Г О Р О Ж А Н К А.
Часть В Т О Р А Я.
Г л а в а 1.
А Реля, в это грустное для матери утро, была счастлива: наконец-то они с Женей ехали в любимый ею, и ни разу не виданный Севастополь.
- Какое удивительное название у легендарного города, - сказала, улыбаясь, она подруге. - Сева и сто Поль.
- Да, гаремщик был, по-видимому, этот Сева. Почище, я думаю, чем хан, в Бахчисарае, куда нас повезут летом, я уже и билеты заказала.
- Молодец ты, Жека! Чудо моё! Увидеть ханский дворец, когда расцветут сады белой пеной, когда потеплеет - предел моих желаний. – «Господи! Неужели и правда я когда-то там была заложницей хана? И дед Пушкин описал мою судьбу, правда, немного не угадал. Смогу ли я почувствовать всё это в Бахчисарае?»
- Бахчисарай, оживающий от зимней спячки, это не то, что Севастополь осенью, куда ты не смогла поехать из-за травмы. Мне грустно, что ты не увидела город, о котором так мечтала, в прощании с природой, вернее даже был какой-то всплеск цветения роз и других цветов. Твой влюблённый севастополец, не веря, что ты не приедешь, встречал наш автобус с таким большим букетом цветов, что девки ахали.
- Неужели? - огорчилась Реля. - Ты мне не говорила об этом.
- Не говорила, потому что не хотела расстраивать. Увидела бы ты этого тридцатилетнего парня, с букетом цветов, да ещё в городе, которым ты бредишь, и не захотела бы уезжать из него.
- Ну, уж, Женя! Я же тебе говорила, подруга, что как ни хотелось бы мне жить в легендарном городе, но Роман не тот человек, от которого я рожу ребёнка, поэтому и говорить о жизни в Севастополе нечего.
- Какая же ты дурочка! Я бы ни за что не возражала против такого парня. Или у него изо рта дурно пахнет, что ты так шарахаешься от него? Так зубы можно вылечить. Впрочем, когда он с нами гулял по городу, я заметила, как корчились с горя наши девчонки, что он никакого внимания не обращает на них. Они буквально вешались на будущего, и, возможно, талантливого инженера, так что ты прогадала, девонька, ожидая какого-то принца.
- Ну, какого принца, Женя, если ты знаешь, что он меня оставит с ребёнком? Вот только вопрос, в каком городе, или вовсе в деревне оставит? - грустно пошутила Калерия.
- У тебя ещё есть силы смеяться над положением, в которое ты сама себя загоняешь? - возмутилась подруга. - Я бы плюнула и на ребёнка - даже если бы мне сказали, что у меня вовсе детей не будет – а за Романа бы вышла.
- Ну и закрутила бы с ним роман, ведь осенью, когда вы ездили в мой обожаемый город ты окончательно порвала со своим «негодяем», как ты его называла.
- Ой, Реля, Реля! Тогда ещё у меня в голове и сердце Виктор оставался, да и Роман только о тебе говорил. Что мне было делать? Вот сегодня, если бы он встречал нас, то я ни на минутку бы не сомневалась, и захороводила бы парня, если бы он пожелал. Я, кажись, полюбила его, особенно за то, что он может быть так предан. И город заодно, в котором бы хотела пожить. Это не наш пыльный «Симферопыль», как дед наш, на растворном узле, шутит, а чистенький, будто умытый волнами, городок, в котором жить вместе с хорошим мужем было бы счастьем.
- Уж не написала ли ты ему, что мы едем? - испугалась Калерия.
- Сообщила. А что?
- А то, Женечка, если парень придёт к тебе - это одно дело, но я его не приглашала встречать меня, так что спрыгну с подножки и уйду, если только экскурсии меня не заинтересуют.
- Конечно, заинтересуют. И куда ты спрячешься от севастопольца в его родимом городе? Неужели в партизанские пещеры сбежишь? Так что, не дури, Реля, ради меня хотя бы.
- Ладно, не буду, потому что хочется походить за экскурсоводом, но, Женька, как хочешь, так и выкручивайся перед парнем, а я желаю, чтобы между нами была ясность. Не привыкла я «крутить мозги» людям.
- Господи, ну отдай мне его. Сделай так, чтоб он это почувствовал. Или ты только сейчас, в автобусе, смелая?
- Ой, никогда не занималась такими делами, не любыми сердцу моему, а ради тебя попробую. Однако не ругай меня, если ничего не получится. Ведь Роман - тоже человек, и у него может быть своё мнение.
- Разумеется, я ни слова упрека, ни тебе, ни ему не скажу. Но ты попробуй, а вдруг мне хоть с этим парнем повезёт.
- Мне трудно говорить об этом, Женя, но ты должна была это сделать, когда меня не было в тот приезд. А сейчас я в таком подавленном настроении из-за этого предстоящего разговора...
- Да Бог с тобой! Стану я тебе настроение портить из-за глупости. Сейчас только до меня дошло, что не должна была я вовсе напоминать тебе про парня. А вдруг он уехал, куда на выходные, и телеграмму мою не получил? А и получил, то за это время у перспективного мужика девушка, а то и жена, наверняка, появилась и не нужна ему уже приезжая волшебница, как он ранее тебя называл, - напомнила Женя, толкая, шутя подругу в бок, и широко улыбаясь.
- И правда, - согласилась Калерия. - Девушка с заскоками, да ещё хромая и кривая, - ответила она на улыбку Евгении, поняв, что та испытывала её. Согласится или нет, подружка поделиться парнем. - Что выдержала я твой экзамен на верность?
- Тебе тяжело было, но выдержала. Тут ещё надо учитывать, как ты относишься к людям. Ведь наверняка в твоей голове пронеслись мысли, о Романе - не обижаем ли мы его, решая за его спиной его судьбу?
- Немножко не такие мысли, но были. Мне подумалось, что судьба... Я, наверное, повторяюсь, говоря тебе это - но моё твёрдое мнение, что судьбу ни обойдёшь, ни объедешь, как ни ухитряйся.
- Это точно - ни на какой козе.
- Я серьёзно, подруженька. Уж меня-то судьба испытывала не раз, тем более, что я уже видела во сне новогоднем моего будущего мужа.
- Как это! Ты мне не рассказывала.
- Да. Хотела хоть это сохранить пока в тайне, но не получается. - Широко улыбнулась Калерия. - Всё дело в том, подружка, что, показав во сне моего будущего мужа, судьба тут же принялась меня испытывать - подкидывать мне парней один другого краше.
- В молодости все красивые, и все кажутся хорошими, откуда только плохие мужья берутся? - пошутила Женя.
- Ну что ты! Разве Георгий мне показался красивым? Хотя женщины постарше обожают его - это я своими глазами видела в кафе, куда зашла покушать, после того, как купила пальто.
- Ну, ты сравнила! Это же потаскухи, им ведь от мужей страсть, как гульнуть хочется. К тому же уверена, что если Жорка их «любовь» оплачивал деньгами, покупая спиртное и закуску, то он из них душу вытряхивал, потому что я его однажды видела - до тюрьмы, разумеется - с побитой бабёнкой, которая его материла, что приходится из-за него морду под платком прятать.
- Жень, что это за «морда» такая? Женщина и так пострадала, а ты её ещё позоришь, хоть и за глаза. И почему ты мне не рассказала?
- Это она сама на всю улицу вопила. А тебе я не стала рисовать, описывать эту сценку, потому что знала, опять ты расстроишься из-за шлюхи, чего она, конечно, не стоит.
- Пожалуй, я могла расстроиться. Ну да ладно, забудем зло, которым вполне меня мог опутать Горилла, да я не поддалась ему.
- Вот за это хвалю. А за Романа ругаю. Не знаю других парней, которые ухаживали за тобой перед этим - но ты мне хотела про них рассказать. Давай, подруга, выкладывай, если ты, конечно, их помнишь.
- Разве я старуха, чтоб забывать? Тем более, что их было не так уж много. Ну не буду рассказывать про одноклассника, который сразу, как только я приехала в Чернянку, заявил, что по окончании школы он на мне женится, потому что эти слова он говорил мне, до вещего сна.
- А что же? Он тебе так сказал, а потом не повторил свои слова?
- Ну не в бровь, а в глаз! Напомнил на выпускном вечере, но мне захотелось рассмеяться ему в глаза, хоть и грустно было.
- Почему? - удивилась Женя. - Мне бы кто так напоминал!
- Тут несколько причин. Во-первых, парень был гораздо взрослее меня - сидел во многих классах по два года...
- И у нас такие лобуряки были. Красивые хлопцы, но пустые и конечно сынки каких-нибудь начальничков. В школе их держали по блату.
- Вот и этого держали, пока он не сдал хотя бы на троечки экзамены. От армии у него отсрочка была по какому-то заболеванию...
- Белый билет? - перебила Женя. - Это ему по блату наверно сделали. У нас тоже был такой хлопец - как в армию, так он болен, а девок портить был большой мастер - не одну сделал несчастной.
- Да, и Толя - мой одноклассник, как мне кажется, девушек не щадил. Однако со мной у него ничего не получалось, и он повторил своё предложение на выпускном вечере, в надежде, что я ему обрадуюсь.
- Ну, тут не очень обрадуешься, если знаешь, что тебе его делает бабник. Значит и с этим отказом тебя можно похвалить. Потому что за такого парня никому не пожелаю замуж выходить. Ты будешь дома с ребёнком сидеть, или на огороде работать в колхозе, а он, по старинке, по привычке, пойдёт по бабам разгуливать.
- Так я и подумала. К тому же не нравился он мне, хотя его считали самым красивым парнем в классе, и в селе, кажется, тоже.
- Не дай Бог, конечно, выйти замуж за слишком красивого.
- А сама, подруга, Виктора добивалась, который тебе не пара.
- Да, Реля, всю душу, он мне измотал. Ну, рассказывай про других твоих вздыхателей. Неужели все такие у тебя были, что ни к кому душа моей девочки не расположилась?
- Расположилась моя душа к старшему лейтенанту, который заехал, всего на три дня в родное село, чтобы похвастаться, наверное, новым мундиром, а ещё больше блестящими погонами.
- Ну, а он к тебе?
- В том-то и дело, что если бы он ко мне не подсел, когда мы в автобусе ехали, то я бы его и не заметила.
- Как можно не заметить офицера? Все девушки на них глаза пялят.
- Я неправильно выразилась. Я его видела при посадке в автобус, но никак не думала, что он ко мне подойдёт, да ещё и влюбится.
- Какой он? Высокий? Красивый?
- Красивый, но маленького роста. И признаться, я не очень люблю парней, одного со мною роста. Однако не спорила, когда он, с первого же вечера, стал ухаживать за мной.
- Ещё бы ты спорила! Выйти замуж за офицера, уехать с ним в какой-то город - это мечта всякой деревенской девушки. Или его гарнизон не в городе базируется?
- Я ещё не встречала сел, даже больших, как Качкаровка, или маленьких городов, где бы располагались части, - возразила Реля. - Саша служил во Львове, откуда мне два месяца шли письма, когда я жила в кафешке - всё ругал меня, что поехала в Симферополь, а не Львов.
- Везёт тебе - один зовёт в Севастополь, другой чуть не увёз во Львов. И в оба города я бы поехала, даже если бы меня туда звал Горилла или Квазимодо. Завязала бы глаза, и поехала.
- Ну, это ты, подруга, шутишь. Впрочем, я бы поехала, наверное, с Сашей, если бы он меня дождался. А то уехал, через несколько дней, и ну мне письма и телеграммы слать, чтобы я, по окончании школы, ехала во Львов, с невероятными для меня мечтами учиться в университете.
- Ну и чего же ты не поехала, дурёха?
- А где деньги, Жень? Ведь, чтобы сбежать из дома, мне и пришлось завербоваться в Бериславе - мама ведь мне ни копейки не дала в дорогу.
- Ох, и мать у тебя. Как мужики ругаются – «мать перемать».
- Не надо, Женя. Я не сержусь на свою маму, с тех пор, как уразумела, что людей ведёт судьба. Вот, как было мне предписано звёздами, при рождении, так всё и происходит.
- Не верю я в звёзды! И в судьбу не верю! - протестовала Женя.
- А зря. Ведь недаром же говорят – «знал бы, где упаду, так соломки бы подстелил».
- Ну, вот ты знаешь, где тебе плохо придётся, сможешь ли ты что-то смягчить? Сможешь ты себе воз соломы там подложить, чтобы в грязище не испачкаться? - допытывалась подруга.
- А кто знает? Может и смогу. По крайней мере, если меня внезапно ударят по правой щеке, то левую я не подставлю. И зная, что непременно этот незнакомец меня оставит, я не буду так переживать, как переживала бы, если бы была в полном неведении.
- Не знаю, может ты и права, но я предпочитаю не знать будущего, даже к гадалкам не обращаюсь. Врут, без зазрения совести.
- Не скажи! Иногда простая женщина, я слышала, всю судьбу может предсказать. А мои соплеменницы, ради денег, разумеется, обманут!
- Цыганёнок мой! Вот за что я тебя обожаю, что ты не врёшь, как твои родычи, не цыганишь, не воруешь. Ты даже, как мне кажется, если полюбишь занятого человека – то есть женатого - и он также будет тебя безумно любить, не сможешь отобрать его у семьи, как запросто, делают некоторые женщины - я много знаю таких.
- Наверное, не смогу. Но, Женя, дорогая, мы приближаемся к Севастополю, и я попрошу тебя немножечко помолчать, когда мы будем въезжать в город, который мне привиделся во сне в то время, когда вы без меня ездили в него.
- Есть город, который я вижу во сне, - пропела лирически подруга. - И если б вы знали, как дорог... Но, летунья моя, это поют про Одессу, которую ты немножко в детстве видела, по твоим рассказам, а потому, подозреваю, что именно Одессу, а не закрытый после войны легендарный Севастополь ты обозревала с высоты птичьего полёта.
- Во-первых, Одесса тоже - легендарный город, я тебе могу о ней рассказать, что читала в книгах, разумеется. А во-вторых, я уверена, что видела именно Севастополь - тому есть много доказательств. Хотя бы вот памятник, который должен скоро показаться - героям-морякам.
- Ну ладно, я тебе верю - о доказательствах потом расскажешь. А сейчас скажи, как это ты, больная - когда ты стонала от болей - могла увидеть изумительный Севастополь, когда мы приехавшие все в него впервые, едва видели его в тумане?! В тот день был жуткий туман, который часам к двум исчез на наших глазах, будто его испугали.
- Не «испугали», а попросили - это я постаралась для вас. И спасибо, что ты мне напомнила о тумане. Сейчас я попробую мысленно разогнать его в Севастополе, если он есть. Я так делала в Находке.
- Ты разгоняла туманы на Дальнем Востоке?
- Да, подружка, и это у меня здорово получалось, помогала судам, которые из-за густого тумана не могли войти в гавань.
- Ну, ты - волшебница! Сколько с тобой знакома, а столько узнала! Знаю, чаще всего твои предсказания сбываются - вот что меня сражает наповал. Потому не удивляюсь, что ты умеешь туманы разгонять.
- То-то! - Калерия рассмеялась. - Но с туманами приятно и забавно иметь дела, а вот расчищать копоть от паровозов, пароходов, фабрик, курящих заводов - это скажу я тебе совсем не благодарное занятие - я даже заболеваю после такой «работки» во сне. Но сегодня над Севастополем навис лёгкий туман, который к нашему приезду исчезнет.
- Открой тайну, как ты могла во сне увидеть Севастополь? Неужели подключилась сонной к кому-нибудь из едущих в автобусе, и подслушивала его мысли, впитывала его эмоции?
- Не могу подслушивать чужие мысли - я не ведьма! Правда могу читать их иногда, но если человек находится рядом, разговаривает со мной, и я смотрю ему в глаза, то я не пользуюсь этим, особенно у друзей, - врала Реля, чтобы не пугать подругу - она легко подключалась к чужим мыслям, часто неосознанно.
- Я чувствовала иногда, что ты догадываешься, о чём я мечтаю. Но как же, в таком случае, ты увидела незнакомый город?
- Мои сны - это, действительно, выше сказки! Я засыпаю, и, поднимаясь ввысь, вижу оттуда больше, чем люди с земли могут увидеть.
- Не сомневаюсь в этом.
- Но меня сейчас волнует, узнаю ли я некоторые дома, возле которых я задерживалась, и даже облетала их вокруг, чтоб лучше рассмотреть?
- Уверена, что узнаешь! А можно тебе ещё вопрос задать?
- Ой, Женя, прости, - испугалась Реля, что обидела подругу, - ты меня неправильно поняла. Мы будем, разумеется, переговариваться, и я тебе даже расскажу, что я видела в своём сне, чтобы ты сравнила то, что я лицезрела сверху, с тем, что ты смогла увидеть ходя по городу.
- Ну, снизу-то мы тогда видели немного - да и что можно рассмотреть за один день пребывания в городе? Тем более, что мы с Мариной, когда Виктор нагло сбежал от меня, познакомились с двумя морячками, которые были в самоволке, и вторую половину дня сидели вместе с ними в одном из кафе, чтоб их не застукали на улицах патрули. Марина, потом переписывалась с одним из них, правда не с тем, с которым она хотела бы, но с тем, который в неё влюбился.
- Какие странные бывают встречи, да? Особенно, когда не надеешься, - заметила Реля, разглядывая во все глаза пригород Севастополя.
- Ну, уж и странные! Уверена, что многие девчонки ехали в легендарный город, как ты говоришь, чтобы познакомиться с моряками.
- Конечно, это - романтично. Походить, поговорить, узнать морскую душу, - засмеялась Реля. - Пока я летала над городом, любовалась видами сверху, или купалась в море, вы узнавали о Севе и сотне Поль от моряков. К тому же, внезапная, лёгкая влюблённость помогает иной раз видеть то, мимо чего одинокий человек грустно проходит мимо.
- Откуда только ты такие тонкости знаешь? - пошутила Женя. - Про сон, однако, ты мне не рассказывала, и что в море купалась тоже.
- Ты представляешь, я его забыла, вот только сейчас вспомнила.
- Наверное, когда проснулась, посмотрела в окно - я сразу спешу посмотреть на ясный день, когда мне что-то тяжёлое приснится.
- Но у меня-то сон был не тяжёлый, а прекрасный, и если я посмотрела в окно, то случайно. А вскоре приехали вы со своими рассказами, и мои видения просто растворились в них. Ночью мне опять снился сон о Севастополе, но я по нему ходила ногами, похрамывая, и натёрла мою мученицу. Оттого, мне кажется, часто отдыхала на лавочках и, разумеется, мало видела при электрическом свете.
- Но надеюсь, что сейчас ты побережёшь свою ногу?
- Не знаю, но я её много тренировала за последние дни, чтоб перед любимым городом не опростоволоситься. Кстати, если ты и сегодня надеешься познакомиться с моряками, то оставь меня хромать после обзорной экскурсии по городу, а сама иди с девушками, у которых крепкие ноги, - улыбнулась Калерия, - и к которым подойдут моряки.
- Ты считаешь, что с тобой ни один из моряков не захочет познакомиться? Ну да! Конечно. Тебя же Роман будет встречать.
- Если откровенно, то мне всей душой не хочется, чтоб у него было время встречать меня, или желаю, чтоб Роме что-то помешало, но не очень плохое, а, наоборот, прекрасное, например - любовь…
- Ну, ты даёшь, девушка! Да ни одна из тех, кто едет сейчас с нами, не отказалась бы от ухаживаний севастопольского жениха, потому что по отношению к тебе Роман – жених.
- Желаю ему жениться, но не на мне. Не хочу никому навязываться со своей хромотой, - улыбнулась грустно Калерия. - Даже тому, который мне приснился во сне, и от кого у меня должен быть ребёнок. Да, кстати, просвети меня, в какую самоволку ходили матросы, которых вы повстречали в прошлый приезд? Мне это слово незнакомо.
- Это ребятушки сбегают с корабля, чтобы погулять по городу.
- Разве их не отпускают? Я читала в книгах, но забыла, как называется законное разрешение на выход в город - чудное такое слово.
- Увольнительная - это слово тебя озадачило?
- Да, мне кажется, что человека можно совсем уволить со службы, но никак не на один два дня. Смотри, вот эти пещеры я видела сверху, и какой-то голос сказал мне, что в них прятались партизаны во время последней войны - они здорово оттуда вредили немцам.
- Ещё говоришь, что ты летала одна во сне! Тебя, милая моя, всегда кто-то сопровождает, как я догадываюсь.
- Ну да! Ангел, обязательно, - засмеялась Реля, - не то, не дай Бог, я вдруг сознание потеряю и вниз свалюсь - кто спасать будет?
- Тебя, наверняка, душа Павла твоего сопровождает, чтоб подхватить дерзкую девчонку, которую он когда-то любил, если что случится.
- Это было бы здорово, конечно. Но голос был не Павла: я бы его голос узнала. Это было бы такое счастье с ним поговорить! - у Калерии даже слёзы показались в уголках глаз.
- А с тем тебе было не так хорошо общаться?
- Да, что ты! И того человека я за родного приняла - вот будто с ним уже много лет знакомы. Жаль, что он был рядом, и не показался.
- Везёт тебе - сны такие видишь. В Севастополе не была, а я уверена, что ты больше про него знаешь, чем я.
- Наверное, потому что в прошлый раз вы не видели Панораму – она была закрыта, а я вспоминаю, что летала по ней, и даже что-то помогала ремонтировать, чтобы к этому нашему приезду её открыли.
- И правда, нам же обещали на этот раз показать Панораму - спасибо, что ты тогда побеспокоилась. Ты, правда, «чудная девушка», как мой бывший ухажёр тебя называл. С тобой жить - это как в сказку попасть. Чудеса какие-то постоянно происходят рядом с тобой.
- Да, - Реля улыбнулась иронически, - в том числе и нога покалеченная. Что-то никто мне руки не подставил, когда она пострадала.
- Ну, это тебя Бог, наверное, любя покарал, потому что даже в таком состоянии, ты притягиваешь к себе взоры парней. И никогда я тебя не оставлю из-за того, что ты хромаешь. С тобой такой ходить гораздо интересней, чем с какой-нибудь клушей, которая одно мечтает - подхватить парня, и никакие другие дела её не отвлекают. Ну вот, наконец-то, сейчас покажется залив - ты его видела сверху?
- Да и даже опускалась почти к самой воде, чтоб лучше рассмотреть памятник Славы Севастополю.
- А я тебе, не зная, что ты лучше меня его видела, привезла открытки с ним. Ты около него, случаем, не купалась? – поинтересовалась Женя. - Потому что в холодном море можно купаться только во сне.
- Действительно, в сновидениях как-то не различаются времена года. Это не первый раз я купаюсь во сне в море, когда оно должно быть холодным. Но я не стала кощунствовать, наслаждаясь там, где погибло много народа. Купалась я и в тот раз, как в одном своём детском сне, на самой середине моря, где были только ветер, солнце и чистая вода.
- Послушай, а в чём ты была одета? Обута? Раздевалась ли?
- Вот это самое интересное - я летаю всегда разутая, в длинном, до самых пят, серебристом платье, которое полностью прикрывает ноги, и как бы прилипает к телу, в нём и купаюсь, и вылетаю из моря совершенно не мокрая.
- То есть, оно на тебе высыхает, как бы мгновенно?
- Да, Женечка, и это одно из тех чудес, которые даже в сказочных фильмах не увидишь. А сейчас помолчим, потому что въезжаем в Севастополь, где мне каждый дом, каждая мазанка кажутся знакомыми - будто я жила когда-то здесь, не сейчас, а гораздо раньше, бегала по этим кривым улочкам босиком, и погибла в какой-то битве, уж не в том ли сражении, которое нам завтра покажут в Панораме?
- Теперь понимаю, почему ты залетела в своём сне в здание музея, чтоб что-то подправить там. Кстати, какое оно, это здание с высоты?
- Ты знаешь, я представляла себе его круглым, но когда подлетела, увидела, что оно как бы и не совсем круглое, а вроде неправильный шестигранник. Но тот невидимка, который сопровождал меня, сделал его крышу прозрачной, чтобы я сразу увидела, где нужна моя помощь.
- Чудеса, да и только! Ну, не буду тебе мешать - смотри свой Севастополь, который быть может, ты знаешь по прошлой жизни.
- Спасибо. Ты, значит, тоже поверила, что некоторые из людей возвращаются на Землю вновь и вновь, и при этом помнят что-то из прошлого. Вернее, мне кажется, возвращаются все, только не все помнят.
- Вот это ты, верно, подметила - не у всех такая память, как твоя.
- А что моя? - возразила Калерия. - Я знаю, что жила очень давно, чуть ли не в древности, в Индии и отец меня возил с собой в разные страны: в Египет, в Грецию... Наверное, я знала разные языки, умела общаться.
- Завидую тебе.
- А чему завидовать? Языки я давно забыла. К тому же рано погибала я в тех жизнях - даже не успев родить ребёнка.
- Поэтому ты, наверное, так мечтаешь о русском, твоём мальчишке?
- А ты как думаешь? Я как увидела его во сне - такого смуглого, беловолосого - так ни о чём с тех пор и мечтать не могу. Поэтому на маму не сержусь, что учиться мне дальше не дала - значит не в учебном заведении с отцом моего чудушка встречусь. Во Львов, как ты теперь знаешь, меня судьба не пустила - значит и там мне не встретить того парня, который мне приснился во сне.
- А тот, который мечтает о тебе, из Севастополя и близко не стоял с тем, который тебе приснился? - с иронией спросила Евгения.
- Слушай, не грусти ты о Роме - мне кажется, что он нашёл себе девушку ещё до того, как вы первый раз ездили в Севастополь. Потому что, когда я ночью, больными ногами, бродила по этому городу, то узрела парочку, присевшую рядом со мной отдохнуть на скамейке - это и был Рома с какой-то девушкой - и целовались они очень крепко.
- Целоваться во сне - к неприятности, - быстро вставила Женя.
- Но мои-то сны, бывают очень жизненными - я их воспринимаю довольно прямолинейно - и пока всё сбывалось так, как я их толковала.
- Ой, Реля, Реля, ты мои мечты убиваешь. Я-то, было, подумывала о Романе - вот влюбился бы он в меня, я была бы рада переехать сюда.
- Не знаю, Женя, не знаю. Если он нас встретит, я попытаюсь вас как-то подружить, хотя, побывав уже, невольно, один раз в роли «свахи» нахожу, что это довольно неприличное занятие.
- И не неволь себя. Я уже поняла, что после тебя, на меня никто не польстится, особенно если ты будешь рядом. Смотри, какой красивый домище. А что, если Роман в нём живёт?
- Нет, мы въезжаем в центр Севастополя, а он мне говорил, что дом их почти возле моря - так что он по утрам бегает умываться к нему.
- Фу! Солёной водой?
- А что? Солёная вода почти лечебная - от неё даже раны затягиваются быстрей. Это я по себе знаю. А парням, чтоб угрей не было, ею только и надо мыться. Ну, если и не мыться, то умываться.
- И всё-то ты знаешь! Наверное, вынесла это из глубины веков, - с насмешкой, но ласково, как бы пожурила подругу Евгения. - Но вот мы подъезжаем к остановке, где мы и в тот раз задерживались, и где ожидал нас Роман. Надо же какой нахал! Встречался с девушкой вечером, а днём пришёл другую встречать - думал ты его не разоблачишь, - насмехалась не то над собой, не то над ними обеими подруга.
Г л а в а 2.
- Здесь я его не вижу, - с облегчением сказала Реля, вглядываясь во встречающих их людей. - А вот и наша экскурсовод, судя по тому, как она ринулась навстречу к автобусу.
- Оцени её - какая-то она будет в работе? Вялая или бойкая? Потому что прошлый раз у нас была экскурсовод - «ни рыба, ни мясо», как о таких судачат насмешливо сельские кумушки.
- В прошлый раз у вас была не экскурсовод, а случайная женщина, такая, которая близко не должна была подходить к творческой работе. Я её не видела, но поняла по твоим словам, что она - бездарность.
- Неужели и сегодня такая же будет? Вот наказание, опять ничего о городе не узнаешь толком.
- Не волнуйся. Сегодня, наверное, мой добрый Ангел послал нам с тобой, а заодно и всем остальным экскурсантам, исключительную говорунью, влюблённую в свой город.
- Твоими бы устами, да мёд пить! - подшутила подруга. - Дай всем Бог, как говорят, потому что вторую такую мямлю я не выдержу.
- Посмотришь, даже у меня не найдётся претензий к этой красивой женщине, которая поведёт нас в прошлую жизнь Севастополя, построенного на месте старого Херсонеса, вернее на руинах древнего городка, тоже с богатым прошлым. Ой, вру, Херсонес в стороне от Севастополя.
- Господи! Сколько же ты знаешь! Я читаю те же книги, что и ты, но вполовину того не знаю, что ты вспоминаешь о прошедших временах.
- Тише! Сейчас эта фея войдёт в наш автобус. Послушаем её...
- Здравствуйте, молодые люди! – Красивая женщина, в кокетливом беретике и зонтиком в руках, стояла перед приехавшими. - Приветствую вас в нашем легендарном, прославленном в столетиях городе, построенном нашими предками, на рубеже нашей Родины, для защиты и обороны большого, многонационального, тогда ещё российского государства. К счастью, как раз перед вашим приездом рассеялся туман, и выглянуло солнце, которого не было в нашем городе уже больше недели. Вы привезли нам тепло, за которое я вам и кланяюсь низко, - экскурсовод, шутя, сделала поклон.
Калерия с Женей весело посмотрели друг на друга:
- Это она тебе, колдунья, кланяется.
- Не забудь сказать, что я - добрая колдунья, - улыбнулась Реля.
- Конечно, а кто спорит?
- Сейчас мы с вами выйдем из автобуса, - продолжала между тем женщина, с удивительно привлекательной улыбкой. По лицу её было видно, что она действительно рада приезжим, - и я поведу вас сначала завтракать, в ближайший ресторан, потому что по старинному русскому и украинскому обычаям, гостя надо встретить, накормить, а затем уже показывать, где живёшь. Дабы гостям силы стало ходить по городу, и удивляться строениям его, непобедимости людей, которые здесь жили, и любоваться землёй, где расположен город, который в песнях называют легендарным.
- Слушай, - зашептала Евгения Реле, - в прошлый раз нас не кормили с утра, потому, наверное, все были так недовольны экскурсоводом.
- Конечно, на голодные-то желудки! - улыбнулась Калерия. - А ты ещё удивлялась, почему с нас собрали гораздо больше денег, чем тогда. Будут кормить, предоставят гостиницу, или что ещё там для ночёвки, да и экскурсия в Панораму, я думаю, стоит немало.
И пока они шептались, кто-то задал вопрос именно о гостинице:
- Где мы будем ночевать сегодня? Ведь приехали на два дня.
- Не волнуйтесь, места вам забронированы. Разумеется, не в дорогой, фешенебельной гостинице, а в самой простой, но со всеми удобствами. И главное, расположен он на чудном, высоком месте, откуда открывается вид на море, и на весь город - так что даже от места проживания вы получите большое удовольствие. Но должна вам сказать, наши экскурсии запланированы так, чтобы у вас оставалось достаточно времени на свободные прогулки по городу и вольному обозрению его.
- А кто не захочет пойти на экскурсии, потому что мы в Севастополе не в первый раз, как нам добраться до гостиницы?
- Я вам всё же советую сходить со всеми покушать, потому что за всё вашим учреждением уплачено. А затем подойти ко мне, я вам покажу по карте, и дам адрес гостиницы, где вы и пообедать сможете, и поужинать, если совсем не захотите ходить со мной на экскурсии, которые будут очень интересными, в этом могу поручиться.
- Да, но ходить по вашим улицам то вниз, то вверх утомительно очень.
- Но коль уж молодые люди боятся ноги натрудить, могу вам предложить обзорную автобусную экскурсию по городу, которую мы проведём сразу, по окончанию завтрака. Согласны?
- Согласны, потому что, заправившись, захочется и поглазеть.
- А, посмотрев эту экскурсию, вы не захотите отстать от группы, потому что я вашу группу передам другому экскурсоводу, такому интересному и столь влюблённому в Севастополь, что вы ни на шаг не отойдёте от этого человека, потому что он маг и волшебник в своём деле.
- Ты правду сказала, подруга - твои Ангелы прислали нам замечательных экскурсоводов, если судить по этой милой женщине. И даже не обидели людей в питании, потому что мы, прошлый раз питались только один раз и то в столовой, а ужинали, перед отъездом, кто как мог, - прошептала Женя Калерии, выходя вслед за подругой из автобуса.
- Сытый человек и видит иначе, чем голодный, - улыбнулась Реля подруге. - Ну, как я тебе угадала эту чудную женщину? Она внесла свет в автобус, и сразу на небе засияло солнце.
- Не хитри, ты знаешь, за солнце все должны тебя благодарить, - Женя соскочила с подножки автобуса, помогла сойти подруге и посмотрела на небо, в то время как Реля осматривала одну из улиц Севастополя, на которой они остановились: - «Наверное, все южные города похожи друг на друга своими зелёными насаждениями, своими цветниками, но это летом. А сейчас только запахло весной, но ещё холодно не как в Симферополе, который как бы заполз в громадную, да тёплую ложбину, достаточно далёко от моря. Севастополь же, расположившийся на холмах, продувается солёными ветрами, так что выехали мы из тёплого города, а приехали в город довольно прохладный, но зато как тепло нас здесь встретили. Севастопольцы идут хорошо одетые и улыбаются - рады, что их город сделали более открытым для жителей других городов и, возможно, что и сёл, да и пора уже, ведь война давно закончилась, и даже главные мучители народов - Сталин и Гитлер - находятся в небытии. Не хочется думать о них в этот прекрасный день, приехав на гигантское, братское кладбище, каким стал Севастополь в последние две войны. Не будь этих злых людей (какими были те два варвара, и их окружение), народы давно жили бы мирно, и, как знать? – может быть, уже летали бы к звёздам вместо того, чтобы убивать друг друга. И не худших ведь убивают в этих ненормальных войнах, а тех, кто мог бы украсить землю, лучших сыновей её», - вспомнила Реля Павла, и загрустила, будто первый её любимый погиб не от рук каких-то негодяев, а на войне.
- «А разве Павел не сражался с несправедливостью? Не он ли повторял, вслед за поэтом?: - «И вечный бой, покой нам только снится…» Как верно сказал поэт, но говорил он это в отношении революции, а, оказалось, подходит в обыденной жизни. Если люди впадают в покой, жизнь их становится, наверное, скучной, как у Обломова, ненужной как у «Живого трупа», нудной? К счастью, это редко бывает - идёт вечная борьба добра со злом. Но в войне с несправедливостью, её надо уничтожать, а не народы».
- О чём мечтаешь, подруга? - обратилась к ней Женя, вдоволь насладившись чуть согревающими лучами солнца.
- Помнишь, мы с тобой читали недавно фантастическую книгу о полётах в космос. Так я подумала, что не будь на земле войн, давно бы человек нашёл туда дорогу.
- Ну, да, и поехал бы туда на телеге или на автобусе? - иронизировала Женя, следуя за всеми в сторону ресторана, и разглядывая дома, стоящие вдоль улицы. - Вот бы в таких домиках пожить нам с тобой. А?
- Какая ты чудная! Заговорила о прозе жизни, в то время, как человечество собирается лететь в космос, - упрекнула Реля, хромая вслед.
- Сразила! Да на чём же они туда полетят? Неужели на спутнике - довольно маленьком шарике - в который с трудом поместили собачек.
- Уж будто люди не придумают на чём лететь в космос! Уверена, что ещё до войны многие кумекали об этом, или даже в прошлых веках. Я помню, что нам учителя говорили, да и в книгах я читала, как ещё при Петре, а позже при Екатерине полуграмотные крестьяне делали себе из разных материалов крылья, и пробовали прыгать с ними с высоких зданий, или с горушек - многие и смерть там нашли.
- Видишь, какие дураки! Нравилось им смерть себе искать.
- Это уж кому как на роду написано. Эти люди погибли, чтобы дорогу в небо другим проторить - летают же сейчас самолёты. И прибавь шагу, а то мы своих потеряем.
- Да-да, а то всё скушают, пока мы с тобой в ресторан войдём, - посмеялась Женя, однако пошла быстрей. - Но скажи мне, подруга милая, как могли люди, которые падали на землю, и разбивались, открыть дорогу для, летающих сейчас, самолётов?
