кн. 3, Горожанка, ч. 2,... окончание

                Г О Р О Ж А Н К А.

                Часть  В Т О Р А Я.


                Г л а в а   14.

     Вскоре Женя, как и хотела, взялась переписывать «умную» тетрадь, и такие открытия там для себя делала, что часто бросалась разыскивать подругу, где бы Реля ни находилась: возделывала ли землю под клумбы, на подворье общежития, или в Красном уголке, слушала лекцию райкомовского враля о международном положении. Всегда старалась отвлечь внимание «своей хромушки», и переключить его на заветную тетрадь.
Правда, с подворья Евгении часто не удавалось увести подругу – Калерии, увлекшейся посадкой семян растений, было не до разговоров:
     - Женюра, милая, вот досажу, этот рядочек и приду, тогда и обговорим. Представь, как красиво здесь будет, когда цветочки взойдут.
     - Ну, чисто ребёнок! Да не дай Бог, заморозки вернутся и всё это погибнет. Говорила я тебе, что  рано сажать даже семена.
     - Нет-нет, Женечка, не ударит мороз - я заказала хорошую погоду на 8 марта, на весь полуостров Крым. Но если случатся морозы и это, моё произведение, погибнет, то я пересажу рассадой. Ты уходи домой, я скоро закончу и приду - мы всё с тобой обсудим, что ты желаешь. Ну, правда, Женечка, я быстро.
     Зато легко вытаскивала с лекций, куда комендантша заманивала Калерию:
     - Пойдём, милая, я знаю, что ты девушка грамотная, хоть вопросы будешь задавать этому краснобаю. А то знаешь, какая в наших общежитиях молодёжь - им бы только танцульки, ещё на концерты я их заманиваю, но лекции никак не желают слушать, а эта про международное положение.
     - Про международное положение? Но всё же это и довольно подробно, да ещё и в живых картинках, мы с Женей видим в киножурналах, перед фильмами, а в кино мы ходим пару раз в неделю. Ещё и радио не даёт нам скучать. А радио мы даже на работе, в перерывах слушаем, не говоря уже, что утром и вечером дома.
     - Вот и ты меня хочешь подвести. Потому и говорят, что молодёжь наша не активная - знания не хочет получать. Тогда и я тебе могу больше не давать ключ от Красного уголка, где ты зарядку делаешь по утрам.
     - Ну, если так вопрос стоит, пошли. - Реля прошла с комендантом по ступенькам наверх, и приоткрыла дверь Красного уголка. - Ой, там народу полно, даже присесть будет негде, а я не могу долго стоять.
     - Не глупи. Мне оставили два места возле дверей. Заходи, сидай, как говорят на Украине, да не вздумай не слушать лекцию, чтоб она у тебя мимо ушей не проскользнула.
     - Сит-даун, - сказала Реля насмешливо и села. - Это по-английски, Зухра Ксаверьевна. Может быть, я исковеркала слово, но и вы сит-даун рядом со мной, чтобы я не убежала.
     - Смотри-ка, ты отчество моё выговорила, а никто его не выговаривает правильно. Обзывают меня Савельевной.
     - Тоже неплохо. Был такой «Савельевич» в «Капитанской дочери» Пушкина - очень неплохой человечек. А отчество Ксаверьевна мне знакомо от того же Александра Сергеевича. Он был влюблён в Елизавету Ксаверьевну, жену графа Воронцова и хотел её увести от мужа, да не смог.
     - Что-то такое я где-то читала, но не знала, что у той Елизаветы было отчество, как у меня. Ну, пришёл лектор, давай настраивайся слушать, а то он довольно обидчивый человек.
     - Почему?! Ну, я понимаю пушкинского Савельевича - у него Гринёв - это его барин, потребовал лисий полушубок и отдал его рослому Пугачёву, на чьих плечах полушубок тотчас расползся по швам. Так верный слуга долго шипел на Пугачёва за барское добро. А этому за что обижаться, если он сам одет прекрасно, но не поделится ни с одним парнем хотя бы галстуком модным, каких у строителей сроду не будет.
     - Ну, ты языкастая и глазастая! Уже и галстук заметила.
     - Ладно. Молчу. Кажется, сейчас наш советский барчук заговорит.
     Лектор, и впрямь, начал свою проповедь довольно гладко, да сладко - где надо и не надо славил прелести советской власти, про партию тоже не забывал.
     Реля уже немного понимала систему этой власти, которая перекрыла ей дорогу в институт, не стала лечить, как следует её покалеченную на работе, больную ногу - вышвырнув на «стройку Коммунизма». Власть, которую не волнуют простые люди с их проблемами, если только это не подхалимы,  развращённые как Вера, которые, ловко пристраиваясь к этой власти, обделывают свои поганые делишки, прикрываясь партийными или комсомольскими билетами. Лектор был из той же породы - Реля это чувствовала. Потому она задавала ему весьма заковыристые вопросы, на которые мужчина, с хорошо подвешенным языком, не смог сразу ответить, а Зухра «Савельевна» вздрагивала и пощипывала руку Рели или толкала в бок:
- Вот не рада, что тебя позвала.  Ты что, хочешь, чтобы он обиделся на нас?
- С какой стати! Пусть отвечает. Это его непыльная работа.
Но лектор всё ещё мялся с ответом, и весьма обрадовался, когда Женя, заглянув в Красный Уголок, жестами стала привлекать внимание подруги:
- Девушка, задавшая мне вопрос, вы можете выйти, и поговорить за дверью, чтобы сохранить в зале тишину, мне будет легче работать.
- Не один, а три вопроса и надеюсь получить на них ответы. Вы говорите,  я послушаю за дверью, - Реля вышла, чуть прикрыв за собой дверь: - Что случилось, Женя?
- Пойдём, что я тебе скажу, ты, наверное, об этом сама не догадаешься. Это из твоей тетрадки, - подруга тянула её за руку.
- Я сидела и слушала внимательно лекцию, потому что этот модник довольно хитрый и ловкий.  У него конёк: черная Африка «поднимается» на борьбу с завоевателями. А «подъёмные» этой Африке даёт наша страна в виде денег, продуктов, медикаментов и оружия, конечно - но это не лектор сказал - это  Релия Чернавка сама догадалась, потому что нас Советский Союз использует вроде сенных девушек.  И  задала ему вопрос, почему помогают африканцам, а своих голодающих, которых у нас много и сейчас, забывают. Так он все мои вопросы быстро «перевёл» в словоблудие. Но я не отстану от этого типа, пока он не ответит на вопросы коротко и ясно. Мне его хорошо оплачиваемый «патриотизм» не нравится. Я хочу его замучить подобными вопросами.
- Брось ты! Ему деньги платят за то, чтобы он морочил людям головы. Это же, наверное, из Обкома лектор, а какие там типы сидят, не мне тебе рассказывать. Сама же не захотела идти замуж за сына такого враля и обманщика. Он скажет тебе какую-нибудь чушь, а себе наставит галочек, что, мол, образумил два общежития дурёх и дураков.
- Ладно. Мне тоже неинтересно стало его слушать. Но дай я с ним попрощаюсь, - Реля открыла дверь и обратилась к лектору. – Извините. Жалко, что я не дождалась ответа на свои чёткие вопросы. Но вы тоже не приходите таким не подготовленным. И с лёгкостью прощаюсь, потому что ваши лекции вызывают оскомину. О международных известиях я предпочитаю смотреть в киножурналах. Там тоже обманывают, но в меру.
- Как это обманывают? Как это? Вы, девушка, хотите, чтобы вас в Райком Комсомола вызвали, да на ковёр поставили? - возмутился краснобай, не умеющий отвечать на живые вопросы.
- Простите, но я не комсомолка уже. Вышла из него – нечего деньгами его подкармливать. И, кроме того, не люблю пыльных, красных ковров - от них чихать начинаю, как от запаха непромытых кошек и собак. Пчхи! Вот видите, и на вас такая реакция, хотя уж вы, как я думаю, имеете в квартире постоянный, горячий душ и, даже ванну, где отмачиваетесь по нескольку часов. Верно? Хоть на этот вопрос вы ответите? Хотели бы вы жить в квартире с одной ванной на несколько семей?
- Я вижу, что у вас язык хорошо подвешен. Но вы переходите все границы, уколов меня личной ванной - это никого не касается.
- Касается, все эти блага создаём вам мы, но сами почему-то редко видим горячий душ, не каждый день, знаете ли?!
- Хватит колоть меня ванной!
- А вы откажитесь от неё в пользу Чёрной Африки, а своему народу дайте отмыться от грязи, в которую вы нас вгоняете, накормите людей, дайте им вздохнуть свободно. Тогда уж приходите, мы и Африке, да и всем остальным народам поможем, когда сами будем счастливы и сыты, а для этого надо хотя бы оплачивать, как положено людям их труд.
- А что вам неправильно оплачивают ваш труд?
Калерия только хотела ответить, как загудели парни - строители, которые до этого сидели с раскрытыми ртами, слушая этот спор:
- Конечно, неправильно. Работаем как волы, а получаем шиши – от получки до аванса не хватает на харчи.
- Почему это у вас не хватает. Я слышал, что платят хорошо.
- Слышал звон, да не знаешь где он, - взвизгнул девичий голос.
- Спокойно, молодёжь, спокойно! - вступила комендантша, но лишь поддала жару в пекло.
- Почему это спокойно? - не выдержала Женя и вошла в зал. - Дайте нам высказаться. Конечно, нас бессовестно обманывают, не доплачивая по нашему тяжкому труду. Лечить, если заболеем, никто не хочет. Вон Релю вышвырнули из больницы, совсем не пролечив - и хромай хорошая работница, не прогуливай - стране нужны твои крепкие руки.
- Не доплачивают, - поддержал её мужской бас. - А ведь, кроме еды, одеться надо, и девушку в киношку сводить, мороженым её угостить - вот и не хватает от получки до получки, сидим как сычи.   А ты, в красивой одежде, обут не в советскую обувь, да в модном галстуке из-за бугра, трындычишь тут о какой-то помощи Африке. Они живут в лучших условиях, чем мы, у них бананы на головы падают – пусть поработают и освобождаются без нашей помощи, если им хочется - но я сильно сомневаюсь, что они очень рвутся работать... В киножурналах показывают их только пляшущими. Они, значит, танцуют, чтобы спортивными быть, а мы гни хребет на наших тунеядцев, да ещё на освобождение Африки? Вот и получается, что один с сошкой, а семеро с ложкой.
- Ну, ты подняла бурю! - Евгения вышла из дверей и потащила Релю в комнату. - Как этот парнюга говорил красиво, а? Заслушаешься!
- Кто это, Жень? Он ходит на танцы? Как бы мне к нему повнимательней приглядеться? Я заметила кое-что на его лбу.
- А что? Похож на твоего из сна? Вот хорошо бы он стал твоим будущим мужем! За таким мужиком, наверное, спокойно? Умеет заступиться. Как он чёрных плясунов протащил!
- Ты меня не слушаешь, Женя? Говорю тебе на его лбу тёмное пятно, а это печать смерти. Никому  не видно, а я чётко разглядела.
- Тьфу-тьфу, - сплюнула через левое плечо подруга. - Угры у него на лбу. Вот женится, да мыться станет почаще, так всё и пройдёт. Я не затем тебя позвала, чтобы про этого парня говорить, если он тебя не заинтересовал, разумеется.
- Ты знаешь, Женя, увидев это зловещее пятно, я не могу в данный момент ни о чём больше думать. Мне жаль парнюгу, но его ждёт не хорошая смерть, и где-то она очень близко.
 - Так он монтажником на высоте работает, часто без страховки пижонит, как мне говорили. Поскользнётся и упадёт - вот так бывает.
- Поскользнётся, если голова закружится. Меня взволновало, что и ребята не доедают, а  этот такой большой, ему двойную порцию надо!
- Да, - усмехнулась, успокаивающе, Женя, - такого мужика трудно будет прокормить - так что я рада, что ты за него не выйдешь. Ну, я пойду сейчас на танцы, которые будут после лекции, если ты не желаешь со мной поговорить о том, зачем я тебя увела из Красного Угла.
- Прости, подруга, но я что-то взволновалась, да нога ещё поддала болей - я лучше полежу, о соседках наших подумаю, надо их пристраивать замуж этой весной, иначе они никогда не выйдут.
- Вот правильно. Переключись лучше на Аллу и Оксану с этого мужика, а то такое наговорила, что я сбегаю от тебя развеяться.
- Будь осторожней, Женя, что-то у меня тяжело на душе и не хочется тебя отпускать туда. Сразу уходи, если туда явится группа агрессивных парней не из нашего общежития.
- Ты чувствуешь драку? Да мало ли их было, но наши парни всегда отбивали любую агрессию - вот слово-то какое чудное. Ну, я одеваюсь и пойду, а ты полежи, подумай, а лучше поспи. Во сне, может, полетаешь, успокоишься.
- Хотелось бы, но боли в ноге не дадут подняться ввысь.
Спала Реля или только дремала в этот вечер, она так и не поняла, но разбудили её старые девы, как никогда возбуждённые, которые придя, включили свет и, увидев мучившуюся на кровати соседку, удивились:
- Что это с тобой? Никогда не ложилась так рано, даже когда нога твоя распухала, как бревно. Что у тебя болит?
- Голова и сердце. Ухает так, что в висках отдаёт болями. Будто предчувствует, что-то нехорошее, что должно произойти.
- Это у тебя, милка моя, давление, - игнорируя Релины замечания в отношении того, что нечто должно случиться, заявила Оксана. – Что-то рановато для твоего возраста. А мы с танцев ушли - там дерутся.
- Что? Прямо в помещении? - поднялась с кровати Калерия.
- Да нет! На улице! Там один армянин из нашего общежития, отбил девку у городского уркагана,  а  тот привёл банду с ножами, так те сначала ввалились в танцзал, требуя этого завлекалу, но не нашли того.  И,  выйдя, окружили мужское общежитие, откуда выпускают лишь девчат.
- Надо же! Вот это, наверное, моё сердце и чувствовало. А армянин - это такой высокий, красивый, Георг его зовут, да?
- Да вроде того - он уже в возрасте, зараза, так смущает девок, жениться ведь обещает - они на него сами липнут. Так он добьётся своего, и бросает. Но сейчас, кажется, нарвался - девица из города забеременела. Вот братья и друзья, с бывшим женишком, явились, чтобы убить его.
- Господи! Неужели дерутся? - Реля стала одеваться, готовая бежать и разнимать клубок глупых парней, как это она сделала осенью.
- Окстись, глупая! Так и под нож попадёшь - дело-то серьёзное!
- Но что делать? Женя где?
- Успокойся, она ушла с парнем, ещё до прихода банды, - ответила Алла, глядя в окно. - Вот и милиция проехала - комендант её вызвала по телефону.  А это что? Боже мой, скорая помощь! Оксана, пошли, посмотрим, кого там угробили! – «Старые девы» оживились: - Рел-ля, ты не выходи, пож-жа-лей свою ног-гу. – Алла, когда волновалась, начинала заикаться.
- Нет, я пойду. Думаю, что там, среди глупой драки, хороший человек жизнью расплатится, - Калерия накинула пальтишко.
     - Кто это? - изумилась Оксана. - Ты же никого не знаешь!
     - Высокий такой, кажется красивый, но первый раз сегодня я этого парня увидела на лекции. И то больше услышала, чем увидела.
     - Это наверняка «умник» - так его зовут, но он не ходит на танцы, всё книги, как говорили, читает, с девахами не встречается, хотя уже в годах, - выпалила на одном дыхании Оксана. В её голосе прозвучала обида на невнимательного парня. - Но он такой нерасторопный медведюшка, что вряд ли он выйдет на улицу, где дерутся.
     - Вот он-то как раз и выйдет, - с грустью сказала Реля, закрывая дверь и идя вслед за старыми девами. - И схлопочет, потому что плохие люди умеют увернуться, а он нет.


                Г л а в а   15.

      Она угадала – «Скорая» забирала именно этого великана. Рядом с носилками стояла комендантша и плакала:
     - Такой парень, такой умница, никогда ни на кого руки не поднял. А это вышел утихомирить, а бандюги в него ножик и всадили - как же, он большой, мишень - лучше не придумаешь. А сами, сволочи, сбежали!
     - Не плачь, мама, - открыв большие глаза, сказал поверженный великан. - И ты, сестрёнка, не плачь, - обратился он к Реле. - Я вернусь и свожу тебя в кино, коробку конфет куплю, тебе положено.
     - Бред-дит, - всхлипнула Алла. - Но как ты угадала, Релюха, что эт-то он? Ты же спала - неужели тебе эт-та драка во сне наснилась?
Когда Алла волновалсь, то удваивала буквы в некоторых словах.
- Ой, я это ещё днём почувствовала, когда видела его на лекции. Говорил он очень хорошо - мне понравилось, но и вселило тревогу. И, будто кто подослал бандитов, чтобы ранили его.
- Да ты у нас ясновидящая!? - спросила комендантша и, забыв, что несколько часов назад гневалась на Релю, за то, что девушка перебивала лектора, обняла её. - Девочка моя! Что мы скажем его родителям, если он умрёт? Вот и машина умчалась, а мне теперь всю ночь звонить в больницу, и в худшем случае вызывать его родных из Краснодара потому, что тот парень из тех прекрасных краёв в Крым заехал, чтобы...
- Хороший человек - это я сразу почувствовала, - Калерия заплакала вновь и они, обнявшись с комендантшей, пошли к девичьему общежитию. - Он умрёт, да ещё помучается, так что вызывайте сразу его маму.
- И то, пошлю утром телеграмму, как только почта откроется. Раз ты так сказала, да ещё днём предчувствовала, значит, парень не жилец, да и врачи со Скорой помощи так сказали. За мать меня принял, это в бреду.  А тебя назвал сестрёнкой, хотя у него нет сестёр, он один у матери.
- Вот ей горе-то будет, - сильней заплакала Калерия.
- Ну ладно плакать. Первый раз парня увидела и рыдаешь. Или полюбила с первого взгляда? Это бывает у молодых.
- Нет, но мне его, как родного, жалко. И он во мне сестру признал. До свидания. Я утром загляну к вам, чтобы спросить о нём, перед тем, как на работу идти?
- Я повешу записку на доске с объявлениями, если плохой конец. А если не будет никакой бумажки, то иди спокойно на работу, девочка. И спасибо, что провела меня - одна бы я не дошла. До завтра.
Калерия, как старуха, тяжело поднималась по лестнице. Женя была дома и тоже плакала, утирая лицо полотенцем:
- Как ты угадала, Реля, что он погибнет, да ещё так быстро?
- Ой, Женя, не спрашивай! Я уж корю себя, что тебе сказала. Может быть, не скажи я этого, и не случилось бы ничего.  Мысли мои иногда осуществляются. Кто меня за язык дёргал?
- Сама говоришь, что звёзды нам пишут судьбу, и сама же опровергаешь? Это судьба! И ты её рок увидела раньше других. Теперь я верю, что ты и свою судьбу также ясно видишь.
- Да. Но в отношении парня, у меня такое чувство, что Реля могла бы его спасти. Побежать бы мне, как осенью, растолкать бандитов!
- Да, и подставить свою грудь под нож? Не выдумывай! Релюне ещё рожать нужно и вырастить своего долгожданного.
- И, правда! - Калерия вытерла слёзы. - Давай спать, Женюра, если ты не против. Наши соседки сейчас тоже вернутся, я думаю.
- Они уже приходили?
- Да. И побежали смотреть зачем «Скорая» приехала, и я с ними.

Подруги улеглись, не выключая света. Вскоре пришли старые девы и, поохав, погоревав по мужчине, которому тоже, как обе отметили, было за тридцать лет. Одной из них он мог бы быть мужем, если бы...
- Рел-ля, твой «братик», ок-казывается, книг-гу писал, - сказала Алла, когда все улеглись и погасили свет.
- Зачем ты называешь его моим братом?
- Так он же называл тебя сестрёнкой!
- Мало ли, что раненый в бреду скажет. Он комендантшу принял за мать. Так что же Зухра Ксаверьевна его родительница?
- Ну, прости, если тебе неприятно. Спокойной ночи.
- «Мне лучше бы жилось раньше, если бы у меня был такой братик, но не повезло!» - подумала Реля, ей хотелось сказать это всем.
Но старые девы захрапели, вслед за ними глубоко задышала Женя. А Реля всё лежала и думала о нелепой судьбе парня. Писал бы себе, да писал книгу.  Какая сила понесла его разнимать драчунов? Жорке-армянину, который напакостничал - ничего - только в милицию забрали для выяснения причины драки, а кто-то за него, ловеласа поганого, погиб.
Лишь под утро Калерию сморил тяжёлый сон, такой, что не разбуди её заботливая Женя, не пошла бы на работу. Надо сказать, что они опоздали, но на растворном узле никто их за это не корил. Там уже знали о трагедии, которая произошла возле  общежития:
- Ну что, девицы, выживёт ваш пострадавший или нет?
- Хотелось бы! - сказали вместе Женя с Релей, вздохнув.
- Комендантша сказала, что если он ночью умрёт, она вывесит бумажку, для всех на доске объявлений, - припомнила Реля. - Но мы шли, и никакой бумаги не было - это я точно запомнила.
- Значит, есть надежда? Врачи борются ведь за его жизнь?
- Не знаю. Я им всю ночь внушала, что парня надо спасти. Думаю, что он выживет - этакий богатырь, да сдастся? - Реля сама поверила, ей стало легче. В работе, в этот день себя не жалела - думалось, что чем труднее будет ей, тем легче придётся великану: - «Он выживет, ему ещё книгу надо закончить, я должна ещё прочесть его произведение».

Когда вернулись в общежитие, комендантша встретила их улыбкой:
- Вроде бы спасли нашего парня. Но я всё равно вызвала его мать - пускай родная походит к нему в палату, поухаживает за сыном.
- Правильно сделали. Вы сами у нас, как мать! - Реля поцеловала полную женщину, не имеющую по какой-то причине своих детей.
- Релюшка, деточка моя! Мы готовим концерт в честь мужчин - ты, радость моя, примешь участие? Говорят, ты прекрасно читаешь стихи?
- Конечно, мамушка моя! Ради того, чтобы парень этот выздоровел, я буду петь и плясать! Хотя, что это я? Где уж мне с больной ногой! Стихи - вот мой конёк. Я вам такие стихи прочту, что всем понравятся.
- Спасибо. Я думала, что ты откажешься, после того, как раздраконила лектора вчера. Но я тебе обещаю, что заставлю истопника - пьянчугу делать вам тёплый душ чаще, чем два раза в неделю.
- Вот это дело! Хоть на дворе уже почти лето, а мыться в теплой водице всё же приятней, особливо после нашей работы, - отозвалась Женя, увлекая подругу в их комнату: - Ну, говори, это ты поколдовала, чтобы парень ожил? Потому что вчера врачи даже надежды не давали.
- Ну, я! - Калерия уперла руки в свои не худенькие бока. Кость у неё была широкая, зато талия - можно было обхватить мужскими ладонями, что и сделал однажды один озорник из слесарной мастерской, после обеда. Девушки брели из столовой, переговариваясь, он догнал их и ухватил Релю за талию – сжал так, что всё съеденное ей чуть не осталось на дороге.
Они тогда с Женей на пару, так его отколотили, что больше парень или женатик уже, не ходил в одну столовую с ними - бегал дальше, в дорогое кафе:
- Девки, вы мне таких синяков насажали, что теперь я к вам боюсь подходить, - заявил им как-то при всех работницах, чем вызвал дружный смех:
- Так ему, красавицы наши, а то он моду взял, то по заднице хлопнет, то за бока хватает. А тебя, Реля, значит, как тростинку ломал?
- Я думаю, хватанул за то, что потоньше - а у Рели это талия.
- Мы тебе не «девки», - отозвалась Калерия. - А синячищи ты сам себе наставил. Или ты думал такая «шуточка» тебе даром сойдёт?
- Скажи спасибо, что по яйцам не схлопотал, - съязвила Евгения, чем вызвала ещё больший смех. - Как бы потом перед женой оправдывался? Имеешь городскую жену, так пора расстаться с деревенской дурью.
- Ох уж и городская!? Она такая же деревенская, как и я. Вот если бы я её, тоже, за талию не схватил вовремя, ходила бы в девках.  А после родов у неё талия стала такая, что пяти ручищ не хватит.
- Ну,  и негодяй же ты! - Реля обозлилась. - Так ты девиц, по старой привычке, продолжаешь хватать, за что попало?
- Да и ни одна ещё на меня, такого красивого, не обиделась. Ты, дурёха, первая на меня руку подняла, и я стерпел. Цени Федечку!
- Ещё раз попробуешь, тогда мой гнев будет больше. Тогда уж ногами пинать буду. И не обессудь, если попаду туда, куда Женя грозила.
- Эй ты, моряк, - проявил своё отношение к происшедшему дед Василий, - ты хоть и в тельняшке, а моих девушек не трожь. Я вон прораба чуть в бетономешалку не посадил, когда он к Релюшке хотел пристать, послал его к ядрене Фене, откуда он и не появился на работу больше.
- Хорошая видно бабёнка попалась - вот он и присосался к ней, - опять расхохотались работницы растворного узла.
А Реля была довольна, что они с Женей, при поддержке старших, более опытных женщин, да ещё и бригадира, дали отпор нахалу. Больше «морячок в тельняшке» не хватал её за талию и другим, наверное, заказал - потому что слесаря стали относиться к ним с Женей вежливо и дружелюбно: - «Здравствуйте и до свидания» - глазами смотрят, но рукам и языкам воли не дают. Это приятно. Не твоё - нечего трогать! Жёнушки есть для этого - силы для них надо беречь. И для детишек.
Но как Реля ни отвлекалась мысленно от больного парня - припоминая такие забавные случаи, как с бывшим моряком - «братик» сам приснился ей во сне, в пятую ночь, после трагедии:
- Спасибо тебе, сестрёнка, - сказал поверженный великан, - твоими стараниями, я прожил четыре дня почти без болей, и что важно, дождался приезда мамы. Родная увезёт мой труп домой, но я не умру, ты это прекрасно знаешь. Ко мне, во сне, прилетали твои друзья, и сказали, что вылечат меня и возьмут к себе, на их посудину - не помню, как называли... Да это и неважно... Ты не плачь обо мне, сестрёнка. Я думаю, что ты родишь нашего с тобой брата, которого, после меня, не родила твоя мать. Не ругай её за это - тогда она была очень молода, к тому же попала под влияние Дьявола.  Но наш с тобой браток у тебя  - я видел его во сне - будет красив и умен. И его душа уже стремится к своей новой маме, которая никогда не откажется от него, и очень будет любить, пережив такую нелюбовь своей скверной матери. Ну вот, тебя прошу не ругать, а сам что делаю? Однако прощай, сестрёнка. Обязательно покажи твоего сынка своей родительнице - она будет любить внука, не зная, что это выброшенный ею, когда-то из чрева, сын.  Но вот вопрос будет ли твой сын любить свою бабушку? Как только почувствуешь, что он узнал интуитивно свою бывшую мучительницу, которая его не хотела выпустить на свет, и ещё издевалась над тобой, не неволь его встречами с ней - тебе и самой не захочется видеть недостойную женщину. Я всё сказал…
- Постой! Мама твоя будет знать, что тебя «оживят на тарелке»? Эта та «посудина», которую ты не мог вспомнить.
- Нет! Матери это не надо знать. Но я внушил и ей, чтобы не переживала очень - у неё останутся мои дети, её внуки, от которых я, каюсь, уехал, потому и смерть меня нашла так быстро. Это земное наказание, но быть может, через пятьдесят лет, я проживу лучшую жизнь?
- Могу я увидеть своих племянников от тебя?
- Вряд ли! Они живут на Дальнем Востоке, там, где я служил, ещё раньше, чем ты с семейкой твоей туда пожаловала.
- Ой, как наши судьбы ходили рядом друг с другом! То-то я почувствовала в тебе родного человека.
- Роднее не бывает, Релечка, радость моя! Я знал, что в общежитии живёт девчонка с таким звонким именем, слышал, что ты покалечилась, но только когда лежал на носилках, увидел тебя в лицо.
- А на лекции ты меня не видел?
- Слышал голос, как у моей мамы, но лица не разглядел. Ну, пора мне в чудную дорогу, где я и умерев, останусь жить. Не грусти, Релик. Мы ещё встретимся, вот в таких же снах. Я прилечу взглянуть на братика, который у тебя скоро появится. Да, чуть не забыл! Тебе, сестрёночка, продолжать книгу, которую я начал писать.
- Но где же я найду начало? В твоей бывшей комнате?
- Нет! Всё, что нужно будет поведать людям, к тебе придёт само, через твою светлую головушку, которую я ни разу не целовал, но знал, что есть где-то такая сестрёнка у меня.
- У тебя есть ещё сёстры - это Вера, моя старшая сестра...
- Гера - нет! Не признаю сестрой ту, что родилась от рыжего Люцифера. Откуда я это всё знаю? Так за эти четыре дня, в полузабытьи, мне многое рассказали существа, которые заберут меня. Они весьма недолюбливают Люцифера, потому всегда спасали тебя от его когтей. Ты, моя дорогая сестрёнка, этого не знала?
- Немного догадывалась. Я всегда чувствовала их поддержку, когда мама и Гера старались давить на меня, верно по воле того рыжего. Но у тебя есть ещё сестрёнки - это Атаманши, которых я вырастила.
- Пожалуй, что твои Атаманши мне сестры, но они иные, чем ты. А ты чувствуешь, что они уже предают тебя понемногу? Я их видел – это врождённые предательницы. Прости, что так говорю.
- Очень жалко, если так. Но, до свидания. Я вижу, что тебе трудно говорить... Прилетай посмотреть на нашего с тобой братика. Его-то я постараюсь вырастить лучше, чем Атаманш - мне мешать не будут.
- Прилечу.  Не грусти.  Запомни меня живым!..
Калерия проснулась, и села в кровати - в окно светила луна. Потянулась к тумбочке за часами, и увидела, что они показывают четыре часа утра. Так вот когда умер её незнакомый брат!  Умер, чтоб потом, может быть, через сутки его возродили. Как это космияне делают? Останавливают дыхание, сердце, чтобы вновь всё это запустить спустя какое-то время? Спохватилась, пожалев, что не спросила, как братишку зовут. Но это она сможет узнать у комендантши или друзей, которые, наверняка, были у него, хотя великан считался затворником. И почему он оставил своих детей, её племянников? Всё это надо выяснить. Но когда? Не ждать же почти два года, когда у Рели родится их брат! Однако придётся, потому что Реля твёрдо знала, что не сможет толковать об этом с, убитой горем, матерью великана, даже если бы она могла пойти в больницу, когда та будет забирать тело, мнимо погибшего. После такой беседы ей не спалось до самого рассвета, но утром уже спокойно сказала Жене:
- Он, всё-таки, умер тот парень сегодня ночью. Мать повезёт его хоронить на родину.
- Откуда ты знаешь? Во сне приснился? Попрощался с тобой?
- Да, и приказал, чтобы я не грустила.
- То-то ты не плачешь. Все слёзы выплакала прежде?
- Наверное.
- Но мне не верится. Ведь говорили, что он выживет, и вдруг...
Однако, когда они шли на работу, заплаканная комендантша вешала на доске объявлений лист бумаги, где была наклеена фотография великана и написана его небольшая биография - тогда-то родился, служил в Морфлоте на Дальнем Востоке, приехал в Симферополь, трудился ударно, в какой день его ранили, умер в ночь такого-то числа.
- Скончался наш Вячеслав, девочки, а какой был работяга!
- Откуда вы узнали? - спросила Женя.
- Так мать его позвонила прямо ночью. Просила меня насчёт машины побеспокоиться, чтобы отвезти гроб с телом на станцию. Дальше железной дорогой поедут.
- Где вы машину возьмёте? - опять Женя.
- Мне начальник Треста обещал, что даст, в случае чего. Я позвоню ему, как только он на работу придёт. Машина будет, не волнуйтесь. А ты чего, Релечка, уставилась на мою писанину? Что ты там прочла?
- Всё, что хотела узнать! Что он родился в двадцать девятом году, в феврале месяце, зовут Владиславом, и он прославил бы своё имя, если б не случилась беда.
- Странная ты девушка! Зачем тебе это? Или я, по-старушечьи, не пойму тебя. Можешь не говорить, я вижу, что вы спешите на работу.
- Да, побежали, Женя.
Но от подруги не так-то легко было отделаться:
- Как ты узнала, что этот Вячеслав умер? Зачем тебе было знать,  в каком году он родился? Человек умер и к чему все эти подробности?
- Помолчи, Женя! Пожалуйста, помолчи! Я не знаю, скажу ли я тебе всё, что узнала сегодняшней ночью, но это очень дорогой человек для меня умер. Поверь просто на слово, и не пытай меня сейчас.
- Пожалуйста! - Подруга замолчала и всю дорогу не проронила даже словечка, чему Реля была просто рада.
Она вычисляла, когда сделала аборт или выкидыш её мать – это случилось, вероятно, в двадцать восьмом году, когда матери было восемнадцать лет (по паспорту), как самой Реле сейчас (и, наверное, двадцать один или два в действительности). Могла бы родить, ведь и Реле рожать в двадцать с небольшим, но мать пренебрегла самым хорошим временем для родов.
И какая-то умная женщина, со звонким голосом, живо подобрала великана, и всё же дала ему жизнь - выносив, как и положено, девять месяцев и родив в другом году. Кто Вячеслав по знаку Зодиака? Реля, возя тяжёлые тачки, всё никак не могла сосчитать в обратном порядке от года пятьдесят девятого, которым завешался цикл.
Но в обеденный час нарисовала на песке знаки Зодиака, следовавшие друг за другом, и вычислила. Вячеслав родился в год Змеи, но если б его родила мать Рели, был бы по знаку Зодиака Драконом. Вот почему он так потянулся душой лишь к Реле - у брата и сестры одинаковый характер. Они оба горды, непоняты своим окружением, оба любят одиночество и размышления о людях, о жизни. Всё это, по-видимому, и делает из людей поэтов, писателей, художников, и, возможно, артистов. Правда последние, как догадывалась Реля, никогда не бывают в одиночестве, всё больше в толпе, обожают поклонников, как рассказывала Веруся, по письмам Атаманш. Дочь рыжего говорила о том, чем сама бредила.
- «Что это Гера вспомнилась, которая и мне, и, видимо, Вячеславу много пакостей в жизни сделала. Из-за неё, своей разлюбезной, рыжей дочери Дьявола, мать вытолкала из своего тела двух сыновей, за что её жизнь и накажет, или наказала уже, скорее наказала длинной одинокой старостью. В старости, когда она уже не будет нужна ни одному мужчине, она обязательно вспомнит о тех детях, кого надменная женщина не желала выпустить на свет Божий. Но мама узнает о том, что они всё же являлись и появятся у других женщин, которые добрее неё. Жаль, что я не увижу, матери Вячеслава - это, как мне кажется - чудесная женщина. Но хватит о других - лучше подумать ещё о братишке».
Вячеслав по месяцу рождения будто Водолей, тоже знак привлекательный. Калерия вечером возьмёт свою драгоценную тетрадочку, и прочтёт там всё про другие черты его характера  -  ведь они же встретятся ещё не раз во снах - так она найдёт всегда темы для их разговоров.
     Все эти Релины размышления Женя пережидала молча, только издали, поглядывая на подругу. С довольно сильным характером Тигра, хотя Женя и пыталась его скрыть, ей явно хотелось прервать Релино молчание, но она не смела напасть на более могущественного Дракона, который, как поняла теперь свой характер Реля, находил успокоение в уединении. Даже в малом коллективе женщин, или в толпе народа - это не имело значения - только бы её не трогали, когда она предаётся раздумьям.
     Возвращаясь домой, она поговорила с Женей, но на темы далёкие от того, над чем она размышляла днём. Подруга, как ей казалось, выяснила для себя некоторые мучившие её вопросы. И после ужина, который они приготовили вдвоём и съели, Женя умчалась на свидание с парнишкой, с которым Реля не советовала бы подруге встречаться. Он, кажется, был моложе Жени, но пусть девушка набивает себе шишки, и учится на тех ошибках, которых могло и не быть, если бы милашка-Тигр была мудрее.
Оставшись одна - старые девы тоже куда-то умчались - Реля взяла вожделенную тетрадь, нашла знак Водолея, и погрузилась в занятное чтение. Она читала и представляла старшего братца, с которым судьба едва столкнув, тут же и развела: - «Почти как с Павлом - но с любимым нам дали немного очно узнать друг друга. И опять же обоих: брата и Павлушу взяли к себе мои друзья, которых я знаю лишь по разговорам других людей. Если честно, то я стала бы завидовать Вячеславу и Павлу, если бы мне не рожать ещё одного моего братца, который будет, наверное, умнее и лучше теперешних людей, потому что появится на свет, когда человек полетит в Космос. Правда полетят, как мне кажется туда не на таких уникальных аппаратах, как у космиян, но и эти аппараты подвинут немного науку вперёд. Делая такие Ракеты, человечество потратит много денег, на которые можно было бы накормить голодных, которых достаточно на Земном шарике, но на Земле не считают простых людей достойными хорошей жизни. Сколько их погибло от холеры или чумы, от жестоких войн в прошлом человечества - в том числе и я погибала в молодом возрасте. Сколько погибло в последнюю, не менее кровавую, чем в средневековьях, войну. Сколько уничтожает злоба и сейчас ежечасно, ежеминутно детей Земли? - Вздохнула Реля, вспомнив Вячеслава и Павла. - А я, дурища, собираюсь рожать, да ещё брата, в эту злобу? Но, может быть, мой сын-брат принесёт лучшую жизнь нашей измученной войнами и голодом Земле? Поживём – увидим».


