольствия. Вот такой метод руководителя.
Самолет еще только собирался взять курс на Москву, а Очумелко уже пребывал в состоянии душевного дискомфорта. Раздирала неопределенность. Срочный вызов в Кремль для руководителя его ранга – не диво, но и не приятная прогулка в тысячу километров. Не приятная потому, что всю ночь перед отъездом его сердце-вещун места себе не находило: так колотилось, как будто он при этом дули кому-то крутил». Знать бы кому?» - терялся в догадках Очумелко. И из аппарата главы государства и из его приемной, цель аудиенции уточнять не стали: мол, на месте узнаете. Легко сказать «на месте». А он теперь съедай сам себя на десятикилометровой высоте, как говорится у Бога на виду. Звонок, двинувший его в путь, хоть и был внезапным, но не неожиданным. Подсознательно губернатор ждал его, памятуя истину о том, что на воре и шапка горит, а в этом он разбирался! В конкретном случае, как теперешний, он даже не успел, как следует, прикинуть одно место к носу, чтобы разгадать намерение Президента, и без того не баловавшего одиозного хозяина одного из южных регионов своим вниманием, что и портило ему здоровье. Не успел переговорить с ближайшими помощниками и советниками. Позвонить своим людям в институтах федеральной власти. Единственное, что он успел, так это переговорить с губернатором соседнего региона Чубчиком, который напрямик выпалил: «Дрючить будет!»– Сказал он об этом коротко и ясно. « Как думаешь, за что?» - стараясь облегчить свою участь делано-равнодушно спросил Очумелко услышав хорошо известный ему ответ. - «А то не за что! Ну, ты даешь, брат-депутат! ( Вместе они представляли свои регионы в верхней палате Федерального Собрания и понимали друг друга с полуслова.- За Родину-мать!) – Игриво заржал никогда не унывающий, с виду строгий и серьезный сосед. – Еще, - добавил он, - чтоб жизнь медом не казалась. Чего это ты вдруг всполошился, Майдан Кондратыч?! – задал он встречный вопрос напомнивший гильятину. Тебе ли привыкать?!» « И в самом деле, - подумалось Очумелко.- Чего это я? Пусть очеродной избранник народа с мое в политике пошустрит, шишек на всех местах понабивает, а уж потом дрючит. Без скользких, грязных языков кремлевских жополизов здесь не обошлось. Пиявки! Ничего, отольются вам слезы людские! Отжируете. На коленях прощение будете просить у народа, христопродавцы!» Однако, чем ближе к златоглавой приближался, тем сильнее сжималось у него сердце, памятуя на бардак и в вверенном ему регионе. При одной только мысли о бандитской столице – рассаднике наркомании, проституции и космополитизма, о разношерстном и продажном Кремле, губернатора начинало по-настоящему знобить-колотить и, чего раньше сроду не бывало, - пучить.» Как все-таки сознание с кишечником тесно связаны! – Вспомнил он уроки пятого класса.- Не успел подумать о чем-нибудь, а все уже туда передается. – Куда, он не уточнил.- Надо же! А может, это только у меня?! Голова с животом... Чудно...» Майдан Кондратыч почувствовал, как оба полушария его головного мозга, а вслед за ним и брюшная полость, наполняются гордостью казака-патриота. Его предположения вскоре подтвердились. Стоило ступить на московскую землю, его тут же стошнило у трапа самолёта, а потом и вырвало, вместе с ознобом и прочей колотиловкой. «Вот что значит – голова и живот! Одна кишка прямая» - радовался он своей образованности.
Президент встретил грозу провинциальной демократии сдержанно-холодным приветствием, пронзив колючим многозначительным взглядом.- От такого приёма Очумелко передернуло. « Надо быть настороже». Он чувствовал, что разговор с главой государства будет непростой. « Как бы не последний», - шепнул ему внутренний голос. « Иди к ...!» Послал он мысленно начальника к такой-то матери. Обостренное звериное чутье подсказывало ему, что все идет именно к этому, но только пошлют туда где Макар телят не пас именно его. И срочный вызов, и резкий тон газетных публикаций накануне губернаторских выборов, и вопли оппозиции, и скулеж местных правозащитников, и злые выпады интеллигенции – в основном из недружественного ему лагеря. Готовый к нападению, Очумелко по старой привычке сжал кулаки до характерного хруста в пальцах.
