Боргебю-горд,
Флади, Швеция,
12 августа 1904 года
Мне снова хочется поговорить с Вами, дорогой господин Каппус, хотя вряд ли у меня получится сказать что-то, что могло бы Вам помочь. Сложно найти хотя бы одно подходящее слово. Множество печалей Вам выпало пережить, и они прошли. Вы перенесли их. Вы говорите, что даже то, как они уходили от Вас - и это было тяжело, мучительно. Понимаю.
Но скажи, разве ты не пропустил все эти печали через себя? И возможно, они многое в тебе изменили. Возможно, за то время, пока ты хандрил, где-то глубоко в тебе произошли важнейшие изменения.
Всё правильно. Единственное чего стоит опасаться - это переживать свою печаль публично, выставляя напоказ. В этом случае мы поступаем с ней, как поступает больной с болезнью, относясь к ней поверхностно и неразумно. Болезни никуда не пропадают. Они уходят, но через самое короткое время прорываются обратно в ещё более тяжёлом виде. Они сгущаются внутри нас, они становятся самой нашей жизнью - жизнью непрожитой, потерянной в тоске по "настоящей" жизни. От такой жизни можно и умереть.
Если бы мы только могли видеть дальше, чем позволяет нам опыт, и даже ещё дальше, дальше наших предчувствий, то тогда, возможно, мы переживали бы наши печали не менее естественно, чем радости. Потому что это те моменты, когда что-то новое касается нас, что-то до сих пор нам неизвестное. Сами наши чувства растут в этом безмолвии и замешательстве. Всё в нас отступает, мы погружаемся в тишину, а нечто новое, с чем ещё никто до нас не сталкивался, стоит посреди всего. И мы не можем понять что это.
Мне кажется, почти все наши печали - это переживания тех напряжённых моментов, когда мы ощущаем свою полную беспомощность. Потому что в такие моменты из нашей жизни куда-то пропадают эмоции. Потому что мы остаемся один на один с тем, что в нас, и мы не знаем, как с этим быть. Потому что всё, чему мы доверяли и к чему привыкли, ускользает от нас. Потому что мы обнаруживаем, что мы в середине пути, который нам не преодолеть. И вот почему эти ощущения, эти печали проходят: то новое, что мы пережили, проникает в нас, в сердце, в саму нашу кровь. И мы по-прежнему не знаем что это такое. Мы с лёгкостью можем решить, что ничего и не было. Но мы изменились. Это как если бы в дом незаметно для нас вошёл гость. Мы не можем сказать, кто вошёл, а возможно, никогда и не узнаем об этом, но так приходит будущее и меняет нас изнутри, задолго до того, как это будущее состоится на самом деле. И вот почему важно уметь переносить такие моменты в одиночестве. Они кажутся пустыми, лишёнными смысла, какого бы то ни было движения, но это те самые моменты, когда будущее проникает в нас. На самом деле, в эти моменты мы гораздо ближе к тому, что можно назвать жизнью, чем в те, когда мы смотрим на жизнь со стороны. И чем тише и терпеливей мы переносим наши печали, чем более открыты мы в такие моменты, тем глубже и уверенней проникает в нас новое. Чем более мы способны сделать что-то своим, тем скорее оно станет нашей судьбой. И только потом, позже, когда что-то "случится" (то есть когда оно шагнёт от нас к другим), мы почувствуем и поймём, что это связано с чем-то, что глубоко внутри нас.
Такие моменты необходимы. Они указывают направление, в котором будет происходить наше развитие, постепенно, шаг за шагом. Потому что с нами не происходит ничего такого, что не должно было бы произойти, дорогой господин Каппус.
Люди уже опробовали столько концепций движения... Они поймут со временем, что то, что принято у нас называть судьбой - это не нечто внешнее, не то, что с нами происходит, а то, что идёт из нас. Так много людей не смогли изменить или принять свою судьбу только потому, что не поняли этого. То, с чем они сталкивались в смятении и страхе, казалось им чуждым. Они могли поклясться, что в них самих не было ничего такого, из-за чего с ними могло произойти то, что произошло. И, на самом деле, с ними происходит нечто весьма серьёзное. Точно так же, как люди долгое время заблуждались насчёт движения Солнца, так и сейчас они заблуждаются насчёт собственных судеб. Это не будущее приходит к нам, это мы движемся в бесконечном пространстве, господин Каппус.
И как бы это могло оказаться для нас простым?
Если мы с тобой говорим об одиночестве, то очевидно, что в этом вопросе у нас нет выбора. Мы не можем ни выбрать одиночество, ни отказаться от него. Потому что мы всегда одиноки. Мы можем вводить в заблуждение самих себя на этот счёт и жить так, будто не согласны с этим. Только и всего. Но насколько же лучше всё-таки понимать, что это так. Да, просто понимать. Конечно, сначала это сильно сбивает с толку: ведь от твоего понимания ускользает всё на свете. Никого и ничего не остается рядом, а всё, что было далеко, становится далёким бесконечно. Разве что если бы кого-нибудь выхватили из комнаты и без промедления забросили на пик одной из высочайших гор, тогда бы он, наверное, смог почувствовать то же: полную собственную незащищённость и безымянность всего, что вокруг.
Это практически способно тебя уничтожить. Тебе будет казаться, что ты переживаешь бесконечное падение, будто тебя выбросили в абсолютно пустое пространство, или что тебя разрывает на тысячи частей. И какую же только колоссальную ложь ты должен себе выдумать, чтобы суметь объяснить то, что с тобой в такие моменты происходит. Вот почему любая мера близости, любая мера чего бы то ни было меняются для того, кто на самом деле остается наедине с собой.
Это всегда происходит внезапно. А потом с тобой, как с тем человеком на вершине горы, случаются необычные фантазии, его охватывают странные, незнакомые до тех пор чувства. Это случается всякий раз при переживании таких "непереносимых" моментов. И они нам необходимы - мы должны воспринимать нашу реальность настолько широко, насколько это только возможно. Всё, даже то, чего с тобой раньше никогда не происходило, может произойти. И от тебя потребуется только одна смелость: смелость встретиться с самым странным, самым необычайным, самым невыразимым.
Тот факт, что в этом смысле люди, как правило, трусливы, без конца им вредит. Переживания, которые они называют "видениями", то, что принято называть "духовным миром", смерть - словом, всё то, что, казалось бы, имеет к нам самое непосредственное отношение - мы не говорим об этом. Для этого, как оказывается, в нашей жизни нет места. Атрофируются сами чувства, с помощью которых мы могли бы совладать с ними. Не говоря уже о Боге. Но страх перед неизъяснимым не только обедняет реальность одного, он обедняет и отношения между людьми - они насильно выводятся из русла бесконечных возможностей на прибрежный песок, где ничего не происходит. Не одна только лень виной тому, что человеческие отношения раз за разом оказываются невыносимо однообразны и скучны. Это происходит из-за робости перед чем-то новым, перед тем, что даже не можешь вообразить себе, о чём даже и не подумаешь, что смог бы иметь с этим дело. Лишь тот, кто готов ко всему, кто не избегает никакого опыта, даже самого необъяснимого, может прожить отношения с кем-либо как жизнь, живя которой, он сам будет звучать из глубин своего сердца.
Если думать о существовании в категориях пространства, то очевидно, что большинство людей за всю жизнь узнают только о единственном его уголке. Они ходят одними и теми же узкими тропинками, туда и обратно, благодаря чему им обеспечена определённая безопасность... И всё-таки, при всей безопасности этих тропинок, частенько они приводят этих узников прямиком в рассказы Эдгара Аллана По и позволяют увидеть, насколько уродливы их убежища. Тогда-то они и знакомятся поближе с тихим ужасом своих клеток.
Однако мы - не заключённые. Вокруг нас не расставлены сети и капканы. Нет ничего такого, что могло бы испугать нас или вывести из равновесия. Наше место в жизни - по праву наше, и оно - единственное. Более того, спустя тысячи лет адаптации мы стали так походить на саму жизнь, что если мы храним покой, нас, благодаря удачной мимикрии, сложно отличить от того, что вокруг. У нас нет повода иметь что-то против этого мира, потому что мир не против нас. И если в нём случаются ужасы - это наши ужасы, если встречаются пропасти - это наши пропасти. А если нас ждут опасности, мы должны полюбить их. И если только мы устроим свою жизнь в соответствии с принципом, который, в частности, говорит нам, что не стоит полагаться на простые решения, тогда то, что сейчас нам кажется совершенно чуждым, со временем станет нашим собственным опытом, единственно надёжным и заслуживающим доверия. Почему мы забываем древние как мир мифы о драконах, которые в последний момент оказывались принцессами? Может быть все драконы, с которыми тебе доводится сталкиваться, и есть принцессы, только и ждущие, чтобы ты хоть раз в жизни действовал смело? Возможно, всё то, что нас так пугает, в своей глубочайшей сути есть нечто беззащитное и беспомощное, и что только ждёт нашей любви.
Поэтому не стоит пугаться, дорогой господин Каппус, если Ваша печаль становится больше, чем что бы то ни было в Вашей жизни. Если тревога, как бегущие по Вашим рукам свет и тень, падает на всё, что Вы делаете. Вы должны понимать, что с Вами происходит что-то очень важное. Вы не забыты жизнью. Вы в её руках. Она не даст вам упасть. Почему Вам так хочется выкричать из Вашей жизни любое беспокойство, любое горе, депрессию, если Вы даже не знаете, что за работа происходит внутри Вас? Почему Вы предпочитаете преследовать себя вопросами о том, откуда всё это взялось и к чему приведёт? Ведь, в конце концов, Вам понятно, что Вы посреди перехода к чему-то новому. Просто Вам не хотелось бы, чтобы менялось столь многое.
Если в Вашей реакции есть что-то нездоровое, имейте в виду, что болезнь - это средство, с помощью которого организм освобождается от чего-то чужеродного. Ему надо просто помочь, чтобы он справился с болезнью. Это единственный выход.
То, что происходит с Вами сейчас, дорогой господин Каппус, столь серьёзно, что Вы должны быть терпеливы. Вы заболели. Но чувствуйте себя уверенно, потому что Вы выздоравливаете. Более того: Вы и врач, единственный врач, способный Вам помочь. А в любой болезни случаются дни, когда врач бессилен, и остается только ждать. Это как раз то, что сейчас необходимо делать.
Не следи, не наблюдай за собой так уж пристально. Не делай выводов из всего, что бы с тобой ни происходило. Пусть это просто происходит. Иначе легко начать смотреть на своё прошлое как на нечто, достойное обвинений (то есть смотреть с точки зрения морали, какой бы то ни было). И то, на что ты смотришь с таким недовольством, начнёт встречаться тебе в твоём прошлом повсюду. Но любые твои ошибки, любые желания, всё то, по чему ты тосковал ещё недавно, в детстве - всего этого не стоит вспоминать и осуждать. Любые обстоятельства одинокого и беспомощного детства столь сложны и запутанны, столь многое на них влияет, и всё это настолько оторвано от твоей нынешней жизни, когда, как ты думаешь, проявился некий порок, который привёл тебя к твоим горестям и печалям... Да, можно всё это просто называть пороком. Но в любом случае, с именами следует быть осторожным. Часто слово "порок" способно сотрясти жизнь более, чем некое, само по себе безымянное действие. Вполне возможно, что ты совершил его в определённый момент жизни из необходимости и теперь можешь смириться с ним без каких бы то ни было проблем.
Ты пишешь мне с таким воодушевлением только потому, что переоцениваешь победу. В том, чего ты, как тебе кажется, достиг, главное другое. Главное состоит в том, что всегда найдется нечто, чем можно заменить бесполезный обман. Заменить чем-то настоящим, реальным. Без понимания этого даже твоя победа мало что значит - ты будто следуешь некой морали, всё равно какой. Но я надеюсь, эта победа стала частью твоей жизни. Вашей жизни, дорогой господин Каппус, о которой я задумываюсь со столькими надеждами. Помните ли Вы, как в детстве жизнь говорила с Вами о "самом главном"? Я вижу, что теперь она говорит о том, что пора двигаться дальше. И это по-прежнему непросто. И если Вам трудно, то только потому, что Вы не перестаёте расти.
Если есть ещё что-то, что мне нужно было бы сказать, так это следующее: не думай, что тот, кто тебе пишет, сам живет безбедной жизнью за тихим шелестом простых и понятных слов, которым иногда радует и тебя. В его жизни было достаточно печалей и неприятностей. Да и сейчас их у него значительно больше, чем у тебя. Было бы иначе, он бы просто не нашёл этих слов.
Твой
Rainer Maria Rilke