                Г л а в а   16.

     После смерти внезапно найденного брата, Калерия активно включилась в подготовку праздничных концертов - ей казалось, что Вячеславу это было бы приятно - которые следовали этой весной в их общежитиях один за другим. Вначале они быстро подготовили концерт в честь мужского праздника - Красной Армии и Флота - где Реля читала стихи, но поскольку в них говорилось в основном о любви - воспринимали её с восторгом. Молодые и среднего возраста строители, жившие в мужском и женском общежитиях, с упоением слушали о чужой судьбе:
     - Один мой друг женился в тридцать лет, на девушке 18-тилетней. Пошли осуды, пересуды, сплетни: - «И что он в ней нашёл? И ничего в ней нет!»…  На взгляд худой, решительный и строгий, она, и впрямь была нехороша; какой-то длиннорукий, длинноногий утёнок гадкий, робкая душа. - Читала с  импровизированной сцены Реля, видя, что стихи затрагивают многих, ведь она и сама наслаждалась ими: - Что он, мой друг, в ней для себя открыл? За что её, среди других, заметил? Никто не знал, но он её любил! Нет таинства таинственней на свете. За что? Про что?! Поди, определи!.. Людской удел в любви неодинаков. Здесь что-то от цветения Земли, от созреванья злаков...
     Эти стихи не могли не волновать её. После трагедии, которая произошла с ней прошлой осенью, после внезапной смерти едва найденного брата Калерия чувствовала себя «гадким утёнком» - хромой девушкой с которой никто не захочет потанцевать. Вот умерший брат, наверное, потанцевал бы, но тонкость людского существования в этом мире не дала им узнать друг друга, до его смерти: - «Какая нелепость! Как жаль!» После концерта она сразу вернулась в своё общежитие, взяла книгу, которую ей так своеобразно подарил Павел, и вчитывалась в истории жизней других людей, живших гораздо раньше неё, будто надеялась в чужих судьбах отыскать свою. Реле казалось порой, что она жила в эпоху Пушкина долго, - гораздо дольше, чем в тех жизнях, о которых она узнала ещё девчонкой ранее, в восемь лет, живала до старости, не умирала рано, как в тех, которые она не без помощи своего доброго деда просмотрела в снах, однако как? Вот бы Павел явился во сне, если уж он дважды объявлялся, вопреки воле своих спасителей, как Реля догадывалась, и объяснил всё ей, как это он умел делать. Но учитель снизошёл в её сон лишь после того, как она сама, невольно, посетила его во сне, в Лондоне, чтобы сказать, мягко, но настойчиво:
- Не так часто, любимая, не так часто я буду прилетать к тебе. Сама понимаешь, что не могу мешать тебе любить, да не один раз. Жизнь твоя будет не такая короткая, как в прошлых твоих  воплощениях, когда ты не успевала полюбить, испытать счастье, погибала рано.
- Ну, ладно. Ты мне не хочешь мешать - я понимаю это. Но скажи, как моя жизнь переплелась с Пушкиным? Потому что я обожаю его, как поэта, но порой не люблю как человека? Будто чувствую, что он какой-либо из моих прабабок сделал какую-то гадость. - Калерия говорила то, что должна была сказать живому Павлу. Но не решилась тринадцатилетней, а вот в восемнадцать лет, провоцировала Павла, во снах. Пушкина она по-прежнему любила, но порой не понимала его, читая о проказах деда не только когда он не был женат, но и уже обременённого семьёй.
Павел отвечал ей так, как, возможно, не ответил бы ей живым, когда не знал о её родстве с  великим поэтом, но Реля не удивлялась. В сновидениях, она тоже бывала путанной, задавала вопросы, которые не задала бы, бодрствуя. А теперь выведывала, знает ли Павел?  И он поражал её ясновидением через Космос.
- Не лукавь про бабушку свою. Ты знала о том, что Пушкин жил с ней, когда мы с тобой дружили. А, в общем, правильно чувствуешь. Ведь великий поэт был и великим повесой, как ты однажды его определила - и вот с этим твоя кристальная душа не может смириться. Действительно, он, однажды-таки «осчастливил», а затем оставил с ребёнком выживать среди цыган твою прабабушку. Чем очень обидел весь свой цыганский род. Зато лишь его цыганской правнучке доверена была миссия выручать прадеда из Ада. Такая ты светлая, Колокольчик! Но мне пора уходить, больше ничего у меня не спрашивай. И увидимся мы теперь не скоро с тобой, потому что мои спасители вновь отправляют меня в Англию. Мне в той стране хорошо, как ни удивительно. В ней я изучал разговорный английский, жалел лишь, что тебя нет со мной, но это невозможно, сама о том знаешь. А затем меня отправят в солнечную Элладу, чтобы я изучил и её язык так же хорошо, чтобы говорить на нём. Помнишь страну Элладу?
- Мы много говорили об этой стране, когда ты жил на Земле. Альбион - старинное название Англии, а Эллада - Греция. Неужели ты увидишь и походишь ногами по тем местам? Как же я тебе завидую! Почему космияне не забрали вместе с тобой меня на свою «тарелку»? – Калерия, во сне, заплакала.
- Разве тебе не ясно? Чтобы ты пожила, наконец, на Земле и родила своё золотоволосое сокровище, своего братца, как я узнал недавно от другого твоего, уже большого брата. Я тебе, дорогая, кроме него, не советую других детей иметь, хотя тебя и будут соблазнять на это, но с твоим видением несправедливости на Земле, достаточно иметь одного сына. Подари лучше свою любовь одному удивительному человечку, и он ответит тебе не меньшей любовью. Сколько ты ему отдашь - столько от него и получишь. Так тебе, кажется, и дед твой говорил.
- Я знаю, что много детей, это плохо, помню по себе. Обязательно кто-нибудь будет обласкан родителями, а кто-то унижен. Не мной, разумеется, ведь я прочувствовала, что так делать нельзя, так отцом.
- Да, родная моя, и поскольку унижена была моя принцесса из Индии, ты не должна допустить этого же в судьбе своих детей.
- Значит, у меня детей может быть несколько, но лучше остановиться на первом, солнечном моём мальчишке?
- Да, радость моя! Но мне трудно говорить о детях с тобой, поскольку эти дети будут не от меня, хотя возможно в дальнейшем я их полюблю. Особенно, если у тебя будет один ребёнок - ведь я тоже вырос один, и никто не говорил, что я моральный урод, какой была и есть твоя старшая сестра. Но не будем говорить о детях - это больной вопрос для меня - иначе я сбегу от тебя к своим «тарелочникам», как и сбежал из твоего сна в Севастополе, когда мы заговорили о твоём будущем муже, и где ты будешь жить, выйдя замуж.
- Прости меня, Павел, я не думала, что это так тяжело для тебя.
- Это доказывает, что я ещё живой, - усмехнулся Релин собеседник, и продолжил прерванный разговор. - Мне было сложно наблюдать за твоей новой любовью, которая случилась сразу, после моей мнимой смерти, но я послал к тебе Аркашу, чтобы он отвлёк тебя от моего ухода из этого мира, в котором ты осталась без меня и должна ещё любить.
- Так Аркашка и подтолкнул меня на любовь к Славе, которую я приняла за первую, так как он полностью удалил у меня помять о тебе.
- Вот это он правильно сделал - ты прожила три года спокойно, и сумела окончить школу, так как я хотел.  Ты училась с блеском – тебе знания шли как бы из Космоса   Я восхищался тобой. 
- Небольшая польза, что я хорошо училась, и даже школу закончила, - возразила Калерия. - Как видишь, в институте продолжать учиться не могу, несмотря на всё моё желание.
- От того, что ты училась хорошо и прекрасно развивалась без меня польза большая - ты интересный человек. А то, что в ВУЗ пока поступить не можешь, грустить не надо. Может быть, твоё главное предназначение на Земле - вырастить прекрасного человека, как и ты сама.
- Ты знаешь, что я его растить буду одна?
- Разумеется, знаю - я всю твою судьбу рассмотрел подробно.
- Почему же тогда говоришь мне, что у меня может быть много детей? Я во сне чётко видела одного.
- Судьба - довольно капризная женщина - она даст тебе несколько возможностей, чтобы ты могла выбрать, и что ты предпочтёшь? Большую, шумную, драчливую семью, какой была твоя семья, или?..
- Нет, нет, я никогда не захочу такой семьи, в какой выросла.
- Значит, остановишься на одном ребёнке, и воспитаешь его совершенно другим образом, вложишь в него всю свою прекрасную душу, и его душа будет точно такой, как у тебя. Видишь, волнуюсь, когда  говорю о твоём будущем, сбиваюсь с мысли.
- Благодарю, что ты наставляешь меня, мне пока говорить об этом не с кем, разве что с Женей? Но можно ли ей всё рассказывать?
- То, о чём ты уже проговорилась, того не вернёшь - это о наших космических благодетелях. Но она не болтливая девушка и очень к тебе привязана - так что с её стороны тебе ждать измены не стоит. Потому ты можешь с ней говорить обо всех своих предстоящих делах, даже о будущем муже.
- Уже почти всё и сказано. А кто спас меня от Георгия? Ты?
- Да что ты? Бога ради! Он сам себя наказал. Как сам себя наказал когда-то твой отец, за то, что мало обращал внимания на тебя. И муж твой будущий, тоже по глупости, сам себя накажет, когда  расстанется с тобой. Но мне говорить о человеке, которого ты полюбишь и родишь от него ребёнка - больно. Я сам мечтал стать отменным отцом твоих детей - вот у нас было бы их много, и всех бы мы любили, и никто не вырос бы ущемлённым в самом нежном возрасте, как ты.
- Значит, я полюблю будущего отца моего ребёнка? - удивилась Реля. - А я думала, что нет, если знаю, как он поступит в дальнейшем.
- Полюбишь, но мне об этом трудно говорить и трудно будет смотреть на вашу любовь, потому я и попросил послать меня в Альбион или к Эллинам, хоть какое-то разнообразие.
- Наши благодетели могут тебя забросить и в средние века?
- Откуда знаешь, что космияне могут прорываться сквозь века?
- Мне кажется, что я уже летала с ними, и они со мной это проделывали, потому что, как ты знаешь, они мне в Маяке и в Качкаровке, и даже в Чернянке подкидывали книги - через библиотеки, конечно - вчитываясь в которые, я узнавала места, а в некоторых книгах даже себя.
- Браво, девочка моя! Я подозревал, что мимо твоего внимания не пройдёт то, как они тебя опекают, как стараются не дать забыть прошлое. И я, когда ещё жил на Земле, удивлялся твоей прозорливости, уж очень ты много знала, для своих лет. Ну ладно, малыш, я бы, разумеется, никогда не расставался с тобой, но времени на свидание наше отпущено мне мало. Я и то уже просрочил его - будут выговаривать. Сегодня они срочно отправляют меня в края, которые их интересуют, и мне хочется там побывать, чтобы не видеть, как ты будешь любить абсолютно неподходящего тебе мужчину, но когда тебе будет тяжко, я оставлю и Альбион, и Элладу, чтобы хоть как-то успокоить тебя.
- Подожди! Ответь ещё на один вопрос, терзающий меня. Разве невозможно, чтобы мой солнечный мальчишка был от тебя?
- Вот именно, что невозможно. Поэтому меня и забрали космияне к себе. У нас с тобой не могло быть детей - вот в чём наша беда.
- Но когда родится мой ребёнок, и я разойдусь с мужем, ты можешь вернуться и утереть мои слёзы. А А может, нам позволят быть рядом?
- Это было бы прекрасно. Но сама знаешь, что так быть не может. Ведь тебе дают возможность создать и большую семью.
- Но если я сразу не захочу большой семьи, почему ты не сможешь быть хотя бы приёмным отцом моему единственному ребёнку?
- Радость моя! Это было и моё желание тоже, как только я побывал, по заданиям космиян, в разных уголках нашей планеты. Но у них строгие правила: первые пятьдесят лет мы, спасённые ими от смерти, живём под их бдительным наблюдением, и лишь потом они нас отпускают жить туда, куда человека тянет сердце. Так было с твоим дедом Пушкиным, с Лермонтовым, с Мцыри, с другими убитыми людьми, поднятыми, после трагедий на их аппараты - ты правильно всё угадала, когда писала своё первое сочинение.               
     - Они, что же? Делают вас бессмертными?
     - Не совсем так. Зачем мне бессмертие без тебя? Я хочу пожить с тобой несколько лет на нашей Земле, чтобы потом умереть вместе.
     - Но ты же останешься молодым, когда я стану уже старухой?
     - Вот этот вопрос я утрясу с моими хозяевами, а пока прощай, моя радость - потому что нет у меня, побывавшего в разных странах и видевшего множество красавиц, другой желанной кроме тебя. Не плачь, не плачь, пусть твоё лицо сияет только улыбкой.  И приноси радость людям, как ты это делала до сих пор. Чем больше ты будешь собой украшать Землю, тем ласковее она к тебе будет.
     После этого сна Реля целый месяц ходила, как хмельная. Когда-нибудь в очень далёком будущем, космияне отпустят к ней Павла. И это будет период по предсказаниям Нострадамуса, раскрытых границ, и можно поехать с любимым человеком, куда им захочется. Вот тогда они посетят и Англию, и Грецию и другие страны – смогут путешествовать в тех местах, где они в древности встречались с Павлом, и между ними бывала любовь, которая вновь свела их в двадцатом веке, и окончилась странно, но закончилась ли?


                Г л а в а   17.

     Делать радость людям? Пожалуйста! Реля всегда готова. И потому, когда её позвали участвовать в другом концерте, который девушки и парни готовили к Восьмому Марта, принёсшему окончательно тепло в Крым, она не раздумывая, согласилась. К Женскому дню поставили спектакль, где Калерия играла не главную роль, но тоже декламировала стихи, и все ей очень хлопали. Евгения была главной героиней, и по ходу пьесы, ей пришлось петь и танцевать - этот спектакль, наполненный песнями и танцами, произвёл на публику такое впечатление, что после спектакля, всем захотелось танцевать, и зрители стали спешно сдвигать стулья к стенам, чтобы продолжить этот праздник. Евгения попыталась задержать Калерию в клубе, заставить её поразмяться:
     - Подожди, не уходи. Смотри, вон тот высокий красавец, из вновь приехавших к нам на строительство, из Краснодарского края, глазищ с тебя не спускал весь вечер. Он-то тебя обязательно пригласит танцевать, - предположила подруга, и Калерия почему-то поверила ей.
     - Какой из троих? Ведь в том углу стоят трое красавцев.
     - И все они двоюродные братья. Одного зовут... вот забыла – но он брюнет, надменный такой, и в него уже влюбилась глупышка Люсинда из сороковой комнаты, просто сознание теряет, до чего ей неймётся с ним  встречаться. Она готова даже отдаться ему, если он пожелает.
     - Уж не он ли с меня «глаз не спускал», как ты говоришь?
     - Ну, нет. Этот самовлюблённый гусак тебе, моя дорогая, не подходит, пусть глупая Люська испытает с ним «счастье». А с тебя глаз не сводит парень, такой же высокий, как чернявый, но по масти - белый, и скромный, как мне кажется. Вон, гляди, как он быстро отвёл глаза, едва заметив, что на него смотрят.
- Да, но он не менее надменно осматривает девушек, чем чернявый. И чем-то похож на моего деда Петра, по описанию мамы. Глазищи, как омуты - привораживают девчонок - смотри, как наши красавицы туда со всего зала подтягиваются. Мне этот магнетизм уже знаком и по Павлу, и по Славе.
- Про Павла ты мне мало рассказывала, А уж если вспомнила Славу, то не забывай, как Слава через весь зал шёл, чтобы пригласить тебя. И этот парень идёт определённо в нашу сторону. Только кого он приглядел? Не меня ли? – Женя шутливо подтянулась, прихорашиваясь.
- Я была бы рада, если тебя, потому что не он мне приснился, в вещем сне.
- Ой, Релик, уступи его мне, потому что я обожаю таких  - высоких и стройных. Ты возразишь, что у меня есть парень, но может это моя судьба?
- И что ты так волнуешься? А вдруг он мимо пройдёт?
- Нет, он идёт к нам. Но если пригласит меня, то, прости, я потанцую с ним, пока нет моего Филиппа, а может и заменю его им.
- Да Бога ради!.. - Реля замолчала, потому что беловолосый юноша был уже рядом, и протянул руку в её сторону:
- Я приглашаю девушку, так красиво читавшую стихи, на танец.
- Не знаю, смогу ли я с вами потанцевать - у меня болит нога.
При этих словах Женя больно ущипнула подругу:
- Ты что? Сбрендила? Такому парню отказывать! – выпалила шёпотом.
- А мы с вами потихонечку будем танцевать и немного поговорим.
- Хорошо, - Реля протянула руку, и они вошли в круг. Парень, как и обещал, вёл её осторожно среди танцующих.
- Ну, как ваша нога? Мы её не очень беспокоим? А то вполне можем и на стульях посидеть, посмотреть, как другие танцуют.
- И вам, такому прекрасному танцору, будет интересно сидеть? Да вас тут же девушки от меня уведут, объявив дамский вальс, что здесь проделывают довольно часто, чтобы расшевелить робких парней.
- Да, я это уже заметил на тех танцах, когда не было вас. Моего братца так и заставили танцевать - он, до Симферополя, ногой не мог двинуть в нужную сторону.
- Это, какого братца? Чернявого, который тоже прекрасно танцует?
- Нет, у нас с ним есть ещё третий брат. Вон тот, среднего роста, застенчивый юноша, немного рыжеватый.
- Какие же вы, братья, все разные, - Калерия улыбнулась.
- Да, и фамилии у нас разные. Мне мой отец оставил родовую - Заболотный. А эти мои братцы от сестёр моего отца - потому носят чуждые мне фамилии - один из них Панченко, а второй Георгадзе.
- Почему же они носят чуждые фамилии? - удивилась девушка. - Если это фамилии их отцов, то для них они также родовые. Ваша фамилия Заболотный скорее ведёт свои корни от поляков или белорусов, Георгадзе грузинская или армянская фамилия, ну а Панченко - украинская.
- Какая же вы умная! Мне мой рыжий братец говорил, что вы самая прекрасная девушка из всех, живущих здесь, но он не знает иные ваши качества, которые меня приводят в телячий восторг.
- Рыжий - это Панченко, как я догадываюсь. Как его звать? - перебила парня смущённо Реля, пытаясь увести разговор в сторону.
- Толик, и он очень хочет с вами познакомиться.
- Догадываюсь. Значит вы, по его просьбе, пригласили меня на танец, - возмутилась Калерия, которой был неприятен такой способ знакомства. - Он разве граф? Или князь? Предпочитает, чтоб его Величество представляли?  А проще он не может?
- Говорю же я, что он очень робкий. И кстати, он меня попросил, чтоб я пригласил тебя, - вдруг перешёл юноша на «ты», и легонько прижал Релю в танце, - потому что я прилично танцую, а он боялся ножки тебе отдавить. Так что, прости его и пойми. Но поскольку я тебя уже пригласил, и мне с тобой интересно разговаривать, то прошу ещё пару-тройку танцев, а там, глядишь, влюблюсь и не отдам тебя братцу.
- А если я не захочу ни с тобой, ни с братцем встречаться?
- Встречаться, то есть дружить? Но почему ты не хочешь иметь у себя в обслуге будущих воинов? Ну что тебе стоит сходить с одним из нас в кино или театр? Говорят, что в Симферополе хорошие пьесы ставят. Да и не только местные, но и привозят чудные спектакли из Москвы и Ленинграда в летний сезон. Даже из Одессы, как я знаю. Вот мы три братца и приехали в большой город, перед службой в армии, чтобы в театры походить, себя показать, самим посмотреть. Но армянин наш не очень рвётся к просвещению, так мы с Толиком решили его не трогать.
- Ой, театрами вы меня смутили. Пожалуй, я буду дружить с обоими братьями, но с условием, чтобы ни один не влюблялся в меня.
- Это ещё почему? Ты же красивая дивчина! Ну, нога у тебя болит, так её и вылечить можно, как мне кажется.
- Наверное, можно, но время ещё не пришло. Что-то врачи от меня отпихиваются, говорят, что подождать ещё требуется.
- Подождать, так подождать - ты не рвись в их эскулапьи ручищи - они уже сделали так, что армянин наш к армии не пригоден - испортили они ему биографию одной операцией.
- Я не вижу, что ваш брат страдает. Воля для него лучше.
- Угадала. Он тоже так думает. А вот мы с Толиком ждём призыва. И мне три года служить, а брат хочет проситься в Морфлот, где служба и вовсе четыре года. Представляешь, что это такое на целых четыре года лишиться гражданки?
- Поэтому я вам и не советую влюбляться до армии. Уйдёте свободными, сердца ни по кому не будут болеть.  А в Севастополе, я видела, как  матросы встречаются с местными девушками, забыв, видимо своих, тех, которых влюбили в себя до призыва, чем много горя доставят девичьим сердцам.
- Это ты правильно подметила, но сердцу не прикажешь. Толик вот влюбился в тебя, и сейчас представляю, как оно у него стонет, глядя на наши с тобой танцы. Пойдём, красавица, я тебя с ним познакомлю.
- Бога ради! Только не сейчас. У меня нога так устала, что даже стоять не могу. Скажи ему, что я согласна познакомиться, но не сегодня. Пусть он купит билеты в театр, и я с ним хоть завтра пойду.
- Замётано. У нас уже есть билеты на спектакль украинского театра, вот не помню, как называется. Пойдёшь с нами в воскресенье?
- Пойду. А что, нас будет трое?
- Да нет, билетов-то у нас четыре - так что я приглашу ещё одну девушку, которой я, как  кажется, очень понравился. Ты не против?
- О, Господи! Да как же я могу в таком деле командовать? Конечно, вы можете пригласить любую приглянувшуюся вам дивчину.
- Не мне «приглянувшуюся», а я ей приглянулся.
- А разве это у вас не взаимно?
- Хотелось бы, но мне больше нравишься ты.
- Так зачем же вы хотите познакомить меня со своим братом? Я не очень уважаю застенчивых людей. Иногда мне кажется, что за застенчивостью скрывают плохие намерения.
- Да что ты! Брат мой совсем не такой. Ручаюсь за него! Он и за руку тебя не возьмёт, если ты не пожелаешь. Вот я - другое дело... Я и сейчас бы набросился на тебя, если бы мы были одни, как волк оголодавший, потому что у меня давно не было женщины.
Калерия вздрогнула, и с испугом посмотрела на парня - как подошёл красиво, как  хорошо  танцует, (будто где специально обучался), говорил хорошие слова, и вдруг выдал нечто позорное для девушек, которые с ним раньше общались и, видимо, позволяли парню многое.
- Ну, чего ты испугалась? Или ты ещё никогда не была наедине с мужчиной? Не знаешь иных ласк, кроме невинных объятий и поцелуев, которые ничем не заканчиваются, кроме как прощанием и ожиданием?
- Не знаю, зачем ты об этом говоришь, но если братишки все такие я не пойду с вами в театр. Не хочу, после театра, подвергнуться нападкам со стороны твоего рыжего братца или с твоей.
- Ручаюсь тебе, что он не такой. Он ещё девственник, как и ты - у него не было женщин, в этом я тебе могу поклясться своей головой, - горячо заявил блондин.
Реля с удивлением на него посмотрела. Откуда этот парень взял, что она девушка ещё?! На лбу, что ли, у неё написано? Но её высокий лоб сегодня Женя, причёсывая подругу, перед концертом, почему-то прикрыла небольшой чёлкой «из завиточков», как сказала эта любительница причёсывать и укладывать кудри Калерии:
- Тебе не надо и в парикмахерскую ходить, и на бигуди завивать, а после всю ночь мучиться, спя с ними. Но меня удивляет - вот у моей мамки поседели волосы и сразу выпрямились, а у тебя вот прядочки седые на висках и всё равно крутятся.
- Выстриги их, Женя, - попросила Калерия подругу. - Я их удаляю без жалости, даже иногда выдёргиваю.
- Ты что, глупая! Этого делать нельзя, а то у тебя, на височках появятся залысины.  Как у мужиков - это будет жутко, как у моей учительницы химии, но она старая, да говорили, что в тюрьме была, вроде, при Сталине - там, тяжко работая, и волосы потеряла.
- Ну не выдёргивай, но спрячь их как-нибудь в моей шевелюре.
- И этого делать не надо - эти прядочки светлые тебя украшают. Я не советую тебе, Релечка, прятать их. Наоборот, выставляй и гордись, они идут твоему смуглому лицу, вроде как осветляют его и делают таким милым и значительным, даже интеллигентным. Вот выговорила.
- Если интеллигентным, тогда оставь их, но ведь не всякий человек так поймёт - парни могут принять за молодящуюся старуху…
И вот, этот высокий, красивый юноша не только не прибавил Реле годков, глядя на фонарики на её висках, но ещё и понял, что она девственница. А она приняла его за надменного, тупого Ловеласа.
- О чём задумалась, красавица? Я тебе сказал о своём брате, что он такой же, ещё невинный, как и ты. Почему не отвечаешь?
- «Свежо предание, а верится с трудом», - так сказал великий поэт Грибоедов, и я так думаю. Живя с наглыми братьями в одной комнате, он, полагаю, много перенял от вас? Если не перенял, то уж наслушался всякой дряни. – Калерия сказала это резко, чтоб остановить парня. Но он, как показалось ей, не думал обижаться. Однако немного подумал, и стал говорить мягче: 
- Вот ты чего боишься. А если я скажу, что Толик живёт с другими ребятами, такими же робкими, как он сам? Тогда пойдёшь с нами, в воскресенье, театр? Ручаюсь, что он будет вести себя прилично.
- Уж не знаю, как вам верить? Ты, парень, так меня напугал, что я теперь буду всего бояться, хотя до сих пор была довольно смелая. – « И чувствую, что брат такой же «развитой» как ты», - подумала.
- Я слышал, что ты дала отпор одному бандиту, да как пугают, такому зверюге, по которому тюрьма давно плачет.
- Уже не плачет, этот мужик уже там.
- Так неужели, отбившись от бандита, ты побоишься дружить с моим братом, будущим воином? Осчастливь его до армии - он будет вспоминать о тебе потом всю жизнь. Я знаю, что ты не выйдешь за него замуж. Такие цельные натуры,  как ты ждут царевичей. Но чем мы не царевичи из Краснодарского края! – При сих словах, парень подтянулся и даже не существующие усы «подкрутил».
Калерия улыбнулась, подумав: - «Ох, царевичи из Краснодарского края. Много девчонок погубите!» 
- Ошибаешься. Я вовсе не царевича жду, а возможно такого, который отравит всю мою дальнейшую жизнь, но это будет не твой брат.
- И почему же?.. Рыжих парней за людей не считаешь?
- Да нет, среди моих знакомых были рыжие и довольно приятные люди, за исключением того, про которого тебе рассказывали.
- Ну! А я уж испугался, что ты теперь рыжих презираешь. Ну ладно. Как у вас будет с братом, так и будет - только потом не жалуйся, что такого парня упустила.
- Может, и пожалею, - Реля загрустила: - «Сколько уже их хороших, и не очень хороших упущено. Жду, действительно, царевича, который не принесёт мне счастья. Ой, что это я?! А ребёнок мой золотой, разве не счастье на всю жизнь? Где ты мой дорогой сынишка-братишка?»
- Ну, так пойдём знакомиться с Толиком, а то я вижу, что он недоумённо посматривает в мою сторону - наверное, думает, что я «закадрил», как говорят многие, девушку, в которую он безумно влюбился.
- «Безумно»? Боже мой! Ты опять меня пугаешь. Скажи ему, что нельзя терять голову, ещё не зная человека, тем более такую девушку как я, которая даже от бандитов может отбиться.
- Скажу, скажу, не бойся, - говорил парень, проводя Релю сквозь толпу народа. - Ну вот, он и заулыбался нам навстречу. Познакомься, братец, с чудесной и, как мне кажется, очень смелой девушкой - правда я сам не знаю, как её зовут.
- Ну вот, танцевал с дивчиной полчаса, - проговорил ревниво рыжеволосый парень, - заговаривал её, красовался, как я заметил, и не узнал даже имени? Зато я знаю, как зовут мою диву - Реля. А меня Анатолий. Разрешите мне тоже немного с вами потанцевать?
- Но ваш брат сказал, что вы не умеете танцевать, - Калерия готова была рассмеяться. - Вы для чего разыграли этот спектакль?
- Брат правильно сказал: я умею, но немного. А поскольку я боялся отдавить вашу больную ногу, то послал его в разведку. Правда не думал, что он затанцуется с вами, и отсрочит наше знакомство на целых полчаса. Я тебе, Николка, этих полчаса не прощу.
- Так вас зовут Николай? - Калерия обратилась к русоволосому. - А я думала Пётр. - Она даже улыбнулась от своего предположения.
- Это ещё почему? - картинно возмутился Николай.
- Дело в том, что вы внешностью похожи на моего деда Петра, которого я не видела, но хорошо представляю по рассказам родных.
- И какой же был ваш дед Пётр? - заинтересовался Анатолий.
- Стыдно сказать - он не был любителем работать, но имел большую семью, которая часто жила впроголодь.
- Точно! Когда мой братец женится, и заведёт много детишек, они у него тоже не зажируют.
- Ну, зачем же так, Толик? - шутливо отреагировал Николай. - Я о тебе только хорошее говорю, а ты на меня кучу навоза насыпал. А что плохого, если я женюсь на богатой девушке, и мне не надо будет голову морочить о пропитании детей, даже если их будет футбольная команда?
- Сейчас, если заводите детей, - вмешалась Калерия, - то требуется не только их накормить и вырастить, но и позаботиться об их образовании. Время такое пришло, что образованным жить легче.
- Ну, умная девушка! - улыбнулся Николай. - Нет, Толик, Релю тебе не отдам. Самому нужнее такая жена будет. Меня и раньше сомнения разбирали, а после этих её слов буду бороться за неё, как тигр.
- Да я уж вижу, что так просто ты не уйдёшь от нас. Пошли, Реля, потанцуем, если ты не хочешь, чтобы два брата, которые до знакомства с тобой жили в мире и согласии, вдруг начали выяснять отношения.
- Пошли, а то вы, в самом деле, поссоритесь, а я ненавижу всякие ссоры, - поддержала Анатолия девушка, вроде шутя, но она видела, что у братьев стычка могла произойти всерьёз. - Но прошу вас, никогда не драться из-за девушек - это нехорошо, и умаляет их достоинства.
- Понял-понял и никогда не буду этого делать и говорить о том.
Они оставили нахмуренного Николая, и потихонечку продвигались в танце к выходу, Реля очень устала и попросила Анатолия увести её:
- Мне надо уходить, боюсь, нога моя может не выдержать такого напряжения. Вы проведёте меня до девичьего общежития? А то, на улице, сейчас полно дерзких и пьяных парней, которые слетаются к нашим общежитиям, на звуки музыки. - Реле не хотелось говорить об убийстве, о котором братья, наверное, слышали, а, может, и видели.
- Разумеется, я тебя не оставлю, потому что слышал, как один идиот проходу тебе не давал осенью. Да и как я могу отпустить одну девушку, в которую как увидел, так и влюбился. - Анатолий явно так же, как и она оберегал Релю от темы убийства своего земляка.
- А когда вы приехали? Что-то я вас раньше не замечала.
- Потому, что сама не ходишь на танцы. Вот другие девушки давно трёх братцев, разной масти, заметили, и проходу двум моим красавцам не давали, - говорил парень, подводя Релю к вешалке и сразу же найдя её пальто. - Вот этот бобрик бордовый - это твоё пальто? Не ошибся?
- Нет, чему я просто удивляюсь. Как вы угадали его?
- Да я сколько раз смотрел на тебя из-за угла, когда ты гуляла в нём по городу. И мечтал, что когда-то буду подавать его тебе, как сейчас это делаю. Ну, пошли, погуляем, если нога тебе позволит это.
- Странно, - удивилась Калерия, спускаясь с помощью Анатолия по ступенькам крыльца мужского общежития. - Подсматривал за мной, но познакомиться не пожелал на улице: - «Раз он на «ты» так и я буду».
- Меня мама, преподавательница литературы и русского языка учила, что на улице с красивыми девушками знакомиться не принято. Поэтому я ждал случая, чтобы меня тебе кто-то представил.
- Ты из рода дворян или бояр, что так церемонишься? А если бы не расстарался сегодня твой кузен, мы бы и вообще никогда не познакомились? Ну, хорошо, ты робкий, а если девушка сама к тебе подойдёт, и предложит дружить, вот как вы сегодня с Николаем мне предложили? Ты откажешься от такой девушки? Неужели никто тебя не заметил здесь?
- И ко мне одна тоже липла, но мне она не приглянулась.
- Это кто же? Я её знаю?
- Она живёт в вашем общежитии, в угловой комнате на третьем или четвёртом этаже. Не знаю точно, потому что она то из одного окна выглядывает, то выше заберётся, только что с крыши мне рукой не махала, - с досадой сказал парень. - Длинная такая, худющая как жердь, а зовут её, кажется, Галей. Ну, очень прилипчивая девушка, не как другие, которых тут «отшельницами» называют.
- Хоть меня и считают отшельницей, но кажется, я её знаю в лицо. Галя на третьем этаже живёт, вот её окно, - Калерия показала рукой.
- Да, как ни иду с работы, или ещё откуда, она всегда из него высовывается, и ведёт себя так, будто я с ней в очень близком родстве.
- Так-так-так, а вы, значит, пренебрегаете любовью девушки? - насмешливо прокомментировала Калерия, хотя ей было неприятно слышать о жительницах их общежития такие нелестные характеристики.
- Ну, как пренебрегаю? Ты же тоже пренебрегла человеком, который тебе не нравился! Так и мне эта Галка-палка уже надоела своим преследованием. Куда ни пойду, она всюду, будто следит за мной.
- Значит, вам можно следить за девушками? - уже мягче отозвалась Калерия. - А за вами нельзя? Да? Это уже неравенство.
- Ну, когда парень влюбляется в девушку, и ходит за ней по пятам - это вроде как природой нам предназначено - другое дело, если девица вдруг начинает преследовать парня... Прости за грубость, но к тебе это не относится. Ты же, надеюсь, ведёшь себя скромно?
- Возьму себе на заметку, - улыбнулась Калерия, - хотя я никогда, даже при самой большой влюблённости, не бегала за парнями.
- Тебе и не надо бегать - за тобой ребята сами гоняются.
- Откуда знаешь?
- Предчувствую. Если уж я влюбился в тебя хромоногую, то представляю, как за тобой ухаживали, когда нога твоя была быстра и легка.
- А когда ноги мои были быстры и легки, я сторонилась парней и, в любую минуту, могла сорваться с места и убежать. Убежать в прямом и переносном смысле.
- Это поставить стену между собой и твоим вздыхателем? Но я надеюсь, что ты потерпишь полгода будущего солдата, не поставишь ничего между нами? А самое главное, не переметнись от меня к Николаю, как уже было в нашей с братом практике с другими девушками.
- Что? Николай отбивал у тебя уже девушек?
- Было такое дело. Я чуть не повесился из-за ревности.
- Ну, это зря - всегда надо держать себя в руках - тем более будущему солдату. Значит, это он долг вам отдавал мною?
- Говори мне «ты» - мне так больше нравится. А насчёт тебя верно. Сначала ему понравилась ты, и он мне тебя показал на улице, правда очень сожалел, что девушка хромая - никуда с тобой не выйти и не похвастаться перед друзьями - даже в станицу нашу не повезёшь.
- Станица – это село или деревня?
- Станица – большое селище. Километров в пять, что вширь, что в долготу. Бывает, что из одного края люди не знают людей с другого края. Я не люблю таких селений в нашем краю.
- И я, признаться, люблю маленькие сёла в Украине. Но вам позвольте не поверить. Мужчинам нравятся большие селения, где в одном краю их не знают, и можно представляться как угодно. Это я знаю по своему отцу. Он от  четырёх детей, отойдёт, бывало двести метров от дома и уже не женатый.
 - Но я и, правда, не женатый. Да и другие два кузена, как ты говоришь, свободные.  И когда мы уезжали, то родня наша немалая собралась провожать, и предупредили, что если в городе грех с кем из братьев случится и девушка будет в положении, то привезти её в деревню - чтобы там она, с ребёнком уже, дожидалась мужа из армии. И к тебе, наверное, Коля уже прикалывался насчёт того, чтобы переспать?
- Как это не пошло, но сразу перепугал меня своей наглостью. Но почему Коля думал, что у меня с ним грех случится? Я знаю своего суженого, и ни с кем его не спутаю – потому твой брат может быть спокоен на этот счёт.
- И этот суженый конечно я?
- Нет. К сожалению, не ты. Тот будет темноволосый, сероглазый.
- Что, рыжик тебе не подходит? А синие глаза хуже серых?
- Синие глаза - прекрасные, но мне, как в песне поётся, предназначены серые, предательские, обманчивые.
- Хорошо, что ты так сказала, а то бы я подумал, что тебе Николай нравится с его большими, серыми глазищами. Но тебе нужен брюнет. Ты веришь в судьбу? Тебе его цыганка нагадала?
- Конечно, верю, а ты? - не стала Реля вдаваться в тонкости.
- К стыду своему тоже - потому что цыганка, в нашей деревне, мне перед отъездом встретилась, и нагадала тебя.
- Ну и как она тебе меня нагадала? Что ты в деревню меня забросишь, перед тем, как тебе уйти в армию?
- Нет! Сказала, что я буду очень мучиться от этой встречи, но не ты моя судьба. Свою судьбу я найду после службы.
- Вот и прекрасно, - Калерия остановилась возле крыльца. - Спасибо, что провёл. Я рада, что ты понимаешь, что у нас ничего не может быть, кроме разве что походов в театры. Но коли, я тебя так огорчила, то деньги за свои билеты я буду тебе отдавать.
- Обижаешь, любимая.
- Нет-нет, не говори так. Никакая не любимая. Мы просто друзья, а между друзьями не может быть никаких стеснений. Ну, я пошла? Передавай привет Николаю. Странно, что он нас познакомил.
- Подожди, - Анатолий взял Релю за руку и привлёк к себе. - Будешь ты моей или нет, а целовать я тебя  буду. Я насмотрелся сегодня на губы твои привлекательные и просто не могу удержаться. Прости, - он прильнул к девичьим губам и надолго. - Вот. Теперь можешь меня бить по щекам сколько захочешь. За наглость, потому что разрешения не попросил.
Ошеломлённая Калерия не знала что ответить. Она уже забыла о страстных поцелуях с маленького роста лейтенантом. И настырный Георгии, так нелепо возникший в её жизни, казалось, испортил ей вкус к поцелуям, испачкав её губы прошлым летом своим гадкими и слюнявыми.  Воспоминания о наглых поцелуях, казалось, навсегда отвратили её от этого занятия.  Реле думалось, что она больше не захочет целоваться и вдруг… Пока она молчала, Анатолий не растерялся и притянул её опять. И ещё раз он потряс её - его поцелуи буквально проникали ей в душу, которая готова была запеть внутри девушки: – «Я угадала – парнишка опытный»
- Ну, хватит, - она упёрлась ладонями Анатолию в грудь. - На холоде целоваться вредно - могут болячки на губах выскочить, как у Николая, который, наверное, от глупой радости, всех девушек перецеловал, как только приехал сюда.
- Вот это верно. И целует он их, как признавался, не на ветру, а находят местечко где-нибудь в помещении. Но болячки на губах у него от драки. Так что пригласи меня постоять с тобой на лестнице, а я с вахтёршой – или с нашим дедом – вахтёром -  договорюсь. Это чтобы твои губки-бутончики поберечь от ветра.
- Но я с тобой в общежитии целоваться не стану - там народ проживает, и не надо оскорблять их, быть может, неприятными им поцелуями. – «Вот и раскрывается этот «скромняга». Что ещё может придумать?»
- Ты думаешь, поцелуи людей оскорбляют?
- Конечно. У нас в комнате две старые девы живут. Как увидят на лестнице, парень с девушкой целуются, так ворчат и плюются.
- Милая моя! Скоро будет настоящая весна, и мы с тобой будем целоваться на улице. Я сегодня как отведал твоих губ, так, наверное, всю ночь будет сниться какие они сладкие.
- А у Гали не были сладкие?
- Я её не целовал. Но она однажды налетела на меня внезапно, так обслюнявила всего - я потом в душ ходил отмываться.
     - Ну, это положено вечером мыться, - улыбнулась Калерия.
     - Да? Я даже завтра утром умываться не стану, чтобы запах твоих медовых не смыть. Ужинать сейчас не буду, чтоб не стереть поцелуев.
     - Ты смотри, как ты разговорился. А мне Николай тебя представил как робкого, почти неразговорчивого человека.
     - С тобой и разговорился. Вообще-то я не умею с девушками общий язык находить. А сейчас будто меня расколдовали. Выходи пораньше завтра на улицу - мы с тобой по городу погуляем, в кино сходим. Да чтобы не предлагала мне деньги за билеты, поцелуями расплачиваться будешь. В каждом укромном местечке я целовать тебя буду.
     - Только не в кинотеатре, где много народу, а то и там целуются.
     - Уговорились. Я тебя буду целовать там, где народу не будет.