Хозяин главного кабинета страны тут же принял бойцовскую стойку, готовый к обороне вместо нападения. Помог ему в этом испуг в бесовских глазках Очумелко . Глава расслабился и некое подобие дружественной улыбки позволило кивком пригласить губернатора в кресло. Очумелко стоял в нерешительности, по-бычьи надувшись.
- Прошу, - настойчиво пригласил Президент к действию не решительного руководителя.- Разговор будет долгий.
Разговор скучный и муторный, действительно продолжался не оправданно долго по мнению Очумелко. Хотя встречи с ярым националистом и антисемитом трудно было назвать скучными и однообразными. Театр одного актера. В своих монологах главный патриот южной провинции все время хоронил Россию-матушку, а вместе с ней и русскую нацию и тут же звал спасать Отечество. Президент, правда, не стал делать ему подарка и пресёк на корню непонятные речи. Во-первых, его кабинет – не место для политических митингов, речевок и прочей агитационной возни. Во-вторых, здесь в основном говорит он сам. Какого бы ранга не был его гость. В-третьих, говорить можно только с позволения, считай, по желанию Президента и только то, что он хочет слышать. Как профессиональный разведчик, проще говоря, шпион, он любит задавать вопросы по существу. И тут же получать на них ответ. Краткий и содержательный. Желательно, чтобы ответы устраивали его полностью и также полностью соответствовали теме и цели встречи.
Началось всё с того, что Глава государства поинтересовался ходом подготовки к губернаторским выборов в регионе. Очумелко смекнул, где собака зарыта.
- В политике вы давно уже собаку съели.
Очумелко брезгливо поморщился увидев себя, как на яву доедавшим зверюгу.
- Съели, съели, чего там! – Упорствовал руководитель в своих предположениях.- Не скромничайте! Сколько вы на ее горьких хлебах? Лет тридцать?
- С гаком! – Просипел Очумелко.
- Тем более! Устали... Небось, смертельно устали... То долгострой...
- БАМ? – Не сообразил Очумелко.
- Ну, БАМ! БАМ – это темная, глухая тайга на многие тысячи километров. Глухомань. А я говорю о строительстве «светлого будущего». Ведь строили?
- Строил! – с гордостью ответил Очумелко, бросив на собеседника вызывающий взгляд. – Вместе с Вами!
- А я и не отрицаю, - без тени смущения на лице подтвердил Президент. – Историю не переделаешь, и не умолчишь... Неблагодарное это занятие.– И продолжил экскурс в прошлое ставшее частью биографии советского номенклатурщика и функционера Очумелко. – То перестройка, то государственный переворот, который вы так активно поддержали. И как следствие этого вашего героического поступка – следствие по уголовному делу. Ну, а потом, как это обычно и бывает – возрождение из пепла. Из забвения, проще говоря. Ничего мы с вами не забыли?
Очумелко предусмотрительно промолчал. «Пусть себе куражится. Для того, видимо, и вызывал».
- Да, нет, забыли, - все-таки решился он. – Главное забыли, коль уж о моих заслугах и промахах вспомнили. Злые языки и «доброжелатели» всех мастей и калибров, поющие с чужого голоса. Дуроманы с губошлепами, предатели с христопродавцами, вредители и злопыхатели. Оборотни с перевертышами.
- Никого не пропустили? - С ехидцей заметил Президент.
- Я нашел бы кого еще назвать, но думаю и этого вполне достаточно.
- Как же, вполне?! А демократы?! Нехорошо забывать главных своих оппонентов.
Очумелко скривился.
- А вот они о вас не забыли. – Президент покосился на стопку периодических изданий – газет с журналами вперемешку.
- Собаки лают, ветер носит.
- Это так. На то он и ветер. Ну, так, правду носит, или нет?
- У меня своя правда, - парировал губернатор. – И Вы это знаете. Я вырос на ней. Формировался, как личность, как политик мужал. Родину учился любить, Учился служить своему народу. Все это и есть моя правда. «Хорошо врезал! Так ему!» - подбодрил его внутренний голос и придал уверенности. Очумелко посветлел лицом.» Если и нутро с ним заодно, значит, его правда с ним».
- О другой правде вы не читали и знать о ней не хотите?
