Над столом Шурика Привалихина, где он делал уроки и кушал свинячьи котлетки, висел портрет Льва Толстого.
Однажды, когда Шура выковыривал орешки с вафельного торта, вместо того, чтобы делать школьные задания по алгебре, портрет взял и упал прямо на Шурика. После чего во снах к Шуре стал приходить Маяковский.
Владимир Владимирович смотрел на Шурика прищурившись, скрестив руки на груди, и грозно говорил – «Не быть тебе Шура поэтом. Не твое это по натуре. Ты Шурик подлиза и фарисей в овечьей шкуре. Поэты тебя побьют рано или поздно»
Шура просыпался в холодном поту, так как творчество любил, и отказываться от своей мечты не собирался. Но, тем не менее, голосу Маяковского внял. Переключился на математику, с годами стал системным программистом, но тяга к великому и вечному его не оставляла.
Шура научился писать правильные, но бездарные и сухие стихи, с рифмой и ритмом на три-четыре строчки. Поняв, что Владимир Маяковский был все-таки прав, Шура назло ему стал посещать местное ЛИТО, чтобы послушать стихи других людей, а главное, покритиковать их. Было бы стихотворение, а уж недочеты в них можно найти всегда.
Очень скоро Шурику надоело быть просто членом кружка. Поэтому он тихой сапой выжил лидера и основателя ЛИТО Мишу, а вместе с ним еще пару-тройку человек и занял так желанное ему местечко под солнцем.
Он разбирал чужие стихи и испытывал при этом ни с чем не сравнимое эстетическое удовольствие. Критика доставляла ему такую радость, что он впадал в экстатическое состояние, потел и краснел, ему было трудно остановиться, так как Маяковский продолжал приходить к нему в полнолуние и грозить пальчиком.
Можно сказать, что жизнь у Шуры Привалихина удалась. Но однажды поэты, совершенно случайно, узнали, что Шура строчит на них кляузы, а конвертик опускает в ящик «для пожеланий», откуда их путь пролегал в соответствующие органы.
Шуру застукали ночью, когда он тайком, на цыпочках пробирался с конвертом к ящику. Поэты его заметили, конвертик заставили съесть, потом слегка побили. После чего Шурик разочаровался в человечестве и подался в кладбищенские сторожа, где увлекся английской готикой и вышиванием крестиком, так как тяга к прекрасному не оставляла его сознания.