                Г л а в а   18.

     Евгения была дома - она уже приняла душ и готовилась спать.
     - Ой, - Реля открыла дверь и удивилась, - ты здесь? А что произошло? Поругалась с Филиппком?
     - Да нет. Он пришёл на танцы, а потом уехал куда-то в деревеньку, на праздники - там у них кто-то женится. Звал Женю, чтоб представить меня свом родным, как невесту, но я себя плохо чувствую.
     - А что случилось? Ты заболела?
     - Да нет. Но ты знаешь, я боюсь с ним в деревню ехать. Ведь уложат потом в одну кровать, или вообще отдельную комнату выделят - тогда не отвертишься. А мне ещё не хочется выходить замуж, детей рожать.
- Ты что, Женя, в двадцать с лишним лет ещё не хочешь рожать? А от меня требуешь поскорей ребёнка!
- Так одно дело кого родите вы, Ваше Цыганское Величество – вот у тебя перехватила – да ещё какие события произойдут в тот же год-перевёртыш, а кого рожу я? Обыкновенного же человека.
- Ой, Боже! Я же тоже рожу не золотого! Это я говорю, что он будет солнечным, имея в виду цвет кожи моего будущего ребёнка, загорелый, как у меня. По крайней мере, надеюсь, такой он будет.
- Да, Реля, кожа у тебя золотистая - просто обалдеть можно от неё. Представляю, как муж твой будет наслаждаться. Кстати, ты, где это задержалась? Уж, не с тем ли красавцем, который танцевал с тобой? Говорят, нахал этот парень. Но и красивый же!
- Танцевала я с Колей-нахалом, а провожать меня пошёл его рыжий кузен, с которым тот меня познакомил. Я разрешила - его более скромным, отрекомендовал Николай, но думаю, братцы все на один лад скроены.
- Они, кажется, из одного села? Ну, как тебе показались братья, совершенно не похожие между собой?.. Один чёрный, другой блондин, а третий рыжий, как апельсин! Глядя на них, все улыбаются.
- Ты плохо слушаешь меня, но повторять не стану. Они же не родные, а двоюродные - так что не удивительно, что «масти» у них, как ты говоришь, разные, - возразила Калерия.
- Но дружат они покрепче, чем родные - один за другого горой! Мы с Филиппом видели, как они в сражении участвовали. Так трое накрепко стояли против десятка городских и весьма наглых дикарей.
- И эти дерутся? А мне они показались мирными, только за девицами ухаживающими.
- Дерутся! Но и за красотками они ухлёстывают, будь здоров!
- Все трое такие прыткие?
- Нет. Насколько я видела своими глазами только чёрный и белый. А вот рыжеватый парень больше по городу гуляет, наверное, такой же, как и ты, любитель Симферополя.
- Да уж, наверное. Он мне об этом сегодня сам говорил.
- Так тебя провожал рыжий? А я думала блондин - он с тебя глаз не сводил, когда мы с тобой разговаривали, что я подумала... Но получается, что один братец танцует, а второй провожает.
- Рыжик хотел со мной познакомиться, но подойти боялся. И упросил блондина, который и подвалил ко мне после концерта, как ты сама видела, пригласил на танец, и протанцевали мы с ним почти полчаса.
- Видно ему ты тоже понравилась, и он раздумывал: отдавать брату, или себе оставить интересную девушку? - посмеялась Женя.
- Вот именно. Это ты правильно подметила. Он сильно сомневался. Но поскольку блондин однажды уже обидел Рыжика, что тот чуть руки на себя не наложил. То отвёл хромушку к брату, мол, на тебе, Толик, что самому не очень понравилось.
- Ты сама себя опровергаешь. Я уверена, что он не отдал бы тебя, если бы не чувствовал вину перед Рыжим. Ну, и как тебе этот братец? Потому что наши девицы передрались уже из-за белого и чёрного.
- Это хорошо, что они моего рыжего не трогали, - пошутила Реля, - потому что я теперь его никому не отдам. Он меня обещал в кинотеатры водить и на спектакль в воскресенье уже пригласил. Правда, пойдём туда вчетвером - белый с какой-то девушкой, и рыжик со мной.
- Ой, Релечка, ну ты даёшь! То сидела дома - ни с кем не хотела знакомиться, а тут сразу с двумя братьями в театр пойдёшь. Но ужели ты предпочла рыжего парня блондину? Ведь тот намного красивей.
- Это точно - похож на моего деда, если мама правильно его описывала. А поскольку дед был не очень хороший семьянин, то я захотела дружить не с красивым, а с застенчивым братом. – «Хотя, какой  этот казак «застенчивый? Сказать бы Жене, что в первый вечер целоваться стал – не поверит».
- Так ты его в своём вещем сне видела?
- Нет, подруга. Тот был темноволосый с серыми глазами. Хотя рыжий, быть может, был бы мне лучшим мужем, но я за него не выйду, как бы он ни настаивал.
- А что? Он уже делал тебе заявки на это?
- Ты не поверишь, но да.
- Это потрясающе - тебе, с первого дня, делают предложения!
- Да, Женя, я и сама потряслась этим и потому, наверное, он сумел меня поцеловать в первый день нашего знакомства.
- Ну, этому-то я как раз не удивляюсь - меня тоже Филька поцеловал в первый день. Но как тебе понравился поцелуй рыжеволосого?
- Ты знаешь, он меня просто поразил. Я ведь целовалась уже и не раз, и даже со взрослым человеком...
- Это с лейтенантом?
- Да, но не могу сравнить несколько поцелуев взрослого парня, которых он как бы боялся, с двумя поцелуями Толи, на которые я не смогла не ответить.
- Ой, золотая моя, как бы ты всё же не поддалась ему!
- Нет, Женя, я этого не сделаю, даже предупредила рыжика.
- Так почему же ты согласилась встречаться? Это же будет мука!
- Свою-то муку, если она будет у меня, я преодолею, а вот Анатолию придётся хуже.
- Да, и тебе его не будет жалко?
- Знаешь, Женя, не я с ним захотела познакомиться - он добивался этого знакомства. Тем более, что скоро Анатолия заберут в армию, а я считаю, что до армии парни не должны жениться.
- Ой, он ещё и в армии не отслужил?!.. Тогда не о чем и жалеть. А я приняла братцев за очень взрослых парней.
- Наверное, потому что они довольно рослые, буквально великаны.
- Да, Реля, чего-то тебе пока не попадается твой темноволосый и сероглазый. Где же он?
- Меня пока это не волнует. Мне захотелось с Рыжим повстречаться, - улыбнулась Калерия. - И проводить его в армию, вот тогда вернётся из армии тот, кто станет отцом моего ребёнка.
- Ты так чувствуешь, да? Поражаюсь я на тебя. А ты не боишься, что закрутишь роман с Рыжиком, и, вдруг, нечаянно, повстречаешься с суженым своим? Что тогда будешь делать? Бросишь Толика и к нему? Рыжий может и за ножик схватиться, я чувствую, что он - огонь, потому мой двоюродный брат так и порешил любимую женщину, когда она ушла к другому. - Перепугалась не на шутку Женя.
- Ну что ты, подруга! Я тоже предчувствую. Мы встретимся с моим предателем не раньше, чем через год, а за это время я проведу в армию своего рыжика, и успею с ним расстаться по-хорошему.
- Ну-ну, смотри! Я тебя предупредила.
- Меня не должны убить, Женя. На этот раз я проживу долго. И, быть может, ещё устану от жизни на Земле, хотя не обязательно, потому что появится человек, который не даст мне скучать.
- Ой, Релик, ты свою жизнь, как песню сочиняешь. Каждую строчку в ней выводишь. Вот я в темноте барахтаюсь, не ведаю, что будет?
- Боже мой, Женька! Зато ты и не знаешь, какие тебе страхи судьба придумала, и живёшь оттого спокойно.
- Спокойно? Нет. Когда знаешь - то побережёшься. А я ничего не знаю, потому на каждый штырь буду натыкаться. Вот ты предупредила Рыжика, что он - не твоя судьба, и можешь спать спокойно.
- Ну, ты придумаешь! «Спать спокойно». Если у меня сейчас уже за него душа болит. Предчувствую - что-то плохое случится с ним, в армии, потому и согласилась встречаться, чтобы хоть немного «отвести» от него беду, если конечно смогу что-то сделать.
- Да что ты, Рель! Потому и от поцелуев его не отвернулась?
- А чего отворачиваться? Пусть хоть это он увезёт в Морфлот, куда, как говорил Николай, он будет проситься.  Или уже попросился  - точно сказать не могу.
- Вот чудак! В Морфлоте же на год больше служить и тяжелее.
- Да, но он видно упрямый, верно любит море и это не удивительно - я сама море обожаю. Была бы парнем, пошла  бы, служить лишь в Морфлот.
- Вот, милая моя, у тебя родится парень и будет моряком.
- Нет, Женя, мой будет не моряком, а видно в небо взовьётся, раз мне его предсказали космияне.
- Почему ты так зовёшь их? Я читала в книге об инопланетянах.
- Космияне ближе к землянам. Почему-то мне кажется - впрочем, я даже уверена - что они, как разведчики. Ведь они мосты наводят между людьми и вот этими самыми инопланетянами.
- Ну, знаешь! Для меня это очень сложно. Мне не понять, как это всё вообще может быть. Я верю тебе, что где-то есть миры прошлого и будущего, что они существуют, не соприкасаясь, друг с другом, но понять этого не могу. Мне легче поверить в упырей, в вампиров, об этих тварях мне рассказывала бабушка - чужая правда - но что есть где-то более светлый мир, с которым земляне могут подружиться - это из незнакомого мне, и потом я с трудом в это верю. Ты уж прости своё неразумную подругу, но моё мышление не похоже на твоё, космиянка моя!
- Ладно, Женя, я сейчас тоже схожу в душ, помоюсь, и вернусь, мы с тобой продолжим разговор, если ты захочешь.
- Беги, беги, истопник ещё топит в котельной - комендантша наша приказала ему «всех девок перемыть в честь их праздника».
- Вот и прекрасно, - Калерия взяла большое полотенце и ушла.
Но когда она, помывшись и сделав небольшие «постирушки», возвратилась в комнату, подруга уже спала. Не спали лишь их сожительницы, «старые девы», которые вернулись с танцев, как из церкви, и были тише воды, ниже травы. Если этим престарелым «невестам» и выпадали кавалеры в какой-то из вечеров, то они никогда не делились своей радостью шумно, только между собой:
- Ну, как, искупалась? - встретили они Релю приветливо.
- Спасибо, хорошо. Водица сегодня славная, свежестью пахнет. Вы были на танцах?
- А как же! И видели, как ты танцевала с самым красивым хлопцем, но ушла из клуба с другим, к нашему большому сожалению.
- Не грустите, девушки - этот парень меня не обидит, как бы мог обидеть красавец. – «Хотя, может обидеть»,- подумала с грустью.  - А вам я скажу одну хорошую весть. Я, правда, видела всё это во сне, но мои сны иногда бывают вещими.
- Говор-ри скор-рее, - взволновалась Алла, перекрестившись. Она часто это делала.
- И скажу. – Калерия улыбнулась. - Этой весной вы обе найдёте каждая свою судьбу, и выйдете замуж за очень хороших, но уже в возрасте, мужичков.
- А нам таких и надо - не молодёжь же! - возразила Оксана.
- У одной - кажется, у тебя, Оксана - будет разведённый, с деткой - жена его бросила или он её выгнал - вот это я не уяснила.
- Ой, как это возможно! Бросить мужа с ребёнком?
- Бывает, что бросают - об этом и в книгах пишут. Но ты, Оксана, бери его, не раздумывай - ребёнок этот будет вам отрадой.
- Конечно, я детей люблю.
- А у меня кто будет, Рел-лечка? Неужели тож-же с ребёнком?
- Твой будет свободный, но только что вышедший из тюрьмы - ты уж поверь мне, Алла, мужем он будет тебе верным. И дети у вас даже будут. Не пугайся, он, по недоразумению, отсидел в неволе, кажется, вместо кого-то, но не сломался там, а вышел неплохим человеком, ещё более умудрённым. Однако, ты должна беречься, когда будешь беременной - старайся не простуживаться, чтобы ребёнок здоровым родился.
- Бож-же мой! Релёк! Если эт-то случится, я теб-бя оз-золочу.
- Когда это случится, ты не будешь жить в общежитии - заберёт тебя твой муж. Мне же ничего от вас не надо, кроме уважения. И спокойной ночи. Желаю, чтоб сегодня вам приснились ваши мужья, как они приснились мне ещё неделю или две назад.
- И ты не могла нам сказать раньше?
- Я сначала свои сны обдумываю. А потом, если решу, что они что-то значат, предупреждаю людей, чего им ждать, если они заслуживают того.
- Боже, а мы к тебе и в больницу не ходили! - застонала Оксана.
- А я и не ждала вас, признаться. А теперь спать!

- И ты этим старым сплетницам рассказала свой сон? - удивилась Евгения через неделю, когда Реля, увидев, как бурно расцветает в  Крыму весна, рассказала ей про возможное замужество их соседок. - И не боишься, что если он не исполнится, то они тебя разорвут на маленькие кусочки?
- Нет, не боюсь. Самое интересное, что сегодня сон мой повторился. Значит, на подходе женихи их.
- А ты уверена, что всё вот так и произойдёт, как ты им нарисовала? - подозрениям подруги не было предела.
- Ну, в точности не поручусь, а что они выйдут замуж обе, одновременно - в этом могу поклясться, потому что видела во сне их обеих у Алтаря с их сужеными. Их свадьбы будут тайными, нас с тобой на венчание, как раньше говорили, не пригласят.
- Но откуда ты знаешь, что один придёт из тюрьмы, а второй разведённый, но с ребёнком? И кому, какой достанется? Ведь ты же не была у одного на разводе, а со вторым не сидела в тюрьме?
- А как я догадалась, что Слава находился в колонии, если он, да и его родственник, директор школы, говорили всем, что он строил Каховскую ГРЭС? Он, разумеется, строил под сопровождением конвоя. Но, откровенно говоря, я ещё не могу тебе открыться, как ко мне эти догадки приходят. Наверное, есть тайны, которые нельзя открывать. Правда, как только я догадалась, Слава мне в тот же день подтвердил.
- Будто я не понимаю! Лунатики твои тебе подсказывают.  И Славу подтолкнули, что надо открыться.
- Не знаю, как со Славой они ведут себя, но мне чаще всего  чаще подсказывают через сон.
- Ой, боюсь, как бы тебя последний сон не подвёл. Ведь соседкам нашим не по двадцать лет, а уже за тридцать. И если до сих пор никто не сделал их счастливыми, то сомневаюсь, чтоб сразу двое мужиков нашлись, которые бы влюбились в них.
- А если мужчины такие же разнесчастные, как и наши девы? И если они, встретившись, сделают счастливыми друг друга?
- Ну-ну, посмотрим, и тут уж я тебе окончательно поверю, что ты умеешь угадывать судьбы людей, и может быть делать их счастливыми.
- Ты вроде как говорила уже, что я тебе счастье принесла?
- Не знаю, не знаю. Проверю твой дар на старых девах. Но если у них ничего не выйдет, то прости, тебе здесь от них жизни не будет.
- Ничего. Этого я не боюсь, - Калерия улыбнулась.
- Ну-ну, вещунья добрая. Ведь не зря говорят - не делай добра - зла не будет. Ты вон всех услаждала, читала стихи, все хлопали, если ты видела и слышала...
- Кто же такого не заметит? - немного обиделась Калерия.
- Да. Но стоило тебе потанцевать с самым красивым парнем из наших общежитий, как девки разных возрастов, кроме наших, разумеется, «старушек», возненавидели тебя.
- Что ты! - огорчилась Реля. - Но почему же наши старенькие девы остались, ко мне расположены?
- Они, кажется, не были расположены, и, возможно, «шпиговали» бы тебя изрядно, если бы ты не выложила им их судьбы. Теперь они тебя «обожать» будут, до тех пор, пока то, что ты им сказала, исполнится или не исполнится. Если исполнится, то, возможно, и не возненавидят, это зависит от того, как девам дальше везти будет. Но в случае неудачи, они обозлятся на Дракона, а поскольку одна из них Змеюка, а вторая, страшно сказать, тоже Тигр, как я, то...
- Знаю, знаю, Женя. Однако я уверена в их счастливом будущем.
- На твоём месте, я бы не была столь уверена. Эти барышни живут только для себя. И вдруг появится кто-то, о ком им придётся беспокоиться. И, не дай Бог, дети пойдут...
- Ошибаешься, Женя. Им уже надоело заботиться только о себе. Да и я уже «внушала» девушкам потихонечку, что впустую жить глупо. Надо о ком-то заботиться, кроме собственных персон. И если это не родители, которых наши соседки потеряли в войну...
- Да и не все родители стоят того, чтобы о них заботились. Возьмём, к примеру, твоих. Очень ты о них будешь заботиться, когда у их Величеств возникнет надобность в тебе? - дерзко спросила Женя.
- Вот тут ты права. Боюсь, что моя мать так мне ещё нервы прижмёт, когда я домой буду ездить, что мне не захочется знаться с ней, когда она окончательно постареет.
- А ты ещё собираешься навещать её? - поразилась Евгения.
- А что делать, подруга? У меня в Чернянке остались сестрёнки и мои посаженные деревца. Хотелось бы посмотреть, как саженцы и Атаманши мои растут без меня. Как же мне не думать о них, и не навещать?
- Не волнуйся, вырастут. Я бы, на твоём месте, не ездила.
- А что же делать?
- Глупая какая! А твоя милая знакомая в Евпатории? Да она обрадуется тебе больше, чем мать или сестрёнки. Евгения Юрьевна примет тебя такой, как ты есть - ещё и ногой твоей больной займётся, а Атаманши да мать, наверняка, подарков ждут? А как же! Раба их работает, потому они надеются, что ты приедешь щедрая. Сёстры твои не понимают, что тебе самой едва хватает. Если бы не те деньги, которые тебе Боженька послал в Севастополе, то ты бы была даже без плаща, который сейчас так часто надеваешь, и девицы всего общежития тебе завидуют.
- Не расстраивай, Женя. Я, всё же, сначала домой съезжу потому, что по малявочкам соскучилась, но до поездки, мне надо устроить наших с тобой соседок, то есть выдать их замуж.
- Ты не оставила ещё этой мысли?
- Нет, дорогая. Мне почему-то кажется, что только я могу решить их проблемы - они уже утратили все свои надежды.
- Ну, хорошо. Но хоть сегодня посвяти этот праздничный день мне потому, что Филиппок мой уехал, и я хотела походить с тобой по магазинам, чтоб купить кое-что к нашему празднику. Кстати, ты будешь на Первомайском празднике выступать, потому что комендантша наша интересовалась уже, приготовит ли чего её любимая декламаторша на Май?
- Господи! Чего готовить? У меня на все случаи жизни стихи имеются. Не мои сочинения, как ты думаешь, а других авторов, потому что я свои не решилась бы вынести на суд людской.
- Как ты угадала, что я подозреваю тебя, в чтении твоих стихов?
- Да это у тебя на лице написано.
- Господи! Но что было написано у старых дев на личиках, если ты им мужей пообещала в недалёком будущем?
- Настолько в скором, что боюсь, старые девы сегодня же пройдут мимо своих суженых, не заметив их.
- Слушай, а они куда-то собираются. Давай пристроимся за ними и понаблюдаем, как они будут женихов своих будущих искать?
- Вообще-то подглядывать нехорошо, но я с удовольствием пройдусь сейчас вслед за ними только до трамвая, дальше мы с тобой поедем, а «невесты» наши любят ходить пешком, по ближайшим магазинчикам, потому что большие любительницы всяких безделушек, которые там.
- Да, носильные вещи ими уже давно куплены, так что, в основном, красотки наши балуются всякими украшениями, потому мне так же неинтересно наблюдать, как они серёжки выбирают. Но стоит пойти за ними по татарскому кладбищу, по которому они прогуливаются, как по аллее или роще, поджидая, кто бы к ним по пути привязался.
Подруги так и сделали. Они тихо шагали за своими соседками, наблюдая, как их «старушенции» ведут себя. И будто им в испытание, навстречу будущим «невестам» бодро шагали двое мужчин подходящего возраста.  Калерия узнала их -  во сне они так и снились  - один в плаще, другой в куртке.
- Смотри, как «девульки» наши напряглись, - сказала Реля, не открывая Жене истины.
- Напряжёшься тут, если ты им женихов пообещала. Они и так возле каждого строителя, старше тридцати лет лисичками прикидываются, а тут раз и, нате вам, девицам, которые, быть может, уже на замужество крест положили, пообещали свадьбы, и очень скоро.
- И, кажется, я была права: посмотри, как они мило беседуют с незнакомыми людьми. Ой-ой-ой, те за ними, кажется, даже ухаживают. И не обойти ли нам эти две парочки стороной? Чтобы не мешать.
- Поздно. Соседки нас уже заметили, и возможно даже дожидаются, чтобы показать своих кавалеров. Видишь, как они прониклись доверием к тебе - хотят похвастаться.
- А мы подойдём, и за них порадуемся, - говорила Реля, спеша проверить свои предсказания. - Здравствуйте, молодые люди. Кого ждёте? Не нас ли с Женей?
- Именно вас, - ответила с улыбкой Оксана. - Релечка, они разыскивают, как я поняла, твою знакомую, которая жила возле общежития. Мы им сказали, что только ты можешь указать куда «глухонемые» перебрались. Вот и ждём вас, чтобы ты это подтвердила.
Калерия с Женей лукаво переглянулись. Подруги прекрасно понимали, отчего старые девы их  ждали. Увидев двух мужчин, похожих по возрасту на тех, кого Реля им предсказала, они не хотели терять «женихов», надеясь, что сама гадалка разрешит все их трудности. И Реля решила им помочь, но прежде заступилась за своих друзей:
- Во-первых, они не были все глухонемые, а только их дочь, умершая года три назад, родив им удивительную внучку.
- Правильно! - проговорил один из мужчин, который показался Реле более воспитанным и лучше одетым. - Так моей двоюродной сестрёнки уже и на свете нет, а я и не знал об этом. Вернулся вот из Сибири, где работал на лесоповале, и ничего не слышал о её лютой судьбе.
- А вы в Сибири лес валили случаем не под надсмотром тюремщиков? - спросила внезапно Женя и испугалась. - Да не смотрите на меня так, это всё вот эта девушка определила, ещё до встречи с вами.
- Удивительная девушка! - пробормотал мужчина, протягивая Реле руку. - Меня Сергеем зовут. А вас?
- Реля. Да не пугайтесь моей проницательности - мне просто пригрезилось, что вы должны приехать, и что мы с вами познакомимся, и даже, что вы будете ухаживать за одной из моих соседок...
- Да что вы! Я как раз и собирался приударить, вот за этой кралечкой, которая мне и по возрасту подходит, - Сергей указал на Аллу, которая покраснела, как маков цвет, и с благодарностью смотрела на Калерию.
- Обожглись уже, наверное, на молодой девице? - коварно продолжала допрос Женя, не желая останавливаться  - будто бес её языком завладел.
- Угадала, красавица. Из-за молодой дурёхи и в тюрьму загремел. Но теперь всё! Теперь к молодой меня и на аркане не затянешь. Так отдадите за меня замуж вашу соседку?
- Будете хорошо ухаживать, не обидите её, так отдадим, - улыбаясь, ответила Калерия. - И про вашу тётушку я всё передам через неё, но не сейчас, а когда пойму, что вы человек положительный, и не потревожите напрасно Евгению Юрьевну визитом, потому что почти родная мне женщина, много нехорошего перенесла за последний год.
- Как красиво девушка говорит! - восхитился Сергей. - Не беспокойся, я не намерен к тёте Жене прямо сейчас ехать. Сначала обзаведусь семьёй, рожу ребёнка, если получится, и тогда уж наведаюсь к милой тётушке, которая меня учила когда-то, которая единственная переживала, когда меня посадили в тюрьму, вместо другого.
- Ну ладно тебе, Сергей. Пусть девушка предскажет мою судьбу, - прервал товарища  другой мужчина. - Мне тоже было бы приятно, если и мою скромную особу вы видели во сне. Так как? Порадуете меня?
- Да, я и вас видела. Вы один растите дочь, но мамаша её жива - она, кажется, бросила вас? Ой, простите, что я так прямо говорю.
- Не краснейте, я уже пережил весь этот ужас и, как видите, жив. Но, как и Сергея, к молоденьким подходить меня больше не тянет.
- Так за чем же дело стало? - засмеялась весело Евгения. - Около вас стоит прекрасная женщина - и красива, и хозяйка хорошая – она станет вам верной женой, и будет любить вашу обездоленную дочурку… Правда, Ксана? Вот, кажется, мы вас сосватали, а имени ещё не знаем.
- Так познакомимся, - мужчина протянул руку сначала Оксане, - меня зовут Павел, - потом Евгении, а затем и Реле, которая вздрогнула сначала, а затем взяла себя в руки: - «Ну не все же Павлы хороши собой, и тем более учителя. Этот не похож на моего любимого учителя».
Однако, на всякий случай, спросила:
- Вы, случайно, не в школе преподаёте?
- И это меня спрашивает девушка, которая может всё угадывать? Я мечтал быть учителем, как и Евгения Юрьевна, у которой я тоже учился, но в армии попал под влияние полкового лекаря, и пошёл в медицину. Однако до врача не доучился - работаю сейчас фельдшером, на скорой помощи. Думаю, что если попадётся хорошая заботливая жёнка, то, оставив на её попечение дочурку, я выучусь и на врача.
- Да, Паша, из тебя получится хороший Эскулап, - подтвердил его друг. - А сейчас давай-ка, пригласим девушек покушать куда-нибудь. И выпьем за наше знакомство.
- Нет, Сергей, тебе пить нельзя - это я тебе серьёзно говорю. А угостить девушек хорошим обедом, согласен - нам как раз перед праздником премиальные выдали.
- Нет уж! - отозвалась Женя. - Мы с Релей собрались за покупками в центр. А вы берите своих невест, и пируйте с ними сколько угодно. Правда, цыганочка наша?
- Разумеется. Ты это правильно сказала. Нечего нам под ногами у взрослых людей путаться. Так что, до свидания, товарищи. Спасибо за приятную встречу и приятную беседу. Надеюсь, что мы ещё увидимся до ваших свадеб, - пошутила она, и они с Женей ушли от компании.
- Слушай, Релия, вот теперь я всему поверила. В твои предсказывающие сны, в твоё ясновидение. А главное, как мы с тобой старичков подтолкнули друг к другу. Сами бы они век не разобрались.
- Да, доброе слово и вовремя сказанное - большое дело.
- Значит, они разыскивали тебя? Ведь только ты можешь их направить к твоей приятельнице в Евпаторию. Но ты решила, перед тем, как направить, сделать ещё одно доброе дело.
- Ну, а в судьбу ты уж совсем не веришь? Как им предписано было встретиться, так и случилось. Я лишь помогла разобраться.
- Рель, а мою судьбу ты вовсе, кажется, не замечаешь?! Отмалчивалась про Виктора, когда я с тем негодяем встречалась, теперь молчишь про Филюшку. Неужели и с этим у меня ничего не получится?
- Я, кажется, говорила тебе, что предложение он тебе сделает, а вот примешь ли ты его? Не знаю.
- Но будут у нас с ним дети или нет?
- Пока этого не могу тебе сказать. Я ещё ни одного сна про тебя толком не видела. Тихо, вон навстречу идёт наша комендантша, и она уж обязательно мне сейчас выговорит за вчерашний, грязный зал в клубе.
- Ты, что ли, виновата, что какие-то дурёхи семечками весь пол заплевали, когда ты была дежурной по чистоте? А комендантше пришлось заставлять любительниц семечек пол подметать, потому что сама очень толстая и не может.
- А она и не обязана была нам пол подметать! - возразила Реля.
Но комендант даже и не вспомнила о чистоте. Она заговорила о будущем концерте к 1-ому Мая, и, разумеется, пригласила девушек принять в нём участие. Евгения согласилась с ней сразу, а вот Реля вчера пообещала в письме, в Евпаторию, приехать на Майские денёчки, и ей не хотелось связывать себя будущим концертом:
- Вы знаете, я хотела съездить в Евпаторию, проведать очень дорогих мне людей - давно не виделись. Да и море меня тянет.
- Девушка! Поедешь к морю, жениха потеряешь. Думаешь не известно мне, какой тебе парень два месяца назад, после концерта, подвалил?
- Насмехаетесь, Элиза Ксаверьевна? Да этому «женишку» ещё в армии служить предстоит. Я ему сказала, чтобы он о свадьбе не мечтал. Не он моя судьба, с моим будущим мужем мне предстоит встреча.
- Я и не знала, что девушки нынче такие умные пошли. Мы, прежде, и до армии выходили замуж, и ждали своих суженых.
- Так это суженых! - вступилась за Релю подруга. - А рыжик никак не подходит под ту категорию. Этой ведунье -  другой предназначен - гораздо хуже рыжика - и она об этом знает.
- Да что ты! Вы меня огорчаете, милые мои! Я всем вам желаю замуж выйти только за хороших парней. Но шутки в сторону. Я прошу нашу прекрасную декламаторшу не уезжать только на вечер, когда состоится концерт, а он будет накануне праздника, так что успеешь проведать своих знакомых - поезда в Евпаторию идут часто.
- Вы меня убедили, - сдалась Реля. - Я останусь на концерт.
- Знаешь, дорогая, - сказала, чуть улыбнувшись, дородная женщина, - никто так красиво не читает стихи о любови, как ты. К тому же, ты знаешь их много, как я догадываюсь. У тебя на любой праздник есть такие проникновенные стихи, что у людей слёзы из глаз текут, даже у парней, а уж парни-строители - народ закалённый, есть и бывшие заключённые, есть и вчерашние солдаты. Так что тереби их сердца красивыми чувствами. Чтоб они пылали любовью к нашим девушкам, а не торчали у пивных, да винных палаток.
     - А если они вместо наших девушек начнут в меня влюбляться? - пошутила Калерия, у которой после первого да и второго концертов так и случилось - некоторые парни, невзирая на её хромоту, делали ей внезапные предложения.
     - Ну и что! И какой в этом грех? Разве ты, девушка, не желаешь, чтобы в тебя влюблялись? Это удивительно!
     - Нет. Пока хочу только дружить, но не любить - рано ещё мне.
     - Ой, дурочка, ты моя инвалидочка! Другая бы рада была каждому, кто на тебя, хромушка моя, посмотрит. Ну не обижайся - лицо у тебя, как у Мадонны, глаза - загадочные, как мой муж говорит, да ведь ногу ты приволакиваешь, и, как я знаю, ничто тебе не может её вылечить.
     - И, правда. Как начинаю зарядкой заниматься, так прямо сердце из груди, от боли, выскакивает, - пожаловалась Реля. - Потому в свободное время больше предпочитаю полежать с книгой, чем танцевать.
     - Вот видишь, несчастная ты моя! Так хватайся за первого встречного, кто не испугается твоей хромоты.
     - А не испугается тот, кто мне судьбой в мужья предназначен.
     - Вот ты какая! Ждёшь, значит? Ну, жди-жди! Я тебе желаю встречи с самым хорошим парнем.
     - Спасибо. Ну, мы побежали с подругой, а то в кино опоздаем.
     - Вот хитрая! - сказала  Женя, едва они отошли от коменданта. - В любом случае на своём настаивает. Но и ты от неё отвязалась - молодец! Придумала, что в кино опаздываем. А то бы она заговорила нас.