- Читаю только «Правду». С карандашом в руке. Остальную макулатуру просматриваю, по мере надобности. Только «Правда» ничего кроме правды не пишет. И писать не может. Возраст и авторитет не позволяют.
- А как же « Советская Россия»?
- Неплохою. Однако, «Правда» все же выше «России». Сильнее, что ли?
- Скажите, Майдан Кондратыч, вы любите быструю езду? Такую, чтоб дух захватывало на поворотах? – задал неожиданный вопрос Президент.
« На что он намекает? Может на скакуна породистого? Да, Боже мой! Хоть целый табун! Пусть себе гарцует! Глядишь, отечественное коневодство на ноги встанет. Если надо, у главного нашего атамана конягу заберем. Лично подарю вместе с золотой сбруей».
- Как любой казак! С настоящими корнями.
- Любой, говорите? Вы у нас не любой. Вы у нас особенный. Корни – тоже хорошо. Но я сейчас не о них, а о езде. – Президент говорил таким тоном, как будто Очумелко только что угробил племенной конезавод. Дальше он так построил ход встречи, что Очумелко ничего больше не оставалось, как пребывать в роли слушателя. Его дальнейшее участие в разговоре уже не требовалось. Губернатор сделал вывод, что глава государства подвел беседу к своим баранам. Говорил о чувстве времени, о
политическом чутье, о многополярности современного мира, о единой Европе, об общем европейском доме... Говорил и говорил. Выражаясь на молодежном сленге – « грузил» и «грузил». Говорил так, как будто перед ним сидел политический труп, а не действующий, полный задора и огня, губернатор. Поначалу Очумелко решил, что разговор этот, с элементами некоторой полемики, всего лишь безобидная, ни к чему не обязывающая дискуссия. Правда, односторонняя дискуссия, но потом пришел к выводу, что Президент просто разогревается для главного своего удара. « Дрючить готовится. Все-таки, накаркал Чубчик». От сильного волнения его так колотило, что он стал обрывочно вспоминать все, что «втулял» ему Президент. При этом хорошо помнил гипнотизирующий взгляд масляных глазок главы государства. Большая часть так называемой беседы перемешалась в густую кашу, сдобренную обидой, и побурлив самую малость, тут же провалилась в кишечник, даже не успев как следует перевариться. Запомнил он в основном то, что резануло в тот момент, как шашкой по горлу: о его политических поворотах на дорогах новейшей российской истории, о непомерно быстрой, а значит, опасной, езде, смахивающей на лихачество, от которой часто заносит и сбивает с пути, что гонит он с грубейшими нарушениями общепринятых в цивилизованном мире политических правил, сознательно игнорируя любые опознавательные знаки...
Мне думается, Майдан Кондратыч, - жестким тоном произнес Президент, - гонит и подгоняет вас не столько благая цель, сколько образ незримого врага, как внешнего, так и внутреннего. Страх и ненависть мешают вам видеть эти самые опознавательные знаки, чрезвычайно важные в нашем с вами деле. Мешают видеть главное - повсеместное обновление общественной жизни в стране. Равно как и политической. Но это полбеды. Несмотря на ваши гонки, вы все же сильно отстаете. Для руководителя такого ранга – это непростительно.
Очумелко ждал кульминации разговора.
- Помните ленинское «Промедление смерти подобно!» Я не настолько молод, чтобы позволять себе раскачиваться. И не настолько глуп, чтобы плестись в хвосте, радуясь, как обоняют другие – ушлые и нечистоплотные. Я не просто быстро еду, куда глаза глядят, не просто мчусь, очертя голову – лишь бы с ветерком в заднице. Я действительно хочу спасти Отечество. Свое Отечество! Спешу обогнать окаянное время, спешу успеть сказать это людям. Спасти, или хотя бы предостеречь от саморазрушения. От заведомой погибели.
- Не много ли на себя берете?! Вы хоть и популярный человек, в известной степени, конечно, к тому же, личность харизматическая, скорость на дорогах отечественной политики сбавить все же не мешало бы. Эта ваша гонка в никуда к хорошему не приведет ни вас, ни ваших избирателей.
- И вы как главный политический инспектор, решили дать мне отмашку и проколоть талон предупреждения? – сообразил нарушитель.
- Должен вас огорчить, Майдан Кондратыч. До предстоящих губернаторских выборов мы резко ограничиваем ваше передвижение по федеральной политической трассе с последующим изъятием у вас данных вам сегодня прав.