- Это я тебе дома расскажу, как я это понимаю. Хорошо? Возможно, открою тайну - я знаю, когда в космос полетят люди, сейчас, конечно там летают только спутники, это ты верно заметила - но скоро земной шар будет свидетелем, как в космос полетит человек, причём русский.
- Это, как в фантастике, которую мы читали? Тогда не вредничай, а открывай сейчас же - когда?.. Иначе я шагу дальше не сделаю.
- Не шути так, Женя, я есть хочу, хотя мы дома и подзаправились.
- Да, но дорога нас порастрясла, а ты видно ещё растёшь, девочка.
- Ни капельки. За мной закрепились метр и шестьдесят два сантиметра - мне этого достаточно, не хочу быть, как верста коломенская.
- Но я имела в виду совсем не физический рост, а духовный, когда ты прямо на глазах меняешься. У меня такое впечатление, что ты знаешь, такие тайны, о которых немногие учёные догадываются.
- Может быть! Я же говорила тебе о странном человеке, с которым познакомилась в поезде, когда мы ехали с Дальнего Востока.
- Да-да, это красивый солдатик, звали его, кажется Степаном?
- Видишь, ты имя его запомнила, а у меня даже облик его запечатлелся, как на фотографии, потому что Степан этот - маг и волшебник.
- Конечно, если за двенадцатилетней девочкой принялся ухаживать взрослый парень, обходя красивых девиц, то она его на всю жизнь запомнит, - засмеялась Евгения. - И вообще, будет за Бога принимать.
- Но не из-за этого я Степана запомнила. И вовсе не ухаживал он за мной, - возразила подруга. - Понимаешь, Женя, солдат кинулся защищать меня от мамы и старшей сестрицы, которые меня весьма угнетали даже в поезде. Так вот Степан сильно укрепил во мне дух, доказав глупой девчонке, что я лучше обеих этих кобр, и когда-нибудь уйду от их издевательств, стану вольной, что и случилось со мной недавно.
- Он тебе гадал? У нас тоже был один пьянчуга, но точный провидец!
Подруги расхохотались.
- Ну, сравнила трезвого Степана с каким-то алкашом! Нет, Женя, это совершенно другого склада человек. Он мне напомнил Циолковского.
- Откуда ты знаешь Циолковского? - удивилась Женя.
- У нас портрет его висел в школе, как и других выдающихся учёных, правда из очень далёких времён - современных почему-то не было, будто их прячет от нас Советская власть, - Реля, вздохнула, вспомнив о лагерях, где, по воле Сталина, томилось немало талантливых людей. Некоторых два года назад выпустили из тюрем, с изломанными душами, но многие остались там навсегда, как погибли создавшие, изумивший Релю бюст тирана, архитектор и скульптор.
- И ты эти портреты все помнишь по лицам?- не было предела изумлению подруги. - У нас тоже висело много портретов, но кто из этих людей химик, кто физик, кто математик я бы ни в жизнь не различила.
- Ты меня удивляешь! Как же не запомнить лица знаменитых людей, развивающих ту или иную науку?
- Но тебе-то зачем? Если ты не станешь ни физиком, ни химиком?
- Ой, Женя, я не знаю зачем, но умные лица запоминаются мне потому, что они несут какой-то положительный заряд в себе, как бы солнечный свет. Однако не будем говорить сейчас об этом. Если ты вспомнишь, мы говорили о Степане, и его лицо напомнило мне лицо Циолковского, но в молодости.
- Значит, лицо твоего Степана тоже должно было нести тебе свет?
- Вот именно - когда я его видела, то забывала все свои невзгоды, все мои болячки - он для меня был, как лекарь души и тела.
- Души тоже?
- Её в первую очередь! Как стал он Реле рассказывать о моём будущем, что в тот год, когда я рожу малыша, полетит в небо советская ракета, - сказала она и испугалась - не хотела же раскрывать тайну. К счастью Женя не заметила её оговорки.
- Постой-постой, так спутник-то запустили, сразу после того, как выпустили из тюрем политических заключённых. Не связано ли это между собой? Вроде сделали свободу людям, и космос пустил нас к себе.
- Выпустили из тюрем людей с изломанными судьбами - вспомни деда Василия и мужа твоей тёзки в Евпатории. Но я тоже связываю успех нашей страны с тем, что немножко исправили зло, дав волю политическим заключённым, которых, я полагаю, сажали совсем зря.
- Ещё и как поправили! При Хрущёве люди стали намного раскованней - вот мы с тобой говорим о таких вещах и не боимся, что могут в тюрьму посадить за длинный язык.
- Разве это плохо, Женя? Но мы со Степаном «расковались» сразу, после смерти Сталина. Говорили, правда, шёпотом о том, о чём люди и теперь боятся ещё вслух рассуждать.
- Так люди ж напуганные жутко! Смекают, что дали волю, но быстренько могут её и забрать. Ты у меня самая отчаянная - я таких смелых людей редко встречаю. После твоей неволи в материнском доме так распрямиться, как ты - это удивительно.
- Да я никогда и не кланялась своим угнетательницам, и пощады у них не просила, хотя они и ждали от меня покорности. Мне мама, говорила, что если я встану на колени, заплачу, попрошу «как следует» прощения у неё, то она меня оденет.
- Как это встать на колени? Это ты серьёзно? Нас с сестрой мамка ставила, в детстве, на колени, так потом сама плакала и прощения просила. Но чтоб взрослая дочь становилась на колени в угоду какой-то идиотке! Такого я ещё не слышала.
- А мне мама прямо заявляла - встанешь на колени, унизишься, завоешь от безысходности, то одену. А возможно и кормить стану лучше, особенно во время экзаменов.
- А за что прощение просить? За то, что ты у неё в доме хозяйство вела? За то, что сестрёнкам маленьким не дала с голоду умереть?
- Да. Скорей всего за это. Маме, наверное, хотелось, чтоб кто-то из младших умер. - Не стала Калерия открывать подлости матери: - «Именно хотелось, а не «наверное». И не одна, а обе сестрёнки умерли, но стыдно об этом говорить». - Но её мечтам я не дала осуществиться, вот она меня в петлю и загоняла, вместо малышек.
- Вот где тебе пригодилось то, что Степан тебя поддержал в детстве, в ту поездку. Он в тебя какую-то силу вдохнул.
- Наверное, до него я была слабее, хотя тоже сопротивлялась.
- Тогда расскажи мне, как простому солдату удалось это сделать?
- Он не совсем «простой солдат», как ты говоришь, - горячо возразила Реля, - но об этом мне, им же, велено пока ничего не рассказывать.
- Ну, ты, девушка с загадками! Однако же рассказывала мне, что в том году, когда ты родишь своего потомка, произойдёт что-то необычное. Почему ты об этом не умолчала? - сразила подругу Женя.
- Сказала ради того, чтобы мы с тобой вместе знали - когда у меня родится потомок, в космос полетит наш человек в ракете.
- А если не выйдет ничего, что ты будешь, потом мне говорить?
- А ты разве будешь у меня что-то спрашивать? Будешь издеваться над подругой, что ей предстояло что-то замечательное, но не вышло?
- Ой, Реля, у тебя столько горя впереди, в твоей жизни, на которое ты сама себя обрекаешь, как мне кажется. Потому что довелось бы мне знать свою судьбу вперёд, я её запросто надула бы, и от счастья, которое тебе предлагали офицер твой, а ещё Роман, не отказалась бы.
- Я думаю, что никто не может отрекаться от своей судьбы, потому что она сильно мстит за это. Вот перед мамой я головы не склоняла, а перед этой незримой женщиной, по имени Судьба, склоняюсь и не унизительно мне, не обидно, потому что думаю, она мне больше хорошего сделает, чем родная мать, если я перед ней повинюсь.
- Ну, «дай Бог!» как говорят, если ты судьбину свою не клянёшь.
- Никогда, Женя, нельзя этого делать. Кажется мне, что это такая тонкая сила, что ей, под руку, нельзя ничего плохого говорить - как раз на стонущего человека и обернётся.
- Дорогая моя! Ну что тебе на это сказать? Конечно, ты права, я безумно рада, что поехала с тобой смотреть Севастополь. И, в отличие от прошлого раза, мне кажется, что я получу такой заряд добра от тебя, что мне надолго хватит. Но сыном ты меня своим заинтересовала - неужели и в правду, когда он родится, произойдут такие события в мире?
- Не после того, как он родится, Женечка, а в тот год, когда ребёнок мой появится на свет Божий. И, кстати, не одно такое потрясающее весь мир событие произойдёт, но и более мелкое, которое потрясёт только нашу страну, и немножко, может быть, коснётся других.
- Даже так? Что-то ещё и внутри Союза произойдёт? Ты, подружка моя - шкатулка с загадками. А хоть что случится, ты знаешь? Не утаишь в себе, чтобы потом не стесняться, если и это не сбудется?
- Но про второе событие в стране, Стёпушка мне не растолковал - тоже оставил загадкой. Я думаю, что мы вместе с тобой его отгадаем.
- Да, вот это ребус ты мне подкинула! Будем теперь с нетерпением дожидаться обе, когда же ты своего долгожданного встретишь, а ещё нетерпеливей будем ждать мальчонку, которого ты подаришь миру одновременно с приходом странных событий...
- Это, какие события? - поинтересовалась экскурсовод, стоящая на красивом крыльце ресторана, и дожидавшаяся подошедших.
- Да вот вместе с сыном этой девушки в мир войдёт что-то до сих пор невиданное, - неожиданно выдала Релю подруга, но сделала это так непосредственно, так не обидно, и в какой-то степени даже лестно.
- Это правда? И когда же вы намерены родить своего сына? - заулыбалась экскурсовод, показывая изумительные ямочки на щеках.
- Сначала надо найти ему отца, - тоже шутливо ответила Калерия, поднимаясь вслед за подругой на крыльцо. - Как красив нынче ваш Севастополь - просто глаз от него не оторвать.
- О! Вы ещё и не такое сегодня увидите! В плане посещений у вас Панорама, которую сегодня, неожиданно, будто к вашему приезду, открыли.
- Почему неожиданно? - заинтересовалась, задержавшись, Женя.
- Временно, на один день, просто кто-то из Правительства пожелал осмотреть экспозицию. Но они, кажется, уже посмотрели, однако в Панораму решили пустить ещё несколько экскурсий - и вам здорово повезло - будто специально открыли для вас.
- А потом, что будет с Панорамой? - заинтересовалась Евгения.
- Потом её снова закроют на длительный ремонт - в ней много ещё надо обновлять и реставрировать. Так что вашей группе повезло, кто-то святой в ней приехал, как говорят в народе.
- Святая перед вами, - засмеялась Женя, показывая рукой на подругу, - потому что она, во сне, подправляла что-то в Панораме, чтобы мы могли сейчас её посмотреть.
- Это правда? - экскурсовод заинтересованно посмотрела на Релю.
- Не слушайте эту насмешницу. Мало ли что привидится во сне?
- Ну да! Только нам, в осенний приезд, Панорамы не показали, но стоило ей согласиться на поездку, как всё, везде оказалось открытым. Даже солнце выглянуло.
- Это правда. Мы, севастопольцы, и то редко могли ходить в неё. Но надеюсь, что после вашего посещения, Панорама вскоре откроется и надолго, - улыбнулась экскурсовод.
- Или закроется надолго, - возразила Реля, - потому то, что я видела во сне, нуждается в хорошей реставрации, как вы сказали.
- Так с твоей помощью и отремонтируют, - заулыбалась Женя. – Вы не представляете, - обратилась она к экскурсоводу, - за что эта девушка ни возьмётся, всё под её руками начинает молодеть, и даже расти. Ваша Панорама возродится, после её посещения.
- Я очень рада. И когда что-то значительное в нашей жизни произойдёт, я буду знать, что у хорошей девушки родился ребёнок, который тоже, по всей вероятности, будет украшать нашу жизнь? Ну, идите, садитесь слева на свободные места, там, где ваша группа.
- А вы? - Женя переступила порог ресторана, и оглянулась. - Разве вы не хотите с нами перекусить, перед походом по городу?
- Я уже хорошо подзаправилась, ожидая вас, и подожду здесь. Погреюсь немножко на солнышке, раз уж чудная девушка привезла его сюда.
- Ну вот, и вы поверили этой фантазёрке, - улыбнулась Реля, легко переступая порог ресторана. - Она надо мной просто издевается!
- А мне хочется думать, что в город приехала волшебница, - услышала она в ответ, но не стала это опровергать, поспешив за подругой к столу, на который уже ставили тарелки с дымящимся завтраком, пахнувшим на Релю детством, переездом их на Дальний Восток, когда ходили по очереди в вагон-ресторан, чтобы покушать горячего.
- Ты будешь мыть руки? - спросила Евгения. - А то мне по маленькому захотелось, а туалет в этом заведении есть. Вон, видишь?
- Вижу, так пошли в него скорее, потому что и мне, после дороги, хочется туда зайти. К тому же я, даже в деревеньке, перед едой всегда мыла руки, - оживилась Калерия.
Они быстро прошли в туалет, и вернулись из него, когда их попутчики уже «давно приступили к трапезе», как пошутил кто-то из прибывших, когда подружки пробирались к своему столику «на двоих» потому, что столы на четырёх человек были все заняты.
- Да нам не поставили, - огорчилась Женя.
- Вон несут. В ресторанах, милая моя, никогда не ставят горячее, если клиент не готов кушать.
- Вот спасибо! А я и не знала. Как хорошо, что ты много ездила.
- Не шути так. Я думаю, что за три с лишним года твоей самостоятельной жизни, уж пару раз в ресторане ты, обязательно, кушала?
- Какая ты быстрая! Кушала! А если никто не приглашал?
- Неужели за три года твоей жизни в Крыму ты никуда не ездила кроме Севастополя? А если ездила, то наверняка приходилось где-нибудь питаться, и если это днём, то почему бы не в ресторане, в котором вкусные, комплексные обеды по цене, как в столовых.
- Господи! А ты-то, откуда это знаешь? - удивилась Евгения, подвигая к себе тарелку с рисовой кашей и начиная кушать. - А ты, почему не взяла рис? Очень вкусно. А то взяла какую-то тёмную кашу.
- Это не тёмная каша, а гречневая. Я её люблю ещё с тех времён, когда мы жили в Находке, и мне самой её приходилось готовить, причём приходилось разнообразить её так, как мои Атаманши её «заказывали»: то с луком, то с салом - и получались разные блюда. Ну, а такую рассыпчатую, мы ели с молоком. Нельзя ли у вас спросить стакан молока? - обратилась Реля к среднего возраста официантке.
- Да Бога ради! Тебе, доченька, его горячего принести или прохладного? Или комнатной температуры?
- Конечно комнатной. Потому что для зубов вредно есть горячее с холодным - это мне ещё родители говорили, которые берегли свои зубы.
- Хорошо, - официантка, улыбаясь, ушла.
- Господи! - воскликнула Женя. - А я думала, что ты всё в жизни будешь делать наперекор твоим родителям, которые тебя так не любили.
- Как ты понимаешь - всё было взаимно. И я, разумеется, стараюсь избавляться от плохих навыков своих родителей, но хорошие зачем изгонять?! И аккуратность, слежение за собой, за своим внешним видом, а также и здоровьем - эти, пожалуй, самые положительные черты своих родных, я беру себе на вооружение. А вот и моё молоко идёт. Спасибо, - Реля принялась есть гречневую кашу, запивая её молоком.
- Кофе и бутерброды к нему нести? - спросила официантка.
- Да, пожалуйста, - оживилась Женя, которая быстро расправилась с рисовой кашей. - Ух, редко так вкусно завтракаю. Но ты, милая моя, отвертелась от вопроса - откуда ты так хорошо знаешь про все тонкости ресторанных дел? Ведь кроме поездного вагона-ресторана, если я, верно, помню твои прежние рассказы, ты в ресторанах не бывала.
Г л а в а 3.
- Не знаю, Женя, откуда во мне это знание, - отшутилась Калерия, доедавшая кашу. - Может из прошлых жизней?
- Ты мне глаза не замыливай. Ты это знаешь из жизни теперешней, а никакой не прошлой. Признавайся, пока нам кофе не принесли.
- А что? Иначе ты мне кофе в лицо плеснёшь? Как делали актёры в том американском фильме?
- Ну что ты! Мы не такие богатые, чтоб горячим кофе лицо портить самой лучшей подруге, - улыбнулась примирительно Женя. - Расскажи мне по-хорошему, Релёк, откуда ты знаешь, все ресторанные правила, и так хорошо применяешь их на деле.
- Немного знаю из практики, потому что в поездках, мы иногда кушали в привокзальных ресторанах, и не всегда меня оставляли сторожем при вещах - иногда звали и с собой. И Павел рассказывал - первая моя любовь, про которого я чуть не забыла, когда он погиб...
- Ты же мне рассказывала, что ты заболела тогда тяжело, и какой-то Ангел вычеркал из твоей памяти воспоминания об учителе, чтобы ты не умерла тогда от горя, - горячо перебила её Евгения.
- Да, это со мной могло случиться. Спасибо тому Ангелу. Но сейчас я хорошо вспомнила встречи с Павлом, наши разговоры и он мне не раз говорил, что когда я вырасту и выучусь с его помощью, мы распишемся, а, может быть, обвенчаемся. И когда станем близкими друг другу, будем при каждой возможности путешествовать, и питаться в хороших столовых и ресторанах, поэтому он и его семья приучали меня к хорошим манерам.
- Боже, Релик, как же он тебя любил! И при этом вы даже не целовались! - воскликнула горячо подруга.
- Он берёг меня, видимо, для будущего, - улыбнулась грустно Калерия и развела руками, - но не повезло. А вот и наш кофе. Пожалуйста, не говори ничего при официантке - я потом тебе ещё одно моё предположение скажу, но не при людях!
- Ешьте, девочки, ешьте. Если вам захочется ещё кофе, вы скажите мне - для таких красавиц не жалко.
- Ну, уж! - засомневалась Женя. - Вы, на своей работе, наверное, таких красавиц повидали, что куда нам до них.
- Те шлюшки, которые к нам вечером с моряками или просто мужичками заваливаются, особого восхищения не вызывают. А вот ваша группа, которые приехали наш город смотреть - такие нам дороги, к вам и отношение совсем другое, хотя никаких чаевых от вас не получаем.
- Простите, но нам и дать-то нечего, - покраснела Калерия. - Насобирали вот на поездку, и тому рады - да ещё большую часть денег заплатила наша организация - иначе мы не смогли бы у вас кушать, ни даже в приличной гостинице ночь отдохнуть.
- Ну, ваши организации, которые рабочим недоплачивают, могут позволить себе сделать труженикам небольшой праздник, - заметила по-матерински официантка. - Однако спасибо им за таких гостей - вы нам праздник небольшой устроили, приехав, потому что до того у нас неделю шли неприятные дожди, а вы привезли солнце.
- Это вот она привезла, - указала на Релю Евгения.
- Не слушайте её, - смутилась подруга, - она всё на меня сваливает - то я ей туман разогнала, то солнце вызвала.
- А как же! – Женя даже чуть поперхнулась кофе. - А кто же это сделал? Не езди ты с нами, не было бы солнца, лил бы дождь - представляю каково бы было гулять под его струями - никакого города не стали бы смотреть - прокукарекали бы в гостинице два дня и ночь, и вернулись бы несолоно хлебавши, только измучились бы.
- Это правда, девоньки! Кто-то из вас привёз солнце. Недаром я, так потянулась к вашему столику - меня будто кто в спину подтолкнул. Если это ты, красавица, - обратилась официантка к Реле, - то не отнекивайся. За хорошее дело, тебе хорошим и воздастся.
- Вот бы ваши слова дошли до Бога! - воскликнула Женя - Потому, что за её хорошие дела ей достаются одни увечья. Она же осенью жуткую травму перенесла, что не приведи, Бог никому так покалечиться!
- Это Бог её, любя, покарал, но вот же и вознаградил такой прекрасной поездкой, и даёт её сердцу много любви, что она всех вокруг ею согревает. С таким человеком встретиться - это уже к удаче.
- А я живу с этим прекрасным человечком в одной комнате, - похвасталась Женя.
- Береги её, - посоветовала официантка. - Ну, спасибо, девушки, за разговор приятный, пойду посуду собирать, потому что вроде к нам ещё одна группа должна придти питаться. Обедать-то к нам придёте?
- Не знаем, - ответила Женя, вытирая рот салфеткой. - Это как у нас экскурсовод распорядилась. Может она в ином ресторане или забегаловке нам обед заказала. Вам у неё надо было спросить.
- И то, правда. Но дождёмся обеда, увидим. До свидания, девочки.
- До свидания. Спасибо вам. Ну, что? Поела, колдунья? Получается, что ты не только парней зачаровываешь, но и женщин в возрасте.
- Конечно, - улыбнулась Калерия, - вот и за примером далеко ходить не надо - эта простая женщина всё тебе разъяснила на пальцах.
- Подозреваю, что не только простых женщин ты очаровываешь - вон экскурсовод тоже в тебя влюбилась, не говоря уж о тех, кого я не знаю.
- А их были тьмы! - засмеялась Калерия, вставая. - Ну, пошли, а то, кажется, нас заждались. Нехорошо заставлять людей волноваться.
- Не беспокойся. Я видела, что многие девушки пошли в туалет, а если они прилипнут там к зеркалу, то ещё нам их ждать придётся. Или и мы пойдём, руки помоем?
- Конечно, но к зеркалу прилипать не будем. Хорошо?
- Согласна, хочется побыстрей на улицу. Но скажи ты мне, - припомнила Евгения, идя вслед за подругой, - что ты хотела мне рассказать, в связи с тем, что Павел тебя не целовал, потому что берёг?
- Да-да, это мне пришло, как откровение. Павел меня берёг для нашей дальнейшей жизни, потому что не знал, что погибнет. Потом подослал ко мне Аркашку, который вычеркал из моей головы всякие мысли о нём, но Аркадий же мне и внушил, что впереди меня ждёт ещё любовь.
- Это твой Слава?
- Да, я с ним встречалась и не помнила о Павле. Но поразительно то, что и Слава меня ни разу не поцеловал, хотя был юноша не робкий.
- Вот это меня тоже удивило - ведь в эти годы уже вовсю целуются. Не целуют только тех, кто противен, но думаю, что это не Релёк.
- Мне тоже так кажется, что нет. А сейчас мысль пришла, что Павел и Славу мне послал, дабы я окончательно отвлеклась от кошмарных дум о нём. Ведь если бы я не встретила Славу, быть может, сошла бы с ума, как говорят в народе. Потому и он меня не целовал, что в дальнейшем нам вместе не быть - и это внушил ему Павел.
- Чудно! Твои бывшие парни оберегали Релюню от себя же самих. И сохранили для какого-то негодяя, который тебя оставит с ребёнком.
- Тише, Женечка, помолчим хотя бы в туалете, чтоб девушки потом нас не обсуждали, как помешанных.
- Да, если бы кто услышал, о чём мы говорим, то заподозрили бы в нас чокнутых, не иначе, - тут они вошли в туалет, и Женя, в самом деле, замолчала. Ей и самой не хотелось, чтобы знали про их тайны.
Они как заговорщики подошли к кранам с водой, и стали сосредоточенно мыть руки, и даже сполоснули лица. Потом, одновременно, вынули носовые платочки, и старательно вытерлись.
- Смотрите, девки, не опаздывайте к автобусу, как мне рассказывали, в прошлый раз уезжали, не дождавшись некоторых, - предупредила их одна из экскурсанток. - Вы чего молчите? Поругались, что ли?
- Да нет, просто у нас, когда желудки полные, языки успокаиваются, - насмешливо отозвалась Евгения. - Говорить не хочется.
- Так я и поверила. Когда вы шли сюда, у вас рты не закрывались, а теперь «говорить не хочется». Ладно. Я вас предупредила, и ухожу.
Но едва она вышла, у подружек тут же нашлась тема:
- Думаю, - сказала неспешно Женя, - что ты, зная хорошо по книгам и по снам Севастополь, замучаешь наших экскурсоводов вопросами.
- Ты думаешь, никого кроме меня не найдётся, кто интересуется?
- Да. В прошлый раз у нас было три «спрашивалки». А сейчас нас, на два дня привезли. Так что тебе будет с кем поиграть в загадки.
- Ты плохо меня знаешь. Если попадётся интересный рассказчик, я буду за ним ходить, открыв рот, и помалкивать, как помалкивала, когда Павел мне что-то сверхинтересное рассказывал.
- А если плохой попадётся? Будешь задавать наводящие вопросы?
- Если экскурсовод плохо знает свой родной город, чего же тогда расспрашивать? Чтобы он, спотыкаясь, нёс очередную серятину?
- Ну, посмотрим. Я по твоему поведению буду определять хороший у нас экскурсовод, или так себе.
- Не надо на меня смотреть. Ты лучше по своим ощущениям определяй - учись самостоятельно распознавать - работает над своим развитием человек, или задержался на уровне средней школы. Ну, пошли, потому что вдруг нас, и правда, оставят здесь в туалете размышлять, а сами поедут, не дождавшись, по городу.
Но их, оказывается, ждали:
- Вот мои красавицы,- сказала экскурсовод, едва они вошли в автобус. - Это те самые, которые привезли в Севастополь солнце.
- О-о-о! - протянул какой-то парень. - Какие хитрые! Нам ничего не сказали, что они везут с собой. Красное солнышко прятали.
- Конечно, - отозвалась одна из девушек, - интересно бы посмотреть, где они его прятали, потому что выехали мы рано утром, в кромешной мгле. Хоть бы посветили водителю.
- А чего мне светить? У меня же фары есть, - отозвался шофёр.
Все развеселились. Автобус тронулся и поехал по городу, который поевшие молодые люди уже разглядывали веселей. И всё произошло, как хотелось Калерии - экскурсоводы у них были просто великолепные, влюблённые в свой город. Они менялись несколько раз в течение дня, но ни один не заставил разочароваться приехавших молодых экскурсантов.
Г л а в а 4.
Поздним вечером, когда наконец-то их привезли в гостиницу, где симферопольцам предстояло провести ночь, подруги - довольные и просто счастливые от долгих хождений, забрались в свой трёхместный номер, который выделили им, двоим, и ахнули, подойдя к большому окну:
- Ты только посмотри, Релёк, какой вид на заливчик, со стоящими в нём кораблями, открывается из нашего окна.
- Чудно! - Реля быстро подошла к подруге. - Я такого даже в Находке не видела. Но жили мы там далеко от моря, и я могла его наблюдать в такой красоте, только если всходила на довольно высокую сопку, стоящую далеко от бухты. Но корабли рассмотреть с той сопки было можно только из бинокля, которого у меня не было. А тут, пожалуйста, хоть в бинокль смотри, хоть простым глазом, всё как на ладони.
- Да, Реля, того, что я увидела сегодня с тобой, в прошлый приезд не заметила. Ты и впрямь приносишь счастье тому, с кем дружишь.
- Ну, уж, и счастье! Сама плакала, когда разбежались с Виктором.
- Причём тут Виктор?
- Ты знаешь, я невольно желала, чтоб у вас ничего не вышло. Решила, что ничего хорошего у вас не может быть, ведь этот «кобелина», как ты его звала, изменял бы тебе всё время, если бы ты вышла за него замуж. Я даже видела Витю, как-то, с одной девушкой в городе, весьма богатой, судя по всему. Так вот он перед ней, как бес, вертелся.
- Правильно ты решила. Он мне не только бы изменял, но и лупил.
- Ты так думаешь?
- Частенько были попытки, ещё когда мы встречались. Но уж, если бы расписались, то не избежала бы я зуботычин и синяков, как мамка.
- А мне ни слова, что он такой Гад! Я бы ему фонарь засветила!
- Знаешь, подруга, иногда стыдно бывает секретничать о таком.
- Но я же говорю буквально обо всём, что со мной происходит.
- Обо всём? А кого же я тогда называю «шкатулкой с сюрпризами»? Я уверена, что у тебя есть секреты только для тебя - очень тайные!
- Да, Женя, у меня есть один секрет, который я, наверное, никогда и никому не открою: - «Видишь, Паша, что ты жив, никому не говорю».
- Что это? Уж не убийство ли?
- Да Бог с тобой! Похожа я на убийцу?! Я курице голову не могла отрубить, а уж когда свинью в доме кололи, я убегала из него.
- О, Господи! Я и не знала, что ты такая нежная. Прости.
- Это не нежность, это что-то другое.
- А мясо кушала?
- В глубоком детстве нет. Но когда мы собрались ехать на Дальний Восток и завернули по пути к родне в Ивановскую область, в удивительный городок, с красивым названием Родники…
- Зачем завернули?
- Так надо же было нам с Верой закончить учебный год. И мама родню не видела много лет. И мужем не хвалилась, который её с чужим ребёнком взял. Впрочем, как раз о последнем она даже не заикалась.
- Конечно, от родных грехи надо скрывать. Но сколько вы там пожили?
- Несколько месяцев, которые пролетели для меня как в сказке. Жила я у тётушки Насти, которая меня не заставляла ничего делать. Но однажды, я потеряла сознание в бане, куда меня тётушка регулярно водила. Ну и конечно, после большого испуга, тётя меня к «дохтуру» потащила, как маленькую, хотя я и была тогда такой по росту.
- И что сказала врач? Или это мужчина был?
- Тебе бы кого хотелось?
- Мужчину. Потому что в школе, в больнице, а теперь вот и среди экскурсоводов - мне больше нравятся мужики, с ними интересней.
- А мне среди экскурсоводов больше всего наша встречающая пришлась по душе, и как прекрасно она вела обзорную экскурсию.
- А мне, в Морском музее, дяденька-капитан понравился.
- Да, - с иронией сказала Калерия, - особенно когда этот «морской волк» всё закурить намеревался, хотя от него и так разило табачищем.
- О чём ты не преминула ему тонко намекнуть.
- Я очень не люблю курящих мужчин - всегда отца гнала на улицу, чтобы не обкуривал детей - за что мне даже мать была благодарна.
- А я как раз люблю курящих, сама бы закурила, потому что у меня тётка в Ленинграде курит так изящно, просто любо-дорого глядеть. Но мы отвлеклись. Вернись в Родники: что сказал врач про обморок?
- Врач была женщина, и она с такой нежностью осматривала «худышку», как она меня обозвала, и всё удивлялась на моё «бронзовое» тело.
- Я ж говорю, что у тебя кожа - просто блеск, - перебила Женя.
- Ой, подруга, не мешай вспоминать, потому что я зрительно вижу маленький северный, можно сказать, городок и сравниваю его с южными городами, которые я уже видела.
- И какие города тебе больше нравятся?
- В каждом из них я нахожу свою прелесть. И мечтаю поездить, когда окончательно встану на ноги, повсюду - на Запад, на Восток, и на Север, я уж не говорю о Юге - самой, наверное, любимой стороне. Но я закончу о милой женщине-враче, которая тогда поставила мне диагноз - истощение.
- Боже мой! Откуда у тебя такие слова? Диагноз - это мне дивно.
- Чудачка! Я же лежала в больнице - оттуда я много вынесла красивых и загадочных слов, которые со временем расшифрую.
- Конечно. Например - истощение, хотя оно совсем не красивое.
- Разве тебе непонятно? Живя в деревне, я часто слышала это слово. Его применяют к худым, «прозрачным» людям, падающим от ветра.
- Ой, конечно я знаю о таких людях. Но неужели и ты была дохликом? И это при том, что ты мне рассказывала, вы жили лучше других колхозников.
- Разумеется, мама тогда была председателем колхоза, и у нас были корова и телёнок, кабанчик и куры - и за всей этой живностью мне приходилось ухаживать, потому что старшая сестра воротила нос – воняет, дескать, от них. Зато яички, сало и мясо, я уж не говорю про «молочко» - всё «Гера вкушала» исправно, как сама образно выражалась.
- А ты? Разве ты не могла кушать?
- Я пила молоко, ела яйца, но мясо и сало от выращенных мною же животных не могла «вкушать», как Верочка.
- Какая дурочка! Не Верка твоя, а ты.
- Согласна. Я, после того, как упала в обморок, услышала это и от врача. Она мне разъяснила, что я должна, всё есть, иначе умру. И уже в Находке я стала хорошо питаться - рыбой красной, сгущённым молочком, которое я там впервые испробовала. Подруга меня баловала, у которой мама была добрая, и они вместе всегда подкармливали «худышку».
- А вкусное сгущённое молоко, которое я ещё не пробовала?
- Да. Но ты его скоро отведаешь - мы найдём его в магазинах.
- Ой, вспомнила, я всё ела: и рыбу красную, и сгущённое молоко.
- И где же это?
- Тоже у тётки, в Ленинграде, когда ездила, после школы, в гости к ним, где моя старшая сестра живёт у них в служанках.
- Кстати о твоей сестре, Женя. Ты, если я правильно поняла, ещё осенью говорила о приезде твоей Оксаны к нам, в Симферополь.
- Да, она вроде изъявила желание приехать, поработать на стройке, но как узнала из моих писем о твоей увеченной ноге, раздумала.
- Испугалась, что покалечится? Но при чём тут моя нога? Ты объяснила ей, что это у меня получилось по глупости, из-за того, что Релька тогда всякой тени боялась?
- Конечно, я ей писала примерно это, но, по-видимому, Оксана моя с Ленинградом не хочет расстаться, но, возможно, и полюбила там кого.
- Вот это скорей всего. А то ногу мою склоняете.
- Ты знаешь, я рада, что она не приедет. Потому что она заявила мне, что в общежитии жить не хочет - будем снимать комнату, на двоих - так платить поменьше получится.
- Чего это сестра твоя в общежитии пожить не желает? Неужели не надоело хозяйское око, когда шагу не ступишь, чтоб косо не смотрели?
- И это ты знаешь! Но откуда?
- Из книг, Женя. Ты не читала разве про домработниц? Да, кстати, я и сама была домработницей в родном доме, так что знаю это по себе.
- Это же надо - у родной матери быть батрачкой! Но жизнь жестоко твою родительницу накажет - попомни моё слово.
- Я думаю, что уже наказала - избалованной, старшей доченькой - однако мама ещё не догадывается об этом. Но когда-нибудь жизнь столкнёт лбами двух эгоисток, у них искры из глаз посыплются.
- Хоть бы это скорей случилось! Тогда твоя мать бросится к тебе, и будет жаловаться на свою любимицу.
- Чтобы жаловаться, надо осознать в какую мрачную пещеру женщина сама себя загнала, как в гроб. Но мама наша очень заносчива – она никогда в этом не признается, ну разве что перед смертью, а я к ней прощаться, перед её кончиной, не поеду.
- Вот какую горечь ты испытала от матери, что грехи её отпустить не желаешь. Значит, тяжело она будет умирать.
- Не знаю легко или тяжело, но что-то мне подсказывает, что моя мать знается с нечистой силой, и потому я не хочу ехать к ней на похороны. Впрочем, проживёт она долго, и когда придёт пора её хоронить, я сама буду не очень здорова, и приехать издалека к ней не смогу.
- Это ты так всё предчувствуешь? Или сны твои тебе предсказывают? Неужели, и о кончине твоей матери тебе приснился сон?
- Да, совсем недавно мне привиделось, что моя мать встретилась с Люцифером - это имя чёрта называлось во сне. Он пришёл за ней, чтоб отвести её в Ад, но мама вымолила себе ещё сколько-то десятков лет. Я плохо это разобрала, но помню, что десятков, а не пять-семь лет. Причём отпрашивалась мама, под то, что ей ещё надо вырастить Атаманш, но Люцифер возражал, что она не очень-то «растит» своих детей - они, мол, у неё сами растут, без материнской помощи, и привёл меня в доказательство.
- А что? Как раз твоя жизнь с ней была каторгой!
- Это про меня, конечно. Но Валя с Ларисой совсем другие. Девицы растут довольно крикливыми, тянут всё на себя, и мне стыдно признаться в этом - немного наглыми.
- А что? Говорят, что нахальство - второе счастье.
- Да, они, устраивая своё счастье, не постесняются и меня обчистить, пока я не знаю, как, но меня предупредили уже про их рваческий характер, который в Атаманшах воспитает мама, без меня. – «Спасибо, дед, предупредил. Но Жене ещё нельзя говорить о нём. Может, Пушкин, ты сам намекнёшь?»
- Но если ты знаешь и будущее своих сестрёнок, должна поберечься - как-то поставить заслон между ними и собой.
- Не знаю, Женя, что у меня с ними случится, но заранее ставить каких-то преград не стану. Жду, когда проявится характер сестриц.
