О БЕСАХ.
Хоть убей, следа не видно,
Сбились мы, что делать нам?
В поле бес нас водит видно
Да кружит по сторонам.
А. Пушкин
Историки твердят, что император Нерон поджег Рим из любви к «Илиаде», в пылающем Риме люди с ужасом бегали, крича: «Это бесы! Демоны и бесы!»
Нерон воскликнул: «О счастливый Приам, ты видел гибель своей родины!» - это был невиданный поныне вызов, зловещий пафос.
Знаменитый эсер и террорист Борис Савинков говорил: «терроризм и революцию порождает зависть, и ничего кроме зависти. Повстанцы горят завистью к тем, кто вечно пирует, хотят мстить. Но главная пружина террора и мести – это бес».
Японский камикадзе Кимото Сакара писал в своем дневнике: «я умираю за Родину, я иду на защиту своего отечества, я погибну за вас, прощайте! За меня не лейте слез, со мной Бог и бес!»
Маяковский незадолго до самоубийства, оставил коротенькую записку: «…нечто меня влечет к смерти, голос меня зовет…я не в силах совладать собою…я устал…Какая то мощная сила толкает меня сделать это. А может это бесы?...»
;;;
Бес тут, в кипении нашей крови, в наполняющей каждую клетку горечи, в трепете нервов, в вывернутых наизнанку, переполняемых ненавистью молитвах - повсюду, где он превращает мой ужас в свой комфорт. Интересно, почему я позволяю ему покушаться на мою жизнь, коль скоро я и сам, кропотливый соучастник саморазрушения, могу добровольно исторгнуть из себя все свои надежды и отречься от самого себя?
Он, этот убийца, которого я приютил в своем доме, разделяет со мной мое ложе, мои сомнения и мои бессонные ночи.
Чтобы погубить его, мне пришлось бы погибнуть самому. Если у нас с ним на двоих одно тело и одна душа и если один из нас слишком тяжел, а другой чересчур темен, то тащить еще этот лишний вес и этот лишний мрак чрезвычайно тяжко. Откуда взять силы, чтобы брести в темноте?
Я мечтаю об одной - единственной золотой минуте, о минуте, выпавшей из времени, о минуте, залитой солнечными лучами, минуте, трансцендентной по отношению к телесной муке и мелодии распада плоти.
Слышать рыдания агонии и ликование Зла, извивающегося в твоих мыслях, и не задушить пришельца? Но если ты его ударишь, то это случится только из-за бесполезной снисходительности к самому себе.
Ведь он уже стал твоим псевдонимом; поэтому ты не можешь расправиться с ним безнаказанно.
Зачем лукавить, когда уже приближается последний акт? Почему не напасть на себя, назвавшись своим настоящим именем?
Было бы абсолютно неверно считать, что бесовское «откровение» является чем-то таким, что неразрывно связано с хронологией нашей жизни; тем не менее, когда мы с ним сталкиваемся, нам становится невозможно себе представить, сколько спокойных мгновений мы пережили в прежнем состоянии.
Взывать к дьяволу - это значит окрашивать остатками теологии неоднозначное возбуждение, которое наша гордость отказывается воспринимать в качестве такового.
Кому неведом страх, который испытываешь, встречаясь с
Князем Тьмы? Нашему самолюбию требуется имя, некое великое имя, чтобы окрестить им тоску, которая с одними лишь физиологическими мотивировками выглядела бы непрезентабельно.
Традиционное объяснение кажется нам более приемлемым: духу к лицу осадок, выпавший из метафизики.
Вот зачем, набрасывая вуаль на чересчур органический наш недуг, мы
прибегаем к элегантной, хотя и устаревшей словесной эквилибристике.
Мы не можем себе признаться, что даже самые таинственные из наших головокружений проистекают всего лишь от нервных недомоганий, а вот стоит нам подумать о Бесе (!), живущем в нас или вне нас, как мы тут же внутренне распрямляемся.
Эта страсть к объективированию наших внутренних бед досталась нам от предков; наша кровь буквально пропитана мифологией, а литература всегда поддерживала в нас любовь к эффектам...
январь 2009 г.