                Г л а в а   19.

     Однако шутить она могла с кем угодно, но не с Анатолием. Юноша был весьма ревнив, и «температура» у него поднималась даже, если Реля после репетиции на сцене отправлялась отдохнуть, отлёжаться на кровати с книгой, отказываясь от встречи с ним.
     - Ты всем приносишь счастье своими стихами, кроме меня, потому что на репетициях так устаёшь, что уже не желаешь пойти, прогуляться. Взялась руководить постановкой пьесы, будто других людей нет.
     - Чудак ты, Толя! А с кем я хожу в театры, в кинотеатры?
     - И только! После спектаклей ты стараешься от меня отделаться, и опять бежишь к своим книгам, которые для тебя ценнее, чем люди.
     - А ты хотел бы, чудик такой, чтобы я с тобой легла в постель? - Реля страшно покраснела, когда ей пришлось выговорить эти слова.  Но произнести их было необходимо, потому что будущий солдат не раз намекал девушке, что его двоюродные братья вовсю «балуются», как Толя определял эти отношения, с девушками. Реля рассказала, про эти намёки Жене, и подруга советовала прервать её дружбу с «рыжим нахалом».
     - Да, его братцы хотят перед армией оставить девок несчастными, но ты не поддавайся. Скажи этому остолопу прямо, что у вас подобного быть не может. В крайнем случае, порви с ним, если будет наглеть.
     - Конечно, но мне его, откровенно говоря, жалко. Потому я попытаюсь убедить его, что это не «баловство», и может привести к печальным последствиям, от которых у девчат бывают несчастные дети.

Но Анатолий в ответ на её «умные» слова только смелел:
- Да, - заявлял, - я желаю с тобой заниматься теми же приятными для парней делами, чем занимаются со своими девушками мои братья.
- Но твоим братцам не приходит в голову, что эти несчастные девушки могут остаться в известном положении, после их совместных игр?
- Кажется, Николай тебе говорил, что чернявый наш получил белый билет, и в армию не пойдёт, скорее всего, у него и детей не будет, так что девица его пусть не надеется на это поймать нашего братца.
- Ну, хорошо. Но Николай-то вполне может «осчастливить» свою девицу?
- Опять же, успеет отвезти забеременевшую девушку в деревню, да кажется, она ему и нравится - так что и там нечего беспокоиться.
- Разумеется, это их дело. Но себе я такой судьбы не хочу, и даже разговоров не желаю об этом.
- Что же, ты? Королевича ждёшь?
- Нет, конечно. Мой суженый, быть может, будет во много раз хуже, чем ты, но я верю в судьбу.
- Где ж тебе не верить? Если ты предсказала своим старым соседкам, что к ним явятся женихи, и вскоре они повстречались, при твоей активной помощи, разумеется.
- Кто это тебе всё рассказал? - поразилась Калерия.
- Да ваши же старухи обо всём и трезвонили. Теперь гам стоит в обоих общежитиях, что ты - колдунья.
- И тебе не страшно с такой встречаться?
- А что делать? Ты, наверное, заколдовала меня?
- Ну, знаешь! Да я ни тебя, ни твоих братцев даже не знала, когда Николай пригласил меня после концерта на танец. А ты, по твоим же признаниям, ходил за мной повсюду, боясь подойти и познакомиться, почему и подослал Николая. И если уж на то пошло, то Николай тоже старался меня «покорить», как вы, парни, выражаетесь - получается, что я и его, совсем не зная, заколдовала?
- Ладно, не сердись ты так. Забудь о нашем глупом разговоре.
- Нет, не забуду. А если ты считаешь, что я должна за спектакли и фильмы с тобой «расплачиваться» таким образом, как ты мне навязываешь, то мы или перестанем всюду ходить, или я через раз буду покупать билеты сама. И, предвидя этот неприятный для меня разговор, уже их приобрела. В следующий выходной мы с тобой идём на хорошую оперу, в украинский драмтеатр.
- Согласен, но я отдам тебе деньги за билеты.
- Это ещё почему? - снова возмутилась Калерия.
- Потому что, если ты будешь покупать билеты, то даже в поцелуях будущему солдату откажешь. А без твоих медовых губок я уже не могу.
- Ладно уж, не выдумывай - целоваться с тобой я не откажусь, но если поцелуи на тебя так действуют, что ты и о грешном стал думать, то или откажись от них сам - я не обижусь - или ищи себе более сговорчивую девушку.
- И ты думаешь, что после того, как я обнимал тебя, чувствовал! твоё тело, желал тебя, а главное целовал твои бесподобные, потрясающие губы, я смогу пойти к другой девушке и проделывать то же самое?
- Мне казалось, что для парней это веселое занятие – переходить от одной девушки, к другой, как это делают твои кузены.
- Весёлое? Да мне, наверное, четырёх лет в Морфлоте будет маловато, чтобы забыть тебя.
- Ты точно хочешь в Морфлот?
- Хотел. Но, встретив тебя, и думая уговорить тебя выйти за меня замуж, подумывал уже проситься в погранвойска.  Там служить всего два года. Но ты же даже эти два года не захочешь меня ждать.
- Анатолий, ты очень хороший парень, но пойми меня правильно. Я угадываю, как ты заметил, чужие судьбы. Так неужели ты думаешь, что я свою судьбу не знаю? Если тебе будет легче от этого, то знай, мне судьба несёт много плохого. Но на фоне всего этого есть одна жемчужина, от которой я бы не отказалась ни под пыткой, ни из-за богатства. Это мой будущий ребёнок, которого я смогу родить только от того человека, кого я себе нагадала, и ни от кого другого!
- Слышал, что ты уже в Симферополе за двоих или троих парней отказалась выйти замуж, и богатых, и красивых.
- Ну, допустим, красивый из них был только один, и то из Севастополя. Похожий, кстати, на вашего Николая, но маленького роста. Второй, а может первый, был богат, обеспечен, как индийский Раджа, но нелюбый. За него, с удовольствием, вышла моя новоявленная, на то время, подруга. Польстилась она на богатство и на то, чтобы уйти со стройки.
- Что у неё прекрасно и получилось.
- Не завидуй. Первое дитя у них родилось мёртвым, обвитое пуповиной, а когда будет второе - это только Богу известно.
- Скажешь, ты это не предчувствовала? Ведь потому и не вышла за богатого горбуна. Не удивляйся, знаю, что мужик был не «нелюбый», как ты мягко сказала, а с уродством - вот так-то вернее будет. Из-за этого ты за него не вышла, или почувствовала, что дети больными будут?
- Я этого не предчувствовала, просто его судьба с моей судьбой никак не пересекалась, а свою судьбу я знаю с шестнадцати, если не раньше, лет. К тому же уверена, что у нас с «горбуном» был бы нормальный ребёнок, а не больной, потому что у самого парня искривлена спина не от рождения, а из-за того, что его в детстве на пол неудачно уронили.
- Ну, это он тебе наврал, наверное. Но не будем о нём. Поясни мне лучше, почему ты и от «красивого» севастопольца отмахнулась? И каков был третий несчастливец, которому ты дорогу перебежала?
- Как ты сочувствуешь всем своим бывшим соперникам - это потрясающе! Даже меня сравнил с чёрной кошкой, - немного с иронией, немного с обидой отозвалась Реля. - Но вторым «ухажёром» у меня в Симферополе был Горилла. Замечу, чтобы не нарушать очерёдности.
- Его звали Гориллой? - удивился Анатолий.
- Того негодяя звали Георгий, это я ему дала такое прозвище, за характер его, да по повадкам, он и был точно большая обезьяна.
- Тогда удивляюсь, что он тебя не изнасиловал.
- Он пытался, - призналась Реля, краснея, - но чуть не получил камнем по голове. Меня можно убить, но изнасиловать - никогда!
- Представляю, как ты отбивалась.
- Не надо об этом. Тем более, что мужик этот - убийца и попал в тюрьму не из-за меня. Однако он мне отомстил - из-за его ненависти и проклятий, я, как мне кажется, ногу покалечила.
- Ой, прости меня, Релюшка. Я дурак, что завёл такой разговор.
- Ничего. Скоро я уеду в отпуск, и у тебя будет время оглядеться вокруг - возможно ты найдёшь другую девушку, какую ищешь.
- Ты уезжаешь в отпуск? Когда?
- В августе, меня попросила поменяться одна девушка, а то бы уже в июле укатила. Очень соскучилась по своим сестрёнкам, про которых я тебе рассказывала.
- Послушай, не уезжай. Я лучше куплю тебе путёвку в дом отдыха, или санаторий, где ногу твою подлечат, и куда я смогу к тебе на выходные приезжать - ведь нас осчастливили двумя выходными в неделю.
- Нет, Толя, если ты мне купишь путёвку, тогда точно потребуешь, чтобы я стала твоей. Истрать лучше эти деньги на доступных девушек, которые в этом!.. тебе не откажут. Таких, в общежитии, хватает.
- Ты, дорогая моя, не знаешь мужчин моего нрава. Мимо меня хоть полк проведи доступных женщин, мне по душе только гордые. Я нахожу, что они лучшие любовницы в постели, лучшие матери.
- Не знала, что ты такой знаток женщин.
- Это меня отец просвещал: - «Не гонись за той, которая на тебя вешаться будет. Та, которая не дорожит своей честью, никогда доброй женой не станет, а уж мать она и вовсе никудышная будет».
- Пожалуй, твой отец прав, - Реля с грустью вспомнила свою родительницу: её молодящаяся мать точно подходила под эту характеристику, много горя увидели от неё дети - и те, кого Юлия Петровна любила, и те, кого она ненавидела. Калерия понимала, что небольшое счастье принесла в жизни своим баловством мать Вере. Ну, балует её хорошими вещами, но когда-то это закончится - и чем это обернётся для двух эгоисток, приходится только догадываться.
- Вот видишь - вы с отцом сходитесь во мнениях. Поехала бы жить к такому свёкру? - Вновь поднял тему Анатолий, которую не хотела бы продолжать Реля - сколько этот парень может испытывать  её?
- Ну, снова - здорово! Нет, мне надо подальше от тебя бежать. Я уже не жалею, что записалась в отпуск на август. Хоть месяц отдохну от твоих, угнетающих меня, предложений. А когда вернусь, я надеюсь, ты найдёшь себе девушку, с которой вы «договоритесь» и отвезёшь её, куда меня грозился запрятать от всего белого света, в своё село.
Они поругались, и надолго. Калерия поучаствовала ещё в Майском параде и концерте. «Отдали» они с Женей замуж своих соседок, которые, вопреки Релиному предположению, не стали прятаться от людей со своими сужеными, а закатили хорошие свадьбы. Сначала в общежитии, потом и в квартирах женихов - все старые девы общежития были довольны. После этих торжеств, у многих появились обожатели - их общежитие прославилось «хорошими невестами», и многие «престарелые холостяки» ринулись сюда искать свои половинки. И находили, если не бросались сначала на молодых, да заумных, которые если и шли замуж, то только, чтобы избавиться от тяжёлой неволи. Релины соседки тут же ушли со стройки, и, получив постоянную прописку в городе, устроились на более приличную работу.  Алла, которая  вышла замуж за мужчину с ребёнком - устроилась воспитателем в детский садик, вместе с малышкой.
- Вот умница! - обрадовалась Реля. - Так ей легче будет подружиться с Павловой девчушкой.  А   если появится свой ребёнок, она уже научится с ним обращаться.
- Да, я тоже так думаю. Жаль только, что у Аллы не хватило образования, чтоб тоже устроиться воспитателем, а ведь у неё скоро уже появится маленький Бэби - который пока растёт у матери в животе.
- Ну и что? Сергей хорошо получает, ей и работать не нужно. Однако, когда Бэби, как ты говоришь, родится, я бы и няней пошла с ним в ясельки, чтоб на глазах было дитя. А как ты думаешь, у Аллы нормальный ребёнок родится? - неожиданно для себя спросила Калерия.
- Мне кажется, да. Сергей не пьёт, это хорошо. И они уже съездили в Евпаторию - твоей Евгении Юрьевне понравились наша «девушка» и он сам - ведь она написала такой тёплый отзыв об этой паре. Благодарила, что ты вроде бы спасла её племянника от пьянства.
- Не я, но кто-то Сергея загипнотизировал - на своей свадьбе ни чарки в рот - это просто удивительно. Скорей всего, что дети у него и Аллы родятся здоровыми, если и дальше так будет.
- Так и надо, Реля. Ведь не зря раньше молодым вина не давали.
- Это чтоб ребёнок получился здоровеньким? Но они его уже имели, когда свадьбу справляли, правда, живота у Аллы ещё не было видно.
- Мне кажется, что ты так постаралась с их свадьбами, чтобы старые девы не завидовали тебе, когда ты сама будешь выходить замуж.
- Как ты угадала? Мне и, правда, показалось плохой приметой выходить замуж, в то время как в нашей комнате перестарки страдают.
- Ну и ловко же мы их вытолкнули, а?
- Да, Жень, потрясающе ловко, сама дивлюсь, - Реля улыбнулась.
- А как у тебя дела с Анатолием? Всё дуетесь друг, на друга?
- Ты же знаешь. Он проходит мимо, даже не здоровается.
- Да, будущий солдат здорово на тебя сердится.
- Но мы же взрослые люди, Женя. Вбил этот «морячок» себе в голову, что должен отвезти меня в большую деревню, и я должна его там ждать.
- Да, я его тоже пыталась отговорить от такой глупости. Но знаешь, что он мне поведал?
- Что же?
- Будто в военкомате, когда их осматривала медицинская комиссия, он сумел договориться, что пойдёт служить в пограничные войска.
- Понятно. Значит, не на четыре года забреют парню лоб, а на два. А он не понимает, что опасно на границе служить? – озадаченно спросила Женя.
- Да что в лоб, что по лбу - в море не меньше опасностей. У нас, в селе, один и с моря не вернулся - привезли в цинковом гробу.
- Какой ужас для родителей, да? В мирное время и получить своего сына в гробу. Он, что на подводной лодке служил?
- Господи! Ты и про подводные лодки знаешь. А я тогда и поняла, что это за страх такой, когда этого парня хоронили. Ой, Женя, давай не будем больше про грустное, а то я себя буду преступницей считать, если с Анатолием что-то случится.
- Случится, так случится - ты же в судьбу веришь, от которой не уйдёшь, как говорят старые люди, умудрённые опытом.
- Да, это так, но надо мне с ним помириться перед отъездом в отпуск, по-хорошему расстаться, чувствую, что пока буду отсутствовать, его тут уже окрутят без меня, что Рельку бы обрадовало.
- Всё может быть. На Анатолия много девчонок поглядывает.
- Тогда не буду мириться. Может он, дуясь на меня, выберет сговорчивей девушку.
- Да и чтоб она осталась с ребёнком тут в общежитии, потому что вражина этот заявил мне, что кроме тебя, он никого в станицу не повезёт. Впрочем, сейчас уже аборты разрешены, особенно если девка не замужем. У нас в общежитии, некоторые уже сбегали в больницу, а, вернувшись, снова «девушками» себя чувствуют.
- Как это ужасно, Женя! Как ужасно! Убить ребёнка, и не чувствовать вины. Нет, не буду я с будущим солдатом мириться, только за то, что он давил на меня в таком деликатном деле. Каждая девушка обязана сберечь себя для будущего ребёнка, который предназначен ей судьбой.
- Правильно, Релик, не мирись. Пусть он лучше страдает, чем девушка, которая знает, что ей в жизни предписано. Лезут, понимаешь, со своими «желаниями», которые обязаны укрощать, пока не в состоянии содержать жену и детей.
Калерия молча согласилась. Но когда Женя провожала её с чемоданом на вокзал, этот будущий не то моряк, не то пограничник попался им по дороге, когда они шли на трамвай. Анатолий вздрогнул - девушки это заметили - но прошёл мимо них в рабочем комбинезоне (возвращался со второй смены), опять не сказав ни слова Реле на прощание.
- Видишь, какой гордый, - заметила Женя. - А если бы ты ему поддалась, слезами бы сейчас умывалась, как умывается Люба, которая не смогла устоять перед его блондинистым братом.
- Но Любушка зря умывается, я говорила ей, что она не забеременеет от Николки. А Толя пусть свой гонор показывает. Может, это и к лучшему. Я уж к нему привыкать начала, про его поцелуи его вспоминаю - он очень хорошо целуется.
- Вот видишь! Хоть что-то в нём хорошее есть. Но твои губы прямо созданы для поцелуев - это даже мой подслеповатый Филиппок заметил. И сказал мне, видно, чтобы я лучше с ним целовалась.
- А разве вы плохо целуетесь?
- Да почти никак. У него губы тонкие, у меня тоже не такие полные, как у тебя. Так мы чмок-чмок и до свидания - особенно не увлекаемся этим делом. Боюсь, что и всё остальное, если до этого дойдет, будет так же неинтересно происходить.
- Да что ты, Женя! Как раз всё остальное у вас может быть довольно привлекательным. Да и целоваться вы научитесь.
- Не знаю, не знаю. Быстро как мы дошли до остановки трамвая.
- Не провожай меня дальше, давай здесь попрощаемся. Я сама доеду до вокзала. А то тебе страшно будет вечером возвращаться через кладбище. Как сейчас помню, какого страха я натерпелась, когда шла вечером с новым пальто через него.
     - Да, но тогда ты Жорку повстречала в городе, и думала, что он за тобой погонится. А на меня кто польстится?
     - Не говори глупостей. Какому-нибудь забулдыге пьянице долго ли девушку напугать, а то и изнасиловать. Помнишь, как мы бегали, женщину отбивали от целой стаи пьяных идиотов?
     - Но если бы с нами не было твоего Анатолия, да моего Филиппка, то и сами попали бы в беду. Ну, вот трамвай бежит. Я чемодан занесу и вернусь обратно - ты здорово меня напугала насильниками.
     - Жень, чемодан мой лёгкий, оставайся здесь. Ну, до свидания, я буду скучать по тебе, - говорила, стоя на ступеньках, Калерия.
     - А уж про меня-то чего говорить? Смотри-ка, Анатолий несётся, успел-таки - переоделся и видно всю дорогу бежал. Счастливая ты!
     - Пожалуй. Если бы он не пришёл, я бы подумала, что я совсем не нравлюсь никому, и никому не нужна. Вот успеет ли он в трамвай войти, или на следующем будет меня догонять?
     - Успеет. Я водителю помахала, чтобы подождал. Ты посмотри, как несётся, ему бы кроссы сдавать или марафон - классный бегун.


                Г л а в а   20.

     И парень успел. Он вскочил в уже двинувшийся трамвай, и, обхватив Релю за плечи, так прижал к себе, что она почувствовала боль.
     - Хотела, не попрощавшись, уехать? Да я бы с ума тут сошёл, тебя, из отпуска, дожидаясь.
     - Как хорошо, что ты сообразил меня провести, - девушка на мгновение прижалась к широкой груди в красивой голубой рубашке, так украшавшей парня. - Думала, что мы навек разругались.
- Тебе сколько ещё до поезда осталось?
- Два часа. А приедем мы скоро.
- Ох, и зацелую я тебя на вокзале, где-нибудь в укромном уголке.
- Ты разве не вернёшься с последним трамваем домой?
- Чудилка ты моя. Вернуться я могу и на такси, или пешком. Ведь не зря говорят, что для бешеного коня сто вёрст - не крюк.
- Вообще-то, если придерживаться поговорки, то гласит она о бешеной корове, а не о коне, - усмехнулась Калерия.
- Ну не позорь меня, сравнивая с какой-то бурёнкой, - захохотал рыжий парень, и стал намного красивей, чем казался.
Приехав на вокзал, Анатолий сразу увлёк Релю в уголок, где сидело немного народу:
- Только не мечтай, пожалуйста, что мы тут целоваться будем, - предупредила девушка. - Людей полно вокруг, веди себя прилично.
- Да уж, я понял. Любая другая подставила бы губки, но не ты, - съязвил парень, ставя чемодан. - Ты бы лучше одна здесь побыла!
- Да, потому и отговорила Женю ехать на вокзал. Я, действительно, мечтала посидеть перед  дальней дорогой, подумать, потому что в вагоне, где народ ходит туда, сюда, особенно не подумаешь - мешают.
- А чего? Забралась на свою полку, и думай сколько душе угодно.
- Не выйдет. У меня, к сожалению, боковая полка - слишком поздно я спохватилась, что билет покупать надо.  Вернее, мне деньги  выдали поздно за отпуск – вот и взяла билет, какой остался.
- Да, боковая полка – дрянь, всякий пьяница, проходя, заденет. Не то, что подумать, ты там не выспишься за ночь потому, как и за чемоданом следить придётся, ведь там нет места, куда его можно спрятать.
- Видишь, сколько неудобств я создала своей нерасторопностью, - пожаловалась Реля. - А вернее тем, что не было денег на билет. Поехала покупать только тогда, когда получила отпускные и, конечно, досталось мне самое худшее, что можно себе представить.
- Глупая ты девчонка! - расстроился Анатолий. - Спросила бы денег у меня, мне мать высылает каждый месяц, хоть я и не прошу у неё.  Ведь пропиваем с братцами много – лучше тебе бы отдал.
- Хорошая у тебя родительница. Понимает, что в большом городе не проживёшь без помощи, даже если работаешь.  Но пропивать родительские деньги – грех.  Лучше бы на курсы какие пошёл.
- Точняк! Особо, как мы с тобой - без специализации. Но я хотя бы асфальт горячий укладываю, и получаю побольше, чем вы, на растворном. Хотя я видел, как вы там ишачите, ничуть не меньше нашего. Но меня удивляет, что ты не просишь у меня денег до получки, как делают девушки моих кузенов, особенно когда сидят на мели.
- Это не девушки, а бабоньки, ежели ты правду говоришь, что они позволяют делать с собой твоим братьям и это их право. А я потому и не прошу, чтобы не попадать от тебя в зависимость.
- Ну да, ты же гордая! Ты у офицера помощи просить не захотела, как мне рассказывала твоя подруга. Ну, чего ты нос морщишь? Не вздумай ругать Евгению, она мне не рассказывала, а проговорилась.
- Он мне её не предлагал, - быстро сказала Реля, радуясь тому, что Женя не проговорилась про нечто большее, а это можно пережить.
- Предложил бы, если бы ты за честь свою не держалась. Я думаю, что если бы он такую девушку попробовал, то не стал бы жадничать.
- Послушай, если ты будешь продолжать в таком духе, то мы с тобой опять поругаемся. Не надо меня оскорблять и издеваться над парнем, который тебе не докладывал, почему он так поступил, а не иначе. Я верю в судьбу, и какой она у меня должна сложиться, такой и приму. Трудностей, как ты видишь, у меня тьма, и я от них не бегаю. В противном случае, «осчастливила» бы парня с искривлённым позвоночником, который всех больше в меня был влюблён, и сделал бы мою жизнь иной.
- Да уж! Я слышал, какой он богач. Жаль только, что дети от него больными родятся. Может, ты от этого уходила?
- Не надо злорадствовать, Толя, если я предчувствовала, потому что лучше родить ребёнка в бедности, но здорового, повторяю тебе.
- Ну, в бедности ты, моя милая, своё здоровье подорвёшь.
- Пусть так, если мне такая судьбина!
- Чудная ты! Вон какой-то «морской волк» слушает наш спор, и глаз с тебя не сводит. Ты, как магнит, милая, мужиков к себе притягиваешь.
- Будет придумывать-то! Кто нас слушает? Капитан этот?
- Ну, я думаю, что он не совсем капитан, а помощник точно. И за границу плавает - гражданский моряк, не военный. Товарищ его в ресторан или буфет звал - он не пошёл. Сидит, на тебя уставившись, будто ты чудо, какое! Не хотел бы я, чтобы ты с ним вместе ехала.
- А разве ты ему запретишь, если у него такой же маршрут?
- Нет, конечно. Но лучше бы он ждал поезд в Севастополь, а не в твою сторону, мне было бы спокойней, - Толя привлёк Релю к себе, и поцеловало, видно хотел показать моряку, что она его девушка.
- Ладно тебе! – Реля позволила себя поцеловать. - Ревнуешь неизвестно к кому! Тебе не всё равно, куда этот несчастный моряк едет?
- Почему несчастный? Он много стран повидал!
- Да грустный он какой-то. Уж, не на похороны ли спешит?
- Похоже! Как это я не догадался? Его товарищ телеграммой тряс, когда мы мимо касс проходили, билет требовал. – Парень опять выбрал момент, чтобы поцеловать.
Калерия нахмурила брови, стараясь показать парню, что ей не нравятся поцелуи на глазах людей.
- Вот видишь,  - упрекнула она, - а ты заревновал человека, вместо того, чтоб посочувствовать!
- Ну, теперь-то и я разобрался, спасибо тебе, так что смирю свою ревность, даже если он в одном вагоне с тобой окажется.
- Спасибо. А теперь иди, думаю, что на трамвай или автобус успеешь. Не целуй меня больше. Хватит!
- Какая ты строгая! Если б любила, сама бы не отлипала от моих губ, - он, не оглядываясь, ушёл, разгневанный.  Калерия  даже  пожалела парня – она, действительно, его не любит: - «И говорила ему».
 
 Затем она обратила своё внимание  на моряка. Из-под ресниц, чтоб не привлечь внимания, посматривала: - «Где я его видела? О, Боже! В Залиманском. Он мне платье привёз тогда и сказал от деда. И я тогда подумала, что он тоже с Космосом связан. Намекала моряку, но он не признался.  Но, что знает он о Космосе, о Пушкине, я уверена.  Не зря же тогда платье привёз и сказал: – «От деда».  Впрочем, хитрый мой дед мог не признаться ему, что он – Пушкин.  Лишь мне открылся, а с другими мудрит. Вот интересно поговорить бы с ним о деде.  Но как?  Подойти и сказать – я такая то и такая, мы в Залиманском с вами виделись, при таких то обстоятельствах. Но нельзя. У человека горе, а я со своими воспоминаниями, это не хорошо.  А не было бы у него горя, вспомнил  ли моряк меня? Десять лет прошло. Он не очень изменился, лишь стал шире в плечах, а я, наверное, очень, потому, что из девчонки, превратилась в девушку. Говорят, за этот период, юность бежит стремительно, а молодость топчется на месте. И хорошо. Как был красивый, такой и остался, даже интересней стал. Как его звали? Не помню. И ведь не подойдёшь, не спросишь. Подумает, что навязывается девушка. Господи, хоть бы он ехал в моём вагоне, где-нибудь поближе от меня, чтобы можно было перекинуться несколькими фразами, тогда бы всё узнала».
 И она стала с нетерпением ждать, когда объявят посадку на поезд, прося Бога, чтобы он дал ей возможность поговорить с офицером. Уж очень ей хотелось узнать, как поживает её бывшая подруга в Залиманском, и о самом моряке тоже.

