Приятно философствовать о тонкостях жизни, особенно, когда все хорошо, просто замечательно, и, тем более, когда ты молод, весел, здоров, счастлив, не обременен еще лишними обязанностями. У тебя есть только права, и эти права ты качаешь всем и при каждом удобном случае. Ты – максималист с юношеским задором, с хищным блеском в глазах и с неповторимым ощущением, что под тебя ложится весь этот мир. Тем более, когда ты пьян. Нет, не до умопомрачения, а так, слегка, когда твоя веселость лишь скрашена рюмкой- другой качественной непаленой водки. Ты просто немного расслабился и позволил себе совсем чуть-чуть выпить. И это все вместе вознесло тебя, подобно крыльям, высоко в небо. Ты воспарил и рассматриваешь эту жизнь с высоты птичьего полета, рассматриваешь свысока все, что лежит и движется, и реагируешь на каждое движение, подобно ястребу, выслеживающему свою добычу. Ты пришел отдохнуть, отодвинуть от себя накопившиеся проблемы и посмотреть на них через призму стороннего наблюдателя. Ты философствуешь, пока не слышишь чей-то вопрос:
- У Вас свободно?
- Да, свободно. – отвечаешь ты и начинаешь сдвигать пустую посуду к краю стола.
И только потом ты устремляешь свой взор на объект, который спросил твоего разрешения присесть рядом.
Перед твоим взором предстаёт такой же, как и ты, желающий напиться и забыться. Философ. Собеседник. Хотя, нет, пока трезв, он еще не философ. А пока с тобой не чокнулся – даже не собеседник. Он – чужак, вторгнувшийся на твою территорию и отвлекший тебя от беспилотного полета твоих грез. Поэтому ты рассматриваешь его критически. Он всего лишь немного старше, но в глазах нет уже твоего блеска. И он не смотрит коршуном. Он, скорее всего, похож на тех, кто ползает там внизу. Тихо звучит музыка. Тебе уже лень на него смотреть, да и на других тоже.
- Махнем по маленькой? – это он тебя спрашивает и протягивает свою рюмку, чтобы чокнуться.
Ты поднимаешь свою рюмаху с вопросом:
- За что пить будем?
- Давай за знакомство.
- Давай.
Процедура сия действует безотказно. После третьей стопки без закуси он уже тоже философ и уж абсолютно точно твой новый собеседник. Ты смотришь на него уже по-другому. Ну, рассказывай теперь, раз подсел. И он, понимая твой немой вопрос, начинает болтать всякий вздор, перемешивая события, факты и собственные переживания. Он делится опытом. И тут ты узнаешь, что он женат вот уже пять лет. Опыт, как никак, что его жена пока не хочет обременять себя заботами о подрастающем поколении, не желает обременять себя материнством и всем тем, что с ним связано. А вот пса завела! И он, муж, не мог ей возразить. Масик, ты меня любишь? Если любишь, то купишь собачку! Собачку. Если бы это была собачка! Точнее, он был собачкой, когда был совсем маленьким, а потом вдруг вырос. И в доме все перевернулось. Зовут это чудище Пупсиком. Но на Пупсика он никак не тянет, разве что размером своего брюха, которое увеличивается день ото дня. Он везде чешется, обтирает по периметру всей квартиры обои. И они теперь все черного цвета! И охранник из него хреновый. Из-за того, что столько жрет, ему даже лень реагировать и сортировать этот мир на своих и чужих. Заходите, люди добрые, берите, что хотите. Мало того, если эта сволочь ложится у входной двери, то в дом не попасть. Сдвинуться с места ему лень, а угроз он не боится, потому что у него есть защитница – его хозяйка. Мало того, этот гад повадился спать в хозяйской постели. Он лезет прямо под одеяло, тыкаясь своим холодным носом куда попало. И как надоело слышать каждый день одно и то же:
- Масик, ты не подвинешься, а то Пупсику не улечься? И перестань храпеть, он пугается и заснуть из–за этого не может.
- Я уже ощущаю себя лишним и не удивлюсь, - подытожил он, - что совсем скоро она попросит меня лечь отдельно, на кушеточку, потому что спать втроем с этой псиной из-за его размеров стало тесно. Но это будет последняя капля моего терпения. Тогда, честное слово, я выведу его на улицу, отведу подальше от дома и сделаю то, что давно уже должен сделать. Я отстегну ремешок от ошейника и со всей силы дам ему пинка под жопу. И пусть катится! И будь, что будет.
На этом его философские рассуждения закончились. Он устал, запутавшись в своих переживаниях, замолчал, а потом, выпив еще рюмку, тупо уставился в одну точку. Очевидно, отыскивать свой душевный покой, который был когда-то безвозвратно потерян, и который утянул за собой юношеское чувство максимализма, когда и ему под ноги ложился весь этот мир, когда и он мог летать, осматривая свысока открывающиеся дали.