Александр Гущин. Избранное избравшего: Сборник стихов. – СПб.: Реноме, 2008. – 96 с.
Противостояние Музы – беспамятству и забвению речи и усыханию истоков языка – одно из свойств книги Александра Гущина, задача для избранника словесности. «Для немногих» - так называлась книга Василия Жуковского. А.Гущин подчеркивает не только избранность как мотив бытия поэта, но и то избирательное начало, которое как бы находится в тени. Это Речь, переплавляющая и ведущая «к сердцу земли»: «Не спеши, о певец, Эвридику вести за собой: Все равно обернешься, и вечная будет обида». Обида от вовлеченности в Петербург – где мгла – главенствующая судьбоносная субстанция:
Сгущает пространство движенья
Просторная невская мгла.
Судьба моего отраженья
Зависит теперь от стекла.
……………………………
С мерцаньем, где мгла остается
Последним свидетельством тем,
Что рвется, и льется, и пьется,
Сливаясь со мной насовсем.
Каждый двойник поэта – единоутробен, укоренен в бездне:
Мне есть с кем общаться. Одни мертвецы
По улицам города бродят толпой.
……………………………………..
Вот друзья собрались за накрытым к обеду столом.
Первый – я, приглашенный в свой собственный дом.
Вот второй – он в трюмо отраженный сидит,
И, нелепо сгибаясь над скатертью белой, молчит.
Вот и третий пришел – его ждал и жалел целый день…
И ложится у ног моя верная черная тень.
Таков его лирический избранник, избравший, и – избираемый временем и местом - для таинства воплощения в пророка. Так душа, меняя оболочку, воплощается в многоголосную строку, которая зрительно – и червь, и лестница восхождения, и обжигающий тока вовлекающей пропасти… «Отрицателем» прозвали современники Ходасевича, вернее, одну из его масок. «И будут спрашивать, за что и как убил, - И не поймет никто, как я его любил», - признавался поэт Серебрянного века о том случайно встреченном человеке, чью душу, как посмертную маску, он навеки сковал в строки.
Можно ли причислить и книгу Александра Гущина, сложную и графичную, построенную на полутонах и оттенках света и тьмы, к теме маскарада и разоблачения? В сборнике маски поэта – вернее лица тех, кто в хоре – почти не видны, растворяемые сумерками предпоследнего блика солнечного света. «И весело и тяжело Нести дряхлеющее тело» (В.Ходасевич), - подвел когда-то итог нестарый еще по нашим меркам поэт. Собственно, договор с потусторонностью – это бытие в звуках лиры, и полутень, перебегающая к зовущему завтрашнему дню «от замысла к надежде» (А.Тарковский), к воскрешение «чрез звуки лиры и трубы», столь же призрачна, как путеводная нить, дарованная Эвридикой, на которую нельзя, невозможно, немыслимо оглянуться…
Антропология небытия – в отражениях сгущенного мифа. Такова тайна тайн Ал. Гущина. Пожалуй, книга его новых стихов может показаться чересчур печальной. И есть ли в ней утешение – как и в этих нескончаемых метаморфозах? -
Дыханье вечности – везде разлито:
Пылинки, обретающие ад,
Вас, как муку, просеивает сито,
Земля рождает для пути назад.
Мир - зияние пустот и немота современности. Договор – почти завет – со Страхом. Не пред небытием: перед стихией развоплощения в мертвую тень. «О, неужели это ты, Все то же наше чувство страха?» - вопрошал И.Анненский о том, что противостоит нашему движению и пытливости, как всеразъедающий барьер – у всего человечества. Человек и поэт пытается исследовать эту черную зеркальную воду, где все распадается: «Ормус живущий – прозрачный дым. / Ормус прошедший – лежит без дрожи». Такова судьба всякого естества, облеченного в плоть. Но остается вода, переменчивая, как река Потудань, еще хранящая его облик, и пламя – как шелест пророческих глаголов:
Рожден: откуда и куда?
И, обреченно застывая,
Поймешь: все это не случайно,
Всем правит пламя и вода,
Вода забвения живая.
Вся книга Ал.Гущина, исследователя творчества Андрея Платонова – сквозная, как приотворенная балконная дверь, и сквозняк вечности приносит на ее страницы тени, вздохи, перешептывания и звуки порой странные и причудливые, но отлитые в гармоничный звук, несомый «ангелом света и ангелом тьмы», которые почти всегда вместе:
- Кенни-кань – не в туман.
Кенни-кань – не в сады.
Кенни-кань – в горечь манн,
В кенни-ком у звезды.
…………………………
Слушай музыку звезд!
Слушай песни миров!
Кристаллические сонеты Александра Гущина говорят о необходимости противостояния – которое так же призрачно и хрупко, как мир гармонии стиха в сегодняшнем мире звуков, где грохочут взрыв и протекают корежущие волны дезинформации и зомбирования. Вспоминаются гумилевские Капитаны, которые всегда подспудно учат читателя «…Не бояться и делать, что надо» («Мои читатели») - в часы сораспятия:
Спастись теперь – напрасные труды.
Привязанный к штурвалу, обреченный,
Предчувствует, что миг отступит черный,
Что он еще узнает миг покоя…
А коль не суждено, то встретит стоя
Последний вал мятущейся воды.
На эту книгу и путешествие его героя – Мастера - в предзазеркалье, ты почему-то откликаешься стихами, моя Эвридика: без креста опечален и вне смерти продлен, сей герой изначальный, там где вечности звон; тут, где волны забвенья, пелену приоткрой - золотым вдохновением грянет покой…
Миф поэта Александра Гущина – прежде всего миф сострадательный. Сегодня многие поэты заняты собственным тщеславием и ослеплены обманным светом гордыни, принятым ими за прозрение… Но только на пересечении большого и малого времени, – «миг» - сколь наполнено болью это время у современного поэта, - возникает отблеск вечности, который как будто безучастен к пишущему и страждущему даров Слова:
Гроздья звезд перезревших висят, и наверное, можно
Их легонько потрогать свободным желанием сна,
Пред которым желанья иные нелепы, ничтожны,
И уводит, лелеет, поет золотая струна.
Почему и для кого пишет поэт? Для избранников вечности, избранных золотым дождем.