Хорошо она просила Бога - офицер, едущий на похороны, занял нижнюю боковую полку, прямо под Релиной. Пока шла посадка на поезд, они оба скромно присели по разные стороны от столика, который можно было опустить или поднять на шарнирах, по мере надобности.
- Куда вы едете? - сразу спросил Релю моряк, помогая ей поднять чемодан на третью, багажную, полку.
- В Херсон.
- Я тоже. Вот удача!
- Не очень радуйтесь, потому что я не в сам город - мне ещё надо будет ехать на автобусе, в село.
- Но хоть ночь с вами проехать и то счастье!
- Да какое счастье? Я заберусь на верхнюю полку, а вы здесь, где мы сидим, расположитесь, и будем видеть дорожные сны.
- Если пожелаете, милая девушка, я вам нижнюю полку уступлю, а сам сяду у вас, в ногах, потому что я не могу спать в поездах - никогда не сплю - лежу с закрытыми глазами, но чтобы уснуть - ни-ни.
- Но сегодня вы могли бы отдохнуть - ведь едете с большого праздника на похороны.
- Как вы узнали? - удивился офицер. - Меня, действительно, вызвали со свадьбы моего сослуживца на похороны матери.
- Как это печально! Сочувствую вам!
- Да Бога ради! Моя родительница была мне плохой матерью, чтобы о ней жалеть. Она, правда, и из семьи такой, где мамки-няньки детей пестовали, сама она не умела детей воспитывать.
- Ваша мама из дворянского рода? Но я встречала уже бывших дворян, и это были прекрасные люди, я уж не говорю о том, что воспитатели хорошие. Примером мне служит одна моя хорошая знакомая, ударенная вначале революцией, потом голодом на Украине в середине тридцатых годов, воспитывала не своего сына, а племянника, который звал её мамой, - голос девушки потеплел от этого воспоминания.
- Тому парню повезло. Его любит не только его приёмная мать, но и такая чудесная девушка. Искренне ему завидую, - проник в её  воспоминания моряк каким-то чудом.
- Что вы! Не завидуйте! - у Рели невольно потекли слёзы из глаз. - Тот парень погиб от рук негодяев, лет…, - она споткнулась, - да, осенью будет пять лет назад назад.
- А почему вы задумались? Вы не сразу узнали о его смерти?
- Да, один странный парень вычеркал у меня из дурной головы – я тогда болела - всю память об этом Павле, которого я сильно любила.
- Вы любили? Сколько же вам годков было пять лет назад?
- Возможно, вам покажется, что это мало. Но мне было тринадцать лет, когда мы познакомились с Павлом.  И четырнадцать с небольшим, когда он погиб.
- А чего удивительного - Джульетта уже любила в такие годы, как женщина, а вы, насколько я могу судить, глядя на вас, спустя пять лет ещё девушка?
- Не надо об этом. Меня уже затерзал по этому ненормальному вопросу юноша, который меня провожал. Он озабочен этим и думает день и ночь, как исправить мою оплошность, - пошутила Калерия.
- Прошу прощения, что посыпал соль на рану. Но тот юноша, который как вы говорите «стёр память о Павле» он, разумеется, над вашим горем не издевался?
- Нет, нет, что вы! Это был святой юноша. Он сразу лишил девчонку памяти о Павле - правда я тогда сильно болела, как я говорила – может, всё это случилось от болезни? В этом я и сейчас не уверена.
- Это сделала не болезнь, а человек - я сам приобрёл чем-то похожий дар, когда меня в детстве поразило молнией.
- Ой, удар молнии довольно опасный! Может убить.
- Да, меня почти, что и убило. Я, наверное, несколько минут валялся без памяти. Хорошо, что друзья закопали меня в песок.
- И что? Электричество ушло? – «Он смотрит на меня, не отрывая глаз, но не вспомнит никак».
- Ушло, а я вот такой, как вы меня видите, остался. Но с чудинкой, как друзья заметили. Правда эта чудинка не мешает мне жить, наоборот, вроде бы помогает. Я могу предсказать, что нас ждут за приключения в одном, или другом порту, чего надо опасаться.
- Так это же чудесно! Завидую вам. Правда я и сама гадаю понемногу, но это у меня получается лучше всего в сновидениях.
- Выходит оба мы люди с чудинкой? Уж не это ли меня притянуло к вам? Я и скрывать не пытался, что даже ваш парень заревновал. И насильно начал вас целовать, чтоб дать моряку понять, что он безумно любит удивительно красивую девушку, - смутил моряк Релю.
- За что я его и прогнала раньше, чем прибыл наш поезд. Не люблю, когда меня насильно целуют, да ещё при людях.
- Ну не будем о нём говорить. Лучше вернёмся к Павлу. Как мне кажется, тот парень был умный, и не отпугивал тринадцатилетнюю девочку от себя, а наоборот, приучал? Сколько ему было лет?
- Много, - Калерия улыбнулась, вытирая слёзы и глядя на убегающий вокзал. - Вот и наш поезд поехал.
- Пусть едет. Не прерывайте наш разговор - мне он интересен.
- А где ваш друг? Он в другом вагоне едет?
- Нет. Он помог мне достать билет, посадил на поезд и ушёл. Так что никто нам не помешает поговорить на любые темы.
- А вам хочется знать обо мне? Ведь вы на похороны матери едете, и давайте поговорим о ней.
- Ну, если мы и придём к разговору о моей матери, то не сейчас. Прошу тебя, девочка, поговорим лучше о тебе. Ничего, что я буду обращаться к тебе на «ты»? Ведь я намного старше красивой девушки.
- Пожалуйста, называйте, как хотите.
- Так как зовут мою чаровницу?
- По паспорту я Калерия. Сокращённо зовут Реля. Ещё меня окрестили, во время войны, в церкви, и нарекли Надеждой.
- Реля тире Надежда? Так-так-так, знал Артём, что когда-то встречу тебя. Ты меня не помнишь, Черноглазка? Мы встречались ранее.
- О, Боже! – Калерия обрадовалась, что он хотя бы по имени её помнит, и своё назвал. - Конечно, встречались. В Залиманском? Наша семья сбежала тогда из Литвы, где русских не очень любили, а зря - русские же, в частности мой отец, восстанавливали у них сельское хозяйство. Но нам надо вспомнить о Лене, мою подружке, которая если бы не познакомила нас, мы бы сейчас, думаю, не обрадовались бы так друг другу. Как она поживает?  Сколько классов она окончила?  Ведь ей учёба нелегко давалась.
- Ленка?  Она плохо училась и в пятом классе, когда её оставили на третий год, совсем бросила.  Как ты, наверное, и догадываешься, рано вышла замуж, уже имеет Ляльку, которой дядько Артём привозит заграничные вещички. Вернее привозил, потому что матерью она оказалась неважной и моя двоюродная  сестра попросила меня не привозить ей ничего. Зачем ей – гуляке и выпивохе красивые вещи, - смутил вновь Релю моряк, потому что она только хотела расспросить подробно о Лене, как он всё выложил. -  И дитя родила уродца – у него «заячья губа и волчья пасть»  - это почти неизлечимо, так что сестра моя жутко страдает и Ленку проклинает – видимо пила, когда носила его.  Ленка грозится убить ребёнка. 
- Зачем же так? – огорчилась до слёз Калерия, – это большой грех!  Дитя ни в чём не виновато. - Она встречала уже «заячью губу»  - это было в Находке, у её одноклассницы и защита так аккуратно, что почти не заметно было шва. Но видно из-за «волчьей пасти» девочка говорила плохо, за что её дразнили иногда, а Реля яростно бросалась защищать. Она не могла терпеть, если при ней кого-то обижали.
- Вот и я говорю. Потому перестал ездить совсем в Залиманское. Лучше я хорошей матери-одиночке что-то подарю, которая ребёнка своего обожает, и носила и родила его нормальным.
Калерия вновь вздрогнула – ведь про неё говорит – это она будет воспитывать своего сына одна. Но надо было что-то отвечать, чтобы отвлечь разговор их от  жуткой темы и она выпалила:
- И мне бы надо вспомнить, как вы мне платье когда-то подарили, - Калерия затаила дыхание. Вспомнит ли, кто его подговорил на этот поступок?
- Ещё бы дарил, да ваша семья быстро сбежала из Залиманского. Уж не меня ли испугалась твоя мать, которая, насколько я знаю от родных, не очень тебя любила. Но обожала Геру, родившуюся от тёмного моего дядьки Люфера, как он себя, шутя, называл.  Но у всякой тёмной силы есть противовес.  Другой мой  дядя  Федот – был светлейшей души человек, делал дела, как сам говорил, Богу угодные.  И вообще, насколько я понимал его тогда, каким-то образом был связан с Космосом. Помню, гуляли мы с ним ясным днём, по Приморскому бульвару, в Одессе, было это в середине октября, в сороковом году.  В это время, его жена тётя Вика как раз тоже готовилась стать матерью,  и … - моряк с удивлением посмотрел на Релю, - вдруг дядя остановился  и сказал, что в эту минуту родилась светлая девочка у той женщины, которая ранее родила от «Люфера - поганца».  Так это была ты, Черноглазка, которая меня, уже двадцатитрёхлетнего, по паспорту, парня смутила в Залиманском?       
Калерия не отрывала глаз от моряка:  - Боже мой!  Как это дядя ваш Федот предугадал моё рождение?
-  Он был ясновидящим и говорил, что после темной душой девочки, у женщины, родившей от моего тёмного дяди, родится светлая девочка, как и я у своей тёмной матери, и мы оба будем отталкивался от темноты.  Как видишь, погибший мой дядя Федот был прав. И вот мы оба свободны, хотя можем ещё встречаться с ними.  Я еду на похороны тёмной матери, и мне не миновать видеть тёмного дядьку. А ты?
- Я еду к матери, которая меня год назад выставила из дома водном платье и без копейки денег, и к сестрёнкам, которых надеюсь уберечь от дурного влияния мамы и Геры. Кстати она давно себя Верой назвала. Но расскажите мне лучше о себе. Как вы сумели сбежать от… двух тёмных людей? Хотя я сама также бежала от двух  змеюк, старающихся меня подавить.
- Но ты, дорогая, бежала в никуда, как я догадываюсь, а дядя Федот взял меня к себе в Одессу, едва мне исполнилось двенадцать лет,  поместил в школу морскую, где учили с прицелом на моряков, которую я окончил досрочно - в тринадцать лет.  Учился не как подружка твоя бывшая, а сдавал экзамены за  два  и  три года  сразу.  Потом  рванул в среднее морское училище, ну, разумеется, нам пришлось  три  года  приписать.
- Потому что брали туда с  шестнадцати  лет?
- Угадала. По счастью, я был очень рослым, под метр восемьдесят, что в те времена было  диво, и никто не спорил, главное было экзамены сдать.
- Что вы успешно и сделали?
- Так точно. Рад был, что поступил в училище, но к концу первого курса разразилась война. Дядя Федот сразу ушёл на фронт, наказав мне следить за его женой с детьми. Но первая же бомбёжка убила моих племянников наповал, и тогда тётя Викушка, это жена дяди, наказала мне идти на фронт. Училище уже распустили, а есть в Одессе было нечего  - страшный голод стоял. И вот я, рослый мальчишка, попал в пехоту. Воевал как взрослый. Но в первом же бою бегу в атаку  - все пули в меня.  Попал в госпиталь. Там женщины меня живо раскусили, что мне не восемнадцать лет, потому что ел, не как другие раненые, а как растущие ещё, проще говоря, поглощал пищу, как волк голодный. Но медики меня не выдали, потому я, после лечения, опять отправился воевать. И уже в третьем бою – снова ранен – второй раз уже серьёзней. Полгода в лазарете валялся, вылечили. И до сорок четвёртого года сражался, а больше по лазаретам вылёживался, пока тётя Вика не сообщила мне, что училище вновь открылось и даже переквалифицировалось на Высшее. Срочно нужны дельные моряки, и меня отпустили из госпиталя, ещё не совсем вылеченного; хромого и  с рукой на перевязи – хорошо, что левой, а не правой, хоть писать мог.
- Жизнь у вас прямо как в романе хорошем. Повоевать успели, и потом Морское Высшее училище окончить о котором мечтают многие ребята.
- Да, мне многие в училище завидовали - повоевать успел и выучился на помощника капитана в двадцать три года, по паспорту, а на самом деле в двадцать лет. И мне одна цыганская девчонка, внучка Пушкина, как мне сказала Ленка, наколдовала, что стану капитаном в тридцать три года. Верно это? Уж возраст подпирает.
Калерия обрадовалась – помнит моряк, по словам Лены, чья она внучка, но видно не очень верит свой племяннице.  Зато она помнила, как она гадала Артёму, но решила схитрить:
- Та девочка вам гадала по возрасту или по паспорту?
- Хитрая. Умеешь подловить. Итак, я на четырнадцать лет старше моей гадалки, по паспорту, как я ещё в Залиманском определил нашу разницу в возрасте, а по сути, не будем говорить, потому что выгляжу я старше своего возраста, потому что как ты понимаешь, пережил много. Теперь скажи, сколько тебе лет?
- Мне осенью исполнится девятнадцать.  Я думала, что вы посчитали уже, по нашим размышлениям. Тем более помните, когда я родилась. В октябре 1940 года, а сейчас пятьдесят девятый год.
- Не подумал считать, из головы выпала вся арифметика. Стало быть, и мне осенью исполнится тридцать три по паспорту, потому что ты не знала точные мои годы, когда гадала. Где же моё капитанство, Сивилла? Им пока и не пахнет.
- А я чувствую, что вот-вот на вас ваше капитанство свалится.
- Спасибо, - Артём поцеловал Реле руку. - Но я негодяй. Чувствуется, что и твоя жизнь была полна неожиданностями. Расскажи мне! О чём? Начни сначала. Кем была твоя мать? Я имею в виду, кем работала, эта тёмная женщина, сумевшая родить такую дочь.  Как она относилась к тебе? Затем о сестрице, которую я немного знаю, так как она дочь темнейшего душой человека, от которого я в своё время бежал. Затем расскажи о своих друзьях и недругах - возможно, я сумею тебе помочь.
- Помочь?  - Калерия горько улыбнулась, слёзы вновь её выдали. - Но разве можно вернуть к жизни человека, прекрасного, как звезда?  Который мелькнул в моей жизни и исчез, не забыв мне тоже, как вы подарить костюмчик, в котором я превратилась в Золушку, с той разницей, что ваше платье я заносила до дыр, а Пашин чудо-костюм одела всего раз, более не смогла. Потом, мне кажется, продав этот костюм, на деньги, вырученные от него, моего любимого и похоронили.
- Так!  Во-первых, вытри слёзы, если твой любимый покинул тебя.
- Я не плачу, - возразила Калерия.
- Но я вижу, как плачет твоя душа, хотя Павел - так его зовут? Так вот он плакать тебе не разрешал. Во-вторых, рассказывай по порядку, как тебя угнетала сестрица твоя Гера, с её любимой матерью Юлей, думаю, я не ошибся в именах? И далее по порядку про первого возлюбленного, про второго, третьего - я думаю, у такой девушки до десяти их наберётся, потому мимо тебя, милая, невозможно пройти равнодушно. Видишь, и Артём влюбился в тебя, как это случилось сегодня. Влюбился, ещё не зная, что ты моя знакомая.
- Ого, сколько вопросов! Но отвечу пока на один - на второй, потому что другие, как мне кажется, не имеют к нашему разговору никакого отношения. Если, в дальнейшем, возникнет надобность, то  раскрою жуткую тайну моей родительницы, потому что во внешности старшей сестры, как раз заложены все наши с ней противоречия.
- Говори короче - похожи вы или полные антиподы?
- Как лёд и пламень - так, кажется, Пушкин говорил?
- И если пламень ты - потому что твоя кожа просто ослепляет, не говоря о глазах, которые как звёзды - то старшая сестра твоя холодная девица. Я угадал? Какие-нибудь серые, водяные глаза, ленивые, но загребущие руки? Настолько загребущие, что тебе после неё ничего не досталось. Ты, в одном платье, ушла из дома. Как окончила школу, так и ушла - чемодан и мелкие вещички тебе помогли купить чужие люди.  - Последние фразы моряк сказал, не спрашивая, а утверждая.
Девушка перепугалась - этот парень будто подглядывал за ней. И сделав вид, что засмотрелась в окно, на пробегающие вдали огоньки небольшого города или посёлка, в то же время обдумывала, как ей вести себя в случае, если моряк окажется гипнотизёром. Похоже, что он считывает Релины недосказанные мысли. Но если это так, то пусть парень вычитает из её головы про космиян. И Реля стала воспроизводить в памяти случаи, когда она встречалась со своими добрыми знакомыми, которых «оживляли» после смерти, вечно летающие люди, и держали их около себя для того, чтобы они помогали таким несчастным детишкам - какой чувствовала себя Реля в детстве. Первое воспоминание возникло почти, что из войны: Релина семья - отец, мать, Гера и она - возвращается из Сибири. Оттуда отец, приехавший, наконец, после долгого лечения, вывозил их на жительство в Литву. Было это зимой и старичок, подсевший в их поезд где-то по дороге, научил Релю читать  по своим сказкам, не признавшись, однако, что он и есть  её прапрадед Пушкин. Потом эту книжку он подарил ей, покидая их на своей станции. Это был первый привет Реле от космических летунов, первая, единственная встреча наяву со знаменитым дедом.  Все остальные встречи были в сновидениях, где дед – так Пушкин приказал себя называть – учил её жизни и рассказывал о Космосе.
     Второй привет от инопланетян был тоже в поезде, когда они возвращались с Дальнего Востока, и ехали через всю страну. Тогда ей повстречался Стёпан, который и рассказал ей много о замечательных  его спасителях, получается, что и деда и многих других убитых людей. Затем был водитель, который подвёз её до Берислава, и тем решил все Релины затруднения. Но вдруг моряк тоже является посланцем с небес?..


                Г л а в а   21.

     - О чём задумалась, девочка моя? - прервал Релины мысли взрослый парень или мужчина.  Что  Артём имел уже много женщин, девушка была уверена, а вот что женат – это пока  не могла  подумать.
     - Действительно, даже забыла, о чём мы говорили, - смутилась Калерия. - Если вам не трудно, и вы желаете продолжить, то напомните.
     Но втайне она разочаровалась. Никакой моряк не посланец, если он не смог прочесть то, что она внушала ему в своих мыслях. Но не всё же ей встречаться в поездках с людьми, которых Земля взяла и заслала в длительную командировку на небеса.
     - Мы говорили, что твоя старшая сестра холодная, как рыба.
     - Мне стыдно об этом говорить, но верно. Если бы мне предложили написать на неё  характеристику, то слово «холодная», я поставила бы вначале, затем расчётливая, коварная и дальше ничуть не лучше. Но я не урезала вас в вопросах? Мне кажется, их было слишком много.
     - Согласен. Это я, не подумав, столько тебе их подсыпал. Но ты, вроде бы, хотела  рассказать  нечто, связанное с именем твоей сестры?
Калерия вздрогнула – он всё же читает её мысли: - И правда!  В детстве её звали Герой. Да вы и застали её, в Залиманском, с этим именем. Но на  тринадцатом году её жизни, когда мы уезжая на Дальний Восток, завернули  в гости к родственникам, в Ивановскую область, она  назвала себя Верой.
     - Вот негодница! Такое имя испоганила. Но Павел и под этим именем не поверил ей, зато заметил Золушку? Потому что, если твои мать со старшей сестрой эксплуатировали тебя, то ты была Золушкой.
     - Да, но Золушке помогали звери, волшебники, а мне, как видите, люди, ставшие мне буквально родными, которые принимали в моей судьбе участие. А с костюмом тем, что привёз мне Павел, вовсе чудо случилось, когда я его одела, и Вера Игнатьевна - тётя Павла - свела мои буйные кудри в высокую причёску. Вернее случилось не с костюмом, а со мной. Я преобразилась, как в сказке - меня никто не узнал, даже меньшие сестрёнки, которых я вырастила глазастыми.
     - Ничуть не удивляюсь - Павел купил тебе, действительно, чудесный костюмчик, и я очень жалею, что ты его не взяла с собой, уезжая.
- А я нет. Продав этот костюмчик, Вера Игнатьевна потом похоронила на эти деньги Павла. Я, кажется, уже говорила об этом!  А я, уже на следующий год, так здорово выросла, что костюмчик попросту не налез бы на меня, тем более, сейчас я намного шире в костях стала - сказывается тяжёлая работа на девушках.
- Господи! Давай я тебя заберу с собой, в Одессу - будешь женой моряка, родишь мне сына и дочь, работать, разумеется, бросишь. Тяжко работать для такой девушки, как ты, довольно вредно!
- Да-да, буду сидеть на красивом берегу, ждать мужа, возиться с детьми - конечно, всё это было бы прекрасно, но куда деваться от судьбы, которая мне предписана звёздами, и от которой не уйдёшь?
- Это правда - по себе знаю - от судьбы не спрячешься. Но может я твоя судьба и есть? Я почему-то просто уверен в этом.  Может, я твой Иван-царевич?  Когда ко мне, раненому, явился дед твой Пушкин, - вдруг стал говорить о том, о чём Реля просила мысленно ранее, - и залечил мои уже загнившие раны…
- Когда это было? – быстро спросила Калерия. – В первый раз или последнее ваше лежание в госпитале?
- В последнее, потому что я был изрешечён пулями и не думал выбраться скоро из лазарета.  А пришло уже извещение из Высшего училища, что там ждут меня.  Вот тут твой дед и появился. Вылечил не только меня, но всех в госпитале – потому что самые тяжёлые больные резко пошли на поправку.
- Быстро это происходило? – «Потому, что я вылечила папе гангреновую ногу, в течении одной ночи».
- Настолько быстро, что даже профессора разводили руками.  Около меня в частности – не думали, что я вообще встану на ноги.  Уже готовились мне дать инвалида первой группы, а с этой группой ни в какое училище меня не взяли бы.  Второй раз дед твой  нашептал мне во сне, уже когда я в загранку ходил, чтоб я купил такое-то платьице для его внучки, которую повстречаю в Залиманском.  Поэтому я и закинул удочку ещё маленькой, но искромётной девочке, замученной и в том возрасте матерью и Геркой, что когда она подрастёт, я женюсь на ней. Так что, Реля, может ты моя судьба, если дед твой Пушкин свёл нас?  Шучу!  Вижу, что даже вопрос заставляет тебя плакать.
- Паша тоже считал меня судьбою, ему предназначенной, и не торопился, мечтал жену свою сам воспитать, такою как ему в его мечтах и виделось, как, вдруг, жизнь его оборвалась, - говорила Реля, смахивая слёзы. - А мне, в шестнадцать лет, сон показал моего будущего мужа, но совершенно другого, не похожего на Павла, который, быть может, и был для меня Иваном-царевичем.
- Значит, Павел был для тебя царевичем, а будущий муж нет?
- Иванушка, возможно, а вот насчёт царевича сомневаюсь. Но я бы и пахарю была рада, был бы человек хороший, а то по моим предсказаниям выходит, что будущий мой муж, отец сына оставит нас.
- Ну, бывают же дураки! А хочешь, я твою судьбу прослежу по биотокам? Если ты мне дашь свои рученки, то я по пульсации в них скажу тебе, что будет, и чем сердце успокоишь, как цыганки говорят. Впервые в своей жизни встречаю красавицу, за которой пошёл бы на край света, но судьба, которой уже предопределена, и она прекрасно это знает.
- Так, может, и не будем обо мне говорить, если и так всё ясно?
- Нет-нет. Моя девочка неправильно меня поняла. Я горю желанием говорить о тебе - много ещё надо прояснить в твоей судьбе. Да и обо мне поговорим - я чувствую, что ты смотришь на меня как на Дьявола, который едет на похороны матери, а говорит совсем о другом.
- Так ваша мама была тёмным человеком, даже назвала вас Артёмом что, как я понимаю, давало ей возможность затащить вас в темноту, но не получилось у неё.  Артём, в детстве Тёма вырвался  из её рук.
- Точно, с таким именем, я умудрился вырасти светлым человеком.
- Помнится, я читала рассказ Гарина-Михайловского «Детство Тёмы», как он Жучку из колодца вытаскивал.
- Это почти про меня - я тоже любил собак. И знаешь что, Реля, пойдём мы сейчас поужинаем, а то меня оторвали от богатого стола утром - принесли телеграмму - и мы целый день с другом носились с вокзала на аэродром, в поисках как пораньше уехать, и получилось что еду вместе с тобой. Но за  целый день ничего не ел. Пошли.
- Но как же мы уйдём? Чемоданы наши лежат сверху, а ну как их украдут? Я много видела людей, которых в поездах обкрадывали.
- Вот это ты правильно о вещах побеспокоилась. Сейчас я спрошу у нашей соседки, которая без вещей едет, не поместит ли она вещички наши себе под полку. Бабуль, - обратился Артём к старушке, которая сидела на приличной полке, куда  можно заложить вещи. - Не могли бы мы поместить под вашу полку наши чемоданы, а то мы покушать хотим сходить в вагон-ресторан.
- А чого ж, и идить. А чемойданы ж ваши давайтэ у полку. Я ж за нымы погляджу. Открывай та  ставь, бо в мэнэ сумка, и та в головах, - говорила грузная старушка, поднимаясь со своего места. А як вы будэтэ брать пирожки, то принэсить и бабули, яки посвижэ.
- Обязательно. Я вам самых лучших принесу, самых свежих.
- Молодые люди, вы будете брать постельные комплекты? - обратилась к Реле и Артёму проводница, проходя мимо.
- Разумеется, - отозвался моряк. - Принесите нам, если не жаль, два комплекта. Для спутницы моей получше выберите.
- Двадцатка с вас. А бельё у нас сегодня просто удивительное.
- Прекрасно, - Артём рассчитался. - Хорошо бы и туалет открыли, чтобы руки помыть, а то мы сейчас ужинать пойдём.
- Туалет я открыла уже, - сказала, уходя, проводница. - Сейчас я вам бельё принесу, и полотенца будут.
- Ну, бабуля, мы уйдём с девушкой, а вы не скучайте без нас.
- Так вона девушка, а я ж подумала, що вы муж и жена. Як сэли у поезд, так говорытэ й говорытэ, як те влюблённи.
- Вот два комлекта, - появилась проводница с бельём. - А вы будете бельё брать? - обратилась она к старушке.
- Та я так прикорну, дэточка, бэз простыней, на матраси.
- Ну, как можно пожилой женщине спать без простыней? – огорчился Артём. - Да я вам свои отдам, потому что не могу спать в поезде. Но ещё лучше, если вы, - обратился он к проводнице, - принесёте бабуле нашей ещё комплект. Вот вам ещё двадцатка - может какая-нибудь старушка тоже экономит на чистом белье, а оно у вас сегодня по-морскому чистое, - разглядел, наконец, он принесённые простыни.
- Это видно из нового белья, что первый раз в стирке побывало, - отозвалась проводница, уходя. - И лежало у меня на дне мешка.
- Вот, соседка, на каком бельишке вы почивать будете. Позвольте, я достану матрасы и разложу их на полках - вашей и моей милой спутницы - потому что сам я ещё подумаю, раскладывать ли мне свой?
- Давай, сынок, достань мине матрас, а то сусэд мий сверьху – и тоже сдаётся мне, моряк - не допомог бабули, а кинув вещи на полку, и помчався у той ресторан - не допив видно. Ты вжэ пробач мэни, сынку, що я так говорю можэ про твоего матроса, бо я бачу, що и ты тэж у морский одэжди, щей при погонах. Чи нэ начальник будэшь того матроса? - испугалась неизвестно чего старушка.
- Нет. Тот военный, а я гражданский моряк, которому до пенсии ходить в море, помогая стране справиться с разрухой, - шутил нечаянный попутчик Рели, хотя, вероятно, на душе у него было скверно, коль ехал он на похороны собственной, хотя и вредной, матушки.

Калерия с удовольствием смотрела, как Артём достаёт сверху, для неё и пожилой соседки матрасы, как расстилает их на полках. Всё это моряк делал аккуратно, видно привык обслуживать себя сам, не полагаясь на матросов, которых под его началом было очевидно много. В нём чётко виделся стиль холостяка, привыкшего обслуживать себя красиво. Реля догадывалась, что делал моряк всё это не спроста, а желая понравиться ей. Но, наверное, он так угождает каждой девушке? Или нет? И выбрал только её, за много лет, потому что была в судьбе Артёма какая-то плохая полоса - Реля чётко её ощутила - которая надолго закрыла моряку глаза на девушек, отвратила его от них: - «Конечно, если не повезло человеку, если он встретил на своём пути такую бесовскую душу, как Вера, например, которая может выпотрошить мужчине не только кошелёк, но и изломать всё его мироощущение, сделав день мрачной ночью. Но чего гадать, Артём мне всё расскажет, я чувствую...»
- Ну будэ, сыночэк, ты вжэ чи нэ постэлю мине стлаты будэшь? Та я сама всэ зроблю. Идить вжэ вэчэряты, бо дэвушка заждаласи.
- Сейчас сходим, помоем руки и вперёд! Вам что-нибудь принести, кроме пирожков, которые заказали?
- Та ты чи нэ тратытысь на мэнэ думаешь? Спасибо и за то, що ты потратывся мэни на бельё. Идить вжэ, идить, вам, молодым, надо поисти, а то и спаты нэ будэтэ, - говорила старушка. - А мэни як ничого не будэ, то и нэ надо, бо я взяла з собою сала, та хлиба. Поим.
Калерия и Артём, прихватив полотенца, отправились мыть руки.
- Что, молодые люди, хотите в ресторан сходить? - поинтересовалась проводница, встретившаяся им на пути. -  Реля видела, что той хотелось пококетничать с  моряком, но он не замечал стараний дамы.
- Да. У вас тут прилично кормят? - по-хозяйски спросил Артём.
- Я сама редко туда хожу, но всегда с удовольствием. Повара там шикарные, официанты, правда, лодыри, особенно в вечерние часы, но вы на них шикайте, и всё будет «окей», как говорят за границей.
- Спасибо, что подсказали. Я там наведу морской порядок.
- Наведите, и нам будет легче, и пассажирам, - улыбнулась игриво женщина, хотя ей было уже за сорок, как казалось Реле. Ветреные дамы такого возраста приводили её в изумление, тем более эта. Ездит по всей стране, людей уже много повидала, а не устаёт подмигивать мужчинам, чтобы проведывали её ночью в купе, где у неё гораздо чище, чем в вагоне, в котором была «жуткая антисанитария», как выражались люди, хотя и не требовали, чтобы вагон привели в порядок. Примерно подобное наблюдала Реля год назад, когда ехала в Симферополь. Сама девушка говорить ещё об этом стеснялась, но ей  хотелось, чтобы ветреницу-проводницу кто-то поставил на место, чтобы она не кичилась чистотой своего купе, а навела бы порядок во всём вагоне.
- Я наведу порядок в ресторане, - ещё раз прочёл её мысли Артём, - а вы, дорогая наша хозяйка, наведите чистоту во вверенном вам вагоне. Не мешало бы сделать влажную уборку, чтоб людям не только лежать на чистом белье хорошо было, а и дышать легче стало. В вагоне же духота невыносимая.
Реля в душе ахнула – если и далее он станет озвучивать её мысли, то ей думать нельзя.
- Вернётесь, всё будет в порядке: я уберусь и вентиляцию включу.
- Так она у вас работает, а вы её не включаете? - возмутился до покраснения Артём. - Жалобы  хотите иметь?  Старики едут, родители с детьми, все  от жары мучаются, а вы лишь на молодых засматриваетесь.
- Ну, уж и жалобы! Вы, что ли пойдёте жаловаться?  - всё же стрельнула злыми глазками.
- Ладно, я вернусь, мы ещё на эту тему поговорим с вами.
- Нет уж, спасибо. С хорошим настроением я бы ещё вас приняла, а с руганью ко мне не являйтесь. Лучше вон за девушкой поухаживайте, а то она скучать с вами начнёт, если уже не скучает.
- За меня не волнуйтесь, - отозвалась Калерия. - Я грустила бы, если бы знала, что из какой грязи ушла, к такой и вернусь. Но «если», - передразнила она проводницу, - мы придём ночевать в чистенький вагон, это меня утешит.
- Спасибо, что поддержала, - сказал ей Артём, когда они шли уже по вагонам. - Я не мог выдержать, чтобы не высказать ей о служебном несоответствии, спотыкаясь о мусор.
- Правильно сделали, мои мысли прочитали. Мне тоже противно было смотреть на эту пожилую женщину, заигрывающую с молодыми парнями в то время, когда у неё в вагоне ногу можно сломать.
- Да! Но хватит о ней. Думаю, что эта проводница не стоит того, чтобы мы, в разговорах о ней, время теряли. Скажи мне лучше, часто ли девочка моя в поездах ездит? Или ты самолёты предпочитаешь?
- Нет, на самолётах ещё, к сожалению, не летала, да и в поездах редко езжу, но зато почти всякий раз мне Бог мой человека посылает, вроде вас, который меня опекает. Помню, ехали мы с Дальнего Востока, - Калерия приостановилась, думая, что поразит этим моряка,  - второй раз называет место, где она была на море - но Артём не обращает на это внимания; - так меня вот так же повёл кормить солдат-сверхсрочник, его Стёпаном звали. Правда, красивое имя?
- Красивое. А сколько тебе тогда было лет?
- Тринадцати не исполнилось - это случилось летом, а я родилась осенью, если вы помните. И Степана я встретила ещё раньше своего учителя Павла. Хочу вам сказать, что Павел к моменту нашего знакомства уже почти заканчивал институт. У нас с ним восемь лет разницы в возрасте. Ответила я на ваш вопрос, который вы мне раньше задали?
- Да. Я бы сказал, что коротко и ясно. Но меня поражает, что ты так рано начала покорять мужчин. Значит, не один я заметил божью искорку в девчушке, когда мы встретились с тобой в 1949 году. Или, скажем, твой будущий учитель - что совсем меня не удивляет - учителя и должны замечать необычных учеников, но даже какой-то солдат-сверхсрочник узрел необыкновенную девушку.
- Ну, в том случае совсем другое было, чем с Павлом - мне кажется, что Степан совсем не был влюблён в меня, - возразила Реля.
- Откуда ты знаешь? - быстро спросил Артём.
- Я бы почувствовала. Ведь с Павлом моё сердце сразу затрепыхалось, едва я его увидела. А со Степаном мы, -  Реля мельком взглянула на моряка, - как друзья были.
- Это твоё сердце не встрепенулось навстречу Стёпану, вот тебе и подумалось, что друзья, а он, возможно, влюбился в говорушку?
- Нет, солдат видно пожалел меня, увидев, как плохо обращаются со мной мои старшая сестра-красотка и мама - они меня просто за рабу держали.
- Да что ты! - сделал вид, что изумлён Артём.  Пошучивал, наверное, над Релей?  - Вот бы не подумал! Ты, такая гордая, и тебя когда-то угнетали? Быстро же девочка моя выпрямилась! - моряк шутил, и девушка поняла это как его желание увести её от тяжёлых воспоминаний.
- А я и не сгибалась. Возможно, что Степан и Павел, Вы, Ваше Морское Величество, и другие добрые люди, которые мне в жизни встретились, мне на это силы дали.
- И много их было, этих людей?  Кроме моего Морского Величества, разумеется.
- Для меня достаточно - женщины, мужчины, молодые, старые - меня многие поддерживали, но ведь и я много делала людям добра.
- Об этом можешь не говорить. Ты, наверное, как маяк для тех людей была? Представляю, сколько радости ты приносила, если даже мамаша Павла, вместо того, чтоб отпугнуть маленькую девочку от приёмного сына, помогала вам, и любила тебя как дочь или будущую невестку.
- Может быть. Недаром меня когда-то солнышком называли.
- Видно ты и Степану посветила. О чём хоть говорили вы с ним?
- О, это же какой год был! Моя семья тогда уезжала от обожаемых мною сопок, где я впервые более или менее испытала свободу. И море, которое я любила не меньше сопок, если не больше.
- Угадываю, что вы ехали с Дальнего Востока, - неожиданно  вспомнил, о чём Реля говорила,  Артём. - Я первое время часто плавал в тех местах, так что хорошо знаю Японское, Охотское моря, Тихий океан - плавал по нему, пересекая ещё моря и океаны, вплоть до Австралии и Зеландии. Но об этом потом, сейчас хочу слышать о твоих путешествиях. Итак, когда ты встретилась в поезде со Степаном?
- А случилось это летом 1953 года, как раз после смерти Сталина.
Реля резко остановилась в тамбуре одного из вагонов:
- Вы не против, если мы о Сталине не на ходу, а стоя потолкуем? - ей не хотелось, чтобы их кто-то слышал.   Спустя  столько лет, после смерти «кумира», были ещё  доносчики – она это чувствовала.
- Ты так уважаешь этого тирана, который много народа загубил?
- Нет! Как раз наоборот. И я даже столкнулась со случаем, когда он, умерев, тянул за собой в могилу.
- Как это?
- Ещё когда мы жили в Находке - это город такой, который строился в те годы - но сейчас, наверное, уже порт мирового значения.
- Бывал там - довольно красивые места, море человеческое.
- Как хорошо вы сказали. Для меня Японское море было другом. Но вернёмся к нашему разговору. Если хотите, то мы можем опять идти.
- Отдохнём несколько минут - успеем ещё покушать. Меня не может устроить,  - так говорят, бывшие русские за границей или их дети, - что мы разговариваем с перерывами, проходя вагоны молча.
Калерия огорчилась; - Уже ломают родную речь? Впрочем, что я? Это довольно приятное произношение – ведь главное, чтоб не забывали родной язык. Но не можем же мы идти по вагонам и говорить? Есть пассажиры, которые сразу легли спать, едва поезд отошёл от станции. Следует их уважать. А теперь, если вам не надоела моя болтовня, вернёмся к тем временам, на которых мы остановились.
- Это Павел тебя научил так красиво говорить?
- Да я ещё до Павла так говорила. Со Степаном.
- Да-да, говори лучше про Степана, а то к Павлу я тебя уже ревную. Вот Степана ты не любила, и мне про него слушать легче.
- Глупости это, ревновать! - строго отозвалась Калерия. - Да мы с вами не в таких отношениях, чтоб вы какие-то права на меня предъявляли. К тому же мы вспомнили о Сталине.
- Да, «умер Сталин, и потянул за собой кучу народа». Но как? Мне рассказывали о тех людях, которых задавили в толпе, в Москве, когда тирана хоронили. Не их ли ты имела в виду?
- Ну, те люди сами свою смерть нашли, - опечалилась Реля. – А у нас, на Сахалине, или в Магадане, кажется, выпустили из тюрем страшных уголовников, которые и начали разбойничать, проезжая через Находку.
- Ну да, им же на материк попасть только через Владивосток можно было. Я тоже слышал об убийствах, когда мы в Находку заходили.
- Вы слышали, а мне лично пришлось столкнуться, саму чуть не убили.
- Это в поезде, наверное? Потому что ты начала свой рассказ с дороги.
- Чуть не убили меня с подружкой ещё в Находке. Потом на маму покушался бандит и на старшую, кажется, что подтолкнуло всю семью бежать с Востока. А в поезде уголовники тоже решили установить террор, когда мы ехали уже довольно далеко от Владивостока.
- Они вместе с вами, в том же поезде изволили ехать?
- Вместе с нами, только не в вагонах, а на крышах, в тамбурах.
- Конечно. Наверное, деньги пропили, едва их отпустили, а без билетов кто бы их в вагоны пустил?
- Они сами спускались с крыш по ночам, - возразила Калерия, - а проводницы - такие как наша сегодняшняя - не возражали, возможно, и выпивали с ними.
- Такие как наша тётя Мотя всё могут. Им лень по вагону с тряпкой поработать, а в отношении  выпить, они спецы. Пришлось тебе тогда страху натерпеться? - посочувствовал Реле Артём. - Девочка моя! Вот жалко, что обнять-поцеловать тебя нельзя.
- Нет, обнимать меня не надо! А страху я, действительно, натерпелась. Уголовники с  голоду, наверное, решили грабить пассажиров. И начали со Степана - он же в форме ехал, с красными погонами.
- Эти гады солдат с красными погонами не любят - это же тюремщики их. Когда они на Степана напали? После того, как он тебя кушать водил?
- Нет, нет. Как раз до этого. Но напали они на Степана ночью, и ударили ножом, а потом, когда он упал, били ногами со всей силой.
- Девочка моя! Ты уж прости морского волка, но после таких ударов ногами, Степан тебя не мог водить в вагон-ресторан. Он бы лежал, радуясь, что дышит, и жив остался. Так со мной было, когда я Мореходку поступил. Банда из десяти человек, не менее, избила бывшего воина. Я пять дней валялся и не вставал. Или Степан так же вылёживался? Ведь тогда у вас была дорога длинная, не такая как у нас  с тобой сейчас.
- Через день поднялся. Это действительно странно! - Реля взглянула на секунду в глаза Артёма, не догадывается ли он, что солдатик был не совсем обычный человек, а воскресший из мёртвых и потому его ни нож, ни побои не брали. - Но, поднявшись, Степан уверял меня, что это я его на ноги поставила - будто бы прилетела к нему в ту первую ночь, когда его ранили, помахала руками, и раны его закрылись.
- Так ты - добрая волшебница? А я думаю, почему мне так с девочкой легко, никогда, ни с  кем так не знакомился с ходу, а уж душу изливать думал, что никогда не стану. Может и Степана ты удивила с лёту добротой своей? Легко ему было с тобой? Не говорил?
- Не помню. Но общались мы с ним, действительно, как брат с сестрой, хотя до этого я предполагала, что он влюблён в мою сестрицу.
- Это в старшую - злую ведьму?
- Не надо про неё. Меньше всего мне хочется говорить о сестре.
- Ладно-ладно, продолжай про Степана. Но ты кого-нибудь ещё так врачевала, как его?
- Папа рассказывал всей семье, - девушка вздохнула, - что и его раны - гораздо хуже, чем у Степана, я вроде бы заживляла своим прикосновением в его снах. Но, кстати сказать, Степан не совсем обычный человек - он и сам, как мне кажется, мог восстанавливаться, но это!.. уже не моя тайна, и я не имею права о ней рассказывать.
- Не надо мне тайн твоего «брата», мне хотелось бы узнать больше о девочке, которая меня поразила. Но я чувствую, что ты очень хочешь кушать, и давай рванём молчком до самого ресторана. Посидим, поедим, поговорим, я нагляжусь в твои глазищи, а потом, если ты позволишь, я попробую тебе «поворожить», как говорят украинцы, держась за твои ручки. Ты позволишь?
- А разве можно держа в своих руках руки другого человека, угадать его судьбу? - удивилась Реля, идя следом за Артёмом, который, с силой открывал двери тамбуров.
- Можно. Я угадывал прошлое и будущее своих друзей, просто держа свои руки поверх  их  развёрнутых ладоней. О, а вот, если я не ошибаюсь и вагон-ресторан. Договаривай, потом я открою дверь.
- Как гадают цыганки по ладоням, я видела, а такого нет, - поспешно сказала Реля. – Но, как оказалось, мы были прямо рядышком с вагоном-рестораном. Открывайте! О, да он наполовину полон – так говорят бывшие русские за границей? – Улыбнулась она.
- Да, девочка, ты быстро схватываешь акцент. Ну, я рад, что пришли. Выбирай, куда мы присядем.
- Лучше всего к окну. Сейчас хоть и стемнело, но я с радостью понаблюдаю за огоньками, - сказала откровенно Калерия.
- Принято. Иди, садись, а я сделаю заказ официанту.
- Зачем идти? Он сам к нам подойдёт.
- И то верно. Куда я тороплюсь? Чем дольше он не подойдёт, тем больше я побуду с тобой, тем больше мы успеем узнать друг о друге.
- Вообще-то я не права, - покаялась Реля, садясь. - Вы голодны, и надо поторопить официанта. Так что, идите к нему.
- Я передумал. Побыть с тобой лишних пятнадцать-двадцать минут, глаза в глаза - это счастье, - возразил Артём, усаживаясь напротив.
- Да мы можем проговорить всю ночь, если вы собираетесь бодрствовать. Со мной мама не желала разговаривать, когда я подрастала, и подруг у меня почти не было, с кем поделиться мыслями можно было. И на Украине, куда бы мы ни приезжали, меня метко дразнили Дикаркой.
- Это тебе подходит. Я тоже так подумал, когда ты гнала от себя парня, на вокзале. Ему не понять, что целоваться на людях неприлично.
- Вот по этому поцелуйщику вы можете себе представить, как я общалась со своими сверстниками - мне с ними было просто неинтересно. Поэтому, наверное, я, тринадцатилетней девчонкой, влюбилась в Павла. С ним – столь образованным - мы находили массу тем для разговоров.
- Я рад, что у нас они также не иссякают. Со мной ты можешь говорить о чём угодно. Дорожные знакомства тем и прекрасны, что люди могут переговорить о многом, а, расставаясь, унести с собой тихие воспоминания о хорошем попутчике. Но я приглашаю тебя в мою жизнь, и стану верным рабом черноглазой девчонки, если только ты согласна.
     - Нет, мы не должны даже в мыслях заходить так далеко! Хватит и того, что вы предложили, а я отказалась. Давайте остановимся на этом, и останемся добрыми друзьями. Я буду помнить о вас, как о Степане.
     - Остаться в твоей памяти? Это, наверное, прекрасно, потому что ты необычная девушка, я это своей кожей чувствую, хотя я хотел совсем другого. Ну, не буду, не буду! - поднял руки Артём, видя, что Калерия вдруг покраснела от гнева. - Расскажи будущему капитану, отчего ты стремишься сохранить себя для мужа, который по твоим же предположениям, будет неважным человеком?
     - Думаю, что не для него я себя берегу, а для сына, который у меня от того человека родится. Ребёнка я должна родить в чистоте.
     - Господи! Если бы ты знала, как больно мне это слышать, потому что я этой чистоты не сохранил, и потому не могу от тебя ничего просить. Но чтоб отвлечься от этой больной для меня темы, позовём лучше официанта, что-то я проголодался, думаю, что и ты тоже. Эй, дружище, вы, как мне кажется, старательно обходите наш столик стороной?
Официант тут же завернул к ним:
    - Я вижу, что вы заговорились, потому и не спешу, - произнёс он неторопливо, с достоинством, и подал сначала Реле, а затем и Артёму по красивой твёрдой обложке, внутри которой было записано меню.