- Да, ты такая терпеливая. Знай, я всё это заранее, я бы соломки себе подстелила, не падала бы на камни.
- Смягчить удар я постараюсь с мужем - вот это я тебе обещаю, но с Атаманшами не получится. Я всё же много им своего сердца отдала, чтоб не надеяться, что вырастут из них не рвачки, а добрые девушки.
- Говорят, на Бога надейся, а сам не плошай. Ты, всё же, будь поосторожней, когда поедешь домой, смотри построже на своих Атаманок.
- Постараюсь, но только ничего у меня не получится - я их сильно ещё люблю, - сказала с грустью Калерия и отошла от окна. – Давай отдыхать, Женя. Нам завтра в Панораму идти, надо выспаться.
- Кто бы спорил, а я не буду, - покорно отозвалась подруга, подходя к кровати, раздеваясь и укладываясь в постель. - Как тебе наши новые ложи? - Женя немного попрыгала на тугих пружинах.
- Да, замечательные кровати.
- Почти как у тётки моей в Ленинграде. И в номере стильно. Сюда только телевизора и не хватает для полного удовольствия.
- Ты видела телевизор, Женя? Твоя тётя такая богатая?
- Конечно. И детей нет. Вот Оксанка, наверное, и думает, что всё ей достанется, если она будет тётке угождать.
- Да ладно про богатство. Расскажи мне, какой из себя телевизор?
- Ну, хоть что-то и я тебе могу поведать, - рассмеялась Евгения, поворачиваясь к Реле лицом. – Представь себе, подруга, ящичек такой небольшой...
- Какой небольшой? Как посылочный?
- Да ты что! Гораздо больше - раз в пять. И, разумеется, стильно отделан. Даже не знаю, как тебе описать - дерево так выделано, отполировано, что в него можно смотреться, как в зеркало.
- Здорово. Но сама суть, я полагаю, в том, что можно увидеть по телевизору. Где у него экран, на который проецируется фильм?
- Ну, опять ты со своими сложными словами. Пожалуй, экран я соображаю что это - по которому показывают движущиеся фигурки?
- Да, в кинотеатрах он светлый, из полотнищ материи.
- Теперь поняла твои мысли. Но в телевизоре нет полотнищ. Там вместо материи стекло, а за ним тот самый экран и находится…, но он тёмный на первый взгляд. Зато, когда включаешь этот ящик, сзади него, как мне тёткин муж объяснял, находятся лампочки, которые освещают экран, затем на нём появляются движущиеся люди, ну когда показывают парад или вести какие-то. Ты всё это видела в кинотеатрах, перед фильмами: журнал событий называется. Но в кинотеатре, на экране перед тобой ходят, сидят или говорят люди в полный рост, а там маленькие такие шевелятся. Мне, признаться, телевизор не очень понравился - лучше уж в кинотеатр сходить. И людей посмотришь, которые туда приходят, и себя покажешь. Наши девчонки любят там знакомиться с парнями. Наконец фильм полноценный посмотришь, несравнимый с теми гномиками, которые бегают в том маленьком ящичке.
- А мне всё же интересно посмотреть телевизор, Женя. К тому же, как я слышала, они всё время усовершенствуются - те телевизоры, которые будут в Симферополе выпускать, уже с большим экраном будут, и потому люди в нём будут казаться большими. Если Реля, к тому времени, хоть немного с деньгами будет, постарается купить телевизор.
- Да зачем он тебе? Глаза портить? Тётка моя его почти не смотрела - предпочитала ходить в театры или кинотеатры.
- Счастливая твоя сестра - её тоже, наверное, водят в театры?
- Да, и меня, и Оксанку тётя, с удовольствием, брала с собой.
- Счастливая и ты, что посмотрела Ленинград - красивейший город Пётр на болоте построил. Правда, много там простого люда загубили, но так было всегда - что-то возводят, кого-то лишаются.
- И, вправду. За три года, что я работаю на стройке, много народу погибло у меня на глазах. В основном, конечно, парни, они лихачат - один, на моих глазах, решил с шестого этажа по верёвке спуститься.
- И что? - Калерия напряглась, предчувствуя плохое.
- А где-то на уровне третьего этажа верёвка оборвалась, и он разбился. Такой парень! Говорили, что по горам любил ходить, забирался на большие высоты, потому и канатов, тросов никогда не боялся.
- Да, такая жуткая судьба у человека. Это как бывалому моряку в луже утонуть. Но не надо больше мне рассказывать о погибших, Женя, а то я ночь спать не буду - сердце у меня начинает неровно стучать. А ты лучше расскажи немного о Ленинграде, если можешь, разумеется.
- Последнее ты правильно сказала, потому что в Ленинграде у меня не было таких экскурсоводов, как в Севастополе. По нему я гуляла одна или с Оксанкой, но сестра моя совсем неинтересный человек, мало знает, и почти ничего не смогла мне рассказать.
- Да что ты! Много лет прожить в городе с такой интересной биографией - ходила по нему с ленинградцами - и ничего не запомнила?
- Я ей то же самое говорила, тем более, что у тётки библиотечка в доме, дай Боже! Там столько книжек о Петербурге ещё, потому что её муженёк просто влюблён в свой город, и как возвращается из плаванья, берёт в руки любой из справочников и ходит по местам давно ему знакомым. Но я его не застала, когда была в Ленинграде, после окончания школы, а то напросилась бы в попутчицы, походила бы с ним.
- Но хоть что своими глазами видела, расскажи.
- Самое главное я видела - это Исаакиевский собор, Собор Казанской Богоматери, и ещё тётка нас возила в Царскосельский дворец.
- Китайскую деревню видела? Да?
- Господи! Откуда ты всё это знаешь?
- Читала Тынянова «Пушкин», где он немного описывает дворец, а в «Китайскую деревню» наш великий поэт ходил пешком, к Карамзину, где тот писал, как раз в то время «Историю государства Российского».
- Ты так любишь своего Пушкина, что всё про него читаешь?
- Не всё, а что в руки попадёт. Кстати, люблю его стихи и сказки, но самого его, как человека, не совсем, - слукавила Калерия, потому что «дедку» она любила, несмотря на его проказы, а уж, коль вошла в роль критикессы, то надо быть верной ей до конца. Тем более, что, когда читала книги про Пушкина, точно немного гневалась, но, узнав, как он страдал, умирая, за свои грехи, то сочувствовала ему и окончательно остыла от гнева, прочитав, что дамы, на проделки деда, не сердились, таков был век. Так чего же Реле, задним числом его осуждать? Но перед некоторыми людьми, ей хотелось деда покритиковать, чтобы они хоть немного противоречили ей, а начала с Евгении.
- Да что ты! Почему? Он был, наверняка, балованным парнишечкой, особенно, когда жил в Царскосельском дворце?
- Откуда знаешь, что он мальчишкой жил в Царскосельском дворце?
- Тётя нам показывала Лицей, где он учился.
- Вот как раз про лицейские годы я и читала. Ну и конечно о его семье пишет Тынянов. Надо сказать, что маленького Сашку так же, как меня, не любила мать. И вообще, во многом эта Надежда Осиповна напоминает мою родительницу - такая же взбалмошная, заносчивая по отношению к детям. Представь, она стеснялась подросшей дочери, чтобы её не считали старухой. А Александра вовсе не хотела замечать.
- Так ты его должна понимать, как друга по несчастью.
- Вот тут конечно я ему сострадала, когда читала, как к нему относились родители, но потом, удивилась, прочтя, что он из небогатой семьи. Семья его родителей почти всегда нуждалась потому, что отец и мать были бесхозяйственные, к тому же отец Пушкина, кажется, играл в карты и тратился на продажных женщин. За что ему «прекрасная арапка» - как называли мать Пушкина - устраивала дома дикие сцены ревности!..
- Уж, не с мордобоем ли, как у нас в деревнях?
- Может быть, без драк и обходилось, но что посуду били - про это даже Тынянов пишет. Короче - гнетущая обстановка была в семье, когда вдруг Сашке - так дома его звали - повезло и дядя его, Василий Львович, тоже немалый мот и повеса, хотя известный по тому времени поэт, вдруг отвозит племянника в Петербург. И вёз его учиться к иезуитам – то есть не русским людям, за что надо было заплатить большие деньги. А попадает будущий поэт во вновь открывшийся Царскосельский Лицей, где неуклюжий мальчишка стал учиться за казённый счёт.
- Повезло твоему Пушкину.
- Это была большая удача, потому что вскоре Наполеон, которым в России, кстати, восхищались некоторые вольнодумцы, пошёл на Москву. Шёл так же быстро как Гитлер, но в отличие от Гитлера он в красавице-Москве побывал, которую пожгли сами жители, чтобы врагам сладко не казалось. Помнишь стихи: - «Но не пошла Москва моя к нему с повинной головою, не праздник, не весёлый дар, она готовила пожар нетерпеливому герою». Так скажет потом Александр, который суровые годы пережил в Петербурге - по счастью, туда Наполеон не пошёл.
- А как же пережили этот страшный пожар его родные?
- Их не было в Москве, они уехали в Нижний Новгород или Самару, не помню. Разумеется, много потеряли, потому что иных грабили французы, что-то сожгли свои, но дядька Пушкина, блистал там как поэт - удивлял и потешал народ, потому что был человек незаурядный - у него всегда происходили накладки из-за его неуёмной любви к женщинам.
- Весёлились богачи вдали от пожаров! Но Пушкин-то, в это время учился себе и учился? Радовался, наверное, когда Наполеон бежал?
- Да, у них там крепкая подобралась компания. Многие писали стихи и неплохо - так что Пушкину было с кем потягаться.
- А учителя у твоего Пушкина были хорошие? Везло ему на них?
- Да, были некоторые, кого лицеисты помнили долго, но были и такие, которые могли подпортить жизнь ученикам.
- Удивила. И кто же это? Немцы? Французы? Раньше они учили.
- Ну, много ли могли дать учителя, собранные как попало? Там был злобный немец, кажется или австрияк, который хотел сделать из лицеистов солдат, муштровал их, доносил на них директору.
- Да что ты! Такие придурковатые учителя?
- Не все плохие, были и прекрасные, на мой взгляд, но с пороками: кто-то пьяница, кто-то бабник - а ребятишки всё это наблюдали. Тут надо сказать, что Пушкин и в кругу своих родных, нагляделся семейных неурядиц, впрочем, я тебе пять минут назад говорила об этом.
- Вот, наверное, он, как и ты, возненавидел ссоры в семье?
- Ты знаешь, нет! Он ещё в лицее начал увиваться за женщинами, да ладно бы за служанками, молодыми - это семнадцатилетнему малышу можно ещё простить. Но он одновременно мог бегать за проститутками и, в то же время, замучил своим вниманием тридцатишестилетнюю жену немолодого уже Карамзина. Ходил вроде к нему, как к писателю-историку, а сам выискивал моменты, когда жена его оставалась одна.
- Представляю твоё негодование, когда ты это читала. Но соблазнил он молодую жену Карамзина?
- Тынянов довольно туманно пишет об этом, да и я небольшой знаток ещё женских дел. Думаю, что когда прочту ещё раз эту книгу, уже взрослой, когда сама стану женщиной, то разберусь.
- Чудная ты, Реля! Тебе в чужих жизнях надо разбираться?
- Ну, во-первых, жизнь замечательных людей многих притягивает. Я же ищу причину, почему тот или иной человек поступает так, а не иначе?.. Особенно это интересно с Пушкиным, потому что, согласись, поэт был человек не ординарный.
- Ну конечно, поэтому и мог себе позволить ухлёстывать за женой своего учителя можно сказать, - иронически отозвалась Женя. - Но его жизнь наказала за все его проказы. Ведь он не остановился на Карамзиной, дальше пытался соблазнять замужних женщин.
- Кого ты знаешь ещё? - поинтересовалась Калерия.
- Я думаю, что про Воронцову ты слышала?
- А как же! Это нам даже в школе говорили. Но я ещё прочла «Пушкин на Юге» - и должна тебе сказать, что был он бабник, почище отца своего и дяди, о которых писал Тынянов. Сергей Львович тоже был поэтом, и общество спокойно спускало им их проказы, «за талант».
- Почему же Пушкина затравили тогда?
- А потому, что он считал - ему можно шкодить, но в своей семье хотел видеть верную ему жену.
- А Наталья была ему неверна? Да?
- Вот тут трудно сказать! Но я, интуитивно, чувствую, что Натали - так звал её муж - наши советские «знатоки» неправильно представляют ветреницей, мечтавшей лишь о балах. Это была бы копия Верки - выродки от Чёрта, с которой я никак не могу сравнить Наталью.
- А разве она не была изменщицей? Ну откуда ты знаешь?
- Из очень порванной книги, которую чуть было, не сожгли у меня на глазах мальчишки в Находке.
- Что? Костёр разжигали?
- Да. И я выхватила её из огня уже порядком обгорелую без начала и конца, потому не знаю, кто автор, но исследовал он жизнь Пушкина просто потрясающе. Он в этой довольно толстой книге, описывал не только жизнь поэта, но и его окружение. Причём брал человека, который так или иначе соприкасался с Пушкиным и описывал жизнь того, потом как он или она встретились с Пушкиным, какая была у этого человека жизнь до него, и какая стала после.
- И что же это были за люди?
- Ой, дай Бог памяти! Поэты Вяземский, Жуковский, приятель Пушкина Набоков - довольно интересные всё люди. Потом жена Набокова - тоже женщина изумительная, дожившая чуть ли не до девяноста лет.
- Хоть к жене друга он не цеплялся? Как её звали.
- Ту хоть и звали Вера - была она праведницей, на дурную славу Пушкина не поддавалась. Но зато повеса нехорошо себя вёл в своём семействе, когда женился.
- Да, что ты! Служанок за бока хватал?
- Может и служанок тоже, раз уж он женщину старше себя намного не мог пропустить, то почему бы не завести роман со служанкой? Но в доме его жили две сестры Натальи Николаевны...
- Это две сестры жены? Таких женщин называют свояченицами.
- Так вот с одной из них, своей тёзкой Александрой он тоже амурничал, причём дома, потому что слуги находили её крестик в его постели. И нашли после того, как она подняла крик, что крестик украли.
- Может, нарочно его туда подложили? - предположила Женя.
- Не могу сказать. Но эта Александра мне не нравится ещё по одной причине. Вспомни, нам говорили в школе, что Наталья Николаевна, мол, не занималась делами, а дом вела приехавшая к ней жить сестра.
- Да-да, как раз называли её Александрой.
- Так вот это ложь! Из опалённой книги я узнала, что сёстры приехали к Наталье, чтобы выйти замуж. В родительском доме, где мать их занималась развратом, а психически больной отец отталкивал женихов, им никак не светило замужество. В Москве же они разъезжали по балам, иногда с сёстрами ездила и Наталья - она была самой красивой из них - но обязанности хозяйки дома и матери она выполняла лучше своей мамы и матери Пушкина. А Александра ничего в доме Натали не делала.
- И пока красавица-жена выполняла свои обязанности, Пушкин иногда залезал в постель свояченицы?
- Похоже на то. И Александра приняла самое деятельное участие в разделении супругов, когда между ними стал вставать Дантес. Она была полностью на стороне «обиженного» Пушкина.
- А чего ему обижаться, если он сам такое творил?
- Вот и я так думаю. Порядочному человеку, на котором нет никакой вины, почувствовать себя вдруг рогоносцем обидно, а такому, который сам хороших, заслуженных людей делал рогоносцами... – «Вот, если дед подслушает эти разговоры, обидится на меня», - подумалось вдруг с раскаянием Реле, но ей хотелось услышать суждение Евгении.
- А каких хороших? Ну, я слышала от тебя про Карамзина. Но разве в обществе Пушкина были хорошие люди?
- Хорошие люди в любом обществе есть, а в пушкинском окружении их было большинство, если вспомнить, что в дни молодости Александра случилось восстание декабристов, а это были очень передовые люди.
- Ты давай-ка примеры, потому как нас в школе учили, что только советское общество хорошо, а все остальные гнили на корню.
- И ты поверила? Если бы было жестоким время перед революцией, допустим, то смог бы Ленин, почти в открытую, сделать переворот?
- Ну, как же в открытую, если он в пломбированном вагоне ездил?
- Мне думается, что это сказки, сочинённые, как легенды, предполагаю, что «Ильич» жил хорошо за границей, где и обзавёлся дурной болезнью, - сказала Реля и прикусила язык: - «Что я несу про болезнь? А ну как Женя проговорится про неё, тогда точно меня в тюрьму засадят».
- Да где же он столько денег на роскошную жизнь взял? – подруга не заметила её оговорки, и Калерия вздохнула облегчённо.
- Во-первых, ему, кажется, немцы подмогнули, дабы ослабить Россию в первой Мировой войне, потому и заключил «наш дедушка» позорнейший «Брестский мир», сделав такие унизительные уступки, какие не сделал бы никто, если бы любил свою страну, свой народ.
- Я знаю, это даже папка мой говорил. А дед, не за это ли угодил в изгнание? Может, вернулся с войны и трепал языком, где не надо?
- Возможно. Потому, что репрессии начались не приходом Сталина к власти, а ещё при Ленине. Ведь песня:
Нас водила молодость в сабельный поход,
Нас бросала молодость на Кронштадтский лёд - она только первой строкой революционная, а второй уже контрреволюционная, потому что на Кронштадтском льду расстреляли тысячи матросов, которые выступили против Советской власти. И распоряжение, стрелять в них дал «добрый дедушка Ленин». Он, вообще, приказывал убивать, как можно больше недовольных его политикой людей - вот откуда пошли репрессии.
- Так Сталин только эстафету у своего учителя перехватил?
- Вот именно. Но зато потом, как мне однажды приснилось во сне, он же дал приказ «лечить» Ленина так, чтобы он не встал больше на ноги.
- А говорили, что он от отравленных пуль умер?
- Пуля пока летит - разогревается так, что яд в ней разлагается. Это я из какой-то книги узнала. Но спроси какой, не вспомню.
- Я тебе и на слово верю. Но отчего же наш Ильич умер тогда?
- Не знаю ещё. Но видно Бог его наказал такой болезнью, о которой народу, может быть, скажут, когда общество станет более открытым.
- Какие ты чудные слова говоришь, что наше «общество станет более открытым». А разве сейчас оно закрыто? Ведь мы установили с тобой, что теперь можно о многом говорить, никто за руку не схватит.
- Согласна, сейчас, при Хрущёве, немного послаблений дали народу. Мы с тобой говорим много, Женя, но всегда наедине и чаще, если разговор в закрытом помещении. Но много ли других так открываются?
- Это точно. Пожалуй, что мало, но это люди другого склада – их не волнует, как мы жили, как живём, и тем более как жили прежде нас.
- Действительно. Но не будем их осуждать: люди живут, как умеют. Жалко лишь, что как только расслабились, бандиты головы подняли.
- Думаешь, при Сталине этого не было?
- Может и было, но очень подпольно, а сейчас нахально, открыто. Хоть бы нашлась покрепче рука, которая бы хоть немножко прижала эту всю сволочь, в том числе и блатных рвачей-кирпичей.
- Ты так ругаешься, Релечка?
- Ну, как не ругаться? Ведь ни ты, ни я не сможем учиться в институте, будь мы с тобой, даже, в три раза образованней этих оболтусов, которые «прорываются» в ВУЗы за мощными, угловатыми спинами родителей-рвачей, обкрадывающих нас на стройках, да и других предприятиях.
- Твоя сестра тоже мамочкой прикрывалась?
- Мама меня убеждала, что Вера наша поступила в институт исключительно за счёт своей красивой внешности, и своей покладистости.
- То есть, не учёностью, а другими качествами она пробилась?
- Ну, если доступность «девушки» называть «качеством»...
- Ой, прости-прости, я забыла, как ты всю эту грязь ненавидишь.
- Как видишь, грязь помогает иным выползти наверх. Но неделю или чуть больше назад, мне приснился сон, как Верка простирает ко мне руки, и просит помочь ей, а сидела она по самую грудь в трясине...
Г л а в а 5.
- И ты ей помогла? После всех её издевательств над тобой?
- Это же сон, Женя. Во сне я не помню зла, которое творила Вера совместно с матерью, по отношению ко мне. И, разумеется, бросилась её выручать, что, впрочем, я и в жизни бы сделала, в такой ситуации.
- Ах, ты добряка! Вот поэтому твои враги и издевались над тобой, лишая подрастающую девчонку одежды, которая тебе полагалась за рабскую работу по дому, водя в рванье, чтоб ты была непривлекательная.
- Вот тут ты ошибаешься, Женя. Их хамство давало, совершенно обратную реакцию. Во-первых, Павел - взрослый, красивый парень - полюбил меня с первого взгляда, а я, на тот момент, была гадким утёнком.
- Да, это потрясающе конечно - если бы мне рассказывал кто другой, я бы не поверила, чтоб взрослый парень, обойдя красавицу-сестру, которая к тому же ему строила глазки, влюбился в маленькое солнышко. Но как взрослый человек мог распознать тебя сразу?
- Нас обоих как притянуло друг к другу. Потом уже, много времени спустя, приехав на первые свои коротенькие каникулы, на ноябрьские праздники, Павел меня совершенно сразил известием, что мы не раз встречались в наших прежних жизнях. И всегда он влюблялся в меня, с первого взгляда, несмотря на то, был ли он повелителем или рабом. – «Поставила Павла впереди? Правильно! Прикройся им».
- Как это может быть? Вы жили ещё в какие-то времена?
- Да. И Павел мне рассказал, что люди живут не одну жизнь, только не помнят об этом. Но вот сердца наши помнили, что когда-то жить не могли друг без друга, поэтому и в этой жизни притянулись сразу: - «Нельзя рассказывать Жене, что я раньше Павла вычислила все встречи наши с ним по снам. Да ещё Пушкин мне кое-что объяснил о том».
- Господи! Вот открытие для меня! Неужели и я когда-то жила? Но как мне вспомнить об этом? Расскажи, как Павлу довелось вспомнить?
- Ему кто-то помог - не то гипнотизёр, не то врач какой-то – не помню, после той болезни, которая выбила из меня память о Павле.
- Ну и чудеса с тобой происходят! Просто завидно.
- Чему завидовать, подруга? Если ещё с древних времён нас с моим давним любимым жизнь разводила, не давая создать семью, не дав нам с Павлом завести детей - мы умирали с ним молодыми, причём я раньше, чем он, а мой любимый уже видно от тоски по мне.
- Слушай, это как в сказке. Только в сказках хороший конец, а у вас всё наоборот. Но кажется сейчас, убив его раньше тебя, тебе дают возможность родить ребёнка?
- Да, и я теперь поживу подольше, дабы вырастить мальчонку. В своём вещем сне, я видела моего сына уже высоким, сильным и красивым, когда мы с ним дошли до середины моста.
- До середины? Не значит ли это, что ты проживёшь только половину твоей жизни? Тебе отпущено, лишь вырастить его, и всё?
- Не думаю, потому что были ещё сны, которые показали мне, что, возможно, я поживу ещё, дождусь внуков и даже понянчусь с ними.
- Чудеса, да и только! Девушка знает свою судьбу и не боится, не трясётся от страха, что завтра кирпич ей на голову упадёт, и точка.
- Да, у меня такого страха нет. Я могу покалечиться или болезни какие прилипнут ко мне, но что я рожу ребёнка и выращу его, это совершенно доказано мне моими добрыми друзьями, моими снами.
- А Павел знал о своей будущей судьбе? Ну что он будет убит?
- Ты что, с ума сошла? Конечно, нет. Потому строил планы на нашу совместную жизнь - как он будет учить меня, а потом, когда я вырасту, мы поженимся, и заведём кучу детей.
- И что же? Без него ты на одном ребёнке и остановишься?
- Ой, Женя, как судьба мне нарисовала, при рождении, так и произойдёт - чего мне планы строить? К тому же, иметь большую семью с любимым человеком или прижить детей с каким-нибудь алкоголиком, это две большие разницы. Ещё по опыту своей большой, но не дружной семьи я знаю, что не все дети в таких кучах бывают счастливыми.
- Но ты же, не как твоя мать, ты же не стала бы унижать одного, нелюбимого ребёнка в пользу избалованного эгоиста? У тебя просто не может создаться такое неравенство в семье.
- Согласна с тобой. Но знаешь, я встречала семьи, где матери одинаково относились к своим детям, даже была одна семья, на моей памяти, где мачеха не обижала приёмных детей - относилась к ним как родная - но всё равно мира не было в тех прекрасных «ячейках», как их называют учёные. Почти, как в нашей, кто-то был доволен родителями, кто-то недоволен. Как-будто рок предательства висит над всеми большими семействами, и словно кто-то толкает брата выступать против сестры, а дочь презирать мать за её разгульную жизнь.
- Не всегда, - возразила Евгения, - иногда дочь проститутки тоже становится проституткой, и так же относится к своим детям небрежно. Это я вот сейчас сопоставила все, о чём ты мне говорила и вспомнила об одной разгульной семье в нашем селе - так у них это дело из поколения в поколение передавалось. Но знаешь, про таких людей и говорить неинтересно. Ты мне лучше ещё что-нибудь о Павле своём поведай или о Славе, которого ты, когда тебе вычеркали воспоминания о твоём прежнем возлюбленном, приняла за первую любовь.
- Да, и знаешь, это было неплохо, потому что помни я про Павла, никогда бы не стала встречаться с другим парнем, и никаких нежных чувств к Славе бы не испытала.
- А вас тоже притянуло друг к другу? Как с Павлом, да?
- Почти так. И примерно по той же схеме. Сначала Слава понравился моей сестре - а я как раз в это время болела.
- Так он, в отличие от Павла, встречался с твоей сестрой?
- Ну, как встречался? Один раз провёл Веру домой – думаю, что по её желанию - а на следующий день сделал вид, что они незнакомы - это когда я в больнице лежала.
- Но почему?
- Она, видишь ли, к нему целоваться полезла.
- Парни любят, когда их целуют. Это я по себе знаю. Правда, смелость девушки не всегда им по душе, потому что могут потом, в ссоре, обязательно это припомнить, и пришить распущенность.
- Видно и Слава так понял мою сестру, но не стал упрекать, сделал вид, что незнаком с ней и всё. Примерно так же у него проходили свидания и с другими девушками - проводит с танцев, которые у нас устраивались в школе, а на следующий день какое-то отчуждение.
- Да что они все лезли к нему с поцелуями, что ли?
- Вряд ли. Скорей всего просто не нравились, а провожал, потому что у него не было другого выбора - девоньки на него просто липли - так мне рассказывали, приходящие меня проведать, одноклассницы.
- Но он же был новеньким, потому и девчата на него летели как мухи, ведь ребята, с которыми с самого первого класса учишься, надоедают жутко.
- Может быть, ведь я не осуждаю за это девчонок - смелость, как говорят, города берёт. Но видно Слава был такой неприступной крепостью, что дождался, пока я выпишусь из больницы, свободным.
- Ура! Релик, у тебя жизнь как сказка. Может быть это «Морозко», а может быть «Золушка», потому что в конце к тебе является принц.
- Да. Только что-то быстренько они от меня и сбегают.
- Где сбегают? Павел погиб, а Слава, насколько я поняла из прежних твоих рассказов, никогда бы с тобой так резко не расстался, если бы ты вела себя рассудительней.
- Наверное. Но давай спать, Женя, а то завтра будем сонные и не увидим, как следует Панораму - а это такая сказка, хотя и суровая, что куда там моим рассказам об этой величественной битве, которая быть может, произошла не без нашего с тобой участия.
- И, правда. А вдруг и я жила в то время? Как Даша Севастопольская лечила раненых, подносила их к госпиталю? Хоть бы мне как тебе, Релечка, такой сон приснился, который бы прошлое мне показал.
- Да, я желаю тебе таких снов, чтобы всё тебе растолковали о твоей прошлой, настоящей и будущей жизни. Только их надо запоминать, да научиться разгадывать.
- Кажется, я и научилась этому от тебя. А ты, какой сон хотела бы увидеть? Наверное, Славу или Павла? Кого из них?
- Да уж, растревожила я сердце этими воспоминаниями. Но увижу во сне того, кто обо мне думает.
- Ну, интересно, как же умерший Павел может думать?
- Милая моя! Умершие люди, живее нас живых. Мне, кстати сказать, живой Слава никогда и не снился - значит, не думал обо мне. А Павел снится очень часто: - «Благодаря этому я и узнала, что он не умер, а летает».
- Не упрекает он тебя, что ты осталась жить, а он в могиле?
- Нет, он за меня радуется, что наконец-то я рожу ребёнка.
- Так что этот твой долгожданный малыш будет вроде как от него, а не от того негодяя, который тебя покинет?
- Да, пожалуй, что Павел станет отцом моему сыну, хотя бы во снах, - сказала Реля и нечаянно зевнула. – Ну, вот видишь, Женя, я очень хочу спать, и поскорее увидеть во сне Павла. Кто свет погасит?
- Конечно же, не ты с твоей больной ногой. Я видела, что к концу наших экскурсий, ты довольно сильно хромала, - говорила подруга, вставая с кровати и выключая свет. - Уж не могли повесить к изголовью лампочки с абажуром небольшие, как у моей тёти, в Ленинграде.
- Кажется, я знаю, о чём ты говоришь. Я видела такую лампочку над кроватью у моей любимой учительницы в Качкаровке. И абажур, чтоб свет направлено падал пучком, а не рассеивался по всей комнате.
- Правильно.
- Да, Женя. И создавая уют в своих домах, мы вспомним о занятных колокольчиках с лампочками, и купим себе такие же. Пусть красоту называют мещанством, но она, как говорил Достоевский, спасёт мир.
- Господи! Замуж! Когда же это будет? Женюре уж двадцать стукнуло.
- Будет, будет, подружка. Ты выйдешь замуж вслед за мной, а Реля не очень задержится с этим делом, - пошутила девушка.
- Вот ты смеёшься, а мне кажется, что мы с тобой встречались тоже в прошлых жизнях, и были близкими подругами, потому что ни с кем, даже с сестрой, у меня никогда не получалось таких интересных разговоров, как с тобой. Главное, что я всему верю, о чём ты мне говоришь, и никогда не возникает сомнений, что так оно и было, хотя всё очень похоже на сказку.
- Я рада, Женя, что ты мне веришь. Я тоже тебе доверяю, потому-то впервые рассказываю про Павла и Славу, ничего не утаивая, не кому-нибудь, а тебе. У меня тоже создалось впечатление, что мы когда-то встречались в прошлых жизнях. Но кем мы были? Может сёстрами-подругами, а может матерью и дочерью?
- Хитрая. Так как у тебя в прошлых жизнях не было детей, то матерью, конечно, была я. Но я не против - иметь такую дочь, это диво. А теперь спи, моя доченька, спи. Желаю, чтобы тебе приснился Павел.
- А я тебе, мама моя ласковая, желаю увидеть твою прошлую жизнь, чтобы утром ты мне подтвердила, что мы с тобой одной крови.
Пожелав, друг другу хороших снов, девушки и впрямь угомонились, и вскоре Женя заснула. Калерия, счастливая их разговором, ещё немного послушала шум затихающего Севастополя: - «Засыпай и ты, город-герой, пусть немного отдохнут твои дома, твои тротуары и дороги, пусть поспит немножечко море, корабли, живущие на нём. Спи, Севастополь!»
Г л а в а 6.
Вскоре и сама Калерия задремала. И приснился ей Павел, бродили они с ним по сонному городу, в лёгких одеждах, взявшись за руки.
- Спасибо, любовь моя, что ты сегодня про меня вспомнила.
- А можно мне про тебя рассказывать? Ты не сердишься?
- Нет, конечно же, не сержусь, дорогая моя! Ой, прости, что тебя называю, как когда-то. Ты так прекрасно выросла и развилась - настоящая красавица и умница к тому же - вот такой мне мечталось видеть свою будущую жену.
- Может быть, - Реля смутилась, - но я так и не смогла поступить учиться.
- Ты будешь ещё учиться, но это в твоей жизни не самое важное.
- Знаю - самое важное, это мой сын, которого я уже обожаю.
- Да и он тебя, за любовь к нему, будет так же любить.
- Вот за это спасибо.
- Ты не устала? А то я понесу тебя на руках.
- Ну что ты! Я ведь не лёгкая. Скажи мне лучше, когда я буду ходить не хромая? И будет ли это?
- Будет. В этом тебе поможет твой будущий муж.
- Неужели? И ты не ревнуешь меня к нему?
- Нет. Так как меня, ты любить никого не сможешь и будешь рада, когда разойдёшься со своим мужем. Не сразу конечно, а спустя полгода или год - когда отпустит тебя боль. Я имею в виду боль сердца.
- Значит, я и с мужем душой буду страдать, как и со Славой? Ой, прости, наверное, мне не надо было упоминать этого имени?
- Ничего, дорогая. Я хорошо знаю о нём и рад, что вы расстались.
- Почему?
- Ты не была бы с ним счастлива; он плохо относится к женщинам.
- Похоже на то, почему-то никогда он не являлся в мои сны.
- Это я его в твои сны не пускаю. Он не достоин тебя.
- Но в моей судьбе он всё же встретился. Для чего?
- Может быть, чтобы оттолкнуть тебя от таких мужчин, как он. Теперь, если ты встретишь, на своём жизненном пути, похожего на него парня или мужчину, побережёшься.
- Что? Встречу и сразу почувствую, что он не мой парень или мужчина? Ты уж меня прости, Павел, за такой разговор.
- Ничего. Я много раз был мужчиной и ты, в прошлых жизнях погибала не всегда девочкой. Так что в тебе сохранилась память о женственности, которой ты поражала меня тогда, да и в последнюю нашу встречу.
- Скажи, пожалуйста, - вдруг вспомнила Реля, - отчего, когда я сегодня с подругой говорила о Пушкине…? И вроде люблю этого человека, как поэта, а поступки его, меня возмущают?
- Ты просто не любишь грязь, дорогая моя, а Пушкин не всегда её обходил, как ты правильно подметила в разговоре с подругой.
- Мы с Женей встречались уже в прошлых жизнях?
- Угадала. Но только не как мать и дочь, а как соперницы.
- Что ты! Как же так? Неужели ты и её любил?
- Да нет. Мы втроём никогда не пересекались.
- Значит я когда-то жила ещё и без тебя?
- Да, дорогая, и я без тебя тоже. И те жизни нам не надо вспоминать, если хочешь, чтобы мы встретились снова. Только наши встречи! Только встречи!
- Слушай, иногда мне кажется, что жизнь Пушкина и моя пересекались, но каким образом? Почему я так неравнодушна к его судьбе?
- Не хитри! Давно знаешь, что пересеклись и довольно крепко, и ещё спрашиваешь. Мне твой дедка, который часто заглядывает к нам на «тарелку» поведал всё, как сплелись ваши с ним жизни. Я был потрясён, что ты мне не рассказала о «Бахчисарайском фонтане», в котором он вывел не только тебя Марией, но и меня Гиреем олухом. До сих пор жалею, что потерял тебя, в том рабском веке. Но ты ищи, пока есть возможности, свои корни в Индии, в Северной Америке, позже ты жила в Испании, и лишь потом попала в Россию, в которую ещё вернёшься вместе с мужем.
- Выходит, в России Релька должна родить ребёнка, видимо это будет моей последней родиной в этой жизни?
- Откуда знаешь, что в России? Ты же сейчас живёшь в Крыму?
- Значит я в Крыму рожу ребёнка, и уеду в Россию жить?
- Да, любовь моя, ты правильно почувствовала. Ты будешь жить со своим смуглым мальчуганом в России, в самом замечательном городе, о котором даже мечтать, пока не смеешь.
- Неужели в Москве? - ахнула Калерия, и... проснулась.
- «Москва! Москва! - выстукивало у неё в висках. - Боже мой! Зачем я проснулась? Павел! Павел! Вернись, любовь моя, побудь ещё».
Но как она ни пыталась заснуть опять, сон не шёл. К счастью утро наступило почти вслед за её пробуждением - быстро вскочила Женя:
- Господи, проспали. Вставай, Релик, вставай, бежим завтракать.
Но когда они, умывшись, пришли в зал ресторана при гостинице, и пробрались к своему столику, на нём лежала книга, в удивительной, невиданной раньше Релею обёртке, со странной надписью: «Дикой девчонке, которая светит людям, принося в их город солнце...»
- Это принёс чудный парень, и сразу ушёл, - сказала официантка.
- Это тебе, Релечка, тебе, бери. Боже, какая красивая. И подписана. Что там написано? «Самой удивительной девушке в мире». Как? Ты увиделась с кем-то из твоих обожателей во сне? Но кто принёс тебе книгу от него?
- Скорей всего это от Павла. С ним я виделась во сне. И почерк его узхнаю. Вот так, Женя, наша жизнь иногда переходит в сказку. Видишь?
- Вижу, сказочная моя принцесса. Только вот принц прячется.
- Пусть прячется, лишь бы был жив, - улыбнулась Калерия.
- Как это «лишь бы был жив»? - удивилась Женя. - Ой, прости меня, конечно, я лишнее болтаю, но кажется, что твой Павел погиб и похоронен? Или ты мне просто так сказала, чтоб не говорить, о том, что и этот человек сделал тебе больно, оставив солнечную девушку?
- Если бы он так сделал, я бы простила его, как простила Славу. И неужели ты, Женя думаешь, что я способна обманывать? Может быть, я когда-нибудь этому научусь, но только если ложь моя будет во благо, как иногда пишут в книгах, и говорят умнейшие люди.
- Ложь ещё никому не приносила пользу - запомни это.
- Ну, не говори. Я знавала женщин, которые до смерти верили, что мужья их не погибли - это помогало им справиться с трудностями.
- Ну, если самообман во благо - то я согласна - это помогает.
- Теперь предположи, что у меня такой же самообман - я верю, что Павел не совсем погиб - он живёт, где-то в параллельном мире.
- То есть на небе или под землёй? Видишь, я стала понимать твои некоторые слова без перевода. Параллельный мир - он на небе разместился, или под землёй? Бабуля моя говорила, что существует Ад и Рай.
- Если честно, я не очень хорошо ещё знаю про эти два мира. Однако о тёмных и светлых силах мне будто бы известно. И точно кто-то ввёл мне в память, что Павел не под землёй, а в небе, куда уже скоро полетят наши соотечественники, на сделанных руками людей, кораблях.
- Ты всё же не отказываешься от мысли, что люди полетят в Космос, когда ты родишь своего солнечного ребёнка?
- Ни за что! Тот год будет знаменательным не только для Союза, а всколыхнёт весь мир. Для меня же большим счастьем будет ребёнок.
- Ну-ну! Блаженненькая. Если так случится, я тебя буду считать пророчицей. Впрочем, поскольку, почти все твои мечты сбываются, сей титул можно присвоить тебе и сейчас. Видишь, как заговорила? Рядом с тобой, становлюсь красноречивой, и слова находятся красивые.
- Ну что, девочки? - прервала их разговор официантка, принёсшая дымящийся завтрак.- Разобрались - ваша это книга или нет? А то я себе её заберу, - вроде бы пошутила она, но по выражению её лица Реля видела - женщина присвоила бы эту книгу с удовольствием.
- Наша, наша, - отозвалась Женя, наблюдая, как официантка ловко расставляет тарелки, как откупоривает бутылку с минеральной водой. - А это зачем? Я знаю, воду эту пьяницы, после запоя, потребляют.
- Ой, девоньки, водичка эта лечебная и натощак очень полезная - вот нам и приказали отнести на каждый столик по две бутылки. А поскольку вас только двое, то вам одна полагается. Но книжечка эта – мы её посмотрели уже тут - очень любопытная. В ней много не то фото, не то рисунков всяких разных дамочек, которые были при жизни Пушкина и таких красивых, что глаз не оторвёшь. Может, продашь мне её, девушка? У меня дочь учится в институте, так ей эта книга очень по душе придётся - она у меня интересуется старинной жизнью.
- Но я тоже интересуюсь, и особенно Пушкиным! - возразила Реля, улыбнувшись. - А почему вы не припрятали её? Я вижу, вам очень хотелось это сделать.
- Ты прямо как колдунья - по лицам угадываешь. Это верно, мысли такие были, но тот парень, который книжицу оставил, тоже чары вроде как на меня навёл. Только у меня такая мысль появилась, руки одеревенели - вы не поверите, девчонки, как я перепугалась. А потом подскочили другие мои товарки, и давай эту книжицу разглядывать и удивляться - тогда я совсем от вредности отказалась. Ну, покаялась, и полегчало мне немного. Ты уж, прости меня, чудесница, за грешные мысли, но не ради себя, ради дочери хотелось иметь такую книгу.
- И вы меня извините, что я не могу вам её подарить. Ведь такие вещи, которые кто-то подарил, не передаривают. К тому я жаждала эту книгу иметь у себя, вот мне её и принесли. Какой хоть из себя человек, который принёс её?
- Я его даже и описать не могу, после своего испуга. Но что выше среднего роста - ручаюсь. И стройный такой юноша.
- Юноша? А глаза у него, случайно, не зелёные?
- Да до глаз ли мне было? Мы сегодня носимся, как угорелые, потому что ревизию, будь она неладна, ждём...
- О! - отозвалась Женя. - Так вот почему тут так чистенько.
- Да у нас каждый день так, девочки, нечего грешить - у нас заведующая строгая, просто жуть. Ну, побегу, надо ещё много разносить - вам ведь ещё бифштекс с рисом полагается...- официантка исчезла.
Калерия с Евгенией посмотрели друг на друга.
- Поняла, подруга? - тут же отреагировала Женя. - Как ревизия грядёт, так они всё на стол выставляют. А вчера нас завтраком полупустым накормили - так я не могла дождаться обеда. То-то тогда официантка лебезила перед нами - знает кошка, чьё мясо съела.
- Ладно, Женя, простим ей, может та женщина и не виновата, если повара и заведующая воруют.
- Да все они тут в сговоре. Видишь, Нарзан поставили. Распробуем, что за водичка такая?
- Давай, раз говорят, что она для желудка полезная.
Они выпили водички, и принялись за манную кашу, которую быстренько съели. Женя достала салфетку из вазочки, и вытерла губы:
- Надо сказать, что, поджидая ревизоров, они и пищу готовят аппетитней. А вон наша официантка уже и второе развозит. И представь, гарнир у неё двух видов - с картошкой и рисом. Ты с чем будешь?
- С чем достанется, - ответила Реля, - ведь мы с тобой сидим за последним столиком у неё.
- А я, наверное, попрошу у неё с картошкой - мне нравится жареная. Вот посмотрим, будет она спорить или покорно принесёт.
- Ну, если ты попросишь, то я присоединюсь.
Однако просить им даже и не понадобилось:
- Вот, милые мои, я, конечно, извиняюсь, но на гарнир вам досталась только картошка. Или вы пожелаете, чтоб я вам на рис заменила?
- Да мы о картошке и мечтали, - успокоила её Реля, принимаясь за еду. - Ой, как вкусно! Сегодня повар ваш постарался.
- Да, в нашей смене прямо искусник работает, все его хвалят. Ну, девочки, если захотите добавки, то скажите мне, потому что покушать вам надо лучше, надолго зайдёте в Панораму - её осматривать целого дня мало. А покормят ли вас, перед дорогой, не ведаю, потому что нам никто обед на вас не заказывал.
- Да нас вчера в разных забегаловках кормили, - отозвалась Женя, принимаясь за еду. - А если не покормят, так мы сами с подругой покушаем где-нибудь, когда у нас будет свободное время.
- Ну ладно, девочки, питайтесь, а если мало, то крикнете меня.
- Да она нас, что ли, за ревизоров приняла? - изумилась Реля.
- Похоже на это. Видно книга, переданная тебе неизвестным, всех тут смутила. Но ты хоть догадываешься, кто тебе её принёс?
- Нет, - Реля, разумеется, думала на Павла, но не говорить же такое Жене - подруга её совсем за сумасшедшую примет.
- Не дури, кроме Романа некому. Он, наверно, следил за нами, но поскольку ты запретила ему подходить к нам, то решил книгу подарить, таким образом.
- Может быть, - не стала спорить Калерия, но сомневалась, что это был Роман, с которым они познакомились на стройке в Симферополе, где парень проходил преддипломную практику. Жил он тогда рядом в мужском общежитии, и сколько жил, столько ходил на танцы, где всегда был центром внимания девушек: - «Ещё бы, будущий инженер, да живёт в Севастополе». Правда танцевал он только с Релей, с ней и любил гулять по городу – пока у неё ещё была здоровой нога. Но девушка не ответила на чувства довольно взрослого мужчины - студенту было около тридцати лет - не его видела она в своём вещем сне. Да и не мог Роман подарить, удивившую их с Женей книгу, потому что плохо он знал вкусы Калерии, которая тронула парня за сердце, а своего не открыла. Эту книгу мог подарить только тот, кто прекрасно знал Релины мысли, и который слышал их вчерашний разговор с Женей.
- Конечно Ромашка, - заверила Евгения, - ходил, наверное, вчера за нами, когда мы курсировали по городу. Я даже видела одного парня похожего на него, во время обзорной экскурсии.
- Я не спорю, Женя. Но почему ты мне не сказала о нём?
- Так ты же, как ниточка за иголочкой следовала за нашим экскурсоводом, а я плелась где-то в хвосте. Не стала тебя отвлекать.
- Благодарю, что не дёргала. Я как губка впитывала в себя жизнь города, построенного, за много веков до того, как мы появились на свет.
- Тебе это интересно?
- Разумеется. А ты сомневаешься?
- Но почему ты не стала вчера говорить о городе?
- Милая моя, мне надо ещё осмыслить всё увиденное и услышанное, потом, может быть, через неделю, или больше, мы с тобой поговорим о Севастополе.
- Чудная ты какая-то. Девчонки вон сразу обговаривают то, что их заинтересует, а дня через два и не вспоминают уже.
- Люди разные, Женя. Я, может быть, уже жила здесь когда-то, как тебе известно, - пошутила Реля. - И возможно сейчас в моей памяти повстречались старые знания о той жизни и то, что нам втолковывают влюблённые в свой город экскурсоводы.
- И ты настолько увлеклась сравнениями, что не замечаешь других людей вокруг? Ну, ладно, тебя не переделаешь. И нам пора уже подтягиваться к автобусу, где наши, наверное, с нетерпением ждут нас.
- Но не уезжают, заметь, Женя. Кто-то их, наверное, держит, - отшутилась Калерия, вставая.
- Да, я удивляюсь. В прошлый наш приезд нас гоняли, как проклятых, не давая даже вздохнуть. А сейчас ждут, в Панораму нас записали, в очередь с какими-то тузами, да ещё и время выделят, чтоб могли на барахолку в Севастополе сходить. А какие там вещички продают, ты можешь только догадываться - ведь морячки привозят из-за границы то, чего у нас в Симферополе днём с огнём не найдёшь.
- Женя, я не очень-то хочу попасть на ярмарку в этом чудном городе. Во-первых, потому что у меня нет денег, а во-вторых, лучше уж по Севастополю погулять, проститься с ним до следующего приезда.
- Нет, дорогая, на рынок мы всё-таки пойдём. У меня есть четыре сотни, и уж пару красивых платьев мы сумеем купить и мне и тебе.
- Женя, но я не хочу, чтобы ты покупала мне платье.
- С каких пор мы такие гордые стали? На пальто ты у меня брала, а на платье не хочешь? Отдашь сразу, как сможешь, я это знаю, потому и хочу, чтобы подруга моя была красиво одета.
- Ну, хорошо. Уговорила. А теперь прибавим шагу, а то нам и так наговорят всяких колкостей, что мы частенько задерживаемся.
- Хорошо, но в Панораме не уходи от меня, потому что мне становится скучно, когда ты мыслями находишься далеко.
- Я постараюсь. Но лучше нам не переговариваться там – потом уже, едучи домой, всё и обсудим по дороге.
- Как скажешь. Но другие-то шепчутся и хохочут во время экскурсий - резвятся, одним словом.
- Это нехорошо, Женя. Посмотри, мы буквально по костям погибших ходим. Ведь, как сказала одна из экскурсоводов, в Севастополе нет и пяди земли, которая бы не была обильно полита кровью его защитников.
- Да, война на войну наслаивалась. Теперь-то он мирный и величественный, и смотреть на него прекрасно, даже когда ещё холодно. Но я и ты сюда приедем ещё летом - вот ты удивишься.
- Хорошо бы. Однако я предчувствую, что не скоро ещё раз приеду в Севастополь, потому что надо мне искать моего суженного, от которого и родится мой ребёнок.
- А почему ты думаешь, что не в этом городе ты его найдёшь? Жила бы себе в радость у моря, вырастила бы сына моряка.
- Конечно, пожить у моря - счастье, но я чувствую, что не здесь я буду растить своего сына, и уж тем более не моряка. - Реля боялась назвать город, который ей назвал Павел, во сне. А вдруг её бывший любимый ошибся? Но, кажется, он никогда ещё не говорил ей неверно.
- Как ты можешь это чувствовать? - возразила Евгения, когда они приблизились к автобусу. - Можешь не отвечать сейчас, а то вон девахи наши уши навострили. Им очень хочется знать, о чём мы болтаем.
- Да, уж лучше помолчим чуток, - затаившись, они вошли в автобус.
Г л а в а 7.
- Ну, наконец-то явились, а то всё вас ждать приходится, - заметила им лениво одна из девушек.
- А что тебе плохо? - отозвался её спутник. – Посидели, поговорили об увиденном. Или тебе лучше сразу срываться с места?
- Конечно лучше. Быстрей бы освободились, быстрей пошли бы на толкучку. Я хочу себе что-нибудь необыкновенное приобрести.
- Не волнуйтесь, - успокоила её групповод. - Я не торопила вас, потому что около Панорамы ждать ещё придётся своего времени, но там есть киоски с сувенирами, сможете себе что-нибудь выбрать на память о Севастополе.
- А что можно в этих киосках купить? - заинтересовались многие.
- Открытки, с видами города, значки и ещё масса символических вещей - например, вымпел с видами Севастополя.
- Ой, как здорово! - Калерия заулыбалась.
- Да чего ты радуешься? Или я тебе видов Севастополя, в прошлый раз, не привезла?
- Ой, Женечка, оказывается там ещё и значки есть.
- Ладно, транжирка, тебя не остановишь. Лучше расскажи мне, почему ты предчувствуешь, что больше не приедешь в Севастополь?
- Я так не говорила. Приеду, но не скоро, быть может, уже с подрастающим сыном.
- Ох, блаженненькая. Да ты сначала роди его. Может у тебя и детей не будет, как у тёти моей в Ленинграде. – Женя сказала слова, которые девушке когда-то твердила мать: - «Сначала роди!»
- У меня будет сын! - упрямо возразила Реля.- Жить я с ним поеду в Россию - это мне сегодня во сне приснилось - только я не запомнила город, - Реле почему-то не хотелось говорить Жене, что жить со своим ребёнком она будет в самой красивой столице мира. Москва была городом её дум, девушка давно мечтала с ней познакомиться, как с Севастополем. Но её мечты доходили только до того, чтобы накопить денег и посетить столицу хотя бы, с экскурсией, а уж жить в ней - было за пределами её мечтаний. Как она попадёт туда? И почему летающий Павел не разъяснил ничего? Неужели муж её увезёт в столицу?
- А может муж увезёт тебя в деревню? - съехидничала Женя, видно научилась подслушивать мысли подруги.
- Неужели я вслух начала думать? - возмутилась Реля. - Но тогда мне надо срочно обращаться в психбольницу.
- Нет, девочка, не вслух. Это я поддёрнула тебя, что слишком уж ты горожанкой стала - уже и не мыслишь себя без города?
- Нет. В деревню теперь я точно не вернусь. Разумеется, что я и сельскую местность люблю - там природа богаче, воздух чище, но люди в городах более образованы и не столь любопытны в отношении личности. Мне по душе, что никто, кроме парней не интересуется мной, когда я гуляю по Симферополю. Не то, что в селе - женщины, сидящие на лавочках, перемывают кости даже незнакомым им прохожим. И ещё город даёт мне надежду, что со временем я смогу выучиться на медсестру хотя бы, - сказала Реля первое, что ей пришло в голову.
- Да, из тебя хорошая бы медсестра получилась - не такая, с какими ты недавно столкнулась в больнице. Или врач, что ещё лучше. Но в деревню ты ведь сможешь ездить в отпуск. Да? И возить туда своего сына?
- Правильно мыслишь. Признаться, мне Чернянка наша снится часто, и всё как я туда с ребёнком еду, гуляю с сыном по ней. Но случается, не узнаю её, или попадаю в Маяк, в Качкаровку - они тоже привлекают меня. Я вижу, что сёла эти, ждёт хорошее будущее.
- А как насчёт Севастополя? Можешь ли чего ему предсказать?
- Не хотелось говорить, но через сорок-пятьдесят лет, этот непокорный, боевой город, будут терзать распри между Украиной и Россией.
- Да ты что! Опомнись! Как это может быть?
- Да, когда-то умный Богдан Хмельницкий Украину соединил с Россией - это было очень важно для двух народов - но через сорок пять лет наши народы разбегутся, и не по своей вине.
- Но как это может быть? Дружили веками, и вдруг... Кто это тебе такое сказал? - огорчилась Женя.
- Помнишь, я тебе рассказывала про Настрадамуса? Или Нотердамуса - не помню точно, как его звали.
- Не мудрено - такое сложное имя. Но что тот глупый мужик предсказал! Такого быть не может, чтобы Россия и Украина разбежались!
- Может, Женечка, может. Потому что живём мы сейчас в таком болоте, - Калерия огляделась, не подслушивает ли их кто, и наклонилась к подруге, - что когда-нибудь грянет такая буря, почище чем Горький предвещал, этот сладкоголосый воспеватель революции…
- Господи! А я думала, что ты любишь Горького.
- За что же его любить? Это же он сказал: - «Если враг не сдаётся, его уничтожают».
- Примерно то же самое говорил и Дмитрий Донской: - «Кто с мечом к нам придёт, тот от меча и погибнет».
- Ну, во-первых, - Калерия покраснела, - это кажется, не Донской говорил, а Александр Невский. Впрочем, в этом я не уверена - но мы как-нибудь уточним эту историческую фразу. Мне даже стыдно, что так быстро позабыла, кому принадлежат эти крылатые слова. Однако, слова этих выдающихся деятелей никак не сравнимы со словами Горького. Если они говорили о внешних врагах, пришедших покорить наши народы, то «Буревестник» говорил о наших людях, сопротивлявшихся жутчайшему насилию, и кого за это объявили «врагами народа».
- А ведь и, правда - так сгинул из-за Горького и мой дед.
- Да пол-России страдало, треть Украины - я уж не говорю про народы Прибалтики, которые после войны в леса загнали.
- Но почему ты говоришь «треть»? Разве на Украине меньше народа погибло? Кто это тебе сказал? Вера Игнатьевна, сбежавшая от преследований, из самой Москвы? Или она от шума столицы устала?
- Точно! Она говорила. Вера Игнатьевна убежала от преследований в столице, но попала не в тихий край, а в голодный - мучилась жутко!
- Конечно, уча голодных детей. А что ты сказала о Прибалтике?
- Там тоже сильно людей угнетали.
- И это говоришь ты? Ведь вашей семье, как ты вспоминала, пришлось бежать оттуда, оставив весь скарб, нажитый с таким трудом, после войны. Я помню - мы по крохам собирали деньги на стул, на шкаф, и расстаться с этим было бы смерти подобно. А вы потеряли почти всё.
- Да, это было. Но я почему-то не могу ругать тот побег, хотя и оставила в литовских лесах кусочек своего сердца. Подозреваю, что не вернусь никогда туда, потому и болит душа.
- Ты уверена, что не вернёшься туда? А вдруг тебя полюбит литовец, и увезёт в те лесные края. Вдруг твой «принц» оттуда?
- Нет, что мой будущий муж или отец ребёнка - ведь ребёнок вполне может появиться и без мужа - не из Литвы, могу поручиться. Литовцы не бросают своих детей - я это знала ещё ребёнком.
- Даже думать не смей, что твой малыш появится без семьи! Твоё дитя родится от мужа! Такие женихи за Релей увиваются, а она мечтает воспитывать ребёнка, да ещё парня! - одна. Брось ты эти глупости!
- Ну, это я к тому, - посмеялась Реля, - что разводиться, как мне кажется, после какой-никакой любви, тяжело.
- Милая моя! Я тебя уверяю, что ты полюбишь страстно, и тебя также будут любить. И никаких разводов! Я тебе запрещаю говорить такие гадости! - гневно и запальчиво выговаривала подруге Женя. - Лучше о Литве мне продолжай рассказывать, чем про это.
- Но о Литве я больше почти ничего не помню. Впрочем, вот случай, который время от времени всплывает в моей памяти. Произошло это почти перед тем, как мне суждено было идти в первый класс.
- Но ты же пошла сразу во второй, ты к этому времени всё умела?
- Верно, но летом я и не подозревала, что учительница, с ходу, посадит «умную девочку», как она меня обозвала, во второй класс – это было как подарок за обиду, которую мне нанесли мама с отцом, когда не пустили во время в школу.
- Ну, как можно было обижать девчонку, стараниями которой держался весь дом? Ведь ты же выходила от смерти сестрёнок своих - потому тебя и в школу отдали с восьми лет?
- Да, но этого никто, никогда не учитывал, хотя «мамулька» наша позже уже признала, что если бы не я, Валя с Ларисой могли умереть. Но призналась лишь мне, не им. Атаманшам, как я подозреваю, она ничего такого не говорит и не скажет в дальнейшем.
- Скажи ты! – воскликнула Женя.
- Мне нельзя детям капать в душу, что от них когда-то хотели избавиться.
- Какая ты чуткая! Вот хорошо, если бы твои Атаманши также относились к тебе в дальнейшем. Но не будем забегать вперёд. Мать твоя, даже после таких признаний, продолжала тебя угнетать?
- Ещё сильнее, потому что когда Атаманши подросли, стали создавать ополчение против матери - они же, благодаря няньке своей, росли не разобщённые материнским отношением, как мы с Верусей.
- Ну, это ты хорошее дело сделала, что их дружными вырастила.
- Эти, дорогая моя, не уйдут молча из дома, как я сделала. Атаманшами их прозвали недаром - они мать так попотрошат, что ей тошно будет. И вот, в предчувствии этого, наша барыня-родительница не раз уже упрекала меня, что я ей разбойниц вырастила.
- Какая умная! Сама бы растила. Или ей некогда было из-за гульбищ? Так пусть теперь и расхлёбывает кашу, которую сама заварила.
- Боюсь, что мама кашу, как ты говоришь, расхлёбывать не будет, а перевернёт сестрёнок моих - единственных в семье, кого я очень любила - на свою сторону, сделает из них эгоисток, как сама и Вера.
- Ты говорила, что старшую сестру в детстве Герой звали? Так ей это имя больше подходит, чем Вера.
- Да, - Калерия засмеялась, - это конечно сон, но я тебе кажется, рассказывала, что мне на днях приснилась мама, и к ней, в чудном моём сне, приставал Чёрт, который называл себя Люцифером.
- Да, и в книгах так иногда Чёрта называют.
- Так вот этот поганец вздумал назвать Веру своей дочерью, но по-старому - Герой Люциферовной - а я так её обзывала ещё в Литве.
- Слушай, неужели твоя мать зналась с Чёртом, и родила от него?
- Не знаю - я, как мне кажется, увидела только часть материного разговора с этим Люцифером. И ещё как она выцыганила у него, кажется, немало времени на будущее - лет этак тридцать пять-сорок. Он-то её забрать пытался в своё царство.
- А сколько сейчас твоей матери лет?
- По моим подсчётам, в апреле ей стукнет пятьдесят, но мама, мне кажется, с сорока пяти лет начала считать в обратную сторону.
- Ещё бы! Если, как ты говоришь, она выглядит хорошо. А чего бы ей так не выглядеть? Забот о своих Атаманшах она не знала, питалась наверно хорошо, да ещё всю хорошую еду, она запивала твоей кровью. Я слышала от старых людей, что есть такие люди-вампиры, которые хорошеют оттого, что издеваются над другими людьми, особенно над своими родными. Но Чёрт с твоей матерью, если она с ним знается. Кстати, а про тебя не упоминал этот Герочкин папаша?
- Что-то про моё имя он говорил, и вроде как боялся его, потому что моё имя звенит, как колокольчик – так он сказал - а черти трясутся от его звона.
- Конечно-конечно, ведь колокола на церквях отпугивают нечистую силу. Значит, он и к твоей матери боялся являться, пока ты была возле неё. Потому, может, она тебя и ненавидела, что чувствовала это?
- Возможно... Но хватит о них. Лучше я уж про Литву тебе доскажу, потому что, кажется, мы подъезжаем к Панораме?
- Угадала. Вон она мелькнула, но ты успеешь договорить.
- Так вот, я повторяю, что не очень грустила об отъезде из Литвы, потому, что мы худо-бедно, но добрались до Украины, где мне так понравилось жить у Лимана, где мы купались в солёной воде, и я впервые отведала винограда. Мало его было в том году, но всё же. Однако и о Литве, её лесах, я вспоминала с грустью... Особенно не могла забыть случай, который со мной произошёл перед моим первым классом. Мне, как ни странно, больше запомнилась та рана, которую мне нанесла моя более взрослая родня, а не бегство наше из Литвы.
- Короче, а то придётся тебе договаривать перед Панорамой, вместо того, чтобы обойти её вокруг, прикупить сувениров.
- А мы так и поступим. Сейчас сделаем лишь наружный осмотр, но поскольку экскурсовод сказала, что будет почти час ожидания, то мы, если захотим, конечно, используем его для продолжения моих раздумий.
- Внимание, друзья, внимание! - поднялась с первого сиденья сопровождавшая их женщина, и повернулась к ним лицом. - Итак, мы приехали, вернее, подъехали к Панораме. Сейчас мы все выйдем, и рассмотрим её внимательно снаружи, потому что до экскурсии, как я уже говорила, надо подождать около часа. И пока вы ходите, рассматриваете, я пойду внутрь, узнаю, всё ли у нас идёт по плану. И где-то ровно в двенадцать буду поджидать вас с тем экскурсоводом, который и поведёт вас по святая-святых нашего города - Севастопольской панораме.
- Где будете ждать? - поинтересовался кто-то.
- Пойдёмте, я вам даже место покажу... Но главным ориентиром будет этот флажок - видите? Это на тот случай если кто меня ещё плохо запомнил в лицо за вчерашний день, - шутила женщина, мило улыбаясь: - Так! Все вышли?.. Автобус наш сейчас отойдёт на другую стоянку, где мы его и разыщем после экскурсии. Но собираться будем возле входа, вон на том пятачке. Все запомнили?
- Все. Не маленькие. Найдём, - отозвался кто-то из строителей.
- Вот и прекрасно. Я пошла. Желаю вам не заблудиться и не опоздать на экскурсию, потому что на этот раз никого ждать не будем.
- И это правильно, - сказала Женя, уводя подругу от всех. – А мы, в темпе вальса, пробежимся вокруг, и я желаю услышать концовку твоих страданий, перед началом занятий в школе.
- Хорошо. А сейчас давай немного помолчим в этих святых местах, потому что у меня, от разговоров в автобусе, пересохло в горле.
- Эх, жаль, что сейчас холодно. В тёплое времечко в Севастополе, как и в Симферополе, продают воду и мороженое. Впрочем, мороженое, я и сейчас вижу - смотри, куда хлопцы шустро потопали. Купить нам по стаканчику? Или ты эскимо на палочке хочешь?
- Купи нам по эскимо. Хоть и холодно, но зайдём в подветренную сторону, и слопаем его.
Так они и сделали. А потом обошли Панораму и окрестности молча, горло у Рели сковало теперь холодом. Однако молчали недолго, как только нашли не ветреное местечко, так у них развязались языки.
- Ну, как тебе Панорама снаружи? - спросила Женя. - Мне кажется, что могли бы построить здание и красивей для такого Мавзолея. Или у тебя другое мнение?
- Ты считаешь, что панорама - Мавзолей крепости Севастополя?
- А ты нет? Можно причислить к Мавзолею и редуты, но…
- Надо подумать. Конечно, если большая часть защитников крепости погибли, а малая часть осталась инвалидами, то Панорама обороны Севастополя, которую нам скоро покажут, является, как бы общим памятником всем. Но, если это Мавзолей, как ты говоришь, то он не должен быть излишне роскошен. Это же Мавзолей русских воинов, а не какого-нибудь повелителя с Востока, которых я навидалась в своих снах.
- Ох, умеешь ты говорить - заслушаешься. Недаром тебя любили учителя по литературе. Я думаю, что и Павел, в будущем учитель, не зря так стремился быть с тобой в одной связке.
- Не вспоминай о нём, подруга, - жалобно сказала Калерия, смахнув слезу и вспомнив, что ночью разговаривала с Павлом во сне: - «Только о чём мне он говорил, ничего не могу припомнить. Женя меня заговорила в автобусе? Или, проснувшись, я посмотрела в окно? Да нет же! Я, кажется, испугалась, что сон так внезапно прервался и Павел исчез, и вместе с испугом всё перезабыла. Но вспомню через некоторое время, как не раз уже вспоминала, стоит появиться маленькой подсказке...»
- О чём задумалась, дорогая моя? Не напомнить ли на чём мы прервали разговор, в котором ты вспоминала Литву добрым словом, и вовсе не добрым - своих родителей.
- Да, ты тоже в карман не лезешь за словом, должна тебе сказать, - обрадовалась Реля, что Женя так ловко повернула её мысли.
- Так с кем поведёшься, от того и наберёшься. Жду сжатого повествования о твоём большом огорчении, которое доставили тебе родные.
- Постараюсь уложиться до того, как нас поведут на экскурсию, - Калерия вздохнула тайком, вспоминая, но рассказывать стала бодро. - Итак, дорогая подруга, мы застали меня маленькой девочкой, шагающей вместе с матерью по лесу, по наезженной дороге, из хуторка, в котором мы проживали в Литве, в большое село.
- Зачем вы шли в то большое село?
- Так отоваривать карточки: взять по ним сахарного песку, круп, макарон и масла - все, что давали по ним, и что требовалось нашей семье.
- Будто уж старшая сестра не могла сходить с матерью, чтоб нести потом всё это много километров? - проворчала Женя.
- Что ты! А как же её белые ручки? Впрочем, Гера бы, наверное, пошла, если бы была у неё надежда что-нибудь выпросить у матери.
- Но тогда же всё было по карточкам и ничего более? Потому Гера Люциферовна и не стремилась ходить за продуктами. И что же она, сидела с сестрёнками?
- Наверное. Я сейчас уже и не помню этого всего, но нести по лесу тяжести, старшей явно не хотелось. Впрочем, я не роптала, для меня и этот поход был каким-то развлечением от домашней серости.
- Куда как хорошо брести по тёмному, жуткому лесу! - пошутила Женя.
- Да нет же! Говорю тебе, что мы в нём даже по дороге шли, мама надеялась, что кто-то догонит нас на телеге и подвезёт.
- И не боялась «лесных братьев», которые образовали в Литве банды? Я помнится, что-то про них в книге читала.
- Нет. Тогда ещё про «братьев» мы не слышали. Идём себе с мамой тихонечко. Она, правда, впереди, а я сзади плелась, потому что срывала ягоды и в рот себе клала.
- Счастливая ты, хоть лесных ягод отведала.
- Кто бы спорил, а я не буду. Однако из-за ягодок, я могла прозевать деньги, которые лежали на дороге. Но кто-то будто толкнул меня в их сторону - я даже растянулась на краю колеи.
- Странные вещи происходят с тобой, подруга. Упасть возле денег!
- Да, Женя, более чем странные. Я упала и испугалась, ведь тогда увидеть крупные деньги мне ещё было в диковинку.
- А большие ли деньги? Может, там одна двадцати пятирублёвка и была?
- Подожди, всё по порядку. Значит, лежу я, а мама спокойно уходит от меня по лесу, и будто не видит, что дочери рядом нет.
- Да она рада, наверное, была так «потерять» тебя в лесу?
- Нет, к тому времени я уже у неё настоящей батрачкой была. Скорее всего, она бывших своих возлюбленных вспоминала, и грустила о них. Ведь на хуторе, где мы ютились, почти не было мужчин, кроме отца, с которым у неё не любовь, а сплошная ругань была.
- Какое горе для такой женщины! Не иметь поклонников!
- Не смейся. Мне тоже тогда было не до смеха. Я так испугалась, что вскочила с колеи, не подобрав денег, и помчалась за матерью, догнала её и тяну обратно за руку: - «Мама, там деньги валяются…»
Она мигом обернулась и за мной: - «Что же ты не подобрала, глупая? Мелочь, наверное, кто рассыпал?» Я уже ждала, что мать меня отругает за такое беспокойство, но она, увидев бумажки, схватила их так жадно, будто сроду денег в руках не держала.
- Ай ты, подружка, и впрямь глупая. Взяла бы их и купила чего-нибудь себе тайком.
- Ну, ты даёшь! Сколько же лет мне было, чтоб так сообразить? Да я и выросши уже, так не делала. Единственный раз моего потаюшничества, это когда Павел привёз мне костюмчик из города, и я в этом наряде ходила с ним и его матерью в клуб, где меня никто не узнал, но это случилось пять или шесть лет спустя, и об этом колдовстве я тебе как-нибудь расскажу подробно.
- Слушай! Ты и, правда, живёшь в каком-то необыкновенном мире – с тобой чудеса случаются запросто, как в сказке.
- Да, но тот печальный случай был вовсе не сказочным. Мама подняла эти скрученные деньги, где оказались бумажка в сто рублей и две по пятьдесят.
- Ого! Двести рублей. По тем временам, можно было тебе отличную обновку, к школе, купить.
- Да. И родительница сгоряча сказала, что купит на ярмарке, в Вильнюсе, от которого мы недалеко проживали, мне пальто в ближайшее же воскресенье, когда они с отцом поедут туда.
- А как они туда съездили?
- На хуторе, у старичков, которым я иногда помогала, были лошади и таратайка, или бричка, как называют на Украине. Так они давали это средство передвижения соседям за плату, или за услугу какую.
- И, разумеется, эту услугу оказала им ты?
- Да они ничего от меня и не требовали. Я просто ходила и помогала им, за что они давали для сестрёнок молока от козы.
- Говорят, что козлиное молоко очень полезное?
- О! Это дивное молоко! С ним я, мама, малявки, Гера и отец жили, не вспоминая ни о какой простуде. А как перебрались на Украину, где перешли на коровье, и не так часто получали его как в Литве, стали, как точно подметил батяня, от любого ветерка кашлять. Но вернёмся к тем деньгам, сиротливо лежащим на дороге, и жадно схваченных матерью.
- Да. А то скоро, - Женя взглянула на часики, которые блеснули, будто алмаз на солнце, - нас будут созывать на экскурсию.
Калерия улыбнулась слову «созывать», но спорить не стала.
- Короче поехали родители в воскресенье на ярмарку, я весь день с нетерпением ждала пальто, а привезли они поросёнка.
- Вот хитрецы! И объяснили тебе, что это для всей семьи?
- Ты как догадалась? - удивилась Калерия. - Именно так и было.
- Я даже представляю, как ты расстроилась. Потому что нечто похожее испытала и я. Правда Женька не находила денег, но мне мать клялась купить сапожки новые, что в Украине не менее важно, чем одежда, но поехали в Каховку, а привезли оттуда телёнка. Я в слёзы, а ты?
- Рыдала как тётка, у которой кошель украли. И растила того первого порося в семье мама, а я пошла в школу, ходить нам с Герой было почти четыре километра - так что отпала нянька у сестрёнок, и помощница маме - ей приходилось всё по дому делать, за хрюшкой ухаживать.
- Представляю, как она этого поросёнка кормила.
- Всё хорошо делала. Наша модная родительница животных больше любит, чем людей, - грустно заметила Реля. - Но всё равно любовь её не увенчалась успехом. Через несколько месяцев, когда кабанчик подрос в хорошего поросёнка, и его хотели уже резать к Новому году, он взял, да и заболел «рожей»…
- Ой, это жуткое заболевание, таких свиней надо убивать, да ещё затем сжигать или закапывать глубоко в землю.
- Вот папка и закопал его метра на три-четыре - помню, глубокая была яма. Но, получается, он закопал моё пальто, так что в первую же зиму мне пришлось ходить учиться в стареньком, перешитом Герином пальто.
- А ей, разумеется, купили новое? Вот это и были твои деньги!
- Конечно. Но мне затуманили мозги, что купили новое пальто ещё до моей с мамой находки. Мне же не купили, потому что оставалось ещё довольно изношенное от Герки.
- Судя по твоим бедам в семье, она так Гер-рой и осталась. Гера Люциферовна - дочь разносчика зла. И вообще, имя Гера у меня вызывает желание сравнить её с серой. Но не с той серой, которая у людей в ушах собирается, а именно такого цвета серой, как и звучит.
- Я тебя, кажется, поняла: серая сера. Зрительно представляю себе этот цвет. Причём, что меня заинтересовало, когда я жила в любимом Маяке, туда привезли и показали фильм «Ночь перед Рождеством»…
- Это тебе, в то время, было лет тринадцать?
- Да, шёл четырнадцатый. Но не забудь, как раз в Маяке, я повстречала человека взрослого и будущего учителя при том, который сразу же покорил дикую девчонку, какой я была в то время.
- И осталась ею ещё надолго. Кстати, я думаю, что, может быть, дикость тебя и спасала от многих разочарований в жизни. Смотри, как на тебя давили мать и сестра, Герочка Люциферовна, а ты никогда им не поддавалась. Тебя не обижает, что я так называю старшую, твою сестрицу? Но мне так и кажется, что у неё кожа её дорогая становится серая, в те минуты, когда она сердится.
- Нет, - Калерия развеселилась. - Я не сержусь, что ты так называешь бывшую Геру. И, правда, эти два слова сочетаются: Гера-сера. Как раз ты напомнила мне, о чём я хотела сказать. Дело в том, что в кинокартине «Ночь перед Рождеством» были Чёрт и Ведьма. Ведьма, в образе земной женщины, была очень привлекательной и соблазнительной.
- Ну, как твоя мать! - воскликнула, улыбаясь, Женя.
- Угадала. Хивря эта и внешне напоминала чем-то маму.
- Но Хиврями у нас называли часто свиней, - заметила подруга.
- Да что ты! - Реля смутилась. - Но, пожалуй, верно. Эти гулящие любующиеся собой дамочки, и правда напоминают свиней, потому что гадят там, где живут. Кстати, мама моя, ещё и по знаку рождения этому свинскому племени принадлежит, хотя внешне за собой очень следит.
- Как это, может быть? - удивилась Женя. - Что значит – «по знаку рождения»? Ни о каких таких знаках ты мне ещё не намекала.
- Сейчас попробую тебе объяснить, хотя бы на пальцах, - улыбнулась Реля. - Я и сама, когда узнала про это, была удивлена не меньше тебя. Но дело в том, что в природе существуют циклы. Ты обратила внимание на луну - она то «растёт», то «спадает».
- Ну, это общеизвестно - циклы луны, приливы, отливы, это я учила.
- Правильно, дорогая моя. Ещё проще пример - у женщин существуют циклы крови, чтобы они могли детей рожать.
- Да-да-да! Дальше.
- И вот этот, как бы круговорот проявляется при рождении людей. Где-то в Китае или Индии, зародилась легенда о рождении бога Будды, к которому в пещеру, поприветствовать его, первой явилась мышь.
- А Христос наш в хлеву родился, как мне бабушка говорила.
- Правильно. Конечно, юркая Мышка, опередила тугодума Быка, который шёл за ней следом. И, естественно, он поздравил Будду вторым.
- Очень интересно рассказываешь. Мне такого никто не рассказывал.
- И не скажут. Пройдут года, может десятилетия, когда про такие дела начнут толковать - тогда ты вспомнишь меня - я первая намекнула тебе про это. Потом после Быка пришёл Тигр, затем Кот или Заяц, после них прилетел Дракон - самый, кстати, могущественный из астрологических знаков, поэтому по приходу поздравителей, сразу давали имя году: год Мыши, год Быка, год Тигра, год Кота, год Дракона…
- А не Тигр, среди этих зверей, самый могущественный?
- Ну что ты? Если они начнут сражаться, то Дракон Тигра победит.
- Ну, да! Он же трёхголовый.
- Не обязательно. Дракон бывает и с одной головой, что мне нравится больше, чем многоголовые, потому что Релька родилась именно в год Дракона, так что могу себе выбрать и посимпатичней.
- Как это ты родилась в год Дракона?
- А как моя мать родилась в год Свиньи? Самой последней, кстати, кто пришёл поздравлять Будду.
- Ой-ой, ты мне про эти знаки подробней расскажи. Как это звери, поздравившие этого Будду, превратились в года?
- Ну, это просто. Будда назначил: раз Мышь пришла первой, значит, первый год от его рождения будет под знаком Мыши.
- Значит потом год Быка, затем Тигра, потом Кота или Зайца - видишь, как я всё запомнила? - торжествовала Евгения.
- Ты хорошая ученица, - улыбнулась Калерия.
- Да, и если ты родилась в год Дракона, то я, на два года тебя старше, значит, я родилась в год Тигра?
- Молодец, быстро схватила.
- Но ты ещё назвала год Свиньи. Она, что шестой пришла к Будде, самой последней?
- Самой последней, но не шестой. Между Драконом и Свиньёй поздравить родившегося младенца пришли ещё шесть зверей, а в сумме было их ровно двенадцать, отсюда идёт двенадцати годовой цикл жизни.
- Релечка, дорогая, расскажешь мне про этот цикл подробней? Потому что, предчувствую, что тут большой смысл имеется. Смотри, двенадцать месяцев в году, двенадцать Апостолов были с нашим Христом. А кстати, откуда ты всё это узнала? Я имею в виду про Будду и циклы.
- От своих бывших дворянок-учителей - пусть им хорошо икнётся - они мне много открыли того, что от нас скрывают. Я даже записала об этих циклах в тетрадь за ними - получилась довольно толстая тетрадка. И хватит пока об этом, нас, наверное, ждут. Посмотри на часы.
- Ещё минуту. Ты мне покажешь все эти твои интересные записи? Я имею в виду в твоей толстой тетради. Провезла ты её с собой? Привезла. И до сих пор не показала мне. Обидно!
- Так разговора не было до сих пор об этом интересном цикле.
- Ещё и как интересном. Дашь почитать тетрадь? Вместе почитаем, ты мне ещё разъяснишь.
Г л а в а 8.
- Обязательно, Женечка. А теперь поскачем как зайцы - хотя сейчас, как мне кажется, год Свиньи. Думаю, что нас упрёками встретят.
Но Реля ошибалась. Группа молодых строителей покорно ждала экскурсовода, которая ещё не пришла. Однако их всё же уколол один из парней: - А вот и наши опоздалки. Что? Наверное раз пять обошли вокруг Панорамы, и так и не нашли ни одного клада, кроме костей погибших?
- Дурило ты! - лениво ответила Женя. - Мы и не искали кладов, но нашли с Релей нечто большее. Вернее, Реля мне подарила это чудо.
- Что? Я, может, тоже хочу, чтоб эта черноглазая дивчина мне так же что-нибудь подарила, - со смехом пожелал другой парень из их группы.
- Ха! - перебила его девушка, которая буквально повисла на руке весельчака. - Это ребята девкам должны дарить подарки, а не мы.
- Хватит говорить глупости, - остановила их Реля, - вон экскурсовод наша идёт с бывшим моряком, который поведёт нас по Панораме.
- Почему ты решила, что он бывший моряк? - шепнула Женя.
- Потом тебе расскажу. А сейчас давай послушаем.
- Здравствуйте, товарищи Симферопольцы! - начал своё приветствие экскурсовод, и по его выправке, по его речам в дальнейшем приезжие поняли, почему Реля сразу определила в нём «морского волка».
Он «увёл» их за собой на, искусно изображённые на полотнах, поля сражений, и рассказывал так увлекательно, будто сам побывал в этих горячих сечах. Экскурсанты ходили за ним притихшие, и совершенно потрясённые, потому что одно дело - читать о битвах по учебникам, и другое - увидеть, как бы воочию, почувствовать сердцем эти битвы, и даже поучаствовать мысленно, ведь их поколение тоже пережило войну.
После посещения Панорамы их снова весьма сытно накормили, и отпустили до шести вечера в свободное хождение по городу. В шесть часов они должны были уезжать.
- Куда рванём? - спросила Женя подругу. - На ярмарку? Купим что-нибудь нам с тобой на те деньги, что я взяла в Севастополь?
- Женя, я бы с удовольствием ещё походила по городу, а ты поезжай и купи себе что-нибудь. А встретимся около автобуса.
- Ну да! Ты и так еле ходила по Панораме. Я почти почувствовала твою боль и пожалела, что потянула тебя в Севастополь.
- Ты что! Я бы умерла, если бы не приехала сюда. Ой, книга моя! Это же надо суметь, так её уронить! - Они шли по безлюдной дорожке, над склоном и книга, вырвавшаяся из рук, упала где-то под откосом.
- Сейчас я тебе её достану, - Женя осторожно спустилась вниз и, взяв книгу, выпрямилась. - Слушай подруга, Бог тебе, видно за страдания твои от лютой матери и сестры Люциферовны, послал подарок.
- Да что ты! Что же там?
- Не знаю. Какой-то свёрток, не то конверт.
- Неси его сюда. Уж не Паша ли это послал с небес подарок мне к Восьмому Марта? – «На самом деле из космического корабля», - поправила себя мысленно Реля. - Вспомнила я его вчера, и он про меня не забыл. Кстати, и во сне приснился, только я развеяла чем-то тот сон.
- А какой подарок можно прислать в письме? - говорила Женя, карабкаясь по склону. - И зачем ему было гонять меня в грязь? Мог попросту письмишко это, с поздравлением, на дорожке бросить.
- Тогда, Женя, мы бы прошли мимо него и не заметили бы.
- И то верно. Может быть, это письмо вывалилось из книги?
- Ты забыла? Мы с тобой столько уже эту книгу листали. И до нас официантки смотрели - они бы его непременно приметили и сказали. На тебе мою руку, а то сама не сможешь выбраться.
- Хоп! - Женя, с помощью Рели, легко взобралась наверх. - Смотри, я испачкала мои модные ботинки. В такой грязной обуви, не только в город, в них и на ярмарку не пустят.
- Не грусти. Вон лужица невдалеке, помоешь сейчас.
- Однако давай посмотрим сначала, за что я мучилась, лазая по балке? Видишь, какой чистый конверт, и совсем не мокрый. По-видимому, всё-таки он выпал из книги. И что странно, книга твоя, сделав такой кульбит в сторону балки, и упав в грязь, тоже не испачкалась, в отличие от моей обуви. Смотри, Релюнь, письмо такое же чистое. Быстрише дывысь, що у нёму напысано, и можешь вголос читаты, а я нэ зобижусь, - шутила, переходя на плавный, украинский язык.
Реля, дрожащими руками схватила это загадочное письмо, попавшее к ней таким таинственным образом:
- Может оно тебе, Женя? Но сейчас разберёмся. Знаешь, адрес написан какими-то загадочными иероглифами или буквами, не знаю, как их даже назвать. Может это шифровка, и надо подышать на неё?
- И, правда. Но вот они расплываются, а под ними русские буквы. И что я говорила? «Танцующей индийской девочке, Колокольчику». Хотела бы я знать, что это значит?
- Так меня называли Павел и его замечательный отчим - лучшие из людей. Похоже это письмо, действительно, мне.
- Так читай же, Колокольчик. Пожалуй, и Женя тебя так будет называть, если ты рано меня будешь будить по утрам.
- Слушай, - Калерия достала бумагу и раскрыла - из письма посыпались деньги. - Ой, ой! Лови их, скорее, Женя, а то ветер.
Однако купюры никуда не улетали, и они спокойно собрали их.
- Пятьсот рублей! - Женя была потрясена. - Читай, Колокольчик, кто мог тебе их прислать? Вот это подарок! Прямо к празднику! Как те двести рублей, в Литве, но теперь у тебя в руках.
- Чудная ты, Женя. Кто письмо написал, тот и послал.
- Но почему не по почте? Ведь так могли и потеряться.
- Он послал мне их по цыганской почте, а эти деньги не теряются. Слушай, что он пишет: - «Здравствуй мой цыганёнок! Я слежу за тобой, ты уже превратилась в довольно стройную девушку, как я предсказывал раньше. Не беспокойся о своей ноге, как она у тебя покалечилась, так и вылечится, правда не без помощи твоего будущего мужа. Прежде, чем он женится на тебе, он тебя вылечит - так что у тебя, после развода, будет возможность вспомнить мужика добрым словом. Не удивляйся, что пишу как иностранец. Мои спасители дали мне возможность попрактиковаться в моём знании английского и французского языков, так что некоторое время жил я в Европе: немного в Германии, больше во Франции и уже почти год в Англии - бывшем туманном Альбионе - помнишь я тебе, мой звоночек, рассказывал про старое название этой страны?..»
- Ничего не понимаю, - перебила Релю Евгения. - Кто тебе пишет? Ты опять, девушка, вся обросла загадками. Чуть только тебя немножко разгадаешь, как ребус, как ты вновь загадываешься, гораздо сложней.
- Ты права, Женя, в этом письме столько загадок для непосвящённого в нашу с Павлом тайну. Сейчас мы с тобой поедем на ярмарку, как ты и хотела. По дороге я прочту письмо, а растолкую его тебе не сегодня и не завтра - если вообще когда-нибудь смогу разъяснить.
- Да что за тайны? Он жив или мёртв? Если умер, то почему присылает тебе такие странные письма и... деньги? Откуда они у усопшего на века человека?
- Женя, я сама ещё не разобралась, как осуществляется эта связь, между мной и погибшим. – «Не могу же я сказать тебе, подруга, что он жив, только видеться мы с ним не можем. Но почему? Почему не можем? Почему эти космияне не дают возможности Павлу появиться передо мною? Егор сказал, что видеться мы можем только во снах, а посмотреть в любимые глаза, я смогу лишь через полсотни лет, отсчитывая от времени, когда он погиб. Пятьдесят лет... Да это я стану бабушкой или прабабушкой, а Павел, судя по Степану, останется молодым».
- Не знаю, что тебе и сказать, - Реля, наконец, вернулась к беседе. - Я даже не могу в данный момент придумать, о чём нам говорить.
- Не мучь себя. Вот сейчас дойдём до остановки автобуса, который и свезёт нас на рынок. Но я удивляюсь. Мы не поехали на нашем автобусе, пошли в сторону этой балки - словно кто нас под ручки водил - затем, чтоб найти это письмо и эти деньги, которые тебе Бог послал.
- Давай считать, Женя, что они нам обеим посланы.
- Ну, уж нет, подружка! Только тебе! Письмо необычное - тебе, денежки тоже твои. Как видишь, матери твоей помогает чертячья сила, а тебе - сила светлая. Всякую тёмную силу всегда перевешивает добро.
- Да, у Павла душа очень светлая.
- Ты говоришь о нём, как о живом.
- Да он жив, Женя. Иначе, как бы я это послание получила?
- Что же он нам не захотел показаться?
- А вот этого нельзя. Считай, что Павел сейчас в дальней разведке, и пробудет там много лет.
- Понимаю, видели же мы с тобой фильмы про разведчиков, которых разъединяют с любимыми и надолго. Жалко мне тебя, Релечка.
Калерия ликовала: - «Если б ты знала, подруга, как это письмо меня обрадовало. И книга».
Девушки, наконец-то, дошли до остановки автобуса, идущего на ярмарку. Реле, заметив её хромоту, какой-то мальчик уступил место, чему она была очень рада: во-первых, сидя лучше смотреть на город, который, за два дня пребывания в нём, стал ей почти родным. Во-вторых, так ей было неудобней переговариваться с Женей, и их разговор заглох, к неудовольствию подруги, и к радости Калерии. Было и третье - осознание того, что в Севастополе, как-то пересеклись их дороги с Павлом, и он даже не побоялся дать ей это понять. Вначале книгой, а потом этими деньгами, найденными в балке. Женя точно определила – что им с Павлом помогают светлые силы. Не эти ли силы не дали ей в детстве свалиться ночью в могилу, вырытую совсем не для Рели? Это мать с Герой точно подталкивали её к краю пропасти, но всегда кто-то помогал маленькой девочке, а позже девушке, не сорваться, и не погибнуть. А что покалечилась - так это уж её вина. И уж, коль виновата - незачем стонать и жаловаться на жизнь - это она усвоила чётко.
- Вставай, сказочница, - сказала ей на ухо Женя. - Подъезжаем.
- Хорошо, что ты вслух это не прокричала. Что бы люди подумали?
- А что бы они подумали? - озорничала Женя, выходя из автобуса. - Вот приехала в их город чудная девушка, привезла им солнце, которое всех обрадовало. Они пока не знают об этом, а если бы узнали?
- Подумали бы, что я ведьма, - отвечала Реля, поправляя пальто.
- Да, ведьма, только ведьма добрая. И этой волшебнице, за её доброту, Бог посыпает дорогу деньгами.
- Ну, уж ты тоже скажешь! Большие ли деньги?
- Мы такие деньги получаем в зарплату, и за них приходится трудиться целый месяц, - заметила подруга. - Правда, бывает ещё аванс.
- Уж не завидуешь ли ты мне, Женя? Я же предлагала поделить находку поровну, чтобы никому не обидно было.
- Что, ты! Что, ты! Вот, как ты меня поняла. Диво моё! Да Женька рада за тебя. Побольше бы таких подарков с неба на бедных девушек падало, так веселей бы жить было, тем более скоро мы увидим ярмарку, а там глаза разбегаются. Вон, сразу у входа стоит продавщица с красивым плащом, как раз на тебя, девушка.
- Я никогда не носила плащей, и мечтать даже о них не могла.
- Ну, видно и тут тебе помогли. Почём плащ, тётка?
- Берите, девочки, берите и не дорого прошу. Вот на вас в самый раз будет, - указала она рукой на Калерию. - Померяйте, примеряйте.
- Будешь примерять или холодно? - Женя посмотрела на подругу.
- Конечно, примерю. А вдруг подойдёт? Такая красота, - Калерия быстро сняла пальто, которое подхватила Евгения, и стала примерять плащик. - Ну, будто на меня он сшит. - Провела руками по бокам.
- Берите, берите - это зять привёз из загранки моей дочурке, да плащ оказался ей мал, забеременела она и когда похудеет, неизвестно.
- Вовремя ваша дочка поправилась, - Женя с удовольствием поворачивала Релю. - Но вы ещё не сказали, сколько это чудо стоит?
- Четыреста рублей, девочки, четыреста. В магазинах наши плащи, разумеется, дешевле, но не такой красоты и редко бывают.
- Это точно! - проворчала Женя, пока Реля снимала плащ, и, надев пальто, стала рассчитываться за иностранный привет от Павла. Это он ей подкинул то, о чём девушка давно подумывала, впервые увидев плащ на Вере, в первый же приезд студентки домой. - А у вас ещё не лежит в вашей сумке чуть больше плащик, который бы подошёл моей подруге?
- Да что вы, девочки, думаете, что я спекулянтка? Но кажется, был похожий плащик где-то на рынке - вон в той стороне. И как мне показалось, он точно больше этого будет.
- Тогда быстренько, Релечка, скручивай свою обнову и пошли, потому что я тоже мечтаю о таком плаще. Пусть у нас будут похожие.
- Пусть, - согласилась Реля. - Только бы его никто не купил.
- А вот это уж ты поколдуй, моя дорогая.
- Хорошо. Бежим-бежим, вон, кажется, он и виднеется.
Они купили Жене почти такой же плащ, только не белый, а бежевого цвета, и на полсотни дороже, чем Релин:
- Цэ ж размер побольше, - бойко говорила им продавщица, - вот и стоит этот плащ дороже. А як жэ? Усэ большее стоить больше. Носить, дивчата, таки плащи довго носяться, бо зшыти на совесть.
Довольные возвращались подруги в Симферополь. И легендарный город их сердца затронул, и покупки в нём были сделаны чудесные. Многие симферопольцы «отоварились» на севастопольской толкучке:
- Ну, надо же, как люди живут! - говорила одна из девушек, разглядывая свои покупки. - Это же надо! Пошёл на рынок, и купил что твоей душе угодно. А у нас в Симферополе набегаешься за худшим. Я вслед за Релей помчалась осенью в центральный универмаг, чтоб купить такое же пальто, как она купила, и нашла там только пустые вешалки.
- Но купила же ты пальто, всё же, - возразила другая девушка.
- Купила, но бегала же за ним три дня, не работала - получила зарплату меньше. И посмотри, разве же оно такое, как у Рели.
- Нечего завидовать, - отозвалась Евгения, - а то у моей подруги пальто носиться не будет, или украдут в нашем прекрасном общежитии, что будет ещё обидней.
- Да что я? Разве желаю Реле зла? Просто сказала. Расскажи, пожалуйста, как тебе удалось такое пальто в нашем Симферополе купить?
- Я вроде и не скрывала, - отозвалась уставшая Калерия, - пальто было спрятано под прилавком, но в магазин пришла комиссия проверять - вот, и было вытащено моё желанное, и продано мне.
- Вот видишь! Будто кто нарочно наслал на тот магазин ревизию.
- Ладно, уж вам, девки! Дайте Реле отдохнуть, а то затюкали бедную и всё за то, что ей лучше всех вас плащ достался, - рассердилась Евгения, и наклонившись к подруге: - Зря ты им плащик показала.
- Попробуй им не покажи! Да и одевать же его придётся.
- А я не стану им показывать, чтобы не захватали грязными руками. Нарочно могут пятно какое-нибудь посадить, а ты потом носи его.
- Как ты заметила, я им не очень-то давала руками трогать.
- Вот за это я тебя хвалю. Показала, а лапать не дала, что у меня бы не получилось. Но боюсь я за твой плащ, уведут поганки эти.
- Не надо так про девушек. Не все же на стройку едут вороватые.
- Подожди-подожди, вот украдут у тебя что-нибудь, как у меня когда-то спёрли самый красивый костюмчик - что тогда запоёшь?
- Разумеется, будет ужасно обидно, но думаю, что те силы, которые до сих пор, вроде, помогали мне, не дадут хромую девушку в обиду, - пошутила Реля. - Достаточно я болей испытала уже, и до сих пор они сидят в моей ноге, напоминая, что ходить надо осторожней.
- Сильно ты натрудила ногу? Да?
- Ты знаешь? Не больше, чем на работе её нагружаю. Тем более, что на работе ждёшь не дождёшься конца дня, а в экскурсиях я просила моих покровителей растянуть это удовольствие подольше.
- Надо же! А я думала, что ты страдала и просила их окончить как можно быстрей. По крайней мере, наши здоровые девы с тоской ходили за экскурсоводами. Некоторые мечтали, наверняка, как и осенью, познакомиться с морячками - для того и ехали.
- Не знаю. Я о моряках не думала - да и кто из них посмотрит на хромую девушку? Ведь к нам никто не цеплялся.
- И к другим тоже. Будто у морячков в холода душа застывает.
- Да не застывает, Женя, а скорее всего живые люди предпочитают в такую пору встречаться с девушками где-нибудь в помещении - в театрах, в домах - и потому сейчас больше предпочитают местных жительниц. Кроме того, некоторые из матросов мечтают тут остаться в Севастополе, особенно те, кто влюблён в местных красавиц, которых здесь имеется великое количество, как и в Симферополе. Юг хорошо способствует красоте.
- Точное замечание. Я бы до такого не додумалась.
- Ещё бы чуть-чуть и додумалась бы, - улыбнулась Реля.
- Да нет. Вспомни, как я, дурёха, хотела брякнуть, что деньги на твою обнову мы нашли в балке. Если бы ты меня не остановила, то сказала бы, и можешь представить, как девки бы тебе завидовали. Плащик в подарок, неизвестно от кого - да для многих это хуже острого ножа.
- Не выдумывай, Женя.
- А чего выдумывать? В твою голову большие знания заложены, гораздо больше, чем у остальных, хотя все учились в схожих школах, у похожих учителей. И это притом, что тебя родные - и это, разумеется, гнусно с их стороны - старались отупить. Родители же других моих подруг, насколько я видела, наоборот, носили подарочки учителям, чтобы те вложили в головы их деток хоть что-то. Но, увы, в большинстве случаев, ничего не получалось - в том числе и у твоей Женьки - а тебя учителя, безо всяких подношений, обожали!! Потому что ты - талантливая девочка была, и не спорь!
- Однако, Женя, чтоб тебя любили, тебе тоже надо было приложить некоторые усилия, - возразила Калерия. - Ты думаешь, мне просто было пойти в Маяке в дом своей будущей директрисы, ещё не зная её? Или познакомиться со старыми революционерами в Качкаровке, которые были как дети малые, и мне, как за детьми, пришлось за ними ухаживать. И ты думаешь, всё это за то, чтоб они мне поведали о своей нелёгкой судьбе, и Наталья Васильевна вложила мне больше знаний в голову о судьбах писателей и поэтов прошлых веков. Но она эти же знания пыталась заложить и другим учащимся, но мало что в их головах удерживалось. И за это я у тебя оказалась виновной?
- Разумеется, нет - это я зря брякнула. А может быть, мне хотелось показать тебе, что ты - необыкновенная дивчина. Действительно, привезла с собой в Севастополь солнце, чтоб лучше рассмотреть город своими изумительными глазами, которые видят больше, чем у остальных экскурсантов.
- Да не я его привезла, - улыбнулась Калерия. - Это ты придумала, чтобы на меня обратили внимание экскурсоводы и официантки.
- Да они бы и сами обратили, - улыбнулась ей, в ответ, Евгения. - Вспомни, как экскурсоводы водили нас по городу, да Панораме, как кормили нас местные женщины с удовольствием! Всё это потому, что у многих ты вызывала изумление. И не спорь! Не спорь!
- Ну, уж, ты скажешь! Я так не думаю. Да, эти женщины, действительно, немного выделяли Дикую Бару, как меня раньше дразнили. Но ты, Женя, сама подумай, какая я «Бара», если работала как раба у мамы, и не ревнуй, пожалуйста. Считай, что это мне подарок за то, что когда-то мама меня не любила. А местные женщины, как ты их назвала, почувствовали во мне гонимую, униженную девушку, и подкармливали, это души русских и украинских женщин, да, возможно, и женщин всего мира принимают участие там, где видят несправедливость.
- Вот я и говорю, что ты видишь и чувствуешь то, чего другие не видят и не слышат. А главное, умеешь подо всё подвести какую-то основу, как-то всё оформить и оправдать - даже свою мать.
- А что моя мать, Женя? Несчастная женщина, которая топтала самое дорогое в жизни - свою дочь. Но знаешь пословицу – «как аукнется, так и откликнется». Я, разумеется, её топтать не стану - не тот характер - но от меня мама не раз и не два получит, как говорят «от ворот поворот», когда ей захочется у гонимой дочери пожить.
- Ты думаешь, твоя стерва-мать приедет к тебе в будущем?
- Ещё как примчится. Вот вырастут девчонки, разденут её, перед тем, как уедут из дома. А к матери может вернуться Вера – жизнь с которой не покажется ей мёдом.
- Ты думаешь, твоя старшая сестра, закончив институт, будет жить в деревне? Что-то не верится. С её образованием метеоролога - вот, еле выговорила - все города будут Вере вашей доступны.
- Да, с такой профессией жить только в больших городах, где метеостанции имеются. Но, кажется мне, что она там недолго продержится - вернётся к маме - ещё не знаю по какой причине, но жить сестра будет некоторое довольно значительное, время с родительницей, и потреплет «милой мамочке» немало нервов. Вот тогда мама будет рваться ко мне, искать у нелюбимой дочери защиту от любимой.
- Ой, Релечка, ты - как гадалка или ясновидящая. У нас в селе такая старушка была - посмотрит просто на человека, и всё скажет, что тому в жизни предстоит. В тебе-то как этот дар образовался? Если ты своих бабушек-цыганок ни одну в глаза не видела - значит, не могли, и они что-то передать тебе в наследство.
- Мне кажется, что эти способности человек сам в себе развивает, но что-то, конечно, мне и от бабушек моих перепало.
- Но как? Не по воздуху же? Да ещё сквозь годы!
Г л а в а 9.
- Ну, сколько мне ещё тебе толковать о разных, параллельных мирах, которые находятся буквально рядом друг с другом? Я сильно подозреваю, что когда мама обижала меня, какая-то из бабушек прилетала ко мне и гладила по голове, давала мне силы выстоять. И, мне думается, что это мои старушки вели меня к хорошим людям, а им внушали, что к ним идёт не самая плохая девчонка, потому меня и встречали, как родную, если вспомнить, как отнеслась к незваной гостье Вера Игнатьевна - моя незабываемая наставница и мать на малое время.
- Да! И, кроме Веры Игнатьевны, ещё одна дворянка тебя обожала.
- Не только они, но и их мужья. А в первом случае и Павел, который предпочёл меня всем украинским и русским красоткам, которые носились за ним, в Маяке. И даже немка была, мечтающая выйти замуж за зеленоглазого моего любимого, причём всегда хорошо одетая, правда глупая и заносчивая.
- Подумать только, что плохо одетая девчонка, какой ты предстала перед красивым студентом, смогла покорить его, и все другие перестали существовать для парня, даже та «Фифа», которая смогла бы помочь Павлу твоему в будущем ездить за границу. А тебе не кажется, милая, что перед тобой разыграли сцену его гибели? А Павел спокойно умотал за кордон, и живёт себе там - кум королю!
- Но, Женя, я смерть моего дорогого учителя за много километров почувствовала. И сама вслед за ним чуть не ушла. Я ведь тебе, «кажись», рассказывала про это? Видишь, украинское словечко использовала, чтобы до тебя дошла вся моя горечь утраты Павла.
- Ну да, а потом какой-то чудило, в больнице, «вычеркал» из твоей памяти все воспоминания о Павле, и ты начала жить, как с белого листа. Видишь, запомнила про «белый лист», как ты мне толковала.
- Да, я начала жить именно набело, иначе бы я не могла полюбить Славу, и считать его первой любовью в своей жизни.
- Когда же ты узнала, что Слава у тебя был не первый парень?
- Как раз перед поездкой в Симферополь.
- Кто же тебе об этом рассказал, или ты сама вспомнила?
- Нет, мне напомнили. Встретился мужчина, уже в годах, который подвёз меня, безденежную, сначала в город Берислав, а затем в Бериславе, почти к конторе, которая и занималась набором молодёжи на строительство, в Симферополь. - Реля не стала говорить, что Егор ей и денег дал на жизнь в Симферополе, иначе бы она умерла с голоду, в первые же дни, жизни в этом городе.
- Ну вот, а меня родные сначала отправили учиться. Потом уж я на стройку попала, а ты сразу ехала работать, без всякой надежды учиться, хотя если кому учиться, то только тебе, потому что у тебя голова работает день и ночь. Я даже удивляюсь – ты, будто во сне не спишь, а тоже читаешь интересную книгу, или кино смотришь. Но прости, я, кажется, увела разговор в сторону. Мы говорили о мужчине, подвёзшем тебя до Берислава, и тем самым давшим Реле путёвку в жизнь?
- Да, и этот мужчина меня здорово выручил, потому что до него я остановила одну машину, в которой негодяй водитель предложил расплатиться за проезд собой – «своим девичьим телом» - как с издёвкой заявил он.
- Сволочь, какая! Ты б ему в морду кирпичом запустила.
- Да где кирпич возьмёшь у дороги? Я его маленьким камешком попугала. Потом решила идти пешком, и когда следующий водитель притормозил - вот тогда нашла булыжник, и собралась яростно обороняться.
- Слушай, ну ты и храбрая. Я бы, услышав такие речи, какие тебе первый водитель сказал, сразу бы домой повернула.
- Ну да! Опять под материнский гнёт? Нет, я решила дойти до перекрёстка, а дальше просить подвезти, потому что на «грейдерной» дороге не так просто свернуть, и в степь девушку завезти, без её согласия. Я бы, наверное, и из кабины выскочила на всём ходу, если бы водитель попался такой же наглый. Но Бог, по-видимому, просто испытывал мою стойкость, и послал мне вторую машину уже не с человеком, а с Ангелом, который во всём, самом важном, мне помог, и потом отправился на небо. Вернее не на небо, а на космический корабль.
- Ты шутишь, Реля? - глаза у подруги расширились до предела.
- Ну что ты испугалась? Сделай свои сливы квадратными, а не такими блюдцами на меня смотри. Вот-вот, пусть будут эллипсы, это привычней, - шутила Реля, чтоб успокоить немного Женю. - А теперь вспомни, что я тебе говорила про космический корабль, который полетит в небеса с Земли?
- Ну что полетит он в тот год, когда ты родишь ребёнка.
- Да, но он будет не таким совершенным, какой есть у космиян.
- Это ты, милая моя, начиталась фантастики.
- Ошибаешься, я сталкивалась с космиянами в жизни, и не раз. На свои корабли, летающие уже в космосе, они берут и людей - не очень старых – которые были внезапно убиты, или потерпели аварию.
- Что ты хочешь этим сказать? Уж не забрали ли космияне и Павла?
- Слушай меня внимательно, Женя. Но никогда, никому не проговорись об этом - даже твоей родной сестре.
- Ой, как загадочно! Ну, быстрей же рассказывай.
- Я думаю, что Павел на корабле у космиян, потому что я их просила об этом, как только сообразила, что смерть ему напророчила.
- Да ты разве их знаешь? Встречалась с ними?
- Да, знаю, и встречалась - но только издалека. Они меня даже от смерти не раз спасали. Да я тебе рассказывала про своё десятилетие.
- Помню, это когда твоя гидра-мать тебя ночью послала по воду, а бежать надо было через кладбище. Но ты их близко не видела, не говорила с ними, а крикнула, и они тебя спасли? Как же это получилось?
- Ты знаешь, Женя, мне кажется, что эти космияне - посланцы Бога, и я общаюсь с ними молитвами, обращёнными к нашему защитнику.
- То есть, просишь помощи у Бога, а он посылает к тебе космиян?
- Кого может, того и посылает, не хочешь - не верь.
- Ну, хорошо! Я могу поверить, что Павел твой не умер, а у космиян. И это он тебе сегодня такие подарки сделал. А тогда получается, что космияне могут отпускать их на Землю и забирать обратно, если и водителя, твоего благодетеля, у тебя на глазах, подняли в корабль.
- Да, Женя, я это видела своими глазами. Народ шёл рядом, и даже глаз к верху никто не поднял, никто не посмотрел на это чудо, - Реле хотелось пофантазировать, что видела она это во сне, но разве её сны не совпадают с жизнью, иногда точнее, чем в математике.
- А может, твои могущественные покровители приказали им не смотреть в небо? Хотели, чтоб только ты видела то, что тебе «показали».
- Мне тоже так думалось. Поэтому я никого и не хватала за руку, не просила посмотреть вверх. Этот фильм был показан только мне.
- Но почему твой Павел не подошёл сегодня к нам? Хотя бы незнакомцем прикинулся, или толкнул тебя под локоть. Уверена, что это твои космияне подстроили нам просмотр Панорамы, ведь даже севастопольцы, по нашим осенним с ними разговорам, давно не видели её, потому что была она больше закрыта, чем открыта из-за каких-то ремонтов.
- Отвечу сначала на второй твой вопрос. Мне тоже показалось, что Панораму открыли к нашему приезду, но потом закроют её уже надолго. Второй раз я увижу Панораму уже со взрослым сыном или подростком.
- Ты говоришь всё так уверенно, будто это тебе подсказали?
- Наверное, Павел, который ходил с нами по Панораме, и внушил мне эту мысль. Но я точно знаю, что Панораму будут ещё приводить в порядок долго.
- Слушай - это гениально! Кому сказать - не поверят. Жаль говорить про это нельзя - в сумасшедший дом посадят, если дойдёт до врачей или до высокого начальства. Но что же Павел был рядышком, а не поговорил с тобой?
- Он говорил, но только посредством внушения. Павлу долго ещё нельзя будет показываться мне на глаза - потому он и в больницу ко мне подослал студента-музыканта Аркадия, которого я приняла за Ангела.
- Да, и этот Ангел вычеркал из твоей головы память о Павле.
- Согласись, что это было лучшим решением на тот момент - иные, от такой потери, теряют разум. А я, переболев, всё забыла, ещё и парнишку полюбила, лучше которого не было в Качкаровской школе.
- Как это не было? А Игорь твой золотой? Он бы не причинил Реле такой боли, какую сотворил твой «самый лучший».
- Возможно, ты и права, а может, и нет. Потому что, как я тебе толковала уже, путь нам прочерчивают звёзды.
- Слушая тебя, можно и в звёзды поверить. Но ты вернись к Паше, и скажи твою догадку, почему он, делая такие подарки тебе, не подошёл и не поговорил с тобой?
- Опять двадцать пять! - огорчилась Реля. - Да нельзя Павлу показываться на глаза самым любимым людям целых полсотни лет, какой-то запрет у них там.
- Да что ты! А я уже нарисовала себе, что ты, разведясь со своим будущим мужем, сможешь сойтись с Павлом, который, наконец, спустится на Землю, и будет жить с тобой и твоим сыном.
- Эта мечта не раз и меня посещала. Но не получится. Эти хитрые жители космоса уж если берут людей на корабль, то держат там не менее пятидесяти лет, отпуская на матушку нашу Землю только с поручением, причём могут засылать их, как разведчиков, в разные страны.
- Фантастика! Зачем им разведка? Они и так, наверняка, все земные тайны знают, этакие умные разумные, в удивительных кораблях, похожих на перевернутые тарелки.
- Всё, да не все - их, как я поняла, интересуют люди. Потому берут на свой корабль парней в основном, которым вдруг случилось умереть, лечат их, выхаживают и заставляют себе служить.
- Да им и выхаживать, наверное, не надо - дотронутся рукой, как в сказке, и человек живёт ещё долго.
- Этих тонкостей я не знаю.
- Да брось ты! Сама, как мне кажется, бывала на этих кораблях?
- Не знаю, Женя. Но сколько видела Пашу в своих снах, ни разу не удалось поговорить с ним об этом. Меня саму этот вопрос волнует.
- Ты видишь Павла во снах? – Женя удивляла подругу – будто они о том не говорили уже.
- Да, и сегодня всю ночь проговорила со своим бывшим любимым.
- Но он тебе ничего не говорил про деньги, про книгу?
- Не знаю, вернее не помню, потому что проснулась в жутком волнении, что Павел резко покинул меня.
- Покинул во сне или покинул тогда, в жизни?
- Конечно, во сне. А так, как сниться он мне стал совсем недавно, после того, как я узнала, что его спасли космияне...
- Видишь, он тебе раньше не снился, не хотел тревожить.
- Наверное. Раз я была в таком глубоком забытье...
- Это же надо! Вычеркнуть на три года память о человеке!
- Я думаю, всё было справедливо. Как я тебе уже говорила, было невыносимо, от мысли, что парень поманил меня, да бросил.
- Но он же не бросил. Он, может быть, жизнь отдал за тебя, чтоб ты жила только, и когда-нибудь родила своего солнечного ребёнка.
- Вполне возможно, - ответила Реля, на минутку забыв, что Евгения не всё про неё знает, - потому что в прошлых наших с ним жизнях я умирала раньше Павла, не дожив до семнадцати лет, и даже не успев родить ребёнка... - и замолкла в тревоге - застонало сердце.
- Как в «прошлых ваших жизнях»? - изумилась Женя. - Разве люди живут по нескольку раз на нашей Земле? Я что-то не слышала такого!
Калерия, поняв, что проговорилась, посмотрела на подругу немного испуганно: - «Ну, разве можно быть такой болтливой? Распустилась, девушка! Как теперь выйдешь из такой ситуации? И рассказывать об этом сложно, и не рассказать нельзя, потому что Женя чётко уловила то, о чём тебе надо было молчать ещё много лет. Но ломай голову, думай!»
Однако раздумывать долго времени не было.
- А я разве тебе ни разу не намекала об этом? Многие люди живут не одну жизнь, а несколько - только в разных веках.
- Здорово! - не то посмеялась, не то восхитилась подруга. - Надоело человеку жить, он взял, да умер, а потом возродился через многие века, чтобы посмотреть, как там его потомки жизнь строят?
- К сожалению, а может быть к лучшему, люди, возрождаясь, попадают в другие страны, даже в другие части света и почти не встречаются с бывшими родными. – «А как же Пушкин! Дед, ты, где сейчас? И не ты ли мне помогаешь, а я приписываю Павлу?»
- Да что ты! Значит ты жила где-то в других странах, знала другую природу, говорила на других языках. Как ты это всё помнишь?
- Я бы не вспомнила, если бы не повстречала Павла. Это мой дорогой учитель, с помощью какого-то не то врача, не то гипнотизёра с врачебным дипломом, заглянул в наше прошлое и выяснил, что мы с ним в древности, не раз уже встречались, причем сразу влюбляясь, и каждый раз разница в возрасте между нами была около восьми лет, - Реле не хотелось говорить, что ещё девочкой, перед Павловым гипнотическим сном, она раньше него всё вызнала в своих снах, да ещё с дедом Пушкиным судьба её свела: разочек наяву, а после в снах, где дед подсказал внученьке, которая его из Ада вызволила, что люди живут не один раз, а много, да в разных странах, с разными судьбами. Реля узнала себя в одной из поэм Пушкина, он подтвердил, что это так, но разве про всё расскажешь Жене? Только чуток и лишь намёками, чтоб самой не забыть: дед Пушкин, прошлые жизни, рано обрывавшиеся, виденные ею в снах, Павел, Степан, Аркашка, Егорушка, бабушка Домна, Космос. Самые дорогие Релины люди с Космосом связанны, значит и Реля с Космосом имеет контакты, хотя бы через тех, необыкновенных людей. Книги ей, для познания кто посылал в библиотеки? Космиты! Они же наблюдали за развитием Рели. Они, когда она неподготовленная шла на экзамены, вкладывали в её память те сведения, которые она подзабыла...
- Теперь понятно, - внезапно прервала её мысли подруга, - почему взрослого парня потянуло не к тем девицам, которые на него вешались, а к маленькой, не любимой роднёй, девчонке - Павел узнал тебя даже в неказистом платьишке, да?
- Да, теперь и я понимаю, почему нас притянуло, как магнитом. Это прошлая память имела над нами такую власть.
- Ох, Реля! Как же много ты от меня скрывала и так долго, что я сама начала догадываться, что ты шкатулка с секретами. Теперь давай рассказывай мне с самого начала о твоей встрече с Павлом, вспоминай каждую минутку и с большими подробностями. Но сначала скажи, нас то не сводила ли судьба в прошлых наших жизнях? Потому, что я подозреваю, что нас тоже притянуло друг к другу, как магнитом.
- Смотри, ты мои слова повторяешь. Но это, верно, мне тоже вспоминается, что мы с тобой встречались когда-то, но не в Союзе. - Значит, я должна тоже знать твоего Павла. И, возможно, в прошлом я была твоей несчастливой соперницей. А может счастливой, если ты умирала рано, не успев родить. Возможно, я от него рожала?
- Вот это я и хотела выяснить в сегодняшнем сне, допытывалась у Павла, не встречались ли я и ты в прошлых жизнях? - соврала Реля.
- И что он сказал?
- Он сказал, схитрил, наверное, что мы были с тобой соперницами, но не в тех жизнях, в которых мы с ним встречались, а в других, где его не было рядом с нами.
- Может, и не схитрил, потому что меня-то с ним судьба не свела, а тебя, пожалуйста, - проговорила Женя с обидой.
- И к чему ты ревнуешь? К тому, что она нас свела, и, дав, немного поглядеть друг на друга – развела. Этого ни я, ни Павел не знали. – «Я, кажется, знала, но молчала». - Потому что Павел говорил, что мы с ним поженимся, когда я подрасту, но мы даже не целовались... Так вот дав заметить, что нам трудно жить друг без друга - она развела нас.
- Но ты же была девчонкой совсем! - перебила Евгения подругу. - Вот он тебя и пожалел, как видно жалел и в прежних ваших встречах.
- Да, спасибо ему. Он, по-видимому, и Славе не давал меня целовать, так как считал, что мои годы ещё не время для поцелуев.
- А что неправильно? Многие так нацелуются, а потом у них и до другого доходит. Мои бывшие одноклассницы беременели и в восьмом классе, и в девятом - приходилось девчонкам учёбу бросать, чтоб куда-то уехать и избавиться от ребёнка.
- Боже упаси! Как можно от дитя отказываться? Такого долгожданного! - испугалась Реля.
- Это для тебя твой ребёнок долгожданный, и родишь ты его в чистоте. А многие аборты делают, что и рожать потом не могут.
- Абсолютно те же слова я сказала год назад одной такой дурёхе, что нельзя развратничать до рождения ребёнка.
- Разве после рождения можно? - с улыбкой спросила Евгения, чувствуя старшинство над подругой хоть в этом житейском вопросе.
- Что ты! После родов просто невозможно! Потому что родится маленькое чудушко, и ему надо будет всё своё время посвящать.
- Откуда ты это знаешь? Ты, ни разу не рожавшая?
- По себе, по своей теперешней жизни, Женя. Как мне требовалось внимание матери, забота её, я уж не говорю о любви! Вместо ласки да внимания, я получала ненависть, и съёживалась, обрастала колючками.
- И даже такую тебя Павел узнал, - покачала головой Женя.
- Да как ему не узнать! Мы с ним в прошлых жизнях встречались в разных ролях. Сначала я была богатая дочь купца из Индии, к которой и приставили раба для охраны...
- И это был Павел?
- Да, чёрный раб, который не смел на богатую девочку, даже смотреть долго, но всё равно мы с ним полюбили друг друга.
- Как же вас судьба тогда развела?
- Павла забрал рабовладелец, который дал отцу раба на время, за плату, а я, кажется, погибла при какой-то стычке с бандитами.
- Наверное, на караван твоего отца напали? Видишь, и я могу что-то вспомнить, хотя бы по книгам.
- Послушай, Женя, а когда ты читаешь эти книги из прошлого, тебе не кажется, что ты там уже бывала, что-то тебе сильно знакомо?
- Ты знаешь, я не такая памятливая как ты, честное слово. Я хотела бы всё так воспринимать как ты, учиться так, как ты училась, и чтоб меня обожали учителя - тогда бы, может быть, и повстречала своего Павла. Ведь он, по-видимому, восторгался тобой, что ты и в прошлых жизнях была «незаурядная», как тебя справедливо называл бывший мой возлюбленный, о котором я теперь не жалею, потому что узнала от тебя, какие бывают парни, и буду стремиться, не ломать свою теперешнюю жизнь, а как-то делать её интересней.
- Да, и поездка наша в Севастополь сыграет в твоей судьбе переломную роль. Я это тебе предсказываю, как внучка двух цыганок.
- Но ты бы, как цыганка, хоть на руку посмотрела.
- А зачем? По лицам людей и по разговорам с ними можно больше увидеть.
- Счастливая ты, Релька!
- Ну, уж и счастливая! Мне ещё столько пережить неприятностей предстоит!
- Но тебе, как человеку подготовленному, легче будет отразить эти удары.
- Вот это верно, - улыбнулась Калерия.
- Но мне интересно - знала ли ты, что покалечишь ногу?
- Да не один раз, одну и ту же, - шутливо ответила девушка. – Я предчувствовала это, но остановить никак не могла. Уж, что написано на роду, того не обойдёшь, и не объедешь. - И Георгий этот поганый, из-за которого всё случилось, тебе был предписан звёздами?
- Точно! Я должна была негодному противостоять, и у меня вроде как получилось? Даже ты не сможешь возразить тут, подруга.
- Ты боролась с ним, как «Мцыри» со своим львом или тигром?
- По-моему, это был зверь поменьше - не то рысь, не то барс.
- Но у тебя-то точно был тигр кровожадный, и ты его усмирила.
- Какой ценой, Женечка! Какой ценой! Но хватит о нём! Лучше давай поспим немного - автобус так укачивает, да и темнеет - домой попадём совсем ночью. Смотри, многие посапывают.
- Ой, Реля, давай лучше продолжим разговор, который меня так заинтересовал, ведь никогда и ни с кем я так не говорила. Такое узнать, чего я от тебя узнаю - это подарок.
- Признаюсь, что нечаянно я проговорилась, не должна была я никому рассказывать, о чём мы с тобой сейчас болтали. Это тайна за семью печатями, и ты никому не должна рассказывать, что люди живут несколько жизней.
- Знаю, иначе меня за это посадят в сумасшедший дом.
- Да, и меня тоже, если узнают, от кого ты поднабралась этих сведений. Поэтому давай не углублять этот вопрос, а закроем его до более подходящих времён, когда человечество, и газеты, и даже книги заговорят о том, о чём мы сегодня преждевременно завели разговор.
- Но мне хочется ещё узнать в каких жизнях, кроме рабовладельческого строя, вы с Павлом ещё встречались?
- Ну, мы с ним, сдаётся мне, встречались и в средние века, но поменявшись ролями - Павел был каким-то ханом, а я у него рабыней.
- И тогда он тоже любил тебя?
- Ещё и как! Руки на себя хотел наложить, когда рабы из-за войны поменяли хозяев. Впрочем, я вскоре и умерла, или меня убили, - Реля не желала говорить точно, как всё произошло, а вдруг Женя читала «Бахчисарайский Фонтан»?
- Значит он, чувствуя твою смерть, тоже хотел умереть?
- Не знаю, умер ли? Может быть, его и тогда космияне спасли.
- Как интересно ты жила. Ну, умирала рано, зато память, какая оригинальная у тебя осталась.
- Если бы я не встретила Павла, то я ничего этого бы не припомнила. Это благодаря его стараниям, мы с ним узнали о прошлом, - врала, не стесняясь.
- Но ты-то вот, по его лицу, по разговорам с ним, не видела разве, что он должен умереть? Или видела, да боялась подумать?
- О Боже, Женя, я же тебе рассказывала, как я явилась в домик к незнакомой мне Вере Игнатьевне, и ещё не зная ничего, о её тяжелейшем прошлом, напророчила бедной женщине, что она потеряет самое дорогое, что у неё есть, ещё не зная, что самое дорогое - это Павел.
- Но по существу-то ведь она его не потеряла!
- Это мы с тобой знаем, но не она.
- И ты к ней никогда не ездила в Маяк, на могилку Павла?
- Во-первых, старая дворянка похоронила любимого племянника не в Маяке, а в родовом гнезде, где-то под Полтавой. – «Господи, как не вспомнить деда, который написал поэму «Полтава», - подумала, между фразами и продолжала. - Там же осталась жить, куда и меня звала приехать, но письмо её не дошло до меня стараниями сестрицы Веры и моей любимой классной руководительницы, как мне рассказали впоследствии.
- Это твоей Веры, в детстве Геры-серы? – Женя, вспоминая о Гере, будто повторяла урок. Или ей нравилось её сравнение Геры с серой?
- Да, ей я должна быть благодарна, что не узнала вовремя грустную весть. Возможно, это меня и спасло. Ну, заболела и заболела, а потом всё забылось - даже во снах, как ты теперь знаешь, Павел не прилетал ко мне. Это дало мне возможность остаться жить, потому что узнай я тогда правду, я бы точно руки на себя наложила.
- Откуда ты это знаешь? Ведь тебе не пришлось пережить горя!
- Но нечто похожее я пережила, когда мы резко разошлись со Славой. И хотя я его, не так любила как Павла - у нас никогда не бывало разговоров о нашем с ним будущем.
- Он был как бы случайный человек на твоём пути?
- Похоже. Но разрыв наш я пережила тяжко – мне даже жить не хотелось. Теперь представь, что бы было, если бы я узнала про гибель Павлуши? Потому я должна быть благодарна двум любопытным женщинам – Вере и моей классной руководительнице - кстати, она была тётей, тогда ещё незнакомого мне Славы, которые нагло читали письмо, написанное мне и, как я предполагаю, смеясь, порвали его.
- И Бог их за это накажет, если уже не наказал! - разгневалась, покрываясь румянцем, Евгения.
- Зачем, подруга? Я их простила, особенно после того, как прочла книгу «Два капитана», Каверина. Там тоже письма не доходили адресатам, и какие письма, Женечка! И какие люди лишались жизней из-за подлостей других. А я осталась жить - так мне ли жаловаться?
- Но спустя время, ты узнала всё о Павле, и, вместе с тем, дозналась, что он не погиб. Знаешь, Рель, у тебя жизнь - сказка. Правда в ней горечи много, но ведь без этого не бывает даже в сказках.
- Спасибо, что меня утешила. Мне тоже моя жизнь кажется не лишённой привлекательности. Даже прошлые жизни, в которых я погибала молодой, дали, как мне кажется, возможность появиться в последней жизни уже полу рабой, полу вольной, с возможностью выбора своей доли.
- И ты выбрала, разумеется, волю, милая моя подружка. Обожаю!
- Да, я тоже волю обожаю. Готова за неё драться всегда, что я и делала во всех своих жизнях, хотя жила в них недолго.
- А как ты думаешь? В этой жизни ты дольше проживёшь?
Г л а в а 10.
- По крайней мере, как я нагадала себе во сне, я выращу смуглого человечка, и дойду с ним до середины моста. И жизнь у нас с сыном будет хоть и трудная, но довольно светлая, а от врагов мы отобьёмся, - смеясь, отшутилась Калерия. - Ну, хватит болтать, Женя, давай поспим немного. Потому что, когда приедем, мы ещё поужинать захотим, да помыться, и пока мы доберёмся до постелей, будет уже глубокая ночь.
- Подозреваю, что тебе, из-за болей, мыться не хочется?
- Помоюсь, разумеется, если в душе будет горячая вода, но ты же знаешь нашего деда-истопника, который до десяти вечера топит, если есть чем воду греть – то есть уголь, который он продаёт на сторону, как мне кажется, потому что балуется водкой, да и покурить любитель.
- Но ты не знаешь, что я, уезжая, обещала ему привезти из Севастополя подарок, если он дождётся нас и будет возможность помыться.
- Так это ему ты трубку купила? А я думала, что отцу.
- Мой папа не курит. А этот дымила пусть лучше трубку сосёт, чем свои вонючие сигареты. А парни ему ещё и вино носят, за воду горячую.
- Да, я тоже слышала, что трубочка полезней, не так много смрада курилки заглатывают. Вот пить на работе не стоит, а то беда случится.
- Так не зря же «отец народов» трубочку-то любил. И вино, кстати сказать, попивал. Ему, из его любимой Грузии, присылали, наверное, самые лучшие вина. Но он не баню топил, а людей уничтожал, что пьяным делать сподручней. А так-то вино людям идёт на пользу? Отвечай!
- Насчёт трубки не сомневайся. А что вино полезное, я узнала на собственном опыте, когда мамуля была председателем винодельческого, большого колхоза. Вот где детям её, довелось вина испробовать. Пили мы его, как компот, и не спились, зато здоровья прибавилось: - «Но я, не очень здорова была, если в Родниках теряла сознание», - подумала Калерия.
- Но к вину ведь можно привыкнуть.
- Я-то не привыкла, как знаешь. Вижу его в магазинах, и ни разу мне не захотелось купить бутылочку. Правда мама наша пристрастилась к нему - дня прожить без него не может, и мне кажется - Вера тоже.
- Конечно, её в Одессе запоили, наверное, всякими марочными и дорогими винами - там их полно, а некоторые студенты народец совсем не бедный, я помню ещё это потому, как поступала в институт.
- Что? И тебя чуть не споили?
- Разумеется, потому что парням хочется с девушками побаловаться, а как её в кусты затянешь, если вина не купишь? Топчемся, бывало, возле института, смотришь, половина поступающих разбрелись по магазинам. А потом, как я слышала, девки беременные не знают куда сунуться, бегут в ректорат жаловаться на парней, что те жениться не хотят.
- Господи, Женя! И ты мне такие гадости рассказываешь? Будто не насмотрелась я на всё это в родной семье? И множество скандалов слышала, и битв нагляделась, потому что в темноте не слиняешь из дома - приходилось терпеть, ещё и в драку иногда мама втягивала.
- Потому ты за Жорку не захотела замуж идти - он бы тебе и не такое ещё устроил, да?
- Чудная ты, Женя! Будто я тебе не толковала недавно, что жизнь наша не зависит от нас, а протекает так, как распорядились звёзды.
- Ой, прости! Я - дура. Я полная дура.
- Ты далеко не глупая, а просто забывчивая. А теперь давай подремлем. Я немножко устала, даже от разговоров.
- Конечно, со мной говорить, это терпение надо иметь. Но ты всё равно не спи. Потому что мне кажется, если мы с тобой заснём, уснёт и шофёр за рулём, тогда мы скатимся в кювет и перевернёмся.
- Но возле водителя крутилась одна из экскурсанток, всё развлекала его разговорами. Куда же она делась? - Калерия оглянулась.
- Вон, видишь, спит, как сурок. И водило без её трескотни, тоже дремлет.
- Да, это нехорошо, что ездовой наш один остался. Надобно нам с тобой его взбодрить. Когда шофёр начинает дремать - он опасен. Может заснуть и автобус врежется в столб вместе с пассажирами. Срочно надо его растормошить.
- Но как? Подойти к нему, пожалуй, рассердится.
- Я сейчас его подругу разбужу, где она? - приподнялась Реля, оборачиваясь.
- Давай напугаем её, чтобы не спала больше.
- Нет-нет, это грубо - она тоже будет ругаться. Я просто мысленно её попробую убедить, что нельзя подвергать народец опасности. Уж, коль она водителю мешала, пока был белый день, пусть развлекает его и ночью, если не хочет сама загреметь в кювет. Ну, красавица, просыпайся, тут помощь твоя требуется! Имей совесть, открой глаза!
- Смотри, колдунья моя! Она и правда зенки свои протирает. Внуши ей ещё, чтобы к водиле подошла. Ой-ой, пошла. Здорово!
- Девки, - спросила, проходя мимо них, женщина, - кто меня в бок толкнул, не видели?
- Это Бог поднял вас, потому что без ваших живых разговоров водитель почти засыпает, а это может сыграть с нами злую шутку, - пошутила Калерия, радуясь, что женщина послушалась её взгляда.
- Конечно. Сейчас я его разбужу, а то муж меня сегодня домой не дождётся, - дама резво прошла к кабине. - Эй, дорогой ты наш! Никак, угробить всех хочешь? Просыпайся, нельзя за рулём спать, твою мать!
- Ой, это ты, Яра? А я вздремнул даже, и видел тебя во сне.
- Да, и скоро перевернул бы весь автобус на обочину.
- Спасибо, что разбудила, дремать тут нельзя. Ты посиди на приставном кресле, возле меня, покалякаем ещё, Ярославочка моя!
- Допустим не твоя, но что делать? Меня будто кто-то разбудил сторожить тебя.
- Вот и хорошо. Спасибо тому, кто это сделал. Ты что мне прежде рассказывала-то? С мужем, что ли не очень ладно живёте?
- А тебе-то что? Вы, поди, с женой не надышитесь друг на друга?
- Да брось ты! Кто это сейчас с женой воркует, когда вокруг полно всяких красивых бабонек? - усмехнулся водитель.
- Ну что? - шепнула Реля Жене. - Теперь твоя душенька спокойна?
- Конечно. Пусть говорят про что угодно, лишь бы шофёр не вывалил нас на обочину, или со столбом не поздоровался. Но теперь тебе, после такой работы - должна признаться, ты поразила меня своим пронзительным, пробуждающим взглядом - можно и поспать.
- Представь себе, что, разбудив эту легкомысленную дамочку, я и сама проснулась. Я теперь уж и не смогу дремать видимо, раз оторвала другого человека от сновидений. Но меня поразило её имя – Ярость и Слава. То-то в глазах её сверкал гнев, когда мы с девчонками про покупки разговаривали. Неужели она ничего не приобрела себе на Ярмарке?
- И тебя это беспокоит? Пусть муженёк волнуется насчёт одежд её или водила, этот «женишок» на два дня. А ты спи, я тебе приказываю.
- Слушаю, товарищ Командир! Я вот уже и глаза закрыла. Сплю.
- То-то, - Женя тоже привалилась к сидению и тут же задремала.
Калерия не мешала подруге, хотя самой ей не спалось. И как заснёшь, если столько чудес произошло с ней в городе-герое. Она попыталась припомнить сон, в котором они так долго говорили с Павлом, но он основательно забылся, кроме того, что она сильно переволновалась, когда Павел исчез прямо на полуслове: - «Господи! Говорили мы с ним о чём-то очень важном и вдруг парень, который совсем не изменился с нашей последней встречи - такой же мальчишка - прервал фразу и стал невидимым. Неужели мы с ним коснулись чего-то очень неприятного или болезненного? Наверное. Но мы же, во сне, не контролируем себя! Что сказала я такого, что Павел предпочёл покинуть меня?» - Реля вздохнула: - «Но всё равно, благодарю тебя, Боже, что ты дал нам возможность увидеться с моим дорогим, бывшим женихом. Это произошло второй раз. Первую нашу с встречу с Павлом, после его гибели, я хорошо запомнила. Это случилось как раз в ту ночь, когда я вернулась из Берислава с путёвкой на строительство. В первую же ночь Павел явился, после того, как дал понять, что он не умер. И всё во мне ожило - будто не было нескольких лет забытья, будто и не любила я другого, более жестокого, чем Павел, человека. Что Слава презирал весь девичий род, я ещё в Качкаровке понимала, что он мстит ветреным, непутёвым девушкам, догадывалась, но что он как-то может обидеть и меня – про такое даже не думала. Мне казалось, что он уважает меня и никогда не поставит в один ряд с лицемеркой Верой, или с недоучкой Раисой. Но он сделал это и, разумеется, только Тебе, сидящему над всеми нами, известно почему. Сейчас я думаю, что он хотел больнее обидеть меня, но кто-то ему не дал сделать это. Ты, Господи? Или Павел? Прости, что сравниваю тебя с ним, но разве вы оба не воскресли, после вашей гибели? И разве вы оба не зеленоглазые? Паша, ещё живя на Земле, казался похожим на тебя. И вообще, ваши действия почти равнозначны для меня. Ты, Боже, ещё в детстве своей благодатью начал поднимать меня с колен, на которые всё пыталась поставить меня родительница. Разве я не помню, как мама, как раз перед моим десятилетием, послала меня в тёмнотище за водой, а была я тогда совсем небольшого роста, начитавшаяся книжек про вампиров. Шла я через страшное кладбище - по которому я и днём боялась ходить - и погибла бы я, наверное, в свежевырытой могиле, если бы ты не послал своих Ангелов, которые и спасли меня... Ты прости меня, Господи, если я ошибаюсь, но мне кажется, что Ангелами у тебя работают дорогие мне космияне. Я, правда, один-единственный раз видела их «корабль», он так стремительно исчез у меня из виду, что я поняла: они посланы тобой, помогать нуждающимся. Я знаю, космияне - добрые, не желают людям зла. Разумеется, я не обо всех знаю. Есть, мне кажется, и тёмные силы, те, что делают людей плохими? Иначе откуда появляются злые люди? Ведь не от тебя, Боже, верно? Но я не стану тебе рассказывать о них - ты и сам всё хорошо знаешь. Лучше, если ты не устал меня слушать, вспомним о том, как ты, Боже, после той тяжёлой для меня ночи, говорил со мной во сне - вот я была счастлива, просила тебя свезти меня к морю настоящему, а не тому, которое ты послал мне во сне. И ты исполнил моё желание - мы два года жили у дикого моря. Я говорю «дикого» потому, что ты, во снах же, давал мне возможность побывать на культурных берегах, где всё благоустроенно для отдыха людей. И самое интересное, я понимала чужую речь во снах, а те люди понимали меня, хотя я могла говорить только по-русски. Это потрясало меня, Господи! Но всё равно я любила своё дикое Японское море- оно и теперь мне снится, хотя я уже дважды сумела повидать Чёрное море, правда один раз осенью, а второй раз в Севастополе. Спасибо тебе за оба моря, Господи! Я могу ещё съездить к Чёрному морю летом, и не раз, но сейчас позволь тебе напомнить о том, что ещё ты сделал для меня, хотя и сам ты прекрасно об этом знаешь. Ты помнишь Степана, в поезде, когда мы возвращались с Дальнего Востока, который буквально подставил свою богатырскую грудь бандитам? Так вот я тоже приняла сначала этого парня, как мне казалось, от тебя. Я говорю «парня», хотя позже, когда Степан уже рассказал мне о себе, оказалось, что ему много лет, чуть ли не за семьдесят. Это глубокий старик, а выглядел он как юноша. И оказалось, по его же словам, ему эту юность подарили космияне, которым он служил. Что же получается, Боже!? Не значит ли это, что Павел, пробыв пятьдесят лет у космиян, сойдёт на Землю свою любимую, тоже юношей? Мне же, к тому времени, будет - если я доживу, разумеется - идти шестьдесят пятый годок?..»
- Верно, милая девочка! - вдруг перебил её мысли чей-то голос. - А ты против, чтобы твой любимый Павел оставался молодым на долгие годы, его последующей жизни на Земле?
- Что ты, Господи! Я рада, что он ещё будет украшать собой Землю, но я, к тому времени, стану совсем старухой. И, конечно, не смогу встретиться с ним. Или, если встречусь, мне будет тяжело видеть, что я старая, а он молодой.
- Не грусти, девочка моя. Твой возлюбленный тоже думал о возрасте своём, когда вы увидитесь на Земле.
- И что же?
- Я обещал ему, что вы встретитесь - если, разумеется, ты останешься на Земле, к тому времени.
- А я могу умереть? - грустно спросила Калерия.
- Не надо гадать! Прошу тебя, больше не гадай на себя! Возможно, я смогу продолжить твои годы, если ты ничего, кроме того, что выведала, больше не будешь знать о себе.
- Мне хватит того, Господи, что я знаю. А если есть в моих знаниях лишнее, можешь вычеркать это из моей памяти.
- Эк, тебя космияне приучили! Вычеркивать! Нет, то, что ты выведала у своей Судьбы - это трогать нельзя. К тому же ты хитрая девушка! Ведь всё равно вспоминаешь?
- Да, Боже! Прости меня за память. Но как я встречусь с Павлом?
- Вот тут я и прерву твоё любопытство. Ты не будешь знать, доживёшь ли ты до встречи с ним, и встретитесь ли вы.
- Это жестоко, Господи! Но я подчиняюсь тебе!..
- Ну вот, говорила, что не заснёшь, а сама только так посапывала! - разбудил Калерию голос Жени. - И кому это ты подчиняешься? Не волнуйся, я слышала только последние два слова.
- Кому я могу подчиняться? Только Господу нашему, - вроде пошутила Калерия, но была уверена, что именно Бог ей и приснился.
- Лучше бы мужу, глупая. Мужики любят, когда женщины им покорны. Ну, протри глазищи, сейчас подъезжаем уже к нашему дорогому общежитию. По нашей улице едем, девушка.
- Ой, как здорово! Во сне всё так быстро происходит.
- Я тоже рада, что ты поспала. Мечтаю, что и на танцы ещё попадём - ведь наши поздно заканчивают их.
- Ой, Женя, уволь. На танцы я пойду с тобой, только не сегодня.
- И то хорошо. А то я уж думала, что никогда туда не пожалуешь.
- Ну что ты! После того, как я расходилась по Севастополю, как-нибудь на танцах смогу полчаса или час выдержать.
- Смотри, давши слово - держись. Я больше не буду тебя уговаривать, в надежде, что в один прекрасный день, ты оденешь свой красивый новый плащик, и перебежками, чтобы не мёрзнуть, явишься в полуподвал мужского общежития, где наши парни устроили «классный», как они сами говорят, танцевальный зал.
- Да, ты мне про него столько рассказывала, что мне и самой хочется на него посмотреть. А если ты не будешь настаивать, чтоб хромая девушка немедленно в него мчалась, тем скорее мне самой захочется всё это своими глазами увидеть.
- Ты, подружка моя, по-хорошему наших парней не видела, которые работают на строительстве - может твой долгожданный тоже тебя ждёт, не дождётся? И, именно, в нашем общежитии.
- А это мысль! Я, в самом деле, не очень рассматривала наших ребят на танцах, когда они были перед девичьим общежитием. Да и трудновато это сделать в сумерках. А в мужском общежитии, как ты говорила осенью, даже люстры повесили - так что будет возможность рассмотреть. Но, - с грустью улыбнулась Калерия, - станут ли они интересоваться хромой девушкой?
- О, Господи! Да на тебя и хромую десятки парней будут пялиться!
- Сомневаюсь я. Посмотреть, может, и посмотрят, а как заметят, что хромаю, не подойдут, не пригласят на танец.
- Не знаю, не знаю. Мне думается как раз по-другому.
- Как говорят старые люди: - «Твоими бы устами, да мёд пить…»
- Я рада, что ты пословицу вспомнила - это хороший признак. Потому что пословицы не врут. И, возможно, что теперь я тебе нагадала встречу с твоим будущим мужем. Она произойдёт в нашем доморощенном клубе, где на 23 февраля, в Воинский праздник, как обещают, даже концерт будет, разумеется, «силами самодеятельности». Это я увидела во сне.
- Да что ты! Вот удивила. А кто его организует?
- Ты не поверишь! Наша комендантша, оказывается, когда-то трудилась в театре - не то завхозом, не то администратором, - еле выговорила Женя и удивилась. - Смотри-ка, вспомнила.
- Так слово-то, какое, - улыбнулась Реля, - его надо долго заучивать - как, например, английские слова, чтобы только произнести.
- Правильно заметила, правильно. Так вот, наша комендантша задумала сделать концерт своими силами. Как думаешь, у неё получится?
- Я не сомневаюсь, что концерт удастся. Даже у замотанных строителей найдётся немало талантливых людей, которые смогут спеть песню или прочитать стихотворение. Я уж не говорю о танцах. Уверена, на сто процентов, что станцуют и «Барыню», и «Цыганочку», или же испанский какой-нибудь танец. Кстати, на Новый год, когда ты поехала на свадьбу к подруге, был какой-то концерт, и все были в восторге, а я с моей ногой не могла пойти, зато вспомнила, что видела «Хабанеру», едва войдя в девичий возраст, лет в четырнадцать.
- Да что ты! У нас делали концерты в селе - в основном школьники и приехавшие на каникулы студенты или студенты, которых на уборку урожая гоняют каждую осень, но чтоб кто-то станцевал заграничный танец - такого не было. Ты-то где сподобилась такое видеть?
- Да всё в той же Качкаровке, лёжа в больнице.
- Это не Ангел ли твой, Аркадий, тебе изобразил?
- Удивляюсь, что ты вспомнила его имя. Да, он. А поскольку хитрец этот представился музыкантом, то и станцевал мне украинский Гопак, затем «Яблочко», потом итальянскую «Тарантеллу», вместо женщины.
- Вот насмешил, наверно всех, да? - перебила Евгения.
- Конечно, ему пришлось переодеться, тюлевое что-то на себя повесить - это, конечно, была умора. Но вершиной его «концерта» всегда являлась не то «Карабанера», не то «Хабаньера» - плохо помню название, но танцевал этот танец Аркашка исключительно красиво.
- Представляю. Тебе, Рель, даже в больнице повезло – такого парня там встретила. Жаль, конечно, что он был посланцем твоего Павла и не имел права в тебя влюбиться.
- Жень, прекрати издеваться - в Ангелов не влюбляются, но воспоминания меня растревожили - мне захотелось тоже выйти на сцену. Разумеется, не танцевать с моей больной ногой, и не петь, потому что у меня нет голоса. Но стихотворение я прочту с удовольствием.
- Что-нибудь про любовь, да? Ой, Релечка, ты декламируешь очень хорошо, и я скажу комендантше, что ты примешь участие в концерте. Она обрадуется, потому что любит тебя, и рыдала, когда ты ногу покалечила. И вдруг девушка, невзирая на хромоту, выйдет на сцену.
- Скажи ей, Женя. Потому что мне самой неудобно как-то напрашиваться. Но ты сначала узнай, требуются ли ей декламаторы? Может, уже концерт подготовлен, и негде будет меня втиснуть.
- Разумеется, я сначала всё расспрошу у неё. И если она скажет, что молодёжь наша неактивна, сразу предложу тебя. А знаешь, пожалуй, и я им спою какую-нибудь украинскую песню.
- Ой, Женечка! Спой там «Рушничок».
- Это где мать провожает свою донечку, рушники ей дарит, чтоб у неё хорошая дорога была? Дорогая моя! Тебя-то мать так не провожала, и я всегда боялась петь тебе эту песню, потому что думала, что тебе будет неприятно её слушать.
- Что ты! Я обожаю эту песню! И рада, что хоть у кого-то бывают хорошие матери. Так споёшь её?
- Конечно, спою. Специально для тебя, чтоб ты была такая же прекрасная мать, как в песне... Всё, дорогая… Мы приехали. Я рада, что на тебя так подействовал Севастополь, что ты ожила после него.
- Ты же знаешь, Женя, что на меня не только встреча с легендарным, русским городом подействовала.
- Теперь он украинский, милая. Весь полуостров подарил добрячок Хрущёв своей Украине. У меня один знакомый есть в Киеве, так он говорил, что Никитка так откупился, что когда-то злодействовал в этих местах.
- Ошибаешься насчёт Севастополя. Город остался у России. И я слышала от умных людей, что Никитка, как ты говоришь тоже фашист, как и Сталин, у него тоже руки по локоть в крови. Но поговорим об этом в комнате, дома, чтобы нас не подслушали, и не донесли, куда не надо.
- Боишься, что и тебя могут посадить? Но сейчас вроде не так всё.
- Так, Женечка, так. Я узнала, что Слава тоже отсидел два года, за то только, что сказал что-то, возможно нелестное, про Хрущёва.
- Да что ты! Вот ты меня огорчаешь! Неужели опять рты стали закрывать тюрьмой? Тогда молчу! Дома, конечно, поговорим, если разговаривать ещё захочется после того, как мы столько с тобой болтали.
- Да, Женя, лучше уж помолчать. Целее будем. Ну, выходи, разомнём немного косточки. Руку не забудь мне подать, а то я упаду.
- Конечно. Вот вам моя рука, миледи. Обопритесь на неё.
- Спасибо, - Реля изрядно устала, ноги её плохо держали. - Как, однако, прекрасно, что мы вернулись домой. В гостях - как правильно заметили давно добрые люди - хорошо, а дома лучше.
- Конечно лучше. Проходи в наш дом, дорогая сказочница.
Г л а в а 11.
Целую неделю Евгения развлекала всех на их растворном узле - даже водители приходили послушать - рассказами о Севастополе. Она говорила так увлекательно, что удивила сначала женщин, работающих рядом с ними, потом их бригадира - деда Василия. Дед пошёл к слесарям, чтобы отремонтировали что-то в его бетономешалке, и видно заинтриговал и их, потому что явились пятеро и, улыбаясь, просили Женю рассказать про Севастополь, который многие ещё не видели:
- Говорят, что у тебя язык развязался, после второй поездки. Из тебя, как из рога изобилия, так и сыплются рассказы, чего не было прошлой осенью, хотя ты ездила туда со своим хахалем и должна была набраться больше от него - нам Виктор рекомендовал себя, как сильно образованного. Но, после прогулки в Севастополь с ним ты молчала, а теперь, как дед Василий нам сказал, шлюзы открылись. Откуда вдруг у девушки появилось красноречие?
- Так с кем поведёшься, от того и наберёшься, - отвечала, улыбаясь, Женя. - С вашим брехливым Виктором мы из пивных тогда не вылезали.
- То-то и он ничего тогда не мог рассказать про город, ещё и больным прикинулся. А чтобы мы поменьше к нему приставали, выставил бутыль вина и сбежал с работы. Этакий перекати-поле. Но от кого Женя набралась теперь знаний о городе, да таких, чего наши парнюги не рассказывали, после приезда? Наверное, тоже по пивным шлялись?
- По пивным весной холодно, скорее всего, гудели в ресторанах, - вставил слово дед Василий.
- И правда, - отозвалась Женя, - что-то я не очень видела ваших слесарей - хоть и в галстуках - на экскурсиях. Сразу, как приехали, зашли с нами покушать, ещё, вроде, обзорную экскурсию посмотрели, не выходя из автобуса.
- Как не выходя? Вас же, наверное, несколько раз выводили, чтобы показать красивую площадь или поводить немного по улицам?
- Верно. Но они-то оставались в автобусе - я это запомнила, потом и вовсе сбежали. Появлялись только на обеды, ужины, да ночевали в гостинице. Да и то, наверное, всю ночь гудели, как дед наш сказал, в ресторане при гостинице.
- А трепались, что нашли себе местных девок, у них ночевали.
- Да кто бы их взял к себе? Пьянь такую! - вставила одна из работниц. – Севастопольские девки не дуры, они скорее с морячками погуляют, те, небось, за границу плавают, да шмотки им красивые привозят.
- Да, - подтвердила Женя. - Девицы там даже с простыми матросами не очень-то встречаются, всё больше капитанов ищут, да которые ещё и в загранку плавают.
Калерия удивилась такому выводу подруги - они в Севастополе с Женей говорили вроде бы о другом - но промолчала. Дома спросит, если не забудет, или если Евгения сама ей не объяснит по дороге домой.
Она была рада, что у Жени, наконец-то, «открылись шлюзы», и как Реля понимала, не без её помощи - не обговори они ранее свои впечатления о Севастополе, быть может, подруга и сейчас бы была молчалива. Но они уже на следующее утро, идя на работу, так хорошо вспоминали Севастополь, что наметили все главные темы, о которых можно говорить.
Калерию радовало, что они, не сговариваясь, определили себе то, о чём надо молчать, и Женя ни разу не проговорилась об их тайне. Конечно, подруга могла бы нечаянно проговориться о найденных деньгах, на которые они купили Реле плащик, а это было бы почти предательством, потому что женщины могли начать завидовать, и плащ перестал бы быть хозяйке в радость. Пожалуй, Реля отдала бы его кому-нибудь, не смогла бы носить. Это была такая тайна, что разрушь её Женя, исчезло бы общение с Павлом, что Калерия восприняла бы очень болезненно. Надо признать, что Летун её улетел в Альбион или в Элладу и, очевидно, не хотел мешать Реле в её знакомствах с парнями, думая, возможно, ревнуя, к тому, что бывшая его любимая невеста, как Павел не раз говорил, найдёт своего суженного? Девушка понимала его исчезновение, а всё же ей хотелось видеть его хотя бы во сне. Она тут же опровергала себя, что Павлу станет неприятно, когда она начнёт встречаться с кем-то - это была бы, пожалуй, любовь на троих. И неизвестно кто бы победил? Тот, который во снах, или который на Земле?
Реля понимала, как ей трудно будет встречаться теперь с парнями, когда узнала, что Павел жив, что он ей уже доказал этой книгой и деньгами на подарок. Просто улетел, неугомонный, далеко от неё, улетел, поставив уже взрослую девушку перед проблемой. Как ей жить дальше, без него? Правда, уже раньше у Рели наметилось почти всё, что произойдёт без Павла - и надо выполнить это всё пока он «в плену» у космиян - надо отметить в приятном плену. И пока Павел будет изучать языки и обычаи народов, где они, возможно, встречались когда-то, она родит парнишку - того самого своего братика, которого «родила и дала умереть» высокомерная её мать, воспитает его, вырастит в красивого человека, не только внешне, но и духовно. Возможно, тогда даже Юлия Петровна его полюбит и пожалеет, что избавилась когда-то от такого мальчишки. Правда Реля постарается возить своего сына реже к матери, чтобы не сделала из него вторую эгоистку Веру. И постарается, если сможет, не говорить, что внук приходится матери и сыном, бывшим, но сыном, а не внуком. Как мать станет относиться к её ребёнку? Не захочет ли отнять и сама воспитывать, как некоторые бабки делают, но у Юлии Петровны ничего не получится. Реля возродит мальчонку, а мать пусть лишь завидует, что когда-то такого не захотела растить.
Калерия не вмешивалась в рассказы Евгении о Севастополе, хотя подруга не раз пыталась втянуть её в свой словесный водоворот. Но иногда приходилось подправлять или добавлять, но делала это нехотя - ей хотелось ещё немного задержать в памяти образ Павла, которого она любила уже с силой молодой девушки, а не подростка. Но он, всколыхнув в ней такие чувства, сам испугался их и улетел в Элладу, к более красивым женщинам, как Реля подозревала, немного ревнуя. Ведь если Павел будет находиться среди пылких гречанок, что она знала из литературы, то не избежит и влюблённости, хотя бы и платонической – любви, без поцелуев, какая была у них - как объяснил ей когда-то её студент, краснея по неизвестной Калерии причине. Подросши, девушка поняла, что платоническая любовь может быть с поцелуями, но избегающая близости - это ей подсказали не книги, а наблюдения, когда они тесной толпой жили в недостроенном Кафе.
Однако, залетев от неё так далеко, что даже не имел возможности являться к ней, во снах («возможно, не хотел?»), но тем самым дорогой ей человек отпускал Релю как бы на волю: - «Строй свою судьбу без меня и прости, что обещал много, но не смог исполнить».
И Реля потихоньку успокаивалась. Надо знакомиться с теми парнями, которые живут на Земле, и искать среди самых простых суженного, потому, что чего не смог бы сделать интеллигент Павел, то сможет сделать человек типа Славы - предать легко и просто. «Вдруг» не заметил «обожаемую» девушку, которой он больше чем полгода восхищался тихо, многие подруги говорили об этом Реле, говорили также глаза Славы. Но среди расцветшей сирени, его завлекла ночная фиалка, которая многим хорошим людям подпортила жизнь в Качкаровке, то не донося важных писем, то отбивая у невест женихов. Реля знала, что Раиса-подлянка, как называли её в селе, из-под венца даже уводила, но всё же никто не женился на ней - парни будто чувствовали, что поиграть с бесплодной можно, но: - «Жэнытысь на шлёндре нихто нэ будэт!» - гневно разразилась одна из выпускниц в Качкаровке, когда Калерия приехала проведать их в середине экзаменов.
Вот Реле и придётся мириться с парнем типа Славы, который «обожал» подросшую дикую девчонку, говорил с ней на высокие темы, правда не обещал ничего, как Павел, и вдруг «хлестнул» так больно закалённую в битвах с матерью и Верой Чернавку, что ей захотелось умереть, однако выжила. Выживет, наверное, и от тычков будущего мужа - Реля теперь хорошо держит удар и даже может давать сдачи, что, как ей кажется, получилось с лютым Георгием - после травмы ноги она уже не брала на себя вину за его разбойничьи нападения на людей. Пусть сам расплачивается, сидя в тюрьме - там, говорили, ему не сладко: - «Но хватит мне думать о Горилле - не он моя судьба и, Слава Богу!»
Хорошо или плохо, что она ищет своего суженного по запомнившемуся лицу, ладно скроенной высокой фигуре и довольно сильным рукам, которые вознесли её на крутой мост. Но рослые парни в конце пятидесятых годов двадцатого столетия совсем не редкость - четырнадцать лет прошло после окончания войны, и некоторые люди стали отменно питаться в городах, что Калерия заметила, пожив немного в Симферополе. Не все, разумеется. Вот им, строителям, от получки до получки, случалось, и голодать, как студентам, которым не помогают родные. Но старшая сестра - Реля была в этом уверена - прекрасно живёт в Одессе. За Релин счёт, за счёт Атаманш, но живёт припеваючи. Однако не всё пташке петь. Придётся и Вере расплачиваться, как разгульной Раисе в Качкаровке, за свою жадность и неразборчивость в средствах добывания излишеств. Прошлой осенью, когда Реля мучилась с ногой в стационаре, ей снился сон, что Вера плавала среди густой, стоячей да грязной воды, поросшей склизкой тиной. Вся измазалась до безобразия, но Реля, несмотря на больную ногу, кинулась спасать её и немного отмыла от грязи, за что Вера всё же ругала её, и даже грозилась побить, если Чернавка вздумает приехать домой. Калерия, огорчаясь, что за добро, получила от старшей «гадюки» зло, вернулась, хромая, в кровать. Но какой-то парень из их отделения бежал вслед за Верой на костылях, и когда она обернулась, толкнул её рукой между больших грудей, которыми студентка очень гордилась, и у красотки выросла шишка как раз посередине, как третья грудь:
- За что ты меня так?! - Обозлилась студентка и подняла грязную руку на парня. Они боролись. И пока шла возня между ними, шишка исчезла, чему Вера обрадовалась: - Ну что, инвалид несчастный, видишь, ничего и нет! Только мои красивые груди.
- Не радуйся, Кобра, - отвечал лениво парень. - Шишка вросла в грудину, и она ещё даст о себе знать. А если ещё будешь кочевряжиться над сестрицей, и обзывать ту, которую, я обожаю, Чернавкой, я тебе ещё не то сделаю.
Вера, словно онемела. На том драчуны и разошлись.
Но самое потрясающее было, когда Реля вышла из палаты в коридор на следующее утро, то сразу узнала парня, который боролся с Верой во сне, и он как будто её признал:
- Ну что, красавица, - сказал, - как наша ноженька? Болит?
- Да. Но я думаю, что когда-нибудь заживёт. Не умру я от своей раны. А как ваша нога? Мне сегодня вы приснились во сне, так там вы бегали, - смущаясь, призналась Калерия.
- Да что ты! Ну, значит побегу, если такой девушке я во сне приснился. А ещё лучше поколдуй, чтобы я прыгал высоко - ведь я прыгун, мне надо ещё рекорды делать и призы получать.
- Вы спортсмен, да? Тогда пусть ваша нога станет лучше прежней, - улыбнулась Реля, и пошла по коридору в туалет, умываться.
- Можно с красивой девушкой рядышком пройтись?
- Не надо, прошу вас. Будет свободное время, и мы поговорим, если вы не курите. Простите, но я запаха табака не выношу с детства.
- Милая моя! Да я сейчас зубы вычищу, и одеколоном в рот брызну. Это у меня такая штучка есть - мне её тренер подарил, а он из-за границы привёз. Хочешь, покажу эту смешную штуковину?
- Которая полость рта орошает? Вообще-то интересно, но покажете позже, когда пройдёт врачебный обход. Я хочу с заведующим отделением потолковать - может он зашьёт мне рану?
- Не спрашивай. Я вчера с ним на эту тему долго говорил. И доктор объяснил мне, что на твоей ноге ничего делать пока нельзя - придётся ждать - как кривая вывезет.
- Вы с заведующим говорили обо мне? - возмутилась Реля.- Но я не просила никого за меня разговаривать.
- Прости, пожалуйста, я просто думал, что с чужим человеком, да ещё спортсменом, он будет сговорчивей. Тем более, я признался ему, что влюбился в такую дивчину и хотел бы, чтобы у тебя всё зажило.
- Влюбляться не надо - у меня жених есть, - так Релю научила её соседка по палате отбиваться от парней, которые в больнице весьма влюбчивые: - «Как вцепятся, не отвяжешься, говори, что не свободна».
- Интересно, это какой же у тебя жених?
- Такой же высокий, как вы, сероглазый тоже, но черты лица почти детские, и волосы не светлые, как у вас, а каштановые.
- И тебе такой уродец, с детскими чертами лица нравится? То ли дело у меня, что ртище, что носище, что кулачищи - всё большое.
- Но он не менее силён, чем вы - он меня на руках вверх поднял.
- А чего такую маленькую поднимать? Одной рукой можно выжать!
- Ну, всё таки вы меня провели до туалета, а сами идите в мужской. Чистите зубы, как обещали, а то я не выйду с вами вечером поговорить.
- Ой, прости! Надышал на тебя? Всё, бросаю курить, если красота запаха не переносит, да и тренер ругается. А парень-то твой курит?
- Нет. Поэтому мне с ним проще, - Реля улыбнулась и скрылась за дверью.
Но когда она привела себя в порядок, посмотрелась в зеркало на стене и, сделав соответствующее выражение лица: - «Не кисни, улыбку во весь рот, тогда и нога не будет так скрипеть», - вышла из туалета, парень ждал её, будто и не уходил. Он держал в руке тюбик чуть толще и чуть больше тюбика губной помады, и показал его Реле:
- Смотри, - он снял колпачок, открыл широко рот, быстро пшикнул туда ароматным составом: - Как тебе нравится? Это высший класс! Теперь полдня буду с тобой говорить, и ты не учуешь запаха табака, кроме вот этого приятного одеколона. Нравится тебе?
- Да, прекрасный запах! Но я должна идти в палату, и подожду обхода, а с вами мы поговорим после завтрака, а ещё лучше после обеда.
- Нет, после обеда не получится. Меня сегодня выписывают, вернее, переводят в санаторий. И я хотел тебя научить как, вслед за мной, тебе туда попасть, хотя это чисто для спортсменов устроено всё там. Но будешь тренироваться - я из тебя сделаю шахматистку - девчонкам легче всего чемпионкой стать, даже мирового значения.
- Господи, о чём вы говорите? Меня туда не примут, да и я проситься не буду. Это же пустой разговор. Простите, мне пора в палату.
- Как хочешь, девушка, я бы похлопотал.
- Спасибо, не надо! - Реля похромала к палате, вдруг почувствовав, как отяжелела нога.
И пролежала несколько часов, даже на завтрак не пошла. А когда вышла к обеду, спортсмена уже не было - его увезли.
- Что ж ты, девка, попрощаться не вышла с нашим героем? - спросила нянюшка. - Он всё толокся, толокся возле твоей палаты, а потом враз за ним пришли и увезли родители его в санаторию.
- Счастливого ему пути! Пусть выздоравливает.
- То-то, что выздоравливает. Улыбалась бы, так ему легчее было бы. Что-то девки сейчас пошли неулыбчивые, не то, что мы когда-то.
- Ладно, ворчать! Сейчас я похромаю по коридору с улыбкой - вас, миледи, это устроит? Или, может, для вас ещё вальс станцевать?
- Не знаю никакую миледи, а вот попрощаться надобно было.
Старушка ворчала, не догадываясь, что этот довольно развязный, но заботливый спортсмен для неё был как Аркаша в Качкаровской больнице, с ним легче было переносить боли. Но о нём Реля, сама не понимая отчего-то, никогда не рассказывала Евгении. Почему утаила о том парне? Не хотела хвастаться, что в неё и хромую влюбляются?
Г л а в а 12.
За рассказами о Севастополе Евгения, казалось, всё забыла. Наконец, вспомнила о знаках Зодиака, о которых Реля ей намекнула в славном городе, который они вместе полюбили.
- Релюха, а чего это ты мне не показываешь свою тетрадочку о годах рождения - кто из моих знакомых, в каком году родился, хочу я ведать, и почитаю чего мне от них ожидать?
- Ну, вспомнила! Я-то думала, что ты забыла или тебе не интересно, - посмеялась Калерия, но тетрадь живо достала – она и сама давно желала пообщаться со своей гадалкой, но ждала, когда подруга ей напомнит.
- Ещё и как интересно, - возразила Евгения, беря из рук Рели дорогую реликвию. - Ой, как ты её оформила красиво! Кто это рисовал?
- Ну, первую, пришедшую к новорожденному Будде поклониться ему, Мышь или Крысу, как в заголовке написано, попробовала нарисовать я.
- Я хорошо рисую, но я бы так не нарисовала. Да в трёх видах, и как мне кажется, с настроением все Крыски у тебя. Вот эта стережёт, да? А эта рыщет, пищу ищет - вишь, с тобой в рифму заговорила. Ну, а вот эта сидит, смотрит внимательно, у кого бы стащить что?
- Всё верно - поэт ты мой любимый. А теперь прочту тебе то, что я написала о них, а то ты мой почерк не разберёшь. «Крыса» родилась под знаком агрессивности. С первого взгляда она кажется спокойной и уравновешенной, но не верьте этому, это кажущаяся видимость, скрываемое вечно возбуждение.
- Точно. У нас такая в деревне была - так и смотрит где бы стащить и в нору свою запрятать. Тебе не кажется, что таковы повадки у твоей Веры - старшей сестрицы?
- Нет, студентка наша - больше кошка, идёт на мягких лапках, мурлычет, ластится к тем, от кого получить может выгоду себе. Да, про неё, я тебе потом почитаю. Впрочем, как ни странно, а у Веры имеются повадки Крысы. Вот читаю ещё выдержку: «Кто родился под этим знаком, стремятся иметь пользу и прибыль от знакомых, друзей, своих денег, или денег своих друзей, своего очарования» - это точно Веруся. Но я вижу, что тебе Крыса совсем не нравится, - улыбнулась Реля, переворачивая страничку. - Кто следующий за Мышью или Крысой пришёл поздравить Будду? Я тебе говорила.
- Ой, дай Бог памяти! Кажется Бык?
- Точно. И это красивый тип человека, который я бы хотела видеть у своего сын. Видишь, я нарисовала Быка – очень неудачно, должна сказать - а на рогах его укреплён Земной шар, потому что эти люди - работяги, на них Земля наша держится.
- Ты не скромничай - симпатяга, твой Бык. Но ты читай про него - я очень заинтересовалась такими людьми. Вот бы мне муж такой попался.
- Тогда слушай: «Люди, родившиеся в год Быка - терпеливы и немногословны. Они внушают доверие, но они эксцентричны и нетерпеливы, легко выходят из себя».
- Ну да, попадись Быку на рога! Но что такое «эксцентричны»?
- Это те, кто может фокус выкинуть. Ну, в цирке ещё работают.
- И ты хочешь, чтобы у тебя был сын такой?
- А что такого? Это же не серая Мышь. Но слушай! «Быки обладают превосходными физическими и умственными данными, они слывут людьми с лёгким характером, но при этом часто проявляют упрямство».
- Как интересно. На Украине говорят: - «Сила есть, ума не надо». А у Быка и сила, и ум, да ещё упрямство, что тоже можно поставить в плюс твоему сыну. Я знаю, что упрямые люди они своего добиваются. А какой это год будет? Чтобы я знала, когда он родится.
- Слушай, какая ты умница! У меня же здесь сетка есть по знакам рождения. Удивляюсь, как я раньше не вспомнила про эту тетрадь. Записала я её между тринадцатым своим и четырнадцатым годом. И ещё не смогла сообразить, что всё написанное можно применять к людям, которые рядом с тобой находятся. Это ты мне идею подала. Впрочем, вру – на маме и Вере применяла, но без тетради.
- Но как случилось, что ты такая умная и не догадывалась?
- Кажется, я знаю почему. Когда я болела в Качкаровке, то весёлый музыкант вычеркал у меня многое из памяти, в том числе и записи. И когда я уезжала из Чернянки, то взяла тетрадку чисто машинально - наверное, не хотела, чтобы Атаманши прежде времени просвещались, ещё боялась, что не поймут, и тетрадь мою выбросят. Ну, музыкант, наделал ты шороху в моей головушке.
- Это твой любимый Аркашка?
- Можно сказать, что любимый, хотя и платонической любовью - я, кажется, тебе говорила, что это за любовь?
- Говорила. Но забудь про музыканта, про великого Платона, давай, вычислим, когда у тебя появится твой сынуля. Это легко сделать - первый же ближайший год Быка, и можно готовить ползунки и пелёнки.
- Это я так хотела бы, чтобы мой ребёнок родился в год Быка, но так может не получиться. Однако посмотрим, - Реля листнула тетрадь. - Вот. Вот эта сетка, как я её обозвала. Интересно, интересно!
- В прошлом 1958 году, когда ты приехала, был годок Собаки – вот она тебя и куснула за ногу. Значит, Собака Дракона не любит.
- Не любит, - согласилась Реля. - Это ещё и пятидесятилетие моей мамы. Гордая Юлия Петровна родилась в 1908 году, а это - год Обезьяны. Бог ты мой! Обезьяна, единственная из знаков, кто может обсмеять могущественного Дракона - вот она и обсмеивала меня всю жизнь. А я-то, в разговорах, всё Свинью ей клеила по одиннадцатому году, записанному в её паспорте.
- Это теперешний год Свиньи? Смотри, выроет она тебе яму.
- Нет-нет, Женя, яму я ей не позволю рыть, поскольку родительница к году Свиньи пристроилась незаконно. Наоборот, этот годик будет мне благоприятен в смысле путешествий. И первое, после Севастополя, я совершу домой. И если мама не переменится - как по сну моему быть положено - я рвану из дома сразу, и поеду проведать мой любимый Маяк, который давно мечтаю увидеть. Как там мой сад поживает?
- Но там же нет твоего Павла, ни Веры Игнатьевны!! И сад твой - тоже по сну - сломала налетевшая в год смерти Павла буря.
- Не знаю, может, это мой воспалённый мозг колобродил. Проверю.
- Ладно, поживем-увидим, как ты поедешь в Маяк. Но читай дальше, по тетради. Что там за годом Свиньи идёт? Никак «Крыса»? Вот это да!
- Верно, Женя. Годом Свиньи завершается двенадцатилетний цикл, начинается новый с Крысы. Это будет следующий 1960 годик. И дальше - Вол или Бык - это 1961 год. Он! Год-перевёртыш! - Калерия вскочила, и обняла поднявшуюся со стула подругу. - Женюра, как я верно угадала, когда родится мой сын. Год-перевёртыш! Это наш с ним год! - слёзы радости выступили у неё на глазах, и покатились по щекам.
- Что ещё за год-перевёртыш такой? И почему ты плачешь?
- Да как же не плакать? Проказник, мой любимый Аркашка! Так вычеркал весь тот разговор, что я пять лет не вспоминала про тетрадь. А она вот, моя подсказка... - Реля поцеловала своё сокровище. - Так вот про год перевертыш. Берём белый лист бумаги, пишем на нём крупными цифрами 1961 - просто цифры. Гляди! Возьми лист, переверни его. Что видишь?
- Ой, Господи! Тот же год – 1961 - фантастика!
- Как думаешь, в этом году полетит в космос советский человек в ракете? Как думаешь, родится в этот год мой сын? И ещё что-то должно произойти?
- Всему верю! Но давай-ка, почитаем ещё про твоего сына и найдём года, кому в шестьдесят первом году будет двадцать четыре года.
- Что? Мужа себе будешь такого искать? Но посмотрим, - Реля села и склонилась над тетрадью. - Так, вот наш Бычок, а впереди него, за два цикла идёт 1937 год. Подходит тебе такой?
- Конечно, ведь я с 1938, так что в самый раз. А если ещё старше? Это 1925 год. Ну, это дедушка. Этот год даже воевал.
- Ищи орденоносного - такие мужья лучше, чем погодки.
- Шутишь?
- Не шучу. Вот мне попадётся точно погодок, а такие браки раньше распадаются. Знаю-знаю, что ты скажешь - поискала бы другого, но мне вот такой положен - высокий, красивый, я бы сказала, если бы не мелкие черты лица, и примерно моего возраста или чуть старше.
- Мелкие черты лица? А ты не боишься, что ребёнок будет в него?
- Нет. Мой сын будет похож на меня, а у меня черты лица что надо, как сказал мне один больной, когда я в больнице лежала. Ну, раз уж мы решили выяснить всё про Бычка, то почитаем дальше про него. Кстати, Женя, ты помнишь какой у тебя знак Зодиака?
- Тигр я. У-у-у! Сейчас прыгну на тебя и задушу.
- Оставьте, сударыня, свои звериные инстинкты. Не забывай, что я - Дракон - самый могущественный зодиакальный знак. Но про Бычка читаю. Значит, мы уже знаем, что они умные и сильные, но вот на любовь смотрят, как на спорт, что нередко приводит их к недоразумениям. Это меня тревожит, должна сказать. Но на ком Бычок может жениться? Так, Женюра, ничего хорошего для тебя. Мой сын, а параллельно и 1937 год, могут жениться на Змее - увы-увы. Далее на Петухе - женщине, разумеется, и, как ни печально, на Крысе. С Тигром у них распри и война, так что Женя тебе противопоказано выходить замуж за Быка.
- Ты меня убила! Парень, с которым я познакомилась недавно - Бык.
- Бросай его немедленно, Женя, а то он поднимет тебя на рога.
- Да, только если я ему рога эти наставлю, - засмеялась подруга. - Теперь я понимаю, почему иные люди как кошка с собакой живут. Возьмём моего отца и мать. Папаня с 1913 года, а маманя с 1914. Он, точно, труженик, а мама всё его шпыняла, что мало грошей домой несёт, а он бы и рад, да где взять. Только в последние годы, как мы с Оксанкой разъехались, они стали жить лучше, и лад в семье вроде стал.
- Значит, к старости могут притереться даже Бык и Тигр, если не разбегутся, как мои родители.
- А твои родители, с каких годов? Ах да, твоя мама не то с восьмого, не то с одиннадцатого. А батюшка с какого года?
- Отец с двенадцатого - моложе мамы, вот она его и окрутила, женила на себе, когда была беременная Верой-Герой, да не от него. И женились вроде не юные, а вот жизнь так и не была в радость им вместе.
- Я думаю, что тут мать твоя сильно воду мутила.
- Конечно! То года свои спутала, то мужчин путала, забеременела от одного, а навязала дочь чёрта другому. Отец тогда добрый был – дал приёмышке свою фамилию.
- Добрячий был твой батяня за твой счёт - да потом тебе же досталось батрачить на твою семейку, а не ему. Он сбежал и доволен, дочь оставил в залог, чтобы издевались над тобой ведьмы твои как хотели. А кстати, с какого года Вера-Гера, что она так не любила тебя? Видно чувствовала твоё благородство, и свою низость - так хоть поиздеваться было ей в сладость. Вампир она - вот кто.
- Да, она типичный вампир - любит питаться чужой кровью. Но моя кровь была слабая тогда – помнишь, я тебе рассказывала, что упала в обморок у тётушки, в Родниках. И потом в Находке мама с Верой питались лучше всех в семье, хотя и мне с сестрёнками доставалось чуток от их «царских объедков». Рыбки красной и мы поели, но меньше. Так что Вера и мать зря запивали свои пиры моей кровью. У мамы, если я верно помню, где-то в конце сороковых было заболевание крови - это «родимая» моей отравилась. А у Верки всё ещё предстоит. В прошлом году, летом, мне показалось, что она чуть не заболела заразной, если ты знаешь о них, болезнью. Всё это перешло у Геруси в нервное, как говорят, заболевание, которое выльется у неё опухолью в груди.
- Откуда ты знаешь? - испугалась Женя.
- А мои вещие сны? Они мне, как на ладони, всё преподносят. Потому я так уверенно отталкиваю парней - не мой, не мой - с ними мне досталось бы больше горя, чем сделает тот простяга - мой суженный, с его птичьим лицом.
- Неужели ты его любить не будешь?
- Думаю, что буду. Павел сказал мне во сне, что, только познакомившись со своим будущим мужем, я смогу вылечить окончательно ногу.
- Вот это фокус! Значит, ты зависишь от него? Что-то хорошее муж всё же тебе сделает. Ногу вылечит, ребёнка подарит, возможно, увезёт в красивые края, к морю-океану?
- Увезёт он меня, возможно, в места потрясающие, но не к морю и не к океану - хотя пожить там моя большая мечта.
- Ой, Реля, ну давай про тебя или про меня почитаем в твоей тетради. Сначала про тебя - сойдётся ли, что ты написала про Дракона с твоей характеристикой, которую я могу сама составить.
- Хорошо! Где мой Дракоша? Вот он, мой дорогой - посмотри, как я его изобразила. Признаться, срисовывала с другой картинки – кажется из сказки - долго мучилась, сначала на большом листе бумаги рисовала, пока он мне не понравился, потом перевела на кальку, а с кальки на развёрнутые два листа и нарисовала его по тексту прямо.
- Так у тебя и Мыши по тексту, но он выделен другими чернилами, что мне очень нравится. Я все эти тексты у тебя спишу, а вот срисовать не сумею. Но кто-нибудь и мне может, нарисует. Ну, ты читай.
- Пожалуйста! «В Драконе убыток здоровья, жизненной силы, активности открытой и чистой, как золото...»
- Что это значит? Уж не будешь ли ты болеть?
- Это уж наверняка, раз так написано. Но пока я сопротивляюсь.
- Молодец! Читай дальше.
- «Он не способен к мелочности, злословию, дипломатии. Доверчив, его легко можно обмануть. Он чувствителен, часто беспокоится, много требует, но сам приносит намного больше. Раздражительный и упрямый» - видишь, почти как мой сын будущий - так вот, я не сдержана на язык, за что со мной и расплачивались своей нелюбовью мать и Вера - слишком часто говорила им то, что их подкидывало до потолка.
- Ты читай, а не рассказывай. Тут написано: - «Раздражительный, упрямый Дракон не сдержан на язык. Его слова часто опережают мысли» – я этого не замечала за тобой.
- Ну, как же! Иногда только подумаю, и сразу скажу, а надо бы промолчать. И часто расплачиваюсь своим здоровьем за болтовню. Примеры я тебе уже множественные приводила.
- Значит, получается, что всё сходится. Особенно вот это, - Женя прочла: - «Вместе с тем, следует считаться с его мнением хорошо или плохо изложенным, так как он даёт хорошие советы». Подтверждаю - если бы я не слушалась тебя, а вышла за Виктора-болтуна, то поливала б подушку слезами, как это делает сейчас его жена.
- Он её бьёт? - поразилась Реля.
- Он её бросил беременную и скрылся. Теперь его ищут, чтоб алименты платил, ребёнок-то уже родился.
- Получается, Женя, что он встречался с тобой и ещё жил с девушкой, которая родила дитя. Выходит, я чувствовала его подлость, да оберегала тебя от негодяя?
- Конечно. А вот эта выдержка подтверждает твои слова: - «Дракон горд, способен ко всему, интеллигентный, волевой, выносливый, великодушный - он влиятельный».
- Дальше не читай. Я хочу всю эту тетрадь сама в тишине почитать, и всё осмыслить уже с высоты своих лет. Но это я не хочу, дабы ты про Дракона читала. Если тебя интересует твой Тигр, то можешь почитать про него вслух.
- Подожди, я уже успела прочитать, что Дракон горд, превосходит своё окружение - это верно, Релечка. А ещё приносит четыре благополучия своим близким (кого любит, наверное) - это богатство, гармонию, добродетель и долголетие. Ого! Дурак будет твой муж, если не уцепится за тебя. Ты ему покажешь эту тетрадь?
- Если будет способен понять, то покажу, но предварительно проведу разведку - можно ли это делать? Иному человеку хоть показывай, хоть нет, если у него низкое и извращённое понятие, то это без толку.
- И то верно. Спасибо мне показала. А теперь, если ты устала от своего Дракона, то я, молча, почитаю про Тигра. Ух, какой страшилка нарисован. Неужели и это ты изобразила?
- Это саблезубый тигр, довольно свирепый, но рисовала его младшая Атаманша, тоже с картинки, на лист бумаги. Потом я, чтобы не давать ей тетрадь, перевела с её рисунка. И смотри, какой шедевр получился, со свирепой мордой. Но ты не бойся картинки, текст, насколько я помню, там совсем не страшный.
- Спасибо на этом. Итак, Тигряша - фрондёр. Что это такое?
- Ну, это не очень страшные революционеры. Бузят против начальства. Но это не про женщин, скорее про мужчин сказано. Я мало наблюдала женщин – «Тигров», кроме тебя и старшей сестры. Вера не бузит, а подминает начальство под себя, своими «чарами», но чтоб командовать ими…
- Вот она – «Тигр», а я с начальством робка. Ты - другое дело. И мужики, конечно, у нас, Тигры некоторые. Послушай. Значит, Тигры любят командовать, кричат «вперёд»! Как в делах, так и в любви, а также и на войне, но людям следует поразмыслить, прежде чем идти за ними, удержать иного «начальника» за фронды. И дальше про мужчин совсем гадко и мерзко. Бр-р! Представляю их жён. Но вот про девку-Тигра тоже мало хорошего. Представь себе, у меня будет множество приключений, которые могут кончаться плохо. Тигрица может связать себя с Лошадью, да Драконом, ещё Собакой. Ой, Реля, мне надо искать Дракончика, как ты, чтобы он держал меня как это сказано? За фронды! Читаю дальше: мой Тигр должен избегать умную Змею и слишком хитрую для него Обезьяну. Впрочем, Тигр находится в постоянной опасности. Ничего не предпринимать с Быком! Вот это да! А я за него замуж хотела. Читаю дальше: «Если в одном доме находятся Тигр и Бык следует уйти, чтобы не быть уничтоженным». Реля, твой сын, а если я ещё рожу Быка, то и мой, могут быть мне опасны?
- Глупости! Это только в отношении партнёра объясняют. Тебе невозможно выходить за Быка замуж, тебе нельзя иметь начальника Быка.
- Значит Тигр не такой и царь, если он постоянно в опасности?
- Ну почему в опасности? Вот тут написано: «Тигр в доме может избавить от больших несчастий: воров, огня, хитрецов».
- Не верю. Чего же тогда меня, лично, обокрали?
- Это сделала или очень хитрая Обезьяна, или Змея, которых Тигру надо опасаться. Что не Бык я уверена, потому что Бык может разъяриться и убить Тигра, но на воровство он не способен.
- Разъяснила. Спасибо. Да, твою тетрадь надо тщательно изучать. Куплю себе такую же красивую и перепишу всё. Кстати, ты где эту купила? Павел тебе привёз, когда приезжал, верно? Вот видишь, и Женька умеет угадывать. Я скоро сны начну запоминать, и разгадывать тогда совсем будет хорошо. А, может, ты меня и летать, во снах, научишь?
- Меня никто не учил летать, Женя, хотя подозреваю, что космияне мои немало помогли. Иначе, откуда у обиженной Рели появилось серебристое платье до пят, в котором я и до сих пор летаю, и почему-то с мыслями довольно умными. Хотя и в теле той девочки, которая в день или ночь своего десятилетия, чуть не упала в могилу, а затем научилась легко преодолевать все препятствия, но только во сне.
- Не только во сне. Я думаю, что ты и в жизни всё победишь, если уж ушла от матери, а теперь хочешь встретиться с человеком, который тебя не поймёт, но ты будешь рожать от него ребёнка.
- Придётся преодолевать, а куда деваться, если дюжего плеча никто не подставит. Павел не может, а от других помощи не хочется.
- Вот поэтому в тебе и будет «убыток здоровья, жизненной силы, и прочее». Но ты, конечно, гордая и не попросишь помощи. Хотя, как можно предположить, кто тебе будет помогать, тот больше получит.
- Если так, то попрошу, - улыбнулась Реля. - Вся беда в том, что богатые меня не поймут, а оттого сами обеднеют. Ну ладно, Женюра, мы что-то размечтались. Не пора ли нам отдыхать - завтра на работу.
- Подожди! Дай ещё немного полистать твою тетрадь. Она не отпускает от себя, Рель. Так и хочется читать её, вдумываться в текс её чудной, применять её мудрые знания к людям, которых уже знаешь. Разреши мне её почитать в постели.
- Нет, Женюрочка! Во-первых, я при свете не засну. Да и соседки по комнате сейчас явятся - злые или весёлые, это нам неведомо - но они тоже захотят отдохнуть, а ты будешь им мешать, вновь скандалить с ними, а это мне сильно не по душе. И к тому же, ты полагаешь, напрасно от меня эту тетрадь как бы спрятали на годы, не давали мне к ней прильнуть? Похоже, только сейчас я, вместе с тобой, буду расшифровывать все эти философские записи, и не будем сразу применять их к русским и украинцам, и вообще даже к людям, живущим возле Китая, Индии или Японии. До меня только сейчас дошло, что записи эти я делала, как только мы вернулись с Дальнего Востока, ещё в 1953 году, а это год смерти Сталина - эти восточные сказки меня догнали на Украине.
- Какие же это сказки? - спросила Женя, и глаза её округлились.
- Ну, не сказки, конечно не сказки - здесь много истины - в этом я с тобой согласна. Но извлекать эту истину мы будем медленно – чтобы не перепутать чего - возможно, она нам пригодиться.
- Ещё и как! - воскликнула Женя. - Ты только подумай, Релёк, вот мы изучим, например, наших соседок, да и поможем им выйти замуж – я думаю, что без нашей помощи, они ни в жизнь не сделают это.
- А это ты мне идею подала. И я уже задумывалась об их судьбах - ищу через свои сны, почему у них так случилось и, кажется, подошла к разгадке - их матери много проклинали войну, и это проклятие унесло от них мужей, рано самих уложило в могилу, а теперь перебралось и на дочерей. Так вот надо «отворотить» от Аллы и Ксаны эти проклятия, которые действуют, как отворот для мужчин.
- Да, двоюродные сёстры рассказывали мне как-то, что точно так всё и было. Их матери кляли войну, мужей, возможно и детей, но они, как раз сумасшедшими были. А что нельзя этого делать?
- Нежелательно. Если б я прокляла Геру, когда она столкнула меня с печи, потом мать, которая подстроила мне в Находке, второе ранение ноги осколком, разбитого ими на пирушке, стакана. Это было самое настоящее ранение - так отец определил, потому и его ногу точно так же покалечило миной. Так вот, если бы я проклинала мать, Веру-Геру, то не уверена, что выжили б ведьмы, а с ними и отец, и мои любые Атаманки.
- Как же ты сдержалась? Тебе кто-то подсказал?
- Нет, я не сдерживалась и ругала их сильно, даже стихи не очень хорошие писала на мать с Герой, но не проклинала.
- А вот мать твоя, возможно, прокляла тебя ещё с пелёнок, потому что тебе самой, Релечка, такая несчастливая жизнь предстоит!
- Несчастная? Ты намекаешь, что я одна буду растить, ожидаемого сына? Так это не несчастье, а счастье, Женя. Никто на Релию не станет давить, никто моим смугляшкой руководить не будет, и я воспитаю такого человека, какими мечтала бы видеть многих мужчин в нашей немалой стране, тогда и жизнь была бы другая. Если от женщин, как мне кажется, зависит уют и хорошая жизнь в семье, то от мужчин - жизнь в стране, потому что на руководящих постах больше их, но это всё рвачи, как я наблюдала, их не волнует жизнь народа, больше своя.
- Ну, ты в такую тайгу залезла - для меня вообще тёмный лес эти начальнички. Я их, откровенно говоря, побаиваюсь и не лезу в драку, как ты это делала прошлой осенью, когда бортовые машины не желала разгружать. Ты мне лучше скажи, как ты собираешься вырастить прекрасного человека? Я знаю, что кроме родителей на подростков действуют другие силы, более мощные, чем семья, даже самая хорошая.
- Это, какие же силы? - удивилась Калерия, приподняв брови.
- А как же учителя, улица, как говорят? Наконец, твоя мать – ты же повезёшь ей показать внука? И, может быть, не один раз.
- Учителей и улицы я не боюсь. С учителями постараюсь входить в контакт, да и мой сын не подведёт - его также будут любить не литераторы и историки, например, а физики и математики или биологи. Но, что касается мамы, то сына, разумеется, я к ней буду возить, до тех пор, пока он не заметит, что его бабушка знается с тёмной силой.
- А ты думаешь, он заметит?
- Обязательно. Мой сын будет таким же проницательным, как я.
- А она его, если полюбит, не вовлечёт в свою секту или веру? Я не знаю, как назвать действия твоей родительницы, которая измывалась над самой своей умной и красивой, я думаю, дочерью. Потому что Атаманши не в счёт - это ещё, можно сказать, пирог ни с чем. Но Геруню вашу назвать красивой за одно поведение, по отношению к тебе, и другим людям, у меня язык не поворачивается. Ты хоть бы фотки своих сестёр привезла.
- Думаю, как поеду в первый отпуск - привезу. Атаманши мне писали, что студентка наша стала богатой, купила себе в Одессе фотоаппарат, и фотографировала их с мамой, прошлой осенью.
- Дадут они тебе фотки?
- Наверняка! Писали, что получили их в трёх пухлых письмах. Однако хватит обо мне и моей семье. Вспомни, мы говорили о наших, точно несчастных, старых девушках, которые никак не выйдут замуж.
- И ты решила им помочь?
- По-моему, ты тоже беспокоишься об их судьбе? И вот, по Релиным «заумным снам» - как ты говоришь - их суженные уже ходят-бродят возле нашего общежития, но они друг друга не видят.
- Так подтолкни их друг к другу.
- Всё дело в том, что я точно знаю, что это соседок наших будущие мужья, но поговорить с ними никак не могу - всё что-то мешает.
- А тебе непременно надо с ними говорить? Ещё влюбятся в Релю.
- Нет! Если их судьбы уже определены звёздами, не влюбятся.
- Тогда говори скорее, да узнай их года рождения, а соседок наших я сама спрошу, тогда мы сможем погадать на них, по твоим заметкам – подходят ли они друг другу по знакам Зодиака.
- Это идея! Пожалуй, спрошу. Но если ты будешь узнавать у Оксаны и Аллы года рождения, то уж, заодно и число и месяц узнавай, тогда сможем в двух вариантах их проверить.
- А у тебя и по месяцам, и числам есть разгадки? – удивилась Евгения. - Ух, какая! Мне только по годам рассказала, а у самой кое-что ещё в запасе имеется? Ну, шкатулка с загадками!
- Всё в этой толстой тетради, - улыбнулась Реля. - Но я не стала тебе голову морочить, разберёмся со временем. Говорю тебе, что и для меня эта тетрадь - открытие. Взяла её, чтобы Атаманши носики не совали в неё, а она как клад оказалась.
- Думаю, что встреча твоя с Павлом во сне и подтолкнула тебя, и напомнила, что пора разобраться в чьих-то жизнях, а заодно и своей.
- Пожалуй. - Реля встала со стула и подошла к окну. - Ой! Девушки наши возвращаются с кинофильма. Живо гаси свет - мы «спим». Хочу послушать, о чём говорят старые девы, хотя это и плохо - но хотят они или нет, чтобы мы вмешивались в их жизни? Насильно я не буду им навязываться со сватовскими услугами.
- Быстро раздевайся, - Женя тоже стала снимать с себя одежду, и, пройдя к выключателю, погасила свет. - Но станут ли они душу сейчас открывать - в этом я сомневаюсь - возвращаются чаще злые, как кобры.
- Тихо! Они уже поднимаются по лестнице.
Г л а в а 13.
- Ты смотри, говорушки - то уснули. - Алла зашла первой. - Зажигать свет или нет? Они всегда, как мышки, приходят, когда мы спим.
- Пожалей Релечку, она и так из-за ноги мало спит - не зажигай. Но я не закрою дверь, и мы при слабом освещении разденемся, и сходим в туалет и в душ, помоемся немного, и спать. Я так устала.
- Я тоже. Старость не радость.
- Реля говорит, что мы в таком возрасте, что и рожать ещё можем, но почему-то парни не очень обращают глаза на нас. Вон на неё прошлым летом тридцатилетний накинулся, а я бы, за счастье посчитала, и под такого мужика легла, и родила бы от него, да эти гады почему-то только на молодых девочек зенки ворочают. Ненавижу их за это!
- Тише! Девчонки услышат, будут над нами смеяться.
- Не знаю как Женя, а Реля не будет - она прониклась к нам состраданием. Дай ей Бог здоровья и нога, чтобы вылечилась её. Ну, взяли полотенца, пошли.
- Подожди, я чистое бельё ещё найду. Я думаю, что и за разведённого бы вышла, и за вдовца с ребёночком и даже двумя. В этом случае Релин яростный обожатель Жорка, мне тоже подошёл бы. Как я жалела, что она, глупая, его отвергала, подкинула бы одной из нас. Думаю, что мы бы передрались за Георгия того. Хотя Реля его Гориллой называла, думаю не спроста.
С тем старые девы и ушли, закрыв плотно дверь. В темноте Женя подняла голову. Глаза её блеснули при свете луны, светящей им в окно, как у кошки, которая прекрасно видит и без света.
- Каково, Релик? Они будто отвечали на все твои сомнения. И если ты не выдашь замуж их этой весной, они будут завидовать даже моим поклонникам, хотя за мной ухаживают одни недоросли. Я не говорю про тебя, если бы они знали про севастопольского жениха, которому ты отказала, чего бы я лично не делала, то возненавидели бы Релюню совсем.
- Да, Женюра, я теперь не сомневаюсь, им нужно срочно замужество не то они проклянут весь род людской, и нам будет худо с ними. Значит, узнавай их годочки, а я постараюсь во сне разговорить их будущих мужей, и надо их притягивать друг к другу, когда тепло станет.
- Неужели ты можешь это сделать?
- А вот увидишь! А теперь спокойной ночи, я ухожу в свои сны. И тебе желаю полетать во сне, если сможешь. Попробуй отталкиваться от земли обоими ногами, да не бойся повыше прыгнуть и страх отгоняй.
- Какая хитрая! Сама так рассказывала, что ты полетела сразу, в пять потом, в десять лет. Платье тебе подарили для полётов серебристое.
- Но до того как полететь, ты не забыла, какой я страх перенесла, даже сознание теряла и чуть не умерла? Сначала в пять, затем и в десять лет. Зато бывали годы, когда я не летала...
- Это в Качкаровке, когда сердце тебе подсказало, что Павла уже нет на нашей Земле? Точно? Видишь, и я умею мыслить как ты.
- Я рада. Именно, когда у меня из памяти вычеркали Павла, я перестала летать. И стала учиться летать только в Симферополе и точно как я тебе рассказываю, допрыгивала даже до телеграфных проводов, и только проскользнув между ними - хорошо, что худая - смогла лететь.
- И не боялась, что провода ударят тебя током? Там напряжение - дай Боже. Я вот простого провода с изоляцией боюсь.
- Во сне все страхи очень условны. Но после травмы ноги я опять перестала летать из-за боли, наверное. Вот только в Севастополь летала за вами, и то мне ногу сильно обезболили, или я своим желанием её так заворожила, что слетала, и не очень устала, даже, как я тебе рассказывала, поучаствовала в ремонте Панорамы, чтобы её открыли весной, хоть на денёк. Но сейчас ножища вновь болит, надо будет опять прыгать, чтобы лететь подобно птице.
- Это уж точно. Но не будешь же ты прыгать на больной ноге?
- Всё дело в том, что я уже без прыжков взлетала. Но видно боль всё же мешает летать, да и душа у меня стонет оттого, что хромаю, и всё это вместе взятое отстранило Релечку от сказочных полётов.
- Закажи себе у космиян ковёр-самолёт, - усмехнулась Евгения.
- Что ты! Это для бездельников. Я не хочу летать на ковре. Другое дело, когда летишь и хозяйка своему телу, и можешь приземлиться или приводниться, да людям в беде помочь, что я частенько и делала.
- Вот ты во снах летаешь, то какого же ты сына родишь? Но, ша! Я слышу наши девульки возвращаются. Сделай вид, что ты уже пятый или, даже, десятый сон видишь. А я их сейчас храпом напугаю, ведь они не раз пугали тебя им же, - Евгения всхрапнула, для наглядности.
- Не надо, Женя, а то они подумают, что ты их передразниваешь.
- И точно! Тогда, «спим».
Соседки вошли в комнату и вновь зашептались, но Реля старалась не слушать их разговоры, и это ей помогло воспарить в воздух, и полететь в неведомые страны. Скорее всего, она попала в Англию - туманный Альбион - куда собирался отправиться Павел, пожить. Островное государство, куда она попала, встретило её клубами тумана, который она и разогнала, потому что трудно было дышать. Затем, увидев крутые крыши домов и островерхие башенки, Калерия приземлилась на одну из них, и стала бродить по карнизу, увидела часы, которые показывали шесть часов утра. О том, что это было утро, Реля догадалась по восходу солнца и, взглянув вниз, увидела на тесных улицах неизвестного ей города, проезжающие трамваи или автобусы, такие большие, не как в Украине, они были чуть ниже некоторых домов - это её сильно позабавило. Она почувствовала себя лилипутом среди великанов.
Но вдруг внизу, пожилой мужчина стал гневно размахивать руками, будто ругал за что-то Релю, приказывая ей спуститься с башни на землю. Она послушалась и тихо приземлилась возле него: - Что случилось? Почему вы гневаетесь на меня?
- Ты, русская девка, залезла на нашу святыню. Это Биг Бен и никому, кроме часовщика, туда ходить не положено.
- Извините, я не знала. Какой это город? Лондон? Я в Англии, да?
- Так точно! Кого ты тут потеряла?
- Не потеряла, но ищу. Нет ли среди вас русского парня по имени Павел? Он улетел изучать английский язык!
- Как же! Есть. Вот пошли со мной газоны косить, он там работает. Но Павел твой хорошо знает наш язык, так что не морочь голову.
- «Не морочь голову» - это русское выражение. Откуда вы знаете, причём так хорошо, разговорную русскую речь?
- Так с кем поведёшься, от того и наберёшься. От Павла же! А ты кто ему будешь? Невеста, ты ведь в серебристом платье? Но почему ты босая?
- Жду, когда мне подарят хрустальные башмачки. Но пойдёмте скорее к Павлу - я так давно его не видела, - заторопилась Калерия.
- Но он не ждёт никакой невесты! Будет ли он тебе рад?
- Не значит ли это, что Паша полюбил англичанку? Тогда я не подойду к нему, не буду мешать, только посмотрю на него издали.
- Подходи или не подходи, но вон он косит газон.
- А где же коса? Траву обычно косами косят.
- Но у нас газонокосилками - это машина такая. Чего же ты не идёшь к Павлу? Или это не тот Павел, какого ты разыскиваешь?
- Тот. Но возле него крутится девушка, и я не хочу им мешать.
- Не знал, что русские девушки такие робкие. Англичанка бы подошла и устроила скандал.
- Я такого себе не позволю - слишком люблю Павла, чтобы мешать ему. К тому же, нам не судьба быть вместе, - Калерия вздохнула. - Но просветите меня, пожалуйста, какой сейчас в Англии месяц, что у вас косят траву? У нас сенокос только в июне или даже в июле, а уборка хлеба и вовсе позднее - где-то осенью.
- Глупая, это не сенокос, а подстригают газоны, в городах, чтобы людям приятно было гулять в зелёной зоне.
- У нас на газонах сажают цветы, особенно хороши розы.
- Везде по разному. А месяц сейчас апрель, и траву косят второй раз уже. Так не подойдёшь к Павлу? Видишь, он англичанку прогнал – видно не по душе она ему. Тебя ждёт, видишь, оглядывается на нас с тобой.
- Оглянулся, да не подходит. А мне пора улетать - меня Крым, мой дорогой полуостров, дожидается. Не говорите Павлу, что я была здесь.
- Как ты прикажешь, так и сделаю. Однако я и имени твоего не знаю.
- Вот и не стоит говорить. Спасибо, что вы мне рассказали чуток о вас и показали Павла. И ещё я запомню ваш Биг, что значит большой, Бен.
- О! Ты знаешь английский? - поддразнил её англичанин.
- Совсем немного. - Реля легко поднялась над землёй и собралась лететь, оглянувшись, с сожалением, на Павла - мог бы подойти, но не подошёл, а ей пора возвращаться. - Гуд монинг! - сказала мужчине на прощание.
- Доброго и тебе утра, - перевёл её слова он. - Теперь знаю, почему босая летаешь - ищешь парня, который тебя обует?
- Да, и ещё подкуёт, как Левша блоху, чтобы не прыгала, - веселилась Реля - на душе было легко - она видела самого любимого и даже не чувствовала боли в ноге - ходила босая, но не хромала.
Проснувшись, Калерия долго не открывала глаза, восстанавливая в памяти весь сон. Она за счастье считала, когда ей снился Павел, даже если, как в этом сне, не приближалась к нему, не говорила с ним.
- Ну что, кудесница, летала сегодня? - это Женя вскочила с кровати, и делала небольшую зарядку, разминаясь.
- Как ты угадала? - Реля тоже поднялась и удивилась. – А нога-то моя не болит. Смотри, могу её также вскинуть, как ты.
- Так сколько ты тренировалась в Красном уголке, чтобы блеснуть вот так. Ну, продолжай-продолжай, мы ещё успеем хорошо размяться.
- А перекусим в забегаловке, по пути на работу?
- Да, я знаю одну очень хорошую - там готовят, пальцы оближешь!
- За что люблю город - за то, что освобождает девушек и женщин от плиты.
- Конечно. Пользуйся столовыми, кафе, пока не замужем. Но мужа, ребёнка уже в забегаловках не покормишь – придётся готовить. Однако вечером я тебя удивлю ужином. А пока расскажи мне, что тебе снилось?
- Обязательно. В Англии есть красивая башня, на ней часы, называются Биг Бен, а ещё там я попала в апрель и видела, как делают повторный укос травы на газонах - она там растёт очень быстро.
- А у нас сейчас только конец февраля в Крыму – и, хотя уже пахнет подснежниками, зелень лишь только намечается.
- Повторяю, попала я там в апрель, в теплынь, может потому, что летала в своём красивом платье. Впрочем, я в нём и зимой летаю и не мёрзну. Но хватит о загадочном говорить, пошли умываться, да пойдём кушать - я не устала в своём сне, но проголодалась изрядно.
- Что-то ты от меня скрываешь, девочка, что-то не договариваешь!
- Прости, Женя, ну могут же быть у человека тайны!
Но можно ли скрыть что от близкой подруги, которая уже, кажется, научилась читать мысли Рели. И только в кафе «Рассвет» девушки, позавтракав, начали подтрунивать друг над другом:
- Как цветок розы просыпается, испив капельку чистой росы, так и Релечка моя, насытившись перед работой, расскажет сейчас Жене, что-то такое особое, что она увидела в апрельской Англии, - вроде шутя, начала подруга, обтерев губы салфеткой, но Реля точно понимала, что она всерьёз хочет знать, что видела летунья. Не только про стрижку английских газонов или башню-часы Биг Бен, но и то, что её взволновало.
- А ты знаешь, что любопытной Варваре нос оторвали?
- Но ты же не оторвёшь подруге носик, только за то, что она хочет знать, что же такое произошло с Релечкой в апрельском Лондоне.
- Эта противная Релька не говорила тебе про Лондон.
- А кто учил меня летать? Так вот я, без всяких прыжков полетела за тобой - будто твоя сила увлекла боязливую Женьку за собой, да заставила лететь вслед, конечно, при этом я жутко боялась взглянуть вниз.
- Глупая, а внизу было столько прекрасного: вначале мы пролетали над просыпающимся, весенним Крымом, потом над Украиной. И я видела Днепр он настолько хорош по весне - там уже лодки готовят к плаву. Затем пролетели, кажется над Россией - потому, что я видела внизу леса, где виднелся снег между деревьями. Потом была Польша или Чехословакия, где-то над ними мы пролетали - у них, почему-то теплее, чем в России, потому что я не видела там снега.
- Может у них, как и в Англии, не теплый февраль сейчас, а буйный апрель? Но почему ты думаешь, что это Польша или Чехословакия?
- Так я слышала почти понятную речь, по крайней мере, некоторые из предложений я поняла - там готовятся уже к севу - из этого я заключила, что у них теплее, чем в России.
- Дальше-дальше, потому что я-то летела с закрытыми глазами, увлекаемая лишь твоей волной воздуха, который был тёплым.
- Так Реля, наверное, температурила, разыскивая своего Павла.
- Попалась! Признаёшься, что все мысли были у тебя про Пашеньку, потому и летела туда, где он находится. Ты знала, что он там?
- Признаюсь. Потому и рассматривала так внимательно всё внизу - боялась ошибиться. Но когда мы пролетели Германию, я уже точно знала, что курс держу верный...
- В Неметчине-то что заметила? Как они живут?
- Это трудно определить с высоты, даже с малой - ведь я держалась поближе к земле, чтобы падать было не так больно. Но, кажется, что и они там восстанавливаются, впрочем, как и в Англии - ведь её тоже бомбили, как и Польшу, как и Чехословакию. Везде видны порушенные здания. Но основные города, которые я видела - Берлин, Прага, Варшава, Лондон - мне кажется, почти восстановлены.
- Здорово ты всё замечаешь! Я вот в Ленинграде была, так глядела только на красивые здания - руины старалась обходить.
- Напрасно, Женя! Если бы ты постояла и порыдала лишь над малой церковью, хотя бы внутренними слезами, людям невидимыми, то город получил бы от тебя какую-то скрытую помощь.
- Ты плачешь над развалинами?
- Всегда. И над людьми, которые под ними похоронены. Сила погибших соединяется с моею, и, глядишь, кто-то эти руины начинает восстанавливать. Так что сочувствуй, Женя, разрушенному, тем ты ему помогаешь.
- Согласна. Ну, поели и пошли. По дороге ты мне расскажешь то, о чём не договорила.
- Ну, уж нет! - возразила Реля, вставая и двигаясь к выходу. - Думаю, когда мы спустились на Землю, и я ходила по ней босая, а ты, наверное, обутая, так всё слышала, что там произошло.
- Ты думаешь, я была обутая? Женя за тобой неслась в ночной рубашке, мне даже не дали серебряного платья, но ходила тоже босая.
- Странно, что я тебя не видела.
- А я пряталась, чтобы ты не ругалась. Потому и не знаю, отчего ты не подошла к своему Пашеньке, и почему с тобой англичанин объяснялся по-русски.
- Кажется, я догадываюсь почему. Это видимо Павлов родственник, эмигрировавший в Англию после кровавой революции, хотя он мне и не признался.
- Ты же говорила, что всех его родных убили, кроме Веры Игнатьевны. - Это прямых родственников, а из боковых линий многие спаслись. Вот Павлуша видимо и восстанавливает родственные связи, чтобы не быть одиноким.
- А что за девчонка возле твоего учителя вертелась?
- Думаю, что кузина какая-нибудь английская или правнучка Павла из прошлых жизней, потому что это у меня не было детей, а у него, как раз было их много. И я не имею права вмешиваться в контакты между ним и его бывшими родственниками, вот и не подошла.
- А мне показалось, что ты приревновала его, и довольно сильно. Дальше сработала твоя гордость - не простила Павла, также как и Славу.
- Вначале приревновала, да, но потом меня осенило, что не должна я, не имею права быть «собакой на сене». Уж если Павел отступил перед тем, что я должна выйти замуж, и родить ребёнка без него, то я подавно обязана затушить в себе все порывы ревности. У него сейчас другая жизнь, гораздо интересней, быть может, чем у нас, и хорошо.
- Я не думаю, Реля, что интересней. У тебя, наверное, болит нога от нашей спешки? Мы можем идти тише - время есть. Да и бабоньки на растворном узле мне говорили, что если опоздаем когда - не беда.
- Ничего! Надо же её разрабатывать. Я стараюсь, чтобы все мышцы участвовали в ходьбе, потому мне наша скорость подходит. Вот только говорить трудно. Может, мы помолчим немного?
- Согласна. Только ответь на последний вопрос - неужто ты никак не ревнуешь, или не завидуешь, хотя бы, что Павел твой может передвигаться по всей планете, и жить где ему захочется?
- Нет! Мне кажется, что в прошлых моих жизнях, когда я рано погибала, те же инопланетяне, которые подобрали сейчас Павла, по моей просьбе, если ты помнишь. Так вот они и меня не оставляли без своего внимания, тоже забирали на корабль и возили по свету - только я видела, возможно, древние города из средних веков, а Паша познакомится с настоящими.
- Так ты можешь всё время летать за ним и поглядывать, где бы он ни обосновался.
- «Ноу», как говорят англичане, этого я не стану делать. Мне стыдно, что вчера, против моей воли, кто-то понёс меня в Англию, но то было в первый и последний раз. Я должна искать свою земную любовь, и не мешать Павлу в его поисках не то родных, не то любимой. Полсотни лет должно пройти с тех пор как мы расстались, прежде чем мы с Павлом снова повстречаемся на Земле - лицом к лицу. Но он, быть может, останется двадцатидвухлетним, а я уже буду шестидесятичетырёхлетней бабушкой, если я доживу до того времени. Произойдет неприятная для Релюхи метаморфоза - то Павел был старше меня на восемь лет, а теперь я стану старше него на сорок два года. Это же ужас! С моей-то гордостью!
- Да что ты плетёшь! Ты будешь старушечкой такой благообразной, и неужели не захочешь увидеть свою первую любовь таким, каким Павел перед тобой явился пятьдесят лет назад? Считай его своим внуком, да радуйся, что он такой красивый, и ему предстоит ещё жить на Земле.
- К тому времени, если сын мой постарается, у меня могут быть и внуки. Но если их не будет, юность Павла станет мне неприятна, особенно, если он вспомнит старое и вздумает приударить за бабулей.
- Рель, а ведь у нас в деревне какой-то приезжий парень женился буквально на своей бабуле - может это ваш случай? Когда он явился к ней, все сочли его внуком. Ну, внук и внук - девки уже стали в парня влюбляться. И вдруг они пришли в Сельсовет расписываться - там служащие решили, что бабка с ума сошла, или наследство, какое имеет, что парень этот решил нажиться, когда она умрёт.
- Может, это Степан был? Помнишь, я тебе про солдата рассказывала, который выручал меня от мамы и Веры, когда мы уезжали с Дальнего Востока? Может, это он к своей старой любви приехал?
- Может быть. Бабка эта тоже, говорили, была из богатых и замуж не выходила - может, ждала его, не хотела другого? Только они расписались, и вскоре уехали из Голой Пристани - в город будто бы.
- Как жаль! А я хотела напроситься к тебе в гости, чтобы посмотреть - Степан это или кто другой? Шпионить нехорошо за жизнью других, но думаю, что Степан на меня бы не обиделся. Когда он был в вашем селе? В каком году?
- Так летом в пятьдесят третьем и явился, когда Сталин умер.
- Всё верно! Это он. Красивый такой, высокий, с потрясающими глазами, в которых скрыт целый мир? Будто он знает много такого, что передать не в силах? Или не находит нужным.
- Видишь, как ты, тринадцатилетняя девчонка, его рассмотрела, но мне тогда уже пятнадцать было - уже невестилась, так кроме его привлекательности я ничего не видела. Никаких миров в глазах. И досадовала, что он женился на старухе. Если бы знала тогда, что я выведала от тебя - потому что из тебя по капле надо выдавливать, как из пчелы. Так вот, если бы я знала, что такое на свете может быть, не только не завидовала, а защищала бы стариков от сплетен. Ведь Стёпа по своему возрасту уже старик, вот и женился на старухе.
- Они уехали, да? Думаю, что в городе они не будут шокировать горожан, или он, вероятно, изменит себе облик - как-нибудь уговорит своих благодетелей сделать ему морщины. А в паспорте, если у него стоял год, какой ему, по виду, положен был, всегда можно исправить. Эти космиты, я думаю, всегда могут выправить документ.
- А ведь и верно. Иначе как твой Павел попал в Англию, и спокойно там косит газоны? Сейчас же шпионство так развито, что паспорта, наверно, проверяют на каждом шагу, даже в той тихой стране, но когда-то ведь и Англия воевала много - колонии под себя гребла немилосердно. Сейчас многие от неё освободились, но какая-то культура англичан всё же осталась даже в Африке, я думаю.
- Ты смотри, Женя, возле меня ты сильно изменишься. Не боишься?
- Вот ещё! Возле тебя мне открылся целый мир - всё так странно! Благодарю судьбу, что послала мне такую подругу - видно я тоже космиянам твоим понравилась, что они разрешили мне полетать. В другой раз, если придётся, я уж не буду глаза закрывать, и рассмотрю места, над которыми полечу. Хорошо, Релечка?
- Хорошо-то хорошо, но только летай в одиночку, а то я прекращу свои полёты, и займусь соседками, чтобы ты за мной не шпионила.
- Попробую полетать сама, только боюсь, что не получится одной.
- Не хитри. Я тебя учила, как тренироваться, чтоб взлететь, а ты пристроилась у меня в кильватере, как говорят моряки. Вот словечко я усвоила в Севастополе, когда «морской волк» водил нас по Панораме.
- Умница! Но позволь мне полетать ещё с тобой. А то я, как слепая, буду летать, не зная над чем пролетаю.
- Так у меня раньше и было. Девчоночкой ещё я не знала, где пролетаю – может, с возрастом разберусь, потому что я помню все сны, в которых летала, как птица, только что крыльями не махала.
- Но это ты была маленькая. А мне бы хотелось прочувствовать то, как ты мне дала прочувствовать, когда объяснила, где мы летали.
- Женя, я прекращаю свои полёты! Во-первых, не хочу шпионить за Павлом, раз он даёт мне возможность любить и выйти замуж. Короче он не мешает мне, я не стану его тревожить. Во-вторых, в самом деле, я займусь судьбой Аллы и Оксаны, если они сами не могут устроить её. Это и тебе и мне поможет. Потому что мы не можем выходить замуж, пока в нашей комнате есть неустроенные старые девы.
- Ну, дай Бог, чтобы ты их устроила. А я, всё же, попробую взлетать, по крайней мере, потренируюсь.
- Я желаю, чтобы ты летала, но должна тебя предупредить. Если у тебя будет в это время любовь с кем-нибудь, ты не полетишь.
- Да что ты! Любовь мешает полётам?
- По крайней мере, она заземляет, как мне кажется. Ну, вот мы и дошли до нашей раздевалки. А явились рано - зря так спешили. Теперь придётся ждать деда Васю с ключом. Женя, при других не вздумай сказать что-нибудь из наших с тобой вот таких разговоров.
- Что я, дура? Нет, дорогая подруга, я стала возле тебя умная, да осторожная. Мы с тобой находимся в каком-то поле, вроде электрического, которое соединяет сказку с былью. И я не хочу это терять!
- Прекрасно! Тогда я спокойна. Но ты сравнила то таинственное, что нас окружает с электрическим полем - оригинально. Только током может ударить - ты знаешь?
- Ударило бы меня током, как тебя, когда ты с Павлом повстречалась, а то у меня первая любовь была такая серая, хотя и с поцелуями, но памяти такой, как у тебя про Павла и Славу нет. Но вот интересно, почему-то ты к Павлу летаешь, а к Славе никогда?
- Верно. Но думаю, ты понимаешь почему. Павел думает обо мне, и притягивает к себе, а Слава, очевидно, не думает или погиб в Венгрии, как мне кажется, когда в пятьдесят шестом году там заварушка была.
- Он туда служить попал?
- Мне кажется так.
- Но если мальчишка там погиб, почему ты не попросила инопланетян, чтобы они и его забрали на корабль? Тогда бы ты смогла и к нему летать. Или ты ещё не простила Славе его проступок?
- О, Господи! Чего там прощать, если парень погиб? Но ты забыла, Женюра, что за Павла я просила у космиян, ещё не зная его толком, лишь угадав, что он погибнет. А Слава уехал и пропал. Он писал мне письма, но я ни одного не получила. На этом всё и прервалось. Как я могла за него просить, если даже не знала ничего о нём?
- Тут тебе твоя цыганская прозорливость отказала?
- Наверное, когда девушка в гневе - а я долго не могла простить Славу - то у неё пропадает прозорливость, что и случилось со мной. А в сновидениях я не могу добраться до него, потому что зло пробежало чёрной кошкой между нами. Или, чего я желаю больше всего, он не умер, но под опёкой такой женщины, которая даже близко не подпустит меня к нему.
- Ты же говорила, что Дракон - самый могущественный знак Зодиака. Кто же может быть сильнее?
- Ой, мне долго придётся с тобой эту школу проходить. Ведь кроме знаков Зодиака, на Земле существуют злые и добрые силы. И если ты меня относишь к добрым, то в противовес какая-то женщина потрудилась над Славой с чёрной магией, и я не могу ей противодействовать.
- Жаль-жаль!
- А мне нет! Что он хотел, то и получил, это уж его выбор. И довольно о нём, прошу тебя, Женя, давай поменьше вспоминать о Славе. Не мой он человек, хотя когда-то я его очень любила, что он не сбёрёг. Так мне ли о том тревожиться, когда меня ждёт другой парень и сынуля.
- Так у тебя сынуля есть? - вдруг раздался голос их бригадира. – А я-то думал, что ты молода ещё ребёнка иметь. Привет, работницы! Что-то вы сегодня рано прибежали. Замёрзли, поди! Так ключ-то в мастерских у сторожа находится - пошли бы и взяли его.
- В другой раз, дядя Вася, - отозвалась Реля. - Мы с Женей спокойно поговорили, дожидаясь вас.
- Понимаю, - бригадир, отпер двери, впуская их - так имеется у моей заступницы ребёнок или нет?
- Конечно, нет, дядя Вася, - возразила Женя. - Это мы о будущем, Релином сыне толковали.
- Ой, девки! О них лучше не говорить. Они и так на башку свалятся, когда их вовсе не ждёшь. Вон у меня внуки, как из корзинки сыплются, и всем надо подарки покупать чуть ли не каждый день, не то и ходить перестанут. Ну, входите, да переодевайтесь, а я в свой угол.
- Я бы вашим внукам, дядя Вася, ничего не покупала, - рассердилась Евгения, снимая куртку, платье, и одевая комбинезон. - Как деда проведать в заключении, у них время не было, а как драть с дедули по три шкуры они могут. И не стыдно! Сами уже могут зарабатывать.
- Ладно, девки! Сам я виноват, что разбаловал их, теперь молчу! Ну, я пошёл проверять бетономешалку, что-то она вчера барахлила. А придут остальные работницы, пусть поторопятся, сегодня у нас много заявок. Ты, Релюха, не очень толкай тачки, только насыпай. Надобно, чтобы нога твоя поменьше двигалась.
- Наоборот, дядя Вася, мне требуется её разрабатывать. И тяжкие наши тачки вовсе не бередят мне рану, а заставляют её заживляться.
- Ну, если только так, а то я предупредил бабёнок.
- Спасибо, но я вас об этом не просила.
- Да вы бы видели, дядя Вася, как она по Севастополю ходила - любо-дорого посмотреть. И по Симферополю скачет, как коза - так что не жалейте её. Если надо, то я ей не дам перетруживаться.
- Да-да, вы же подружки не разлей вода. Ну, я пошёл.
Продолжение >>> http://proza.ru/2009/02/23/632
Риолетта Карпекина