(из книги "Последствия и преследования")
19.
Немалой безвестности Ш. удалось добиться для себя тем, что он сторонником крайностей был во всех своих проявлениях.
– Какой ты теперь – крайне левый или крайне правый? – с видимым и значительным равнодушием спрашивал Ф. у товарища своего.
– Крайне средний, – небрежно Ш. отвечал, всего только отвечал небрежно. Стратегическое значение горечи было вполне им постигнуто.
– Ну а что же ты делаешь в условиях неразберих, которые видимы ныне? – Ф. говорил.
– Разбираюсь.
– А если времени нет?
– Ухожу вместе с ним.
Ф. в нынешней своей неудовлетворенности не закоснел вовсе; то он отойдет от приятеля своего, то снова вернется, приглядываясь все пристальней к очертаниям новой его убежденности. Если тем, конечно, можно было доверять. Легчайшая фракция несчастья – меланхолия – отчетливо отпечаталась в его безликости.
– Некое деспотическое безвластие не есть ли лучшее из устройств для пресловутого нашего мира-пустоцвета? – наконец говорил он, с безмыслием своим собравшись и глядя сзади в затылок Ш.
– Да, но и все равно тому следует преодолевать его специфические соблазны благонравия и процветания, – только Ш. отвечал. Юмор всегда был союзником его тревог, но здесь уж этим и не пахло. У него не было никакого сочувствия к миру, приговоренному к фантасмагориям в нынешