Февраль,
карнавал,
тлен,
вода цвета бутылочного стекла…
Люди в «моретах» и «баутах»*…
В зеленом парке, у реки, в центре Москвы, среди скульптурных обломков прошлого, находится (находилось?) крепкое, «некрасивое» и священное для нескольких поколений горожан здание. К нему ведет симметрия троп, в нем все логично и предсказуемо: это выверенный до мельчайших деталей качественный представитель советского модернизма, «Новый Парфенон», «московский Дворец дожей», как плачут о нем архитекторы, что состоялись еще в прошлом веке. У этого здания два лика, две непримиримые стороны одной медали: Центральный Дом Художника и Государственная Третьяковская галерея. 24.02.09. после 18 ч решением общественного заседания от «арх-инквизиции» эта медаль, скорее всего, будет отправлена в топку истории, и оба ее лика, переплавленные и соединенные под неправильным, смятым углом, разойдутся в разные стороны света в непосредственной близости от основания Крымского моста. На фундаменте же советского «Дворца дожей» в тиши Парка Искусств, будущее которого и вовсе туманно, практически на берегу, разместится детище инвестора – «здание общественного пользования».
Сносом ЦДХ пугают давно: Нью-Москау, Нью-Фостер, Нью- апельсиновая кожура…
Суперзнаменитый человек-бренд, на пару с Нувелем наводнивший весь мир домами-«суппозиториями» и яйцеголовыми башнями, замыслил было свежий креатив на добротном куске terra incognita, в центре одного из самых дорогих городов мира (после Венеции, разумеется). Таким образом, набережная Москвы-реки могла превратиться в подобие «квартала раздора»**, но, к сожалению, не в стилевом смысле - эстетика архитектурных воплощений здесь ни при чем, тут важны масштабы вложений и масштабы амбиций: «Колумб» у нас уже есть, как же теперь без фостеровского «яйца»?
Впрочем, дорогую экологическую и «энергоактивную» архитектуру Москва себе все равно не позволит, и если хотелось бы осенить ее современным интеллектом и вкусом иностранного, как водится, зодчего, наверное, следовало предпочесть работающего в стиле «органик» стооднолетнего дядюшку Оскара, которого наверняка не отпустили бы в далекую поездку многочисленные заботливые родственники – великого Нимейера с его космически «умными» и пластичными строениями, способными и изменить любую ландшафтную среду, и в то же время глубоко познать и понять ее, будто вернуть к истокам, к пра-цивилизации. К тому же и просторы там нимейеровские… Но Москва и в архитектуре идет по азиатским тропам. Отсюда – Норман Фостер. Выдохнули – не состоялось. А теперь пришли люди в «баутах»…, и «в прямоугольном блеске неона и городского шика» почудились «печатные буквы:Venezia»***.
Карнавал,
костюмированные похороны,
«время-оно-же-вода»****…
…Антикварный салон и рождественская ярмарка, традиционные концерты и очередь на Дали, обнимающая здание, камерные персональные выставки и абсолютно иное, дезориентирующее внутреннее пространство – творческие «шалости» от Арх-Москвы – это ЦДХ.
…Классика авангарда и зарубежные гости-импрессионисты, выставки лауреатов арх-премий и арт-студий, гигантские кофейные деревья в зимнем саду и «мятые» плафоны люстр, маэстро Шишкин и маэстро Боровиковский, сувенирные киоски, неоновый свет кафе – это ГТГ.
По центральной лестнице, во главе процессии участников детской творческой мастерской, поднимаются очаровательная Марина и строго-очаровательная Дарья. Они ведут своих подопечных к Гончаровой и Ларионову, к Малевичу и Штеренбергу, и вслед им тревожно глядит Петроградская мадонна. Процессия задерживается у Оскара Рабина, мудрое и юное лицо Дарьи обращено к детям, она объясняет задание. Им нужно нарисовать «портрет века». То есть то, что «есть сегодня», что «актуально в современной жизни» и чего «возможно, уже спустя какое-то время может не быть, не стать»…
«Пластиковая упаковка?»
«Устаревший мобильный телефон?»
«Пятиэтажные дома?» - уточняют ученики, еще не подозревая, что в этом списке, объединив «век нынешний и век минувший», могут оказаться э т и стены, а их внутреннее содержание укомплектуется, разъединится, разъедется, чтобы еще долго-долго скитаться «по чужим квартирам».
Возможно, по примеру «города, утратившего свою зримость*****», ты постепенно растворишься в сумерках, чтобы появиться вновь (?) в нашем уже изменившемся сознании.
И это значит – прощай, «московская Венеция». Последнее, что ты увидишь перед затоплением – не зловещую ухмылку лже-Колумба, обратившего в неподвижный камень милые твоему сердцу и взору маленькие деревянные лодки и не мелькнувшую в мутной воде золотую обманщицу, обещавшую и бОльшие площади, и лучшие условия – вовсе нет. Ты увидишь изображение кенгуру на мусорном баке у миниатюрного розового замка на противоположном берегу, почему-то именно сегодня, как показалось, не увенчанного флагом Австралии. И даже не успеешь этому удивиться.
*венецианские маски
**квартал модернизма в Барселоне
***И.Бродский.«Набережная неисцелимых»
****И.Бродский. Там же.
*****И.Бродский. Там же.