У Очумелко в зобу заклинило, в глазах резь, в ушах странный шум, напоминающий падение самолета с огромной высоты. «Значит, от ворот поворот». А он надеялся, что его поймут. Или хотя бы выслушают. Ему ведь есть что сказать. Жаль, что гарант Конституции - не такой уж и гарант. Он мог бы убедить Президента выслушать его хотя бы из уважения к миллионам избирателей доверивших ему свои судьбы. В данный момент это был его единственный и, пожалуй, самый сильный козырь. Но Президент, видимо, учел это и решил упредить намерение всенародно избранного главы краевой администрации. На то он и Президент, дорогой обыватель, чтобы основательно готовиться к подобным встречам и быть во всеоружии. Особенно, если речь идет о вертикали власти.
- Можно было бы умолчать на какое-то время, или даже простить ваши промахи, временами политическую близорукость вкупе с местечковыми амбициями, порой, ведущими в тупик, я уж не говорю о публичных эпатажах. Я мог бы дать вам шанс, уважаемый Майдан Кондратыч, как многоопытному политику, авторитетному руководителю и крепкому хозяйственнику. Если бы не одно «но».
Очумелко замер, с ракетной скоростью гоняя по воспаленной бестолковке рой мыслей.
- Речь идет о казнокрадстве.
Майдан Кондратыч вскрикнул, побелел лицом только что горевшим здоровым румянцем.
- Нет, нет, вы здесь ни причем, - поспешил успокоить его Президент. – Тут вы человек кристально чистый, проверенный, и к вам прямых претензий нет. Повторяю, прямых. Претензии, и очень большие, к вашему ближайшему окружению. К команде, с которой вы вознамерились спасти Отечество. Так вот, эти ваши так называемые спасатели не Отечество спасают, а добытый неправедным путем капитал. Проще говоря, наворованный и размещенный миллионными вкладами в зарубежные банки. В долларовом эквиваленте, разумеется. « Да он не дрючит, - он убивает тебя!» - Прохрипело ему нутро.
- Или вы не баллотируетесь на повторный губернаторский срок, или мы отдаем под суд всю вашу команду. А вы получите положенные вам политические штрафные очки.
Очумелко в тот момент показалось, что он старится на глазах. Кожу на лице и шее у него куда-то потянуло, затем сгребло в железный кулак и стало медленно то ли жевать, то сдирать. Но на этом психологическая экзекуция не закончилась. Он это почувствовал всеми фибрами, каждой клеточкой своего сверхчувствительного организма, привыкшего доверять собственной интуиции на все сто.
- Но и это еще не все, - словно прочитал его мысли глава государства. – Подобные факты, как правило, придаются огласке.
После этих слов Очумелко показалось, что в него выстрелили. « Нет, это было бы слишком просто. Его обезглавили! Какое-то мгновение он и в самом деле не почувствовал головы. Шею, плечи и все остальное чувствовал, а головы – нет.» Бог мой! Только не палата номер шесть! Такого с ним еще не бывало. Час от часу не легче». Подобное, правда, случалось. Когда завели на него уголовное дело в бытность председателем крайисполкома, поддержавшим гэкачепистов. Но тогда голова его не покидала. Напротив, он чувствовал ее, как никогда в жизни. Не ощущал разве что присутствия на ней ушей. Как будто их там сроду не было. Но это беда давняя. С тех пор, как взвалил он на себя по собственной воле, по велению сердца, так сказать, тяжелую ношу, сочтя ее за предназначение свыше: нести знамя борьбы с международным сионизмом, космополитизмом, опутавшим своей черной, губительной паутиной весь мир. Стоит ушам его почувствовать неблагоприятную политическую обстановку в стране, узреть потерю бдительности русскими националистами, как маленькие барометры тут же становятся жутко холодными, а порой чуть ли не ледяными. Приводить их в чувство – дело бесполезное. Это то же самое, что покойника омолаживать. Они оставались безжизненными, напоминая искусственные. И что интересно, никто их этому чутью не учил, не тренировал и не закалял. Они как барометр, только политический, делали свое привычное дело. Специалисты психиатрического профиля назвали это их свойство ушным феноменом. Феноменом головных конечностей.