                Г л а в а   22.

     - Я вижу, вы - психолог! – Иронично сказал моряк, беря меню. - Вам бы врачом работать – «озолотились» бы, как говорят в деревне. Или вы родом из города?
     - Вы угадали, я как раз оттуда. Из крохотного зелёного городка.
     - Как горошина из стручка? - пошутил Артём. - Но городок тот не по названию «Нерасторопино»? Не оттуда ли ваши манеры не спешить?
     - Ну, это по Салтыкову-Щедрину, из прошлого века – по какой-то повести его. А мы в двадцатом живём, - живо отозвался официант.
     - Нет, дорогой, это по Некрасову. И это именно про таких ленивцев, как вы. Вы сегодня нас обслужите? - Артём посмотрел на часы.
     - А когда же я вас обслужу? Не завтра же.
     - Похоже, что завтра. Через две минуты новые сутки наступят. Но пришли мы сюда, - Артём опять взглянул на часы, - полчаса назад. Так как, товарищ из «Нерасторопино» - вы нас думаете кормить?
     - Ну, извините, вы видите, сколько народу в это время суток у нас.
     - Дорогой мой, людей у вас раз-два и обчёлся - сейчас все спят. И за те полчаса, что мы тут сидим, мы уже могли бы насытиться.
     - Ну, я же не знал, что вы голодны. Надо было сказать.
     - А к вам сюда уже сытые приходят? Извините, я не догадывался.
     - Ладно,  уж вычитывать! Делайте заказ, - добродушничал ленивец.
     - Так. Поскольку мы сильно проголодались, то несите нам всё самое вкусное, что у вас имеется. Темноглазая, может быть, ты что-то особое закажешь? Бутерброд, например, с красной или чёрной икрой?
- Нет, - девушка, улыбаясь, посмотрела на официанта и Артёма. - Мне так понравился ваш литературный диспут, что я бы быстрей съела горячего. Только не отравите нас, от огорчения, пожалуйста, - обратилась она к официанту.
- Как можно! - оторопел тот, разглядывая в упор Калерию. - А мы с поваром нашим видели вас недавно в кино.
- Да что вы! Вы посещали кинотеатр в Симферополе, и мы там столкнулись? Но когда это было?
- Да нет же! Мы были в Севастополе, в Доме Моряков. А у вас там была встреча с тружениками моря. Помните?
- Нет, - девушка совсем растерялась.
- Да помнит она, помнит, - Артём положил свою руку поверх Релиной, и немного сжал её. - Она даже вас, наверное, запомнила, потому и заступалась за вас всё время, пока я выражал негодование. И посему, принесите нам бутылочку шампанского, мы выпьем за встречу.
- Вы  какое любите? - обратился официант к Реле. - Сладкое?
- Девушка любит полусладкое, если у вас есть, - быстро отозвался Артём, видя затруднение Калерии.- И к шампанскому, икорки подайте, если она у вас недавно открыта.
- Да мы для нашей любимой артистки и свежую откроем.
- Спасибо. Значит сначала шампанское, икру, и фрукты, какие имеются, затем принесёте горячее. Надеюсь, расстараетесь?
- Обязательно. А из фруктов есть апельсины заморские.
- Несите апельсины, несите яблоки, даже вишни, если есть.
- Вишен у нас не бывает, а шампанское и всё остальное принесу, - официант быстро ушёл.
- Видела? Вишен у них нет, а апельсины заморские есть, - посмеялся Артём вслед официанту. - И он тебя за актрису принял, раз расшаркался. Я обрадовался, хоть обслужит прилично.
- Хорошо, если не отравит. Но за кого он меня принял интересно?
- А тебе ни разу не говорили, что ты на Надю Румянцеву похожа?
- На эту резвушку-сиротинушку, что в «Девчатах» играет? Но я на неё совсем не похожа. Хотя бы потому, что, придя в общежитие, не стала бы поедать чужой хлеб и чужое варенье.
- Но они же в детском доме привыкли, что «всё вокруг колхозное, всё вокруг моё»! - пошутил моряк.
- Конечно Надежда Румянцева прелесть в этом фильме, но тот, кто писал для него книгу, сильно привирал. Где он видел такой коммунизм?
- Ну, в наших советских фильмах и вообще-то правды может процентов на пять, а остальное - красивые выдумки. Но тихо! Несёт наш благодетель фрукты и вино. Спросим у него, за кого он тебя принял?
- Да. Хорошо бы признался.
- Вот, ваше любимое шампанское, вот икорка на хлебушке с маслом - всё свежайшее, не сомневайтесь - не отравим мы нашу любимую артистку, - официант был весел и свеж, как с утра - куда и девалась его сонливость, которую наблюдали Реля с Артёмом ранее. Он ловко ставил на стол всё, что принёс. - Заморские апельсины тоже вас удивят, будто только с ветки сорваны.
- Да? - моряк взял оранжевый шарик и понюхал. - Я такие за границей едал. А откуда вы их достаёте?
- Так вы же из-за кордона их и привозите. А вы, - повернул официант голову к Реле, - дадите мне свою фото, если оно есть у вас?
- Ой, я не знала, что тут найдётся мой зритель и не взяла с собой, - покраснела от вранья Реля, и развела руками. - А в каком спектакле или фильме вы меня видели?
- Так в «Кубанских казаках» - вы там блондинку играете, шикарный парик там на вас надели.
- Да? А вы не помните, как девушку в фильме зовут?
- Лукерьей кажется? Ну да - Лушкой. Она там ещё невестилась, замуж выходила за парня из соседнего села, а её председательша не пускала, потому что она у них передовой дояркой была.
- Может, огородницей?
- Вполне возможно. Я обычно не слежу по этой линии, мне главное любовь. Вы там ещё песню пели, вот только не вспомню...
- «Каким ты был, таким ты и остался»? - коварно пропел моряк.
- Не, эту песню я помню, Ладынина её исполняла, - разоблачил его официант. - Это про «орёл степной, казак лихой»?
- Ну, братец, ты совсем в актёрском деле ничего не смыслишь, потому, что Ладынина там только рот раскрывала, а пели за неё другие.
- Так это, пожалуйста, мне лишь бы песня понравилась. Ну, я принёс вам главное, - официант открыл бутылку и налил им в бокалы шампанского. - А как захотите горячего, шумните мне, я мигом остальное «притараню», - сказал он, предполагая, как Реля догадалась, что так говорят на флоте.
- Каков знаток! - с насмешкой сказал Артём, когда официант отошёл от них. - Но на кого он намекал, ты не догадалась?
- Уж не на Клару ли Лучко? Господи! Вот, две актрисы не похожие ни друг на друга, ни на меня. Вообще-то, с годами, я смогу походить на Лучко, - когда поседею и стану блондинкой - но сейчас нет.
- В возрасте ты и Быстрицкую будешь напоминать, а сейчас ты, это ты, и, слава Богу, что ты прекрасна сама по себе. И давай выпьем вина за нашу встречу, за то, что не развела нас судьба стороной и познакомила. Не хмурься, я знаю, что ничего не может быть, между нами.  Ты не захочешь меня осчастливить, но моряк уже счастлив, что говорит с тобой. А ты хоть пила вино до сих пор, или я тебя впервые им угощаю?
- Вино пробовала, в довольно юном возрасте. У нас мама, в пятидесятом году, была председателем большого винодельческого колхоза.
- Ну да, при Сталине же всё укрупнялось, да? Гигантизм! Вот где ты откушала винограду!
- Не очень много. Мама почему-то весь виноград, который ей осенью выдали, на трудодни, приказала передавить в вино ещё на колхозном дворе, где этим занимались.
- На трудодни? – удивился Артём. – Разве мать твоя не зарплату получала?
- Мама получала большую зарплату, по тем временам. Тысячу двести рублей. А папа, будучи главным инженером, в том же гиганте, получал восемьсот.  Значительно меньше.
- Да, обскакала батюшку твоя родительница.
- Плюс, к той неплохой сумме, ей ещё выделили сорок трудодней в месяц. Вот на эти трудодни, осенью, мама взяла виноградом. Естественно ей выделили самый хороший виноград. Из него надавили сорок вёдерную бочку вина.  Вот винишко мы, дети, зимой вместо сока и пили, и здоровенькие были в тот год - никто не болел.
- Так-так-так! Значит, виноградом мать вдоволь детей не накормила, а вот винцом побаловала. И какие детки выросли? Хотя, что я! Судя по тебе, все трезвенники.
- Я действительно трезвенница, - Реля улыбнулась. - Меня к вину, ни с какой стороны не тянет, хотя в общежитии часто девчата собираются и в компанию приглашают.
- Никогда не пей с женщинами - это самое последнее дело. Выпьют и вот горе изливают. Тебе, с твоим талантом вести красиво разговор, это может весьма навредить.
- Я прекрасно понимаю, что когда человек выпьет, то сбивается с мыслей, но красиво говорить просто так невозможно. Для этого требуется наблюдательность, чтоб уметь понимать чужие поступки и сопереживать хотя бы дорогим тебе людям.
- Ещё нужна начитанность, как у тебя. Ведь ты много читала?
- Разумеется, а главное я любую, взволновавшую меня книгу, провожу через себя -  как бы я поступила в том или ином случае.
- Ты не ешь чужого варенья!? - пошутил Артём.
- Не ем. Для этого надо своё иметь. Или уметь себя сдерживать.
- Ну, ладно. Чужое не ешь, а со мной выпей и закуси.
- Хорошо. Тем более, что я ещё не пила шампанское и это будет в первый раз, - говорила Реля, беря бокал. - Ну, за встречу.
- За встречу, девочка моя! - они выпили. - Как тебе шампанское?
- Очень!  Особенно пузырьки, которым вы почему-то дали выйти из вина.
- Да, а я их не люблю, поэтому и давал выйти им наружу. Но тогда плесну нам ещё понемногу, чтобы ты ощутила их в полную силу.
- Не надо! - Реля накрыла бокал ладонью. - Сейчас закусим вкусной икрой, а в следующий раз я буду ощущать эту прелесть, живущую в бутылке, в полную силу.
- Удивляюсь я твоей выдержке. Что касается меня, то я тотчас бы попробовал. Ведь ты девушка - огонь, как я чувствую.
- Осторожней! Получите ожог! - улыбнулась Реля, берясь за бутерброд с икрой. - Вот ещё то, что я не пробовала.
- Ты не ела икры?
- Я видела её в Находке, на прилавках, но мама если и покупала, то поедали они эту икру только с Верой наедине, прячась от всех остальных членов семейства.
- Даже от маленьких твоих сестрёнок?
- От них, прежде всего - это такие едоки, что если бы один раз попробовали, то требовали бы от матери ещё и ещё.
- Умные девочки.
- Скорее, хитрые сестрёнки мои. Настолько пронырливые, что находят сейчас уже, когда основательно подросли, в доме места, где мама прятала от детей вкусные продукты. Те, которые привозит из районного или областного центров. Куда ездит на семинары, на совещания. И всем этим наслаждалась, тихонечко, с тех пор, как Вера уехала из дома. Теперь к ней присоединились две Атаманши.
- Ты сказала «прятала», значит, уверена, что теперь мать этим не занимается? Атаманши твои едят тишком, или разоблачили родительницу, и наслаждаются деликатесами все вместе?
- Догадываюсь, что Атаманши мои, за время моего отсутствия, перевоспитали эгоистичную нашу «мамочку», как её нежно называет лицемерка Вера, когда ей надо у матери что-нибудь выпросить.
- Ну и семейка у тебя - мать прятала продукты от своих детей. А отец куда смотрел? Или они вместе вкуснятину уничтожали?
- Полагаю, что нет. Отец, в ответ на эти её «милые выходки», да ещё измены, тоже гулял, в отместку. Этот «вечный жених», едва отойдя от дома метров на двести, уже начинал ухаживать за одинокими женщинами, которых много осталось вдовами, после войны.
- Да, тогда гулёнам было раздолье. Мой отчим также поступал.
- Война людей развратила! Мне кажется, что до неё, мой отец был порядочным человеком.
- Кажется? - говорил Артём, берясь за бутылку, чтоб налить. – Ты, не против? То, что ты не распробовала в первый раз, надо испытать.
- Конечно, уже пора мне силу пузырьков отведать, - Реля приготовилась, как к бою, выставив кулачки. - Сейчас узнаем, кто крепче!?
- Как мне нравится, когда ты так шутишь. Это просто потрясающе, кому рассказать, не поверят, что я встретил такую див-див.
- Что это ещё за «див-див» такая, о которой надо рассказывать?
- А ты не знаешь? На флоте так говорят об удивительных «дивках», как по-украински зовут девушек, корень у этих слов один «див-див».
- Не надо про меня никому рассказывать! – протестуя, отозвалась Калерия, беря бокал. - Но тихо! Сейчас помолчим, пока я не отведаю, что это за чудо такое, ваше шампанское с пузырьками! - она выпила.
- Ну, как?
- Потрясающе! Будоражит кровь. Буду ли я спать, после такого вина не знаю. Но, на всякий случай, не наливайте мне больше.
- Сейчас я тебе очищу апельсинчик, чтоб ты им закусила, это сочетание тебе также покажется удивительным, - Артём взял нож и ловко разрезал кожицу по бокам. - Вот! Считай, что апельсин - это маленький шар земной, а это я нарезаю вертикали.
- Похоже! - Реля зачарованно смотрела на его действия.
- А теперь мы отвернём шкурку, и получился, как бы лотос.
- Действительно цветок. Двухцветный. Очень красиво!
- И осталось немного раздвинуть ножиком вот эти дольки. Берите, сеньорита, вашими пальчиками каждую дольку и наслаждайтесь ими, как шампанским. Сочетание получится изумительным.
- Спасибо. Я никогда не видела, чтоб так очищали апельсины, хотя их много было на Дальнем Востоке. Это просто искусство, наверное, ему вас научили за границей?
- Пожалуй. Хотя апельсины так нам должен был разделать или официант, или буфетчик. Но простим их.  Хвастаться заморскими фруктами они могут, а вот подавать их ещё не научились.
- Возможно, научатся. Мы им оставим вот эти красивые кожицы, или «шкурки», как вы сказали, и они, глядя на это, обязательно попробуют сами, хотя бы для того, чтоб своих домашних удивить, а там перекинутся на клиентов.
- Пожалуй, верно. Научим их некоему сервису.
- «Сервис» - то есть красивое обслуживание?
- Это ты догадалась или вычитала где-нибудь? Потому что в нашей стране такого слова  я  ещё никогда не слышал.
- Понемногу и отовсюду учусь - где догадками, где из книг. Знакомые мои меня не оставляют в невежестве - да и Павел, и Степа подбрасывают сведения. - Реля сказала и испугалась: - «Что это я, спьяну, болтаю? «Подбрасывают»! А ну как Артём ухватится за эти слова?»
Но будущий капитан не обратил на её слова внимания, или сделал вид, что не заметил, как спутница его проговорилась.  Он улыбнулся, и продолжал говорить, как ни в чём не бывало:
- Догадываюсь, что при твоей начитанности, ты много знаешь. Павел и его матушка  многому, наверное, тебя научили? Хотя вы и недолго были знакомы. Хоть что-то ценное они тебе дали? Ну, один пример.
- Не знаю, можно ли об этом говорить, но вы плаваете за границу, и к тому же вы тоже из дворянской семьи, поэтому предполагаю, что и вы о Настрадамусе, наверное, знаете?
- Не только знаю, но и поправлю тебя - звали этого человека Мишель Нотердамский, потом его стали называть Нострадамус. Почему Релюшка его через «а» зовёт?
- Не знаю. Наверное, потому что человек этот много страдал.
- Страдал - верно. Но псевдоним он себе взял от храма Нотр-Дам.
- Что-то подобное мне говорил в своё время Павел, но мы с Верой Игнатьевной – его мамой - решили, что Настрадамус красивей, и больше подходит учёному. Так я буду дальше его звать, вы уж простите.
- Это не блажь, а, пожалуй, будет вернее всего. Женщины всегда правильно думают - интуиция лучше, чем у мужчин. Но что Нотердамус, или по Релиному - Настрадамус, предсказал Союзу, ты знаешь?
- Знаю, страна наша расколется на мелкие «княжества», потому что появятся князьки, которые захотят править, но это случится, когда я уже стану старая, и всё равно, наверное, разделение  Украины  с  Россией сильно меня огорчит.
- А меня так может и вовсе не будет на Земле, к тому времени.
- Не надо о грустном, - Калерия вздохнула и взяла другой апельсин. - Вот эти фрукты «заморские» навеивают на Рельку совсем другие воспоминания. Когда мы были на Дальнем Востоке, их привозили из Китая, да такие душистые, особенно мандарины, что по всему зданию, когда их завозили в школьный буфет, разносился такой изумительный аромат, что ученики, как пьяные ходили.
- Господи! А я-то думал, что ты апельсинам удивишься, а ты вкушала их уже. Вот только тебе никто их по вертикалям не очищал.
- Верно. Наш официант несёт горячее, не дожидаясь пока вы ему знак подадите.
- Это он правильно делает, потому что я заговорился, а ты голод испытываешь, я полагаю?
- Ну не так уж я и голодна. Закусили немного.
- Закусили? - спросил официант. - Ну, вот вам солянку я притаранил. Поспешил принести, а то многие её заказывают, и я боялся, что всю съедят. Повар другой уже не сварит, смена заканчивается.
- Спасибо, - отозвалась Реля, начав с удовольствием поедать поездной суп. - Сборная солянка у вас замечательная.
Но Артём не приступал к еде, пока не выяснил ещё один вопрос:
- Вы сказали, что смена заканчивается, не намекаете ли, что нам надо поторопиться, и освободить ваш ресторан?
- Нет! Как можно! Это я вам поспешил горячее принести. А сидеть вы можете хоть до двух часов, хоть до трёх - наши посетители подолгу сидят. Ещё я хотел выяснить, что будете ещё брать? Остались лишь рыба заливная по-флотски, и цыплёнок табака.
- Ну, рыбу ты моряку не предлагай, а цыплёнка пожалуй. Синьорита сама тебе скажет, что  ей  хочется. Я вижу, вам хочется с ней поговорить. Спроси, спроси у своей любимой актрисы, чего она желает.
- Да, синьорита, что вы желаете? - перехватил официант с ходу у Артёма его, по-видимому, любимое словцо.
- Мне тоже цыплёнка табака, - улыбнулась Калерия.
- Пойду, скажу повару, уж он расстарается, а я притараню.
- Не надо так стараться, не надо так боготворить актрис. Может, играют они и хорошо, но фильмы наши советские слишком вральливые, - огорошила немного этого разъевшегося мужичка Реля.
- И это говорите вы? - растерянно пробормотал официант.
- Конечно, возьмём тех же «Кубанских казаков». Когда их снимали, в стране ведь был голод, даже там в, хлебной казалось бы, Кубани. И вот навезли в то бутафорное село - бутафорное, значит искусственное - много арбузов, фруктов, овощей - создали там жуткое изобилие, да и сняли всё это. А актрисы, зная, что где-то народ голодает, разыгрывали таких весёлых, таких певучих девушек, каких тогда и не было. Разве можно за это боготворить? Не лучше ли сказать голодным людям, что всё это обман?! Издевательство над детишками и стариками, которые всего этого не видели ещё долгие годы. Потому что петь и танцевать, когда другие недоедают, самое настоящее кощунство.
- Так вы не артистка, если так говорите!
- Конечно, нет! Не понимаю, почему вы меня за неё приняли? Теперь вы мне цыплёнка табака не принесёте? Или отравите его?  Ой, простите за глупую шутку.
- Нет-нет! Даже если вы не артистка, я вас покормлю, потому что человек вы, чувствуется, чудный.  А насчёт вранья, я запомню, и не так буду смеяться, если замечу, что картина снята в голодные годы.
- Да уж, пожалуйста! А то многие у нас восхищаются там, где следует плакать. И оставьте нас  на время, а то пока я критикую кинокартины, моя солянка покроется льдом.
Официант, сильно смущённый, ушёл прямо на кухню, наверное, чтобы поделиться с поваром своим разочарованием в Реле, не оправдавшей ни на йоту его надежд. Мало того, что «артистка» не спела, не станцевала поклоннику, не подарила и не подписала свою фотографию – она же раскритиковала  фильм, которым он слепо восхищался.
- Ну, зачем, ты так его огорчила? В официанты, как я давно понял, идут люди недалёкие, но хитрые. Вот обмануть, обсчитать, они могут. И к тому же, как люди часто говорят, они сытые и всем довольные.  Им не хватает только зрелищ, что они и жаждут увидеть в кино. И получается,  что им, облопавшимся за счёт пассажиров, нравятся «Кубанские казаки». Или скажем совсем недавний развлекательный фильм «Матрос с «Кометы».  Там новый актёр - вот забыл его фамилию - в главной роли, который и пляшет, и танцует, и поёт на разные голоса, к тому же кроме русского, на французском, и испанском, как птицы небесные. Ты видела этот фильм?
- Конечно. В самом лучшем кинотеатре Симферополя смотрела.
- Ну, и как он тебе?
- Потряс, разумеется, потому что показали фестиваль. Но сам фестиваль я видела ещё в документальных фильмах.
- Разницу заметила между документальным фильмом и художественным?
- Есть, будто.
- Ты так невнимательно смотрела фильм, или глаз не сводила с актёра, как и все остальные глупые девчонки, его поклонницы?
- Каюсь, глаз не сводила с Романова.
- Видишь, даже фамилию его запомнила.
- А чего там запоминать? Романовы правили Россией триста лет.
- Ну, сразила бывшего дворянина. Видишь, как мы измельчали. Ещё послужить стране можем, хоть в ней и другой строй, но фамилия бывших Государей выветрилась из головы.
- Не ругайте себя. Пример советского воспитания, а другого никто получить не мог, даже бывший мой учитель, который, правда, хорошо знал языки - французский и английский, полагаю, что и немецкий.
- Эти языки и я знаю, - улыбнулся Артём. - Ведь заходим в разные порты, тут уж хочешь, не хочешь, а профессия требует. Но, как я понимаю, прекрасная усвояемость языков, это единственное, что досталось в наследство дворянским отпрыскам.
- Наверное, вы это впитали с молоком матерей, потому с Дикаркой бывшая дворянка занималась, когда Павел уехал защищать диплом - однако, времени мы немного уделяли этому, из-за занятости обеих - директриса моя любимая хотела, чтобы я хорошо выучила английский.
- Правильно, потому что сейчас этот язык самый важный.
- Но я не смогла его усвоить, за несколько месяцев, нерегулярных, мною пропускаемых занятий, а потом мы резко расстались - моя семейка внезапно уехала из Красного Маяка в другое село.
- Красный Маяк? Это не около него ли пещеры, вырытые монахами?
- Да, а вы и это знаете?
- Слышал - друг со мной учился в мореходке из тех краёв. Так он этими пещерами бредил. Ну, а куда вы после Маяка поехали?
- В Качкаровку. Это большое село, бывший районный центр.
- Тоже что-то слышал о нём, но не помню. Однако это село разлучило тебя с Павлом, и ты должно быть не очень любила его?  Я имею в виду не Павла, а село.
- Наоборот, там я встретила первую любовь свою, как я три года подряд  потом думала, - с трудом призналась Калерия.
- Первую любовь? А кто же тогда Павел?
- Вы невнимательны. Я уже говорила вам, что заболела, когда догадалась, что Павла уже нет на Земле.
- Да-да-да! И в больнице какой-то чудак «вычеркал» тебе память.
- Вычеркал, и так основательно, что я, выписавшись из больницы, встретила другого парня, и мы полюбили друг друга - я совершенно не помнила о Павле, когда любила другого человека. Его звали Слава.
- И что все эти три года ты любила этого парня?
- Не знаю, любила ли, потому что мы расстались, едва он закончил десятый класс, и уехал из Качкаровки, он, кстати, житель другого села. Но помнила я этого Славу, ещё два года, грустила о нём.
     - И он тебе ни разу не написал?
     - Как я узнала спустя два года, он писал, но ко мне не доходили письма от него, как и от Веры Игнатьевны, мамы Павла, когда-то единственное письмо, в котором она сообщала о гибели его.
     - Но как же ты узнала? Я имею в виду, что Павел погиб.
     - А интуиция? Она у меня так же сильно развита, как у вас с Павлом способности к языкам.
     - Ты, может быть, и предчувствовала смерть Павла?
Реля обиженно посмотрела на моряка. Уж она ли не толковала этому неглупому человеку, что чуть не умерла, узнав о смерти Павла; - «Впрочем, он прав. Я же всё знала до того, как полюбила Павла».


                Г л а в а   23.

     - Ну, что так смотришь, черноглазая? Неужели я тебя обидел глупым вопросом? Прости великодушно. Но расскажи мне лучше о Павле, дабы я понял, что это был за человек, такой особенный.
     - Да! - Реля не хотела плакать, но слёзы невольно потекли из её глаз. - Как я вам уже говорила, мы в Маяк приехали из Находки.
     - И когда ехали в поезде, на пассажиров нападали бандиты!
     - Об уголовниках я, может быть, позже ещё вам расскажу - чем всё закончилось - вы только напомните потом мне об этом, а сейчас о Маяке. Я в этом дивном селе чуть ли не с первого дня начала мечтать о саде.
- Да, в те годы садов почти не было. На платок, вытри слёзы, бери он чистый. Так что о саде? Ты, верно, всю жизнь мечтала о нём?
- Верно! У меня с окончания войны душа об этом болела, потому всё разбито было. И вдруг, замечаю - около некоторых домов в Маяке растут маленькие деревца, но это около частных домов, а моя семья всю жизнь жила в тех, которые нам выделяли совхозы, да колхозы.
- А возле них одни только сорняки - даже огородов нет.
- Делянки есть, но мы приехали в Маяк летом, когда сажать овощи уж было поздновато. А вот мысль о деревцах меня заела: - «Почему бы, - думала я, - и возле совхозных домиков их не насадить?»
- Я так и предполагал, что ты такая заводная.
- А почему нет? О земле надо беспокоиться.  Стала узнавать у людей, где они саженцы брали. И мне указали на дом директора школы, у которой муж-садовод работает в питомнике.
- Здорово! - совсем по-детски сказал Артём. - Я тоже обожал садоводов. И ты пошла в дом директрисы, не побоялась?
- Не сразу. Я долго набиралась смелости, но потопала. И произошло это в тот день, когда я познакомилась с Павлом.
- Вот как? Тебя это знакомство вдохновило!
- Это было не совсем знакомство. Я, значит, трудилась как пчёлка, работая на свою семью - воду носила на коромысле - и так как не совсем хорошо умела это делать, то облилась с головы до ног водицей. И вот несла в очередной раз воду - я тогда стирать собиралась – а тут Павел оказался на узенькой тропинке, да так и прирос к ней взрослый, довольно симпатичный парень, каким он мне тогда показался...
Реля остановилась, поперхнувшись солянкой при мысли, что она хвастается перед  малознакомым парнем. Но Артём казался ей родным по духу и восприятию жизни человеком. Настолько родным, что она усиленно вспоминала, где и в каких жизнях она с ним встречалась? Что такое было когда-то, девушка не сомневалась. Но оказалось трудно без сновидений вызвать в себе далёкую память. Заснуть бы ей на минутку.
Артём тактично переждал пока она придёт в себя, и продолжил спрашивать:
- Видишь, влюбился с первого взгляда, как и я в тебя сегодня.
- Да, только я тогда не догадалась, что это любовь, а подумала, что этот парень, который уставился на меня, как на икону, поклонник моей старшей сестрицы, за которой ребята табунами ходили. И так как Вера, бездельничая, табуны водила, то я насмехалась над этими ребятами - терпеть не могу  дурней.
- Поэтому ты не любишь, когда пристают к артистам?
- Считаю это признаком интеллектуальной недоразвитости.
- Конечно, разумный человек не станет по-глупому терять время, но мои друзья-офицеры рассказывали, что когда-то пировали с Гурченко…
- Это какая актриса? Из «Карнавальной ночи»?
- Точно. Худенькая такая, стройная. И офицеры наши многие, выпивши, хвастались, что купали её в шампанском. Это тебе, наверное, пошлостью покажется? - то ли насмехаясь, то ли выпытывая  у  неё что-то важное для себя сказал Артём, хитро посматривая на Калерию.
- Это конечно пошлость, но ваши друзья обманывали, а вы должны были этих Мюнхгаузенов разоблачить. Потому что, одно дело пить шампанское из не совсем чистой туфельки.  Я читала, так развлекались раньше уланы или гусары, и другое дело наполнить этим напитком большую, барскую ванну, какую я видела в одной из симферопольских квартир – в ней плавать можно - никак не менее пятидесяти вёдер воды.
- Я этих обманщиков разоблачил, не волнуйся - конечно, они бы денег пожалели. Но вернёмся к Павлу. Мне хочется узнать, как человек близкий мне по духу, смог увлечь такую лапушку, как ты, чтобы она влюбилась в учителя.
- Ну, до «увлечь» прошло ещё несколько часов, - осторожно сказала Реля, чтобы не повторять слово «любовь». - Я же вам сказала, что собиралась идти в дом моей будущей директрисы, в качестве попрошайки, уж очень мне хотелось сад посадить, но не знала как.
- Сад-то, сад, но с Павлом вы как разошлись на узкой дорожке?
- Донёс он мне вёдра, и абсолютно ни капельки не расплескал. Правда, там плескать было нечего – я много на своё платье вылила.
- И после этого дикая девчонка от него ускользнула?
- Ну, это уж как водится. – Реле не хотелось рассказывать, как Павел разговаривал долго с ней, потом с матерью и Верой – для этого даже ночи не хватило бы. – «Вот если бы в стихах», - подумалось ей. Но стихи, написанные Релей, по горячим впечатлениям, она плохо помнила, потому рассказывала Артёму в сокращённом виде: - Перестирала всё, и ждала вечера, чтоб пойти договориться насчёт деревьев. Готовилась - как войду, что скажу.
- Умница. Ну, просто Варвара-краса. Косу тогда носила?
- Нет. Уже тогда я волосам свободу давала. Но причесалась лучше, платье погладила и потопала. Подхожу к дому, а там такая красота - сад у садовода уже плодоносил, Вера Игнатьевна меня всем, чем смогла, угостила…
- Так Вера Игнатьевна и была директриса?
- Да. Она же и мать-тётя Павла. Потрясающе, правда? Я тоже, когда поняла это, была поражена. Но узнала-то я об этом чуть позднее, а не тогда, когда она меня в дом завела. А в доме уж не знаю, что на Рельку нашло-накатило – понесло меня пророчить, впервые в жизни.
- Что же ты наговорила своей любимой директрисе?
- Ой, такие страшные были пророчества! Я сказала, что она много в своей жизни потеряла.
- И это было действительно так, если учесть, что она из дворян. Сколько ценностей потеряли богачи, убегая, пустыми, за кордон. Правда, некоторым удалось кое-что увезти.
- Да там не только ценности, у неё сгубили всю её семью.
- Даже так? Тогда ты вдвойне была права.
- Не заступайтесь за меня. То, что я угадала это полбеды, ужасно то, что я напророчила на будущее. Я сказала Вере Игнатьевне, что она потеряет самое дорогое. И даже когда это самое дорогое пришло, и опять удивилось, увидев меня в доме своей матери, до меня не дошло, что я наделала. И ещё несколько месяцев я не вспоминала о своём неожиданном пророчестве. Позже задумалась, а что же для Веры Игнатьевны самое дорогое, и была просто сражена - это дорогое оказалось дорогим и для меня. Поэтому, когда Павел снова приехал уже на практику, и был со мной пару месяцев, я приняла это, как подарок судьбы перед нашей разлукой навсегда. И всё же мне думалось, что я ошиблась, пока у меня не сдало сердце, и я тяжело не заболела, уже в Качкаровке.
- Причём тут ты? Ты так же, как и Настрадамус, увидела будущее. Вот видишь, назвал этого человека так, как ты называешь.
- Но какое будущее! Лучше бы я его не видела. Потому, я и заболела,  через год с небольшим, когда Павла не стало.
- Поэтому у тебя и вычеркали память о нём – тебе просто не позволили сойти с ума. И кто-то наверху очень хотел сохранить твою индивидуальность - тебе послали Славу. Хорош, хоть, парень-то был?
- Самое время на Славу переключиться, потому что у меня сердце не выдержит такого разговора.
- Неужели прошло столько лет, и ты всё ещё помнишь Павла?
- Если учитывать, что три года я была лишена дорогих мне воспоминаний, то сейчас они только начинаются.
- А Слава?
- А в Славе я чуток разочаровалась. Самую малость, потому что у меня появилась возможность сравнивать их - Павла и Славу.
- Получается, что Павла ты больше обожаешь - он не сделал девочке ничего плохого, а Слава что-то натворил. Я чувствую это.
- Да. Немного капнул мне на нервы, как раз тогда, когда мы должны были распрощаться, но, может, он это сделал сознательно, чтобы мне было легче его забыть?
- И ты забыла?
- Нет. У меня же никто на этот раз не вычёркивал память. Но самое интересное, что когда я смотрела «Матрос с «Кометы», то Романов напомнил мне Славу, потому что очень похож на него.
- Внешне похож, а внутренне?
- Я не знаю, каков характер самого Романова, но тот образ, который он играл - матроса Чайку - это прямая противоположность Славе.
- Слава был бесталанный?
- Что вы! Каждый человек талантливый, только по-разному. У Славы была большая дружба с литературой, он писал стихи и, может быть, из него выйдет прекрасный поэт. Кстати, фамилия у него Чайковский, а Романов играл Ч а й к у, вы не находите, что между ними есть связь?
- Если честно, то нет. А ты не пишешь стихи?
- Да, но у меня получаются хуже, чем у Славы. – «Как жаль, что я не помню тех стихов, которые вырвались из моей измученной души, при встрече с Павлом. Может быть, они были не хуже Славиных? А, может, хорошо, что не помню – надавила бы сейчас себе на нервы».
- Однако я уверен, что Слава твой не мог так рассказывать интересно, как это делаешь ты.
- Что вы! Он говорил исключительно красиво, но не мог, в повествовательной форме изложить мысли на бумаге - жаловался мне, что сочинения писать не любит.
- Ну, школьные сочинения - это не показатель.
- Показатель. Меня именно за сочинения Павел полюбил - сам признавался, - Реля широко улыбнулась, глядя в окно.
- Он тебя полюбил с первого взгляда, девочка, с того мгновения, когда вы столкнулись на узкой дорожке. Всё!  Молчим!  Наша улитка несёт нам цыплят табака.  Вот сейчас я налью под них шампанского.
- Вы извините, что задержался, - сказал официант, - но повар не хотел вам давать застарелые порции, сделал свежие.
- Что это с ним? Обычно ночью от старья и избавляются.
- Кок всё же уверен, - официант назвал повара, с шиком, по-флотски, на что Артём хмыкнул, - что ваша синьорита артистка и не желает, чтобы на него были в обиде - актрис он обожает, любит прислуживать.
- Передайте ему мою благодарность, - улыбнулась Реля. - Не хочу его разочаровывать, поэтому срочно попытаюсь поступить на актёрский факультет. Годы ещё терпят, мне всего девятнадцать осенью будет. Но если меня не примут, уж извиняйте.
- Теперь и я вижу, что артистка вы великая, хоть и молодая ещё. Ладно, кушайте, а мне ещё один стол обслужить надо, - «благодетель» их ушёл, а Артём взглянул грустно на свою соседку, и поднял бокал.
- Ну, Реля, давай помянем мою мать. Хоть она и самодурка была - подавляла меня, унижала - но ушёл я от неё в одиннадцать лет и редко вспоминал. Однако вот она умерла, и мне всё же довольно тяжко было, пока не встретил я тебя вчера. Разговорила ты меня, конечно, здорово!
- Давайте помянем. Мы с вами почти по похожим причинам покинули дома, где нам не были рады, хотя я делала много, чтобы родительница меня полюбила, но этого не случилось, как и с вашей, вероятно?
- С моей? - Артём грустно улыбнулся. - С моей всё было наоборот - моя мать меня чересчур любила. Она, конечно, старалась вложить в меня душу свою, но душа была чёрная. Так она оклеветала передо мной отца, которого тоже, как и родных Веры Игнатьевны, захлестнуло волной ненависти «Кота в сапогах» к своему народу, как отец Сталина звал, потому что тот ходил в мягких, специально пошитых сапогах.
- И в вашей семье Сталин не оставил хорошего воспоминания?
- А кому он оставил? Я даже слышал, что в своей родной семье он тоже с метёлкой прошёлся. - Артём посмотрел на неё внимательно - знает ли Калерия про проделки «Кота в сапогах»?
- Да, жену свою убил, мама говорила. А моя мать, как и ваш дядя, а может под  влиянием его, зналась ранее с чёрными силами, так что она информацию могла получить от тех, кто близко к тирану стоял, потому что Сталин был сосредоточием этих сил, - сказала Калерия и огляделась. - Вот хорошо, что народу ночью мало - мы сможем поговорить, не опасаясь.
- Однако мы с тобой светлые силы, - удовлетворённо сказал моряк. - Вот ты меня потрясла, девочка. Да ты закусывай, не смотри на меня. Моряки в море так привыкли, пьют и не закусывают. Правда, умеренно пьют, почти как мы сейчас, потому не закусывают и не пьянеют.
- Я бы с удовольствием уже ела, - жалобно сказала Реля, - но не знаю, как едят цыплёнка-табака. Это ещё непривычное блюдо для вашей спутницы, в вашем грустном путешествии.
- Как ты хорошо сказала: - «Ваша спутница». Как бы я хотел, чтобы девочка моя обращалась ко мне на «ты», и стала спутницей по жизни.
- Не надо об этом. Мы же уже говорили, что это невозможно. Лучше начинайте кушать цыплёнка, а я подсмотрю, как это вы делаете, да как обезьянка буду следовать за вами.
Они так и сделали. Артём принялся за цыплёнка, а Реля в точности, как в зеркале, повторяла все его движения. Если бы на них посмотрели со стороны, то подумали бы о сильной влюблённости этой пары  - даже едят, не отрывая, глаз друг от друга.
- Ну, девочка моя, ты просто чудо! Как ты красиво откушала, как будто в дворянской семейке воспитывалась. Так ручки вытерла салфеткой, что хочется эти ручки целовать и целовать. Ну, чего вздрогнула? Не буду больше про поцелуи, прости меня.
- Я не в дворянской семье росла, но ведь общаться с бывшими дворянами приходилось, - отшутилась девушка. - Я ещё с Павлом школу эту проходила, потому легко было снять узоры с вас. Но хватит об этом, вернёмся к другому.
- Да, давай договорим про тирана Сталина, потому что выговориться  мне  о  нём  необходимо! Я чую, что не только твоя мать была с ним связана тёмными нитями, но и моя. Что ты на это скажешь?
- Я тоже что-то не очень хорошее чувствую, как будто ваша мать-дворянка и моя мама из крестьянской семьи повязаны этой тёмнотой, и когда-то они знали друг друга - короче, как-то были связаны.
- Это потрясающе, что мы встретились и можем поговорить о них!
- А мне совсем не хочется о них говорить, - призналась Реля. - Я так много натерпелась от своей мамы, что мне кажется надо было сделать такой же перерыв перед встречей, как у вас с вашей матерью, но дома остались сестрёнки, и я еду ради них, не ради мамы.
- Но сёстры твои, живя около такой мамаши, наберутся от неё зла.
- Скорей всего. И мне предсказывали уже, что я от них ещё получу свою порцию огорчений.
- Предсказывали? Дай мне свои ручки… Дай, я не стану их покрывать поцелуями, а тоже тебе попытаюсь предсказать по ним.
- Пожалуйста, - Реля протянула через стол обе руки, которые Артём всё же поцеловал так нежно, что у неё застонало сердце: - «Почему не он мне явился в моём вещем сне? Какой бы был отец моему сынишке, просто чудо. Он бы ходил в своё Море, а мы бы ждали его на Берегу», - промелькнуло у неё в мыслях, пока Артём целовал её руки.
Море и Берег она считала именами собственными, ей казалось, что море - оно всегда Море. А берег, на котором бы они жили с сыном - стал бы Берегом с большой буквы, где бы он ни находился - на Востоке или Юге, Севере или Западе. Они бы украсили любой Берег!
- Так точно. Ты бы украсила любое место, где бы ни жила.
Это было последнее, что услышала Реля - голова её закружилась, и она будто забылась, на несколько минут, изумлёнными глазами вглядываясь в лицо Артёма. Она, по сути, спала наяву, и видела себя десятилетней, летящей по воздуху, залетающую в неизвестную пещеру, и помогающую раненому юноше остановить кровь. Это было мгновение, исчезнувшее тут же, но Калерию удивило переключение их разговора на воспоминание из её далёкого детского сна, когда она в очередной раз летала и даже помогала кому-то выжить. Кому? Уж не Артёму ли? Обязательно надо выяснить, ведь у него, как и у Павла, зеленые глазищи.
Но заговорила не об этом, а продолжила разговор:
- С каких пор вы научились читать мои мысли?
- С тех пор как взял твои ручки в свои. Теперь берегись. Я сейчас узнаю всё о тебе, что у тебя было до меня, чем ты живёшь сейчас, чем сердце успокоишь. Может быть, что и мной! - загадочно заявил Артём, глядя Реле в глаза. - Ай-ай, как затрепетали вдруг ручки.
- Какие ручки! - пробовала, было отшутиться девушка. - Чуть не с рождения трудятся, да это не ручки, а ручищи! Посмотрите на них.
- Трудятся? Тем более они у тебя прекрасные. Но прошу помолчать и посидеть тихо, углубляясь в своё прошлое. Потому что, вычислив его, я смогу заглянуть в твоё будущее. Но постой!! Что это секунды назад промелькнуло в твоей головушке? Уж не ты ли лечила меня, когда почти восемь лет назад я был в Прибалтике, и меня какие-то гады лупили железными прутьями, забили чуть не до смерти. Затащили в пещеру помирать, и я бы сгнил там, но прилетела маленькая девочка, как птичка и залечила все мои раны. Через день или два, когда меня нашли друзья, я конечно ещё не мог ходить, но раны мои уже затянулись.
- Но когда я тебя лечила, вокруг моряка была куча народа, потому я спокойно улетела, тем более, что ты сказал, что мы ещё встретимся.
- Спасибо за «ты». Вот мы и встретились! Здравствуй, мой лекарь. Ну, я тебе обязан отплатить ценным подарком за твоё лечение.
- Не надо. Лучше скажи, за что тебя искалечить или убить хотели?
- Так за форму же! Был мальчишкой, когда уезжал к дяде Федоту в Одессу, а приехал моряком, как мечтал, да ещё орденоносным. Вот меня «друзья» и проучили, чтобы не выпячивался.
- Они, наверное, от зависти?  Господи!  Но между твоим отъездом и возвращением была война.
- А что им война? Они, быть может, на стороне немцев были. Но не было бы зла, не стало бы и добра - так, кажется, говорят. Я хотел перевестись в Прибалтику. Но приехала ухаживать за мной в больницу тётушка из Одессы, и она увезла меня вновь на Чёрное море, только её стараниями я и остался в Одессе - иначе бы мы с тобой не встретились, и я не узнал бы, что на свете есть такие чудные девушки. А теперь думай о своём прошлом, мы не можем терять время на воспоминания, я хочу знать о тебе.
- С чего начинать? - растерялась Реля, забыв, о чём они говорили.
Признаться, ей хотелось продолжить разговор об Артёме, но будущий капитан эту тему решительно закрыл.
- Начни, пожалуйста, со Степана, потому что мне хочется проследить твою жизнь, начиная от него. Чувствую, что ты много не договорила об этом человеке. Он гораздо больше для тебя значит, чем может казаться такой привлекательной девушке.
- Вот это вы правильно вычислили. Мне самой иногда казалось, что Степан для меня гораздо больше значит, чем я думаю. Закрываю глаза, и погружаюсь в воспоминания.
Реля так и сделала. Ей было очень легко вызвать из памяти своей Степана, и поезд, в котором они ехали шесть лет назад, убегая от ножей уголовников, выпущенных из тюрем, сразу после смерти тирана. Как они чуть не нарвались на те же ножи в большом поезде, быстро увозившем пассажиров, как они думали, от беды...
- Вижу, вижу, - пробормотал Артём, - вижу этих негодяев, рассевшихся по крышам всех вагонов, как у себя дома - там едят, там спят и там же гадят, как привыкли делать в тюрьмах. И часто прыгают с крыш на станциях, чтобы грабить старушек, продающих горячую картошку да огурцы. Хлеб воруют в магазинах, иногда отстают от поезда.
- Хоть бы они все отстали! - в сердцах отозвалась Реля.
- Да, а вот и твой Степан - красивый парень, надо сказать. Ну-ка, опиши мне его наружность - не забыла ли ты его лицо?
- Зачем? Вы же его видите.
- Хочу проверить, помнишь ли ты его внешность?
- Это довольно высокий, широкоплечий парень, с мужественным, но добрым, округлым немного лицом. Нос на нём кажется великоват, глаза просто потрясающие, с большими ресницами. Глаза и верхние веки, как у Христа - они подвижные - много видят, много знают и много могут людям рассказать, чтобы не повторяли чужих ошибок.
- Цвет глаз, какой?
- Они светло карие, большие, с тёмными, как звёзды, крапинами. От таких глаз некоторые девушки сходят с ума, по их же признанию, и по Степану девицы вздыхали, а уж когда он принял на свою грудь удар от бандитского ножа, то и говорить нечего.
- Подожди! До этого места я ещё не дошёл. Но ша! Вот Степан вышел в тамбур покурить глубокой ночью, а ты в это время, девочка моя с отцом беседу ведёшь, он тебя кормит чем-то. Почему не спалось?
- Так получилось. Но смотри дальше. Как бандиты залезли в вагон? Через тамбур?
- Конечно. И если бы твой Степан не задумался, то увидел бы их. Вот они нападают на солдата - жестоко конечно.
Реля затряслась: - Гады! Гады! - Но боялась заплакать, чтоб не помешать Артёму и не нарушить ему картинку.
- Тихо! Какие-то матросы идут, подвыпившие. Сейчас они спугнут и накажут бандитов.  Ну, так и есть! Дали им уйти на крыши, какие тюти! Не умеешь, не пей. И поволокли почему-то Степана в соседний вагон.
- Да, Степан сутки лежал в другом вагоне - пока его не осмотрел врач, вызванный по рации и который пришёл на большой станции.
- Верно, осмотрел его врач. Но матросы не забыли ночного происшествия. Выспались и собрались в кучу, что-то обсуждают. Ну, братки, соображайте, не должны вы дать вражинам распоряжаться в поезде.
- Они и не дали. Половили бандитов и...
- Тихо, тихо, я и сам уже вижу, что они делают. Ну, молодцы-матросы, ну уважили! Вычистили они ваш поезд, дальше спокойно поедете.
- Да, так и получилось. А вы мою память проверили? Поверили, что был такой Степан, который водил меня, девчонку, в вагон-ресторан?
- Спасибо ему. Поэтому ты, будучи девятнадцатилетней, спокойно, если можно так сказать, пошла со мной сегодня, почувствовав в Артёме хорошего человека. Но я ещё нечто увидел. То, что ты, девочка, хотелось бы сказать моя, но ты чужая кому-то жена, утаила. Только чужая или нет, но могла бы мне сказать нечто важное, как мне кажется.
- Интересно что?
- Степан-то твой был не совсем земным человеком, он каким-то образом связан с инопланетянами...
- Откуда ты знаешь про инопланетян? - Реля не могла придти в себя от изумления.
- Девочка моя! Я же плаваю исключительно за границу, и читаю там время от времени их газеты, где уже с сорок седьмого года твердят об инопланетянах. И дай Бог памяти, ты со мной в Залиманском ещё пыталась заговорить об инопланетянах, но я не особенно понял. Но зато ты здорово поговорила о них со Степаном - вот он, перед тобой, в вагоне-ресторане же, исповедуется о своей странной, я бы сказал, жизни. Кем он был, Реля?
- Это не моя тайна, и я не могу о ней рассказывать никому.
- Постой-постой, я же ещё держу твои руки в своих руках и, похоже, смогу проникнуть в вашу со Степаном тайну. - Артем прикрыл веками глаза, чтобы лучше рассмотреть, или подслушать.
Пользуясь тем, что Артём не смотрит, Реля попыталась освободить свои руки, но не смогла - моряк держал их довольно крепко.
- Я не хочу, чтобы вы всё узнали - ведь это не моя тайна.
     - Девочка-девочка, ты сама - таинственнейшая из земных. Это тебя спасали инопланетяне, послав Степана, как на амбразуру, в тамбур.
     - Да что вы! Я этого не знала, и Степан мне этого не раскрыл.
     - Верно, потому что нашептал тебе больше, чем положено было ему. Голова у него всё же кружилась, при виде такого земного создания.
     - Ну, уж и нашептал! Он же мне почти всё и вычеркал!
     - Так вот откуда у тебя из памяти вычёркивания начались, а не с того парня, который над тобой колдовал в больнице.  – Сказав так, моряк вдруг будто вспомнил важное и посмотрел на Релю, вспоминая что-то.  Он мучился, вспоминая, а девушка не могла ему помочь и смутилась.


                Г л а в а    24.
 
     - Если хотите знать, - сказала она, чтоб нарушить молчание, - то над моей бедной головой начал раньше всех мудрить родной дед Пушкин. Он мне вообще-то не дед, а прадед, но хотел, чтобы я звала его дедом. И появился он перед «внучкой» в пять лет, мы тогда возвращались после эвакуации, из Сибири.
     - Так точно! Дед хотел быть к тебе поближе, так как светлая детка, едва родившись, сделала ему какое-то доброе дело, очень доброе, которое не могли сделать бывшие его внуки и правнуки. Скажешь Артёму, что ты сделала для великого поэта? - Артём распахнул свои большущие, как показалось Реле, глазищи и уставился на девушку.
     - Ой, я всё то, что произошло с дедом Пушкиным, попробовала поведать Славе, причём в виде сказки, так мы и расстались на этом – не особо ругаясь. Просто мне показалось, что его восприятие было чудно-враждебным, он, вдруг, захотел, чтобы я стала Джульеттой.
- Стоп кран! Сейчас посмотрим, что со Славой произошло от твоих, прямо скажем, внезапных излияний. Точно! Я правильно думал. Не всякий, милая моя, воспримет спокойно, что ты родня великому Пушкину. Да ты и вычеркала у него всё из головы, как с тобой то делали и Степан, и после Аркадий, кстати сказать, мой племянник по чистой линии.
- Я не знала, что у Славы я вычеркала, - повинилась Реля, не понявшая что моряк сказал  об  Аркадии,  - то нечаянно получилось. - Но как же я вам стану открывать про деда, если люди так неадекватно воспринимают его воскрешение? Хотя моя подруга Женя, уже в Симферополе, понимала меня, с полу слова и ни однажды не сомневалась - это я видела по её лицу и выразительным глазам.
- Мне можешь рассказывать всё, я не испугаюсь, иначе я через руки твои сам всё узнаю. Но лучше твой живой рассказ.
- Ну, если вы так хотите, то деда восстановили инопланетяне. После он летал с ними по Космосу полстолетия. Летал так же как Степан пятьдесят лет, или сто лет – смутно помню - но годы в Космосе, вроде месяцев летят не так как на Земле, потому они на Землю возвращаются молодыми, тогда как их друзья родственники все постарели, а многие умерли.
- Здорово. Им разрешают увидеться с друзьями, близкими?
- А зачем? Это уже совершенно другие люди, им могут позавидовать их молодости и красоте. Мало того, ещё сочтут, что они спознались с нечистой силой, вспомните как у Уальда в «Портрете Дориана Грея»? Забросают подозрениями, клеветой. Но если Дориан Грей, действительно, знался со всем тёмным миром, то в этих случаях наоборот. Дедуля мой Пушкин, затем Степан, затем Аркадий - видите, напоминаю вам по мере того, как они являлись ко мне и спасали Рельку от смерти - они чистейшие люди, потому и могут это делать. Правда я не сказала ещё об одной прекрасной женщине, которая встретилась нам в эвакуации и маму вылечила, хотя чувствовала, что мать плохой человек, а таких не следует лечить светлым людям. Видимо поэтому бабушка Домна и умерла, успев напоследок крестить меня и Герку, переименовав её в Веру, имя, которое дочь чёрного человека не по праву носит сейчас.
- Надела твоя сестричка - тигрица заячью шкуру?
- Ой, не говорите, - Реля вздохнула, забирая руки. - Жарко же! Я вам и так всё скажу, а то, наверное, люди смотрят с удивлением. И небольшое отступление от темы, по поводу Веры-тигрицы, превратившейся в зайца. Вот как вы, пошутив, набрели на истину.
- Интересно-интересно, я весь внимание.
- Плавая по морям, по разным странам, вы, наверное, знаете о китайском календаре? Знаете? Как я рада. Не надо вам объяснять звериный калейдоскоп. Так вот Гера по рождению своему Тигр, готовый всегда проглотить свою жертву. Правильно, жертвою у неё была я. Справедливости ради скажу, что я Дракон - более мощный знак по календарю, потому они с мамой ломали об меня зубы. Но так как во время войны была потеряна Герина метрика, то мама, учитывая, что её любимица  ходила лишь в первый класс, в конце войны, после войны восстановила ей метрику, записав, что обожаемая дочь всего лишь с 1939 года, а это год Кролика или Кота.
- Таким образом, перевела Герочку с Тигра на Кролика? Но постой-постой, видимо это ты родилась вслед за ней в конце, а если быть точным, в октябре месяце 1940-го, в год Дракона? – Моряк забыл, что они об этом говорили? Или хотел проверить, не забыла ли Реля?
- Я - подтвердила Реля, насмешливо, ожидая, что он ещё скажет.
- Так это тебя ждал мой светлый дядюшка Федот и хотел окрестить Релюшку, назвать Надеждой, но погиб в боях за Родину, которую любил, - повторился он опять – видимо много выпил в этот день.
- Господи! Да меня и баба Домна назвала Надеждой - будто послушалась твоего дядю. Но я не очень люблю говорить о себе.
- Точно. Говори о Пушкине, потому мой Аркашка проходит первую стадию его жизни в Космосе и мне интересно знать, когда его на Землю отпустят?
- Я уже сказала, через пятьдесят лет. Так отпустили деда, и наказали, чтобы он на Земле не грешил.
- Ну, это само собой.
- Не знаю, как у Аркадия получится, а дед грешил и попал в Ад. Ему первое время пришлось по душе там - встретил Николая Первого, своего главного врага, и жену свою любимую, и многих других, даже Дантеса – а  потом вдруг заскучал, не очень ему в Аду понравилось, хотя там его не очень мучили. Он вроде экскурсанта там был, хотя и много лет.
- Ему пришлось там существовать до определённого времени?
- Определённого! – Воскликнула Реля. -   Времени, когда у него родится потомок с чистой душой. И таким потомком была я, потому что едва я закричала, дед вылетел из Преисподней, и живёт теперь в Космосе, где ему, как я полагаю, очень даже нравится.
- Хоть он отблагодарил тебя за это?
- Разумеется! Дед приставил ко мне сильных Ангелов. Ведь я постоянно находилась под угрозой смерти, при моей тёмной матери, да вдобавок Геры, которая, родившись от тёмного человека, имела, и сейчас имеет тёмную душу. И им, двум тёмным женщинам хотелось меня убить, а не убить, так покалечить, что иногда у них получалось.
-  Вот гадюки! - возмутился Артём. – Это их надо было за  злодейство калечить!
- Естественно. Но каждая моя травма им отливалась большими бедами, чего они никак не могут понять своими недоразвитыми  - не знаю, как сказать – мозгами, что ли?
- Ну, вот ты и расстроилась. Вернёмся лучше к Пушкину, который, благодаря тебе вылетел из Пекла. Не просил дед тебя ещё кого-нибудь вызволить оттуда?
- Ну, как же! - Калерия улыбнулась. - Обо всех почти знакомых просил. Но так как я не могла постоянно рождаться, то мне предписано было возрождать сады, что я, делала. И с каждым возрождённым деревом из Ада вылетал пожилой человек, правда, думаю, что жили они не долго потому что возрождённые мною деревья, как только мы уезжали из того места, погибали. Другое дело сажать сады - молодые деревья давали возможность высвобождаться молодым, и думаю, что хотя они попали в Ад, видимо, за дурные дела. Надеюсь, Ад их переучил, и они станут вести себя достойно.
- Суди по Пушкину - его Ад переучил?
- И даже очень, если он, при жизни своей поэтом, не желал знать побочных своих детей, тем более цыганскими не интересовался, то сейчас заинтересовался же мною.
- Но ты его вызволила из Ада – это же громадное облегчение.  Другим внуками он интересуется?
Реля смутилась:- Судя по моим младшим сёстрам, не очень. Но они, если можно так сказать, не очень любят учиться, и не читают его сказок.
- Отсюда вывод - бездарности его не интересуют. А ты, я вижу, не лишена поэтического дара, пишешь стихи, возможно, когда-то займёшься прозой, и она у тебя будет лучше дедовой.
- Не знаю, - смутилась Калерия. - По крайней мере, дед поставил, если можно об этом говорить, передо мной задачу - родить того мальчика, которого задолго до войны родила мама  и, как она рассказывала поездным попутчикам, дала умереть.
- Послушай, подобную историю слышал и я от своего светлого дяди, который погиб, чуть не в первые дни войны, и тогда же погибли дети его, будто не хотели без отца жить. А может, он без них не хотел жить?
- Скорее он без них не хотел, - грустно сказала Реля. – Прости, но я забыла, как его звали?
- Федот. Это имя тебе что-нибудь говорит? Может, мы родня?
- Абсолютно ничего. Ни мама, ни папа никогда не упоминали Федота. И как звали его детей тоже нечего спрашивать. А вдова жива?
- Тётя Вика пережила своих детей и всё ещё молодая. Но замуж никак не выйдет, будто на ней заклятие, хотя ей, при мне, предлагали, и какие люди!  Мне и то они нравились.
- Вика - это Виктория? - она вздрогнула. – «Не к ней ли намеревался пристать отец, когда мы ехали через Одессу? Я тогда подумала, что она родная Артёму - так и вышло. Но мало ли Викторий в городе?»
- Виктория. Тебе знакомо это имя?
- Немного. И связана эта женщина с Одессой.
- Вот бы вас свести и показать друг другу. Уверен, вы очень бы понравились, хотя вы две противоположности, по внешнему облику. Тётка чистая блондинка, но сейчас покрасила седые волосы потому, как мне кажется, холодновата к людям, как все беловолосые, а ты цыганка - внучка Пушкина, с горячей, взрывной кровью – вот бы ты расшевелила тётушку Вику.
- Как бы я сама хотела с ней познакомиться, - улыбнулась грустно Реля.
- И, кажется, я тебе в этом помогу, пока ещё не знаю как.
-  Кто бы знал, как я желаю видеть Одессу и твою тётю Вику. Чувствую, что это необычная женщина.
- Можешь не сомневаться в этом. А теперь подумай немного о Павле. Хочу увидеть, как вы с ним дружили потому, что «любовью» встречи ваши назвать, язык не поворачивается. - Упрямо сказал Артём, как будто давал себе задание разрушить память Рели об её любви, чтобы убедить её в том, что ничего такого особенного в их отношениях с Павлом не было.
- Конечно, не назовёшь - мы же не целовались. Но как назвать ту тоску, которая охватывала меня, когда он уезжал, как назвать ту внутреннюю боль, в самом сердце, которая свалила меня в беспамятство, едва я догадалась, что Павла уже нет на свете?
- Сейчас посмотрю, испытывал ли и он такие чувства? - грубовато, но с улыбкой перебил её Артём, сначала распахнув глаза и внимательно посмотрев на Релю, а затем вновь их закрывая.
Калерия тоже прикрылась пушистыми ресницами: - «Ты извини меня, Павлуша, что я сейчас, может быть, отрываю тебя от туманного Альбиона, но надо доказать, что ты меня тоже любил. Не сердись, что вроде бы я тебе изменила, приняв предложение поужинать с совершенно чужим человеком, но он почему-то напомнил мне Степана, про которого я тебе не рассказывала, потому что не могла. А может, говорила о нём, но не всё - тайну Степана я, кажется, всё же не открыла тебе? Впрочем, теперь ты сам её прекрасно знаешь, потому, что занял его место».
- Не оправдывайся, - прервал её мысли Артём. - По существу разговаривай со своим Павлом.
- Если вы будете каждое моё слово прослушивать, то говорить с любимым моим перестану. Вот ещё, отрывать его от дела, чтобы Ваше недоверчивое Величество смогли проверить, любили меня или нет?
- А тебе самой разве не интересно? - Артём даже глаза открыл, и сверкнул ими, в гневе, на Калерию, - И кого ты называла Величеством?
- Ну, вот и вы отвлеклись. Извините, что помешала. Конечно, я желаю, чтоб вы просмотрели мою судьбу дальше. И если нельзя без того, дабы не заглянуть в прошлое, пожалуйста. Я в Павле уверена, бояться мне нечего. А про Величество я вам после расскажу - это к Павлу абсолютно не относится.
- Ну, то-то, - отозвался моряк, вновь взяв её руки. - Ага! Вот шумная ватага студентов-выпускников, как я понимаю. Какой же из них Павел? Ну-ка живо, бунтовщица, описывай какой он?!
- Он среднего роста, русые, волнистые волосы,  Павел стриг их довольно коротко.
- И это в то время, когда вокруг одни длинноволосые стиляги?
- Неужели тогда уже были стиляги?
- Не задавай вопросов. Вот, нашёл одного с короткой стрижкой. А какие у него глаза?
- Потрясающие! Зелёного цвета, как изумруд.  И большие, простите, больше ваших.
- Он! На лице у него два симметричных яблока. Антоновка неспелая, - пошутил Артём. - Но, девочка моя, за ним по следам ходила какая-то..., как бы это сказать? Пампушечка.
- Это его бывшая невеста, но когда-то и она была худенькой.
- Не представляю её худенькой, дамочка постоянно жуёт. Да она и постарше твоего Павла?
- Конечно! У толстой «девушки» уже было двое детей на то время, когда  мы с Пашей встречались,- злорадно выпалила Реля, и устыдилась тут же, что позорит соперницу.
- Ну, это ни в какие ворота! Что же он, по расчёту хотел жениться? Нет, не по расчёту – он, по молодости, слегка любил её, а она? Это была гулящая дама, и Павел из-за того от неё отказался.
- Вы думаете, я этого не знаю? Павел мне всё это рассказал. Дама эта не постеснялась за  ним  в  Маяк примчаться, когда он на праздник домой прикатил, и привёз мне костюмчик, в котором  я  преобразилась до неузнаваемости. Это случилось, когда мы пошли на концерт, без неё!
- Она ещё не приехала. И я ясно вижу, как ты торжественно, волнуясь, идёшь с Павлом под ручку, чтобы выглядеть совсем взрослой, и это у тебя получилось потрясающе, да так, что тебя твои меньшие сёстры не узнали - вижу, как мимо пронеслись, зашушукались. Но вот после концерта приехала Пышка, чем и испортила многим настроение. Твой Павел буквально в лице изменился, Вера Игнатьевна - какая дама благородная! Так вот она - сильно побледнела. Садовод твой из дома сбежал и надо заметить - тоже красивый дедушка. Потом и Павел быстро потопал, последней ушла из дома директриса, столкнувшись на пороге с тобой. Было всё так, как я говорю? Можешь не отвечать, но я это чувствую. И ради тебя все эти люди ушли из дома, где каждый ждал Релю. Теперь разъясни, почему они от любви к тебе ушли из  дома?
- Это было на следующее утро после концерта, я пришла, как мы условились накануне, а Вера Игнатьевна в пальто уже. Павел ушёл насчёт машины, чтобы Пышку эту свою, обнаглевшую, как-нибудь увезти, чтобы она матери его и мне нервы не трепала, - припомнила Калерия, как все общими силами выдворяли нечаянную «гостью» из уютного домика.
- И ты с этой дамочкой не погнушалась довольно долгой беседой?
- Да, мы с ней поговорили, - рассердилась Реля, - а вы, вместо того, чтоб спрашивать, сами послушали бы, о чём мы с ней говорили.
- Слишком много надо потратить энергии, чтоб разобраться, главное понять бы. Но вот и твой зеленоглазый. И знаешь, он ругает Пышку, отталкивает её от себя. Поздравляю тебя, девочка, ты такую крокодилицу победила. Теперь я верю, что Павел любил тебя. Но что это? Темнота, темнота, темнота - или я ослеп? Но нет, вот вижу Павла, он без движений лежит на земле - его и правда убили, девочка - ты верно тогда почувствовала его смерть. Вот его хоронят, вижу скорбящую Веру Игнатьевну - это такая маленькая, сгорбленная женщина, не удаётся рассмотреть её лица из-за слёз, красота её сникла...
- О Боже! Перестаньте меня тиранить! Разве вы не догадываетесь, что даже слушать о похоронах Павла, спустя столько времени - для меня мука! Как бы я хотела быть там, и утешить Веру Игнатьевну.
- А ведь ты бы могла утешить, девочка. Ты же догадывалась, что ему не суждено лежать в сырой земле, его достанут оттуда, оживят и увезут на своём корабле, похожем на тарелку, неземные люди. Выходит, ты и это от меня скрыла! Твой Павел встал из гроба и улетает с космиянами. Ты, что ли, попросила их оживить его?
- Откуда вы знаете про космиян? - опешила Калерия, которая сейчас, после такого потрясения, не могла вспомнить, что они говорили об инопланетянах. Но она, как говорила уже Жене, не смешивала  их - инопланетяне это одни существа, а её «космияне» совсем другие.
Но самое интересное - о чём Реля вспоминала годы спустя - спутник её тоже забыл о том разговоре, и принялся разъяснять ей вновь:
- Девочка моя, я же езжу по всему свету и за границей давно уже известно об этих пришельцах на Землю. В газетах об этом пишут, но туманно - в основном в Америке, которую верно назвали «Новым светом».
- И вы читали?
- На английском языке. Но никто ещё не раскрыл их тайны. Получается, что ты первая туда проникла?
- Да мне ещё Степан рассказал об этих пришельцев. И если и вам удалось немного с ними соприкоснуться - хотя бы через меня - то я вам немного поведаю о них, в надежде, что вы не станете говорить об этом направо и налево.
- Что ты, девочка! Я стану так же, оберегать их пребывание возле нашей Земли - ведь они не на Земле живут - верно?
- Мне тоже так кажется, что они летают на своей «тарелке», как и вы заметили, и помогают хорошим людям, попавшим в беду - людей я вам уже некоторых назвала.
- Верно, в том числе моя девочка, - моряк опять взял её руки.
- Отпустите мои руки, закончилось наше гадание.
- Зачем? - пробормотал Артём. - Я хотел бы дальше посмотреть на твою судьбу. Конечно, мне страшно интересно услышать твою версию про «космиян» - инопланетян – видишь, я их считаю за одно, вопреки тебе, красавица, но и про тебя хочется узнать.
- Я вам и так расскажу, если время будет, - мягко ответила Реля, высвобождая всё же свои ладони. - Жарко так сидеть в духоте, - оправдывалась она перед моряком, как ещё не оправдывалась никогда.
- Ну что поделаешь - потерял я власть над тобой. Меня лишь утешает то, что услышу нечто, что и меня давно волнует. Слухи об энлотянах  - потому, что тарелки, в которых она носятся, зовутся «эНЛО» самые разные, и вдруг я встретил удивительную девушку, соприкоснувшуюся с чудом довольно близко.
- Да, кажется, я родная душа инопланетянам, видите, я смирилась с вашим определением, но я родная им настолько, что чувствую, как они опекают меня, с самого рождения, спасибо им.
- С самого рождения? - удивился моряк, как будто Реля не говорила уже об этом.
- Да. Иначе бы я и не выжила - ведь мама хотела меня... уничтожить в первые месяцы жизни - это было ещё до войны. Но я узнала об этом спустя многие годы после войны.
- Что?.. Сама стерва-мать тебе призналась? Ой, прости!
- Ничего. Я и похуже слышала уже про свою родительницу. Нет, я слышала мамины излияния, но рассказывала она это не мне, а жестоким людям, очевидно добиваясь их восхищения.
- Да, таким чёрным бабам, как твоя и моя умершая мать, просто необходимы благодарные слушатели.
- Но моя мама не всегда их находила - иногда её вдруг одёргивали. Но мы отвлеклись. Итак, я чувствовала, что меня опекают с самого рождения, потому что много раз, особенно во время войны, я попадала в ситуации, когда неминуемо должна была погибнуть, но задерживалась на земле самым удивительным образом.
- Верю тебе. Я сам не раз бывал в таких переделках, что лишь чудом оставался жить - в церковь потом ходил, за границей, разумеется, свечу «во здравие» ставил. В С.С.С.Р. нельзя в церковь ходить, сразу крест можно поставить на всей жизни - загонят в психушку.
- Это ужасно, конечно, что веру в Бога надо скрывать.
- Но продолжай. Прости, что я тебя перебиваю.
- Да. Как бы теперь вернуться к нашей теме? Вот, кажется, поймала. Если вы мне верите во всём, то, может, мы сразу проскочим несколько лет, и приблизимся вплотную к космиянам?
- Подожди-подожди! Когда ты впервые узнала о наших друзьях? Кажется, ты говорила, что от Степана?
- Ой, не хотела я про самое раннее детство говорить. Но впервые я узнала о них в семь лет, правда эту информацию дедушка, который и поведал мне о наших друзьях, как вы говорите, тогда же старательно вычеркал. Но, видно, нельзя из памяти человека всё удалить, и я вспомнила о том разговоре совсем недавно.
- Это когда со Степаном познакомилась?
- Нет! Если я говорю недавно, значит, это случилось буквально на днях или в течение последних трёх месяцев. Но не будем залезать так далеко в детство, промелькнём и Степана, потому что, каюсь!  я о нём уже намекала своей подруге - а за это меня могут наказать.
- Они так суровы твои инопланетяне?
- Наши с вами друзья - видите, я хочу, чтоб они стали и вашими…
- Благодарю! Я был бы счастлив!
- Так вот, эти люди, или существа - не знаю, потому что лично я их вблизи не видела, а лишь издалека, когда они встречали Степана, чтоб его подлечить после травм, так вот мне они кажутся очень добрыми.
- Говорят, что они разные: бывают очень высокие, бывают маленькие, а бывают ну совсем как люди, не отличишь от землян.
- Вот! К этому я и веду. По моему мнению, те, которых «не отличишь от землян» - это и есть земляне, кого космиты, как Павла, Аркадия, как Степана, вернули обратно к жизни, заставили работать на себя.
- Хотел бы и я так остаться жить, если бы встал вопрос умереть, или чтобы тебя оживили инопланетяне. Теперь я верю, что они друзья.
- Да, друзья, но не все добрые, как мне кажется. Вот в той «тарелке», в которой летают мои космияне, там поселилось добро, потому и людей они оживляют хороших.
- А что? Есть и другие тарелки? И правда, их же много - значится, могут быть инопланетяне, враждебно настроенные к землянам?
- Настолько враждебные, что, как мне кажется, они берут под свой контроль людей злых, и покровительствуют им, отчего и бывают войны.
- Правильно, потому, что и мне кажется, что Сталину и Гитлеру - двум самым большим негодяям Земли, кто-то крепко помог. И наших с тобой матерей опекают не светлые, а тёмные силы - вот не знаю, зачем я еду на похороны своей мамаши? Не лучше ли было нам с тобой поехать в обратную сторону, к морю? И деньги я ещё отпускные не все прогулевонил. Распишемся где-нибудь в ЗАГСе - морякам делают уступки и не надо долго ждать очереди. А не распишут, подкуплю регистратора, и будем  женаты. Давай выпьем за нас с тобой, за наше будущее.
- Нет! - Калерия выразительно покачала головой. - Я не буду выпивать больше, да и вам не советую, а то мы до нашего вагона не доплетёмся или под колёса попадём.
- И это говоришь девушка,  которой добрые силы помогают?
- Возможно, они сейчас меня и останавливают. К тому же, нам никогда не быть вместе - я уже знаю, кто мне в мужья предназначен, ещё с шестнадцати лет, потому отказываю хорошим и злым парням, которые, время от времени, возникают на моём пути.
- И ты отказываешься от такого мужа, как я? - удивился Артём.
- Вот от такого - красивого и моряка - я отказываюсь, - улыбнулась горько Реля. - Хотя была бы верной женой, потому что меня настроили на это мои воспитатели - инопланетяне.
- Чудно мне! А я выпью, - Артём налил шампанского в свой бокал. - Да не бойся ты, я от вина сроду не пьянею, и доведу тебя до вагона в целости и сохранности. - Он с лёту опрокинул в себя шампанское.
- Смотрите, не захлебнитесь, да закусывайте и пойдём уже.  Пора нам отдыхать, а то завтра вам ехать на похороны, а мне дальше добираться на автобусах, которые редко ходят.
- Да-да, задерживаю я свою девочку, - Артём подцепил что-то вилкой, пожевал. - Можем и идти. Эй, официант, пора нам прощаться.
Толстяк быстро и угодливо подкатился к ним:
- Что же вы, вино не допили, закусь не съели?
- Шампанское, не побрезгуйте, допейте с поваром - передай ему от нас большущее спасибо - прекрасно он нас накормил. И тебе спасибо.
- Вот счёт. На ровную сумму накушали - двести пятьдесят рублей.
Калерия ахнула в душе - она, на эти деньги, могла бы две недели: - «А может полторы?» кормится безбедно - с мясом и фруктами, купленными не в магазине, на базаре. Но Артём даже бровью не повёл:
- Так мало? Вот тебе триста и сдачи не надо.
- Ну что вы! Такие чаевые мне никогда не давали. Не хочу и привыкать. Лучше я моей любимой артистке апельсинов принесу на них и пряников вкусных - мы только вчера их, свеженькими, получили.
- Слушай, друг, вот хорошо, что напомнил. Принеси ещё и пирожков, если они есть у вас - попутчица наша просила.
- Это можно. Пирожки наш пекарь уже печёт на завтра - их мы утром, по вагонам носим, вместе с кофе или кефиром предлагаем.
- Лучше бы с чаем.
- Ну, чай вам и проводница заварит, и к чаю ещё кое-что предложит - это мы у них хлеб не отбиваем, потому они сердятся.
- Конечно, - отозвалась Реля. - Вы уж не обижайте проводниц.
- Их обидишь, как же! Они сами как мужики, ругаться умеют. Ну а теперь ещё немного посидите, пока я вам, - официант взглянул на Релю,- пакет с вкусностями соберу, а попутчице вашей пирожки испекут.
- Придётся посидеть, - сказал Артём и взял Релю опять за руки, - но я рад этому. Побыть с тобой ещё немного, это счастье. - Моряк по очереди поцеловал её руки. - Вот так, наверное, и Павел - я уж не говорю о Степане - дорожил каждой минуткой, проведённой с тобой.
     - О Стёпе не знаю, потому и говорить не буду, а Павел, действительно, меня любил. Ну, отпустите руки, что вы их сжимаете? В вагоне жарко! Тем более, если вы хотите поговорить ещё, то надо чтоб голова  моя работала, а не размягчалась от ненужных чувств.


                Г л а в а   25.

     - Ты жестока, девочка моя!
     - Будешь жестокой, если на тебя начинают так воздействовать.
     - Чем же? Я только немного сжал твои ручки.
     - Да? А глаза ваши? От таких может растаять любая слабая девушка, тем более, что мы выпили.
     - И какие у меня глаза? Ну, опиши. Ты мне уже двоих твоих вздыхателей описывала через глаза, и давала довольно полную картину.
     - Тогда отпустите мои руки.
     - Если тебе так проще смотреть на меня - пожалуйста. - Моряк не оставил Релиных рук, но дал им немного свободы, ещё и подул. - Смотри, им тут хорошо, я их ветерком обдуваю. Не бойся, я не стану на тебя «воздействовать», как ты думаешь. Бог с тобой! Он, наверно, тоже тебе покровительствует, как и инопланетяне?
     - Я сильно на это надеюсь, - улыбнулась мягко Реля, но рук своих освобождать не стала. - Но что говорить о ваших глазах - вам девушки, мне кажется, тысячу раз говорили, какие они привлекательные.
     - Вот если бы они привлекли тебя, - дерзко прервал её Артём.
- Как вы ловко перебиваете! - рассердилась Калерия. - И отводите меня от темы своими удивительными глазищами, смотрящими в упор.
- Ну, не буду больше так говорить.  Извини!  Так какие же у меня глаза - ты так и не сказала.
- Вы хотите знать о своих глазах? Пожалуйста. У вас не зелёные, как я полагаю,  вам говорили, глаза, а бирюзовые, да ещё с красными ободками и светятся они порой нечеловеческим блеском, как у…
- Чёрта - ты хотела сказать?
- Ну, Чёрта не Чёрта, а глазищи у вас - дьявольские, как у всех, прочих моряков, мне кажется. Как сойдёте на берег, так ищете девах, - Реля нарочно говорила грубо, - которых бы обмануть можно было? Но за границей, это делают за деньги и проще, а у нас… сами скажете.
- И у нас полно в портовых городах таких девиц, - признался Артём, - которые за тряпки из-за бугра, на что угодно готовы.  И пользуются ими  моряки и я, признаюсь, грешу.
- И чего же вы тогда уцепились за мои руки? Если на вас в Одессе и других городах бросаются - думаю, что и в Симферополе подобных девушек полно, которые за тряпки-побрякушки, готовы на всё! – Реля гневалась. - А я совсем другая. Многим уже парням отказала - кому и грубить пришлось, но кого-то и уговаривать, чтобы не сердились.
- Тогда отпускаю твои ручки, чтоб ты могла махать ими и отмахиваться от Артёма, - сказал моряк, и виновато посмотрел Реле в глаза. - Потому, что вполне могла моя мамаша спутаться с дрянным, гадким Чёртом. Я, пока рос, кожей чувствовал, что вокруг нас вертятся тёмные силы, потому бежал из дома, дабы не нахвататься зла.
- Ой, - Реля виновато посмотрела на моряка, - и я почувствовала ещё в детстве, что мама зналась с нечистой силой. От неё и родилась Гера - дочь Люцифера, как мне казалось в детстве.
- Стоп! Вот мы и дошли до моего дядюшки, единородный брата моей матери, который так и назывался женщинам, каких хотел оставить с дитятком. Он, до войны, работал мелиоратором - осушал болота в Херсонской, Одесской, Николаевской областях. Но после победы переквалифицировался, был небольшим начальничком в Херсоне. Да и сейчас, хоть и на пенсии, а вес в городе и области имеет.  Туда же и мать перетащил из Прибалтики.
- Ваш дядя был женат?
- Он постоянно женат, но берёт в дом безродных женщин, которые, если можно так сказать, детишек ему не родят. Однако болтает всем - кому надо и не надо, что детей, по миру, у него не считано.
- Мы уже говорили, что ваш дядя и моя мать были знакомы в молодости - от их связи родилась Гера, впоследствии ставшая Верой.
- Гера! Гера! Среди массы женских имён, записанных в толстенной тетради моего дядюшки - которую он, разумеется, прятал от тётушек - было такое имя. Рядом с этим именем через тире стояло слово Сера, с большой буквы написанное, а внизу имя её матери. И, кажется, я сейчас назову его.
- Попробуйте, это будет потрясающе, если сойдётся. - Реля, взмахнула руками и подула на них, чтобы остудить, чувствуя жар в теле: - «Хорошо он выпил, если забыл, что мы о маме и Гере говорили уже.  Или испытывает меня – не остановлю ли я его? Не остановлю! Пусть тешится».
- Ну, тогда сиди крепко на стуле. Это имя - или Уля, или Юля.
- Правильно - мою маму зовут Юлия Петровна.
- Тогда нечего удивляться, что она - такая жестокая. Все, кто с дядюшкой имел дело, становились сволочами, если это был мужчина, да стервозами - прости меня за это жуткое слово - если попадались женщины. Я это, в детстве ещё, заприметил, если знал знакомых дяди. Во время войны дядило смылся, и где он шатался неизвестно...
- Я, кажется, могу предположить - он, наверное, служил у немцев, - виновато сказала Реля. - Потому что уже после войны, ещё не зная, что старшая сестра мне не родная, я видела её отца во сне, где он разгуливал в немецкой форме, но случилось это в Литве. Не значит ли это, что он там был фашистом? Вы, ведь, жили первое время в Литве, не так ли? И фамилия лично у вас, я думаю, не русская.
- Конечно, конечно, - отозвался Артём с лёгким прибалтийским акцентом, который Реля помнила ещё с детства, и узнавала везде, даже на Дальнем Востоке, где люди из Прибалтики редко встречались. - Но ты - чуткая, девушка! Я сам предполагал, что дядька не нашей родине служил. Зато, вернувшись, как мне мама сказывала, выправил паспорт на украинскую фамилию, такие же и имена себе присобачил - ты прости меня, что я так говорю.
- Но как он смог так поменять себе всё?
- Говорит, что служил в разведке. Ты веришь этому? Нет? Я тоже. Однако, дядька, благодаря новому своему документу, устроился работать в Обком Партии, где его хвалили, и на каждый праздник благодарность в трудовую книжку заносили, уж не знаю за что, потом, правда, выгнали. Но хватит о нём, расскажи-ка мне о твоей матери - как она над девочкой моей измывалась?
- Выяснив, откуда у моей родительницы злость, вы ещё хотите узнать примеры, как она свою злобу на деле осуществляла?
- Да! Вернёмся к пятидесятым годам. Сдаётся мне, что стычки ваши начались именно в эти годы, особенно в конце не сорок девятого, как я говорил, а пятидесятого, когда ты прилетела птичкой, и помощь Артёму-моряку оказывала. Но продолжу про твою мать - став небольшим начальничком, как мой дядя, твоя злюка-родительница ещё больше вымещала на Реле свою злость в те годы?
- Как хорошо вы мои токи крови проинспектировали. Я потрясена, разумеется, признаюсь, что именно тогда терпела бедствие. Но и Реля маме не спускала - застав её однажды, когда мать была председателем большого колхоза, за богатым столом с приехавшими «проверяющими»…
- Постой-постой, я сейчас сам разгадаю - ты эту шайку разогнала?
- Я их, в самом деле, разогнала, одним нехорошим взглядом, плевком в сторону целующейся мамы с каким-то «бугаём» - прости за нехорошее действо.  Знаю, что нехорошо так поступать, даже если поражена была нехорошими делами родительницы.
- Не кайся! Такая чистая девочка иначе сделать не могла.
- Да, очевидно этим я здорово подпортила матери нервы, но мне не оставалось ничего другого. Пока она пила и целовалась с «Приезжими ревизорами», отец дома буйствовал. Покушался на жизнь моих сестрёнок, закинул их на высокую печь, откуда они, если бы свалились, разбились бы насмерть. Я занималась я во вторую смену – пришла домой и испугалась. Но страх прошёл, когда я поняла, что если я их не сниму с высоты, они погибнут.
- И ты их, разумеется, сняла. Тут тебе твои Ангелы помогли?
- Я думаю, что без них мне туго бы пришлось. - Грустно улыбнулась Реля, не желая рассказывать, как она  сама рисковала – могла бы вместе с сестрёнками погибнуть.
- И что потом? После того, как ты, рискуя жизнью, сняла их? – удивил её Артём.
- Пришлось мне взять своих сестрёнок, и идти в то село, где проводили приятно время наша мамочка и с десяток бугаёв, приехавших пировать. Разумеется, вся эта компания, увидев нас, вспомнила «вдруг» про свои семьи, и живо разбежались.
- Молодец ты!  Сколько в тебе силы было. И кто тебе её давал?  Уж не космияне ли?
- Сейчас я вам всё поведаю, а вы уж сами рассудите - кто? Итак, мы вернулись домой, где провинившегося отца не было, а сидела в другой комнате старшая сестрица - Герочка, как её нежно называла мама, потому что эта дочь никогда её не упрекала за гуляночки, а даже поощряла.
- Ну, ясно! Дочь от тёмной силы, на светлое не может толкать. Гера поощряла мать на то, к чему сама стремилась.
- Это верно. Я представляю, что она сейчас в Одессе откалывает.
- Она живёт в Одессе? - удивился Артём. - Учится или работает?
- Ну что вы! Такие девушки или женщины, как Вера почти не трудятся, всегда находят на ком им прокатиться. Вера учится в Гидро Метеорологическом институте. Но что она долго будет по специальности работать, в этом я сильно сомневаюсь. Обязательно что-нибудь придумает, и отсидится за чьей-нибудь спиной всю свою жизнь.
- Так и я тебе подставляю свои не слабые плечи - почему отказываешься? - упрекнул Артём ласково.
- Вы хотите, чтоб я стала как моя сестрица? Нет! Я приму на свои плечи всё, что мне судьбой предназначено, а там как сложится.
- Ну, ладно. Прости меня, что я увёл разговор в сторону. Забудь о моих мечтах, рассказывай, что две ведьмы сотворили маленькой Релюшке, перед твоим десятилетием? Как поздравили?
- Вот уж действительно поздравили! Послали бедную девочку к колодцу, ночью, за  водой, а бежать мне надо было по страшному кладбищу.
- Почему, страшному? Кладбищ не надо бояться.
- Так это днём его не боишься, а ночью, да ещё учитывая, сколько мне лет, да ещё маленький рост, не то, что у упитанной Геры, которую мама, тайком от всех детей, подкармливала.
- Ты бы их за руки ловила! Ловила бы и скандалила! - гневно выпалил Артём и смягчился, - Или ты тогда гадства их не наблюдала?
- Знала об том, но решилась сказать лишь в Находке. Без скандалов - их хватало от ругани отца с матерью, драк их - так что я старалась уходить от склок, говорила спокойно, хотя всю трясло.
- Но в том случае, когда тебя ночью погнали за водой, ты могла бы огрызнуться, что корова-Гера должна была принести воды ещё днём.
- Да эти две бездельницы и с кулаками на меня бы набросились.
- Верно. И моя маленькая девочка взяла ведёрки и пошла?
- А что оставалось делать? Поплелась, роняя слёзы. Иду как мышка по кладбищу ночью, боюсь нарушить покой мёртвых, и не знала, что днём или вечером выкопали могилу для старушки, умершей накануне, её собирались на следующий день хоронить.
- И могилка эта как раз у тебя на пути стоит?
- Она бы не попалась мне на пути, но я стала обходить большую лужу, налитую осенними дождями, и взобралась на кучу песка, вынутого из ямы. Ещё забираюсь на этот пригорок и думаю: - «Здесь не должно быть такого бугра».
- Бедная девочка. Ты могла съехать с песком в яму, и он бы прикрыл тебя своей тяжестью, ни рукой, ни ногой не смогла бы дёрнуть.
- Так бы, наверное, и случилось, и я уже поехала в яму, потому что там не только песок был, ещё глина - я по ней и заскользила. Помню ещё, что закричала – наверное, всё село переполошила - и вёдра раскидала, с шумом, в стороны. От них тоже звон пошёл немалый.
- Да тут надо было в колокола звонить. Как же, девочка моя, выбралась из чужой могилы? Или ты всю ночь в ней просидела?
- Я бы не выбралась, тем более, если бы меня землей и глиной присыпало, но я не попала в могилу.
- Как это? Крылышки у девочки выросли, и ты полетела к морю?
- Крылья не крылья, а кто-то взял меня легонько на руки, и как бы перепрыгнул яму вместе со мной - это было последнее, что я запомнила, потому что потеряла сознание, и была без памяти минут пять, а может пятнадцать - этого никто не считал.
- Моя дорогая девочка!
- Подождите меня жалеть!
- Ну, как не жалеть? Маленькая моя птичка!
- Запомните, я не ваша! – «Ну вот!  Мы ссоримся, как супруги?»
- Хватит ругаться, девочка. Лучше просвети меня - вот ты упала и сознание потеряла.   А  очнулась  и побежала домой?
- Нет. Как бы я туда явилась без воды? Меня отыскали на кладбище мужчина и женщина, жившие неподалёку и слышавшие мой крик. Вернее, была вначале одна женщина: - «Ой, Божэ, як жэ дытына крычала!» - выговаривала потом «забитая работой» колхозница, боевой их «председательке». Но сначала она нашла мужчину, который пошёл с ней на кладбище, иначе я бы долго там пролежала на сырой, болезненной земле погоста.
- Конечно, там одни микробы. Но тебя спасли простые колхозники?
- Да. Мне всегда помогают люди. Но кто-то до них, легко перенёс меня над могилой и положил на землю, да сделал так, чтобы я не простудилась от сырости. Это был Бог!
- Ты так думаешь? А не твои инопланетяне?
- Если и они, чего я не исключаю, то их послал тоже Бог. Потому что потом я разговаривала во сне с Богом, и просила его скорее избавить меня от матери. И он мне сказал о том, что я должна жить с  ней  до той поры, пока сама не смогу от матери уехать.
- То есть, когда станешь взрослой. Значит, когда ты превратилась в стройную, потрясающую девушку год назад, Бог помог тебе сбежать?
- А вот тут начинается самое интересное - помогли мне уехать от мамы всё же космияне. И потом, когда я припомнила слова Бога и уход из дома, то мне пришла в голову хорошая мысль - Бог имеет в инопланетянах добрых помощников. И это мои космияне. Но есть и злые, которые стараются навредить Богу, привлекая на свою сторону таких людей, как наши матери, и ваш дядя. Отсюда идёт постоянная борьба добра со злом. Вот только кто победит - вот вопрос.
- Борьба идёт с переменным успехом, - улыбнулся Артём, - не забывай, где-то побеждают тёмные силы - и тогда разгорается война, но сейчас на нашей с тобой землице уже четырнадцатый годок мирно, и этому способствовали наши с тобой друзья, потому что я тоже хочу с добрыми волшебниками познакомиться. Поможешь мне в этом?
- Не знаю. Это надо самому вам постараться, и больше делать добрых дел. Тогда, может, они с вами захотят знаться.
- А ты много добрых дел делала? Кроме того, что спасала больных: глупого Артёмку, Степана, твоего отца и многих других, я полагаю.
- Думаю, что да. Растила Атаманш своих, которых мама с Герочкой хотели не раз угробить. Затем сажала деревья, украшала землю. А от посаженных деревьев, из Ада, высвобождались не плохие люди. Но это я уже говорила.
- Деревья и я сажал -  будучи школьником, правда, по указке учителей.
- А надо было добровольно. Ну не грустите. Сойдёте окончательно на Землю, будете сажать сады - это вам даст возможность приблизиться к Богу, а значит и к друзьям его.
- Какая ты интересная девушка - тебе цены нет, только ты это не понимаешь. Твоё общение с Богом  и вместе с инопланетянами - это тема для мудрых людей, чтобы писать книги. Каждый твой шаг по земле, не просто так, а необычное событие, можно сказать приключение.
- Хороши приключения, если один раз чуть в яму, вырытую для покойника, не свалилась, другой раз - на море уже - чуть не утонула, когда нырнула и ударилась головой о камень на дне.
- И конечно твои друзья опять тебя спасли?
- Неизвестно откуда взявшийся парень донёс меня до больницы, а девчонки-подруги помчались с моим платьем в мою семью и сказали, что я умерла, потому что они видели меня без дыхания, почти мёртвую.
- Но опять выжила. А как вы попали на Дальний Восток?
- Тут тоже Всевышний постарался, как мне кажется. Я его просила, когда пришла в себя, после моего «приключения», как вы говорите, на кладбище, чтобы он, если уж не может оторвать меня от родителей, то хотя бы к морю свозил, чтоб я там накупалась. Он мне обещал, и тут же исполнил это во сне, что меня просто возмутило, и я даже упрекнула его, что искупаться во сне, это совсем не то, что в  действительности.
- Ещё бы! Сон это сон, а жизнь это жизнь, - усмехнулся, сочувствуя Реле, Артём. - Живое море не сравнится ни с каким сном.
- Разумеется, - жалобно откликнулась Реля и встрепенулась. – Но мы попали ведь к морю - Японскому! - буквально на следующее лето, - с удивлением произнесла она, делая для себя это открытие.
- Да, Всевышний исполнил твою просьбу. И как это случилось?
- Но прежде, чем он исполнил мою просьбу, он натолкнул маму и Геру, на следующий день, после моего ужасного «приключения» на кладбище, справить моё десятилетие, которое как раз подоспело.
- Это, чтобы они хоть немного загладили свою вину перед тобой!?
- Наверное, но я не приняла их «заботы», потому что почувствовала, что они больше думали, как сгладить плохое впечатление перед колхозниками, которые трудились, как проклятые под маминым совсем не мудрым руководством, что эти две лошади, ночью послали меня - довольно маленькую в то время девочку - к колодцу.
- Действительно лошади! - горячо откликнулся Артём. - И я чувствую, что мать твою за это наказал твой покровитель или покровители?
- Кажется, так и получилось... Совершенно неожиданно во вверенное ей большое хозяйство нагрянула комиссия из одних «злющих», как мама говорила, «бабищ» - не веселиться, а выявить недостачу. И конечно нашлось слабое место - у гуляки склады были пусты, люди голодали.
 - Ещё бы! И мать твою прогнали с поста руководителя гиганта?
- Очевидно, потому что мы уехали с Украины в Ивановскую область к родственникам, с  которыми мама не виделась, как потом все просчитали, целых семнадцать лет! Там мы с Герой закончили учебный год, уже в городской школе, но летом поехали дальше - родители завербовались на стройку в Находку, которая как раз у моря стоит, и климат там ничуть не хуже, чем у южных морей - Японское море почти на одной широте с Чёрным.
- Я рад, что тебе так повезло. Подозреваю, что не без протекции Бога, а уж помогали твоей семье туда добраться инопланетяне.
- А если и так, - засмеялась Реля. - С тех пор, как я поняла их, и бояться перестала. Жаль только, что другие люди о них не знают, а мне не велено о них всем рассказывать. Вот только вам открылась, но вы ведь меня не выдадите, а то «девочку вашу» упекут, куда Макар телят не гонял, и никто болтушке помогать выбраться оттуда не сможет.
- Я тебя не выдам. Спасибо, что рассказала. Я давно знаю о них, но до сегодняшнего дня никто так красиво мне о Боге и инопланетянах не рассказывал. Теперь я связал всё это в единую цепь, которая добрым людям помогает по-доброму, а злым – по злому. И дядька мой, и мама, и твоя мать с любимой Герой, все эти люди вышли из темноты, туда и вернутся. И жаль, что мы ещё вспоминаем о них - таких людей надо быстро забывать, и никогда к ним не возвращаться, даже мысленно.
- Вы не правы. Но спорить я больше с вами не могу - вон плетётся наш мучитель, который продержал нас до последнего клиента. Видите, кроме нас, нет никого в ресторане.

- Дорогие мои! Вы, наверное, сердитесь на Андрея, но никак не мог раньше испечь пирожки. Зато горячие понесёте с собой. Вот я вам запаковал в красивый мешочек. И апельсины для моей любимой артистки - будете кушать, чистите так же, как первый почистили, чтобы цветы после вас  оставались. Повар передал, что ежели завтра захотите раньше позавтракать, то приходите - яичницу с окороком он делает быстренько, особенно для таких весёлых гостей.
- Чего же он не вышел нас проводить? - спросил Артём.
- Да уже наклюкался с поздними клиентами, но он вас видел, просто подойти побоялся. Говорит, что вы бы, - кивнул официант моряку, немного труся, - морду ему набили бы, что выпивает на работе.
- Вообще-то верно, я пьяных не переношу, но драться б не позволил себе, учитывая, что нахожусь рядом с прекрасной девушкой. И, лады! Если вы на нас не в обиде, и мы довольны, то давайте прощаться, - Артём встал и, протянув Калерии руку, легко поднял её. - Прошу вас, синьорита. Обопритесь на мою руку, я буду счастлив.
Что Реля и сделала - ей было приятно опереться на сильную руку моряка: - «Хоть так прикоснуться к этому человеку, который мне тоже, наверное, послан какими-то силами - но добрыми или злыми - вот вопрос? Потому что поддайся я его уговорам, прими все предложения Артёма, то жизнь моя может сильно измениться, но в лучшую ли для меня сторону? Допустим, что я могла бы жить на красивом Берегу, преданно ожидая любимого человека, потому что я не смогла бы не ответить на его любовь - но будет ли от него у меня тот солнечный малыш, какого я видела во сне? Наверное, нет. А мне жизненно необходим именно тот мальчишка, который превратится в прекрасного юношу, так преданно относящегося ко мне. Нет! Нет! Я не должна поддаваться чарам Артёма, я просто обязана, ради того малыша, противостоять пылкому моряку».
- До свидания! До свидания! - провожал их до порога официант.

В тамбуре, моряк придержал Калерия за руку: - Подожди! Ты не обратила внимания на то, что я тебе сказал об Аркашке, племяннике моём? – Артём, казалось, был обижен.
- О, Боже!  Я сразу  поняла, что меня спас от смерти в больнице, кто-то очень близкий тебе.
Что случилось с Аркадием? Почему он попал в общество Павла и моего деда?  Которые, как я поняла и послали его в больницу, чтобы он  оказал мне первую помощь, иначе я бы умерла.
 - Мальчишка сам виноват. Прыгнул со скалы в море, в мелком месте и сломал шею. Как над ним не старались врачи, умер. Вот так он попал в общество твоего Пушкина, Степана и Павла.
- А ты-то откуда всё это знаешь?
- Как ты мне начала говорить о твоих спасителях, я сразу внёс в эту компанию Аркадия.  Он был добрый малый и не мог уйти в иной мир, кроме как  к хорошим людям.
- Что и случилось. Но хочу тебе сказать, что каждый их этих людей в жизни не всегда хорошим человеком был. Например, Пушкин. Он много нагрешил, живя на земле. И после ста лет жизни в Космосе, попал в Ад. Как я поняла деда, это можно сделать просто.
- Вроде как дед твой что-то и мне подобное говорил. И это ты его, своим рождением вытащила из Пекла.  Правда, в Аду черти его не очень донимали.
- Дед говорил, что черти тоже из людей. И иные очень хотят оттуда выбраться.
- Видишь, как в природе всё связано. Но если уж наши матери и мой дядя попадут туда, то не очень станут рваться в Космос. Им, в Аду понравится.
- Не думаю, если их станут сажать на сковороду… Но что это мы говорим о такой гадости?  Не лучше ли мне тебе рассказать об Аркашке?  Как он сбежал из больницы, от тоже, как я подозреваю, тёмной женщины, гораздо старше его по возрасту.
- Вот это ты мне тайну откроешь.
Стараясь говорить красиво, Калерия поведала Артёму о подвигах его племянника. Вместе хохотали. О проделках Аркадия девушке было приятно рассказывать, и моряка развеселила.
- А теперь помолчим и быстро пойдём по вагонам, в свой. Соседка нас ждёт с пирожками.
      
Почти не разговаривая, они быстро прошли сквозь вагоны, добрались до своего, где было чисто, и дышалось легко, старушка-соседка ждала их:
- Вы прийшлы? А то я вжэ заволновалась - чи нэ случилось чого!
- Нет, бабушка. Вот ваши пирожки, ждали, пока их испекут.
- Ой, дякую, бо бабка кушать хотила - им дэнь и ничь, и всэ нияк нэ наимся, бо голод такый пэрэжила, и нэ одын раз, що и нэ вирю, шо жива зисталася, - сокрушалась старенькая над своим прошлым.
- Ешьте на здоровье, а мы сходим, умоемся перед сном, и отдыхать надо моей девушке. - Нежно сказал Артём, не отводя глаз от лица Рели, на ощупь, беря полотенце и доставая душистое мыло с чудной бритвой, каких девушка ещё не видала: - «Видно заграничная и находится в кожаном футляре». Она ещё сомневалась бритва ли это, если б Артём не шепнул, доставая ещё пузырьки: - Это мои приборы для бритья, ты права. И мыло импортное я тебе подарю, а это, прости, не могу, - пошутил, показывая бритву.
Калерия смутилась, читает её мысли, как она иногда у других, хотя запрещала себе это делать. Но как сказать, чтобы моряк тоже не пользовался даром ясновидения? Выручила старушка, которая не слышала их перешёптываний, но помнила последние слова моряка, которого видно сильно полюбила:
- От это точно - бо спят ужэ уси. Проводниця тут чай носыла, то напылыся люди и залэглы. Я жэ вам постэли устлала, чи вы нэ бачитэ?
- Спасибо, - улыбнулся Артём, - я думал, что это проводница.
- Ни, диточки. Хиба ж те проводныки стэлють постэли? Цэж бабуля ваша тут старалася. Ну, идить, идить, умывайтэсь бо вжэ.
Реля умылась первой душистым мылом и пришла в купе. Пока Артём мылся, а затем брился, она быстро переоделась в легкий трикотажный костюмчик, и полезла на верхнюю полку. Бабулька, съев все пирожки, а было их не меньше десятка - тоже, кряхтя, улеглась:
- Дэ цэ наш голубок? Такый вжэ хлопэць, я таких и нэ бачила.
Но когда вернулся Артём, соседка уже похрапывала.
- Ты всё-таки решила спать на верхней полке, как белочка?
- Да. Вот запрыгнула сюда, - шепотом отозвалась Реля. - И вы говорите тихо, не будите людей, которые в поездах и так плохо спят, по себе сужу, - посоветовала девушка, чуть сердясь на себя. Она понимала, что завтра они расстанутся с Артёмом, но сердце её протестовало против такой разлуки: - «Никогда ведь больше не встречу такого чудного человека!»
- И всё-то ты знаешь, Белка. Потрясающая моя! Ты не сердись, что Артём тебя так называет. Разумеется, что ты не моя, и никогда ею не станешь, но хоть одну ночку я могу называть так Релюшку?
- Разрешаю, тем более, что я скоро засну и не буду это слышать.
     - Ты ещё смеёшься. Но неужели ты будешь спать в такую ночь?
     - Какую ночь? - постаралась она придать равнодушия голосу.
    - Когда мы с тобой встретились, моя необыкновенная. Вот вернусь на корабль, расскажу, что познакомился с потрясающей дивой, но мне веры не будет, как не верил я когда-то своим товарищам, что бывают на свете такие девушки, которые приводят в восторг моряков.
     - Я рада, что не одна я такая в мире. А теперь тихо! Спать! Отвернусь к стене, чтоб у вас тоже появилось желание отдохнуть.
     - Спи, моя золотая, хотя волосы твои не пшеничного цвета, а как будто каштановые, что мне тоже, уж не пойму по какой причине, сильно нравится. Быть может потому, что больше я видел женщин крашенных - в том числе и мою мать, даже тётушку Вику.  А вот природные волосы, особенно волнистые, как море, просто сводят с ума. Хочется погладить их, но боюсь, что воспротивишься и будешь сильно возражать.
     - Вы угадали. Я не засну, если меня будут гладить по волосам, я не кошка! Это наша Герка такой породы - кошка-тигр, и она ваша кузина, если её папаня - ваш дядя, как мы вычислили.
     Но Артём ещё минут десять стоял над Релей и вздыхал, не давая девушке уснуть.  Разве заснёшь, если кто-то переживает рядом? Однако, когда моряк всё же опустился на нижнюю полку, она задремала.


            Продолжение   >>>  http://proza.ru/2009/02/23/510

                Риолетта Карпекина