Очумелко был готов к чему угодно, но только ни к этому. Его не просто обезглавили, его – предали. А это куда страшнее поверженной головы. Предали единомышленники, команда, на которую он всегда делал главную ставку, которой безгранично доверял, в которую без тени сомнения верил. «Суки!» - прошипел Очумелко, заскрипев вставными зубами. По выражению его лица, иссиня-отрешенного, Президент понял, что политическая сделка, которая значилась у него на повестке дня, состоялась.
- Майдан Кондратыч, - помилел лицом Президент,- как говорится, не для прессы и не для протокола. За что вы так ненавидите брата-еврея? Чем он вам не угодил?
- Легче перечислить, за что я этого вашего брата люблю. Что он еврей, и я могу его за это люто ненавидеть. Ненавидеть и презирать столько, сколько в меня влезет. Что имею такое удовольствие. У каждого человека, и уж тем более патриота, должна быть своя отдушина. Националистическая. Иначе, какой я к чертям собачьим патриот?!
- Тут вы с Гитлером близнецы-братья.
- Ну, что вы, Владимир Владимирович! Я ведь ни одного концлагеря не построил, ни одной душегубки...
- И слава Богу! Спасибо, что не удосужились!
- Вы вот террористов ненавидите, а я – этих... Для меня они тоже своего рода террористы, только во сто крат опаснее. Ненависть, как известно, плодит идеи. Генерирует их. Тем более, если для этого есть основания. Вы лучше меня их знаете... Мировой сионизм, проходимцы мирового уровня, среди которых и наши, доморощенные... Березовский, Гусинский, Абрамович, Ходорковский. И еще дюжина носатых авантюристов: экономистов и советников, юристов и писателей, журналистов и политологов. Как говорится, всякой твари по паре. Подлюшный народец, скажу я вам. Трусливый и жидкий на расправу. Крючкотворцы и скандалисты, интриганы и «кидалы». Не понаслышке знаю. Этого добра в наших краях – пруд пруди. Вторые после клопа-черепашки. На глазах пожирают истинный патриотизм, народный энтузиазм, любовь к своим истокам. Как червь точат основы и устои коренного населения, морально разлагают его. Охаивают и уничтожают вековые казачьи традиции, смеются над обрядовыми песнями и танцами. Имею в виду –пляски. А вы спрашиваете, за что я их ненавижу? За то, что любить не за что. И рад бы дружбу водить с ними, да не получается.
- Я тоже, как и вы, русский. Люблю березы, рассветы и закаты. За Родину могу, кому угодно хребет сломать. Так что, я вас, Майдан Кондратыч, отлично понимаю. Я – за русский, за российский патриотизм руками и ногами. Или как там еще говорят: всеми фибрами. Но надо же и о последствиях думать. Думать, что ты несешь с высокой трибуны. Вы вот публично до того увлекаетесь ораторским искусством, что в патриотической горячке напрочь забываете о том, что слово – не воробей… Может случиться так, что этот с виду безобидный воробышко не сегодня-завтра в ворону превратиться может. Ладно бы в коварную, хитрую ворону, а то, глядишь, и в черного ворона. В воронок, проще говоря. Смотрите, Майдан Кондратыч, накаркаете! Скажу точнее: докаркаетесь.
Очумелко усмехнулся пробежавшим мыслям. «Пусть я ворон, хрен с ним! Но не черный. Ох, не черный. Я – птица-вещун. Вы в столице своей сытой еще вспомните Очумелко. Сто раз вспомните… А вслух сказал:
- Владимир Владимирович, я и прошу-то немного – всего ничего: не затыкать мне рот. Я за свою жизнь намолчался. Представляете, сколько всего накопилось?! Наверное, и на том свете кричать буду и живым, и мертвым, чтобы помнили, чьего мы роду-племени. Кто мы есть на земле нашей грешной.
- Майдан Кондратыч, вы же неглупый человек. Не просто политик, а политик – пенсионер. Государственный человек, доживший до заслуженного отдыха. Никто вам рот не затыкает: мы, слава Богу, свободная страна. К тому же, как говорят, на каждый роток не накинешь платок. У нас одна затычка, одна на всех и для всех – Закон. Если уж заткнет, так заткнет. Если бы не ваш возраст, вы сейчас не со мной разговаривали бы, а с затычкой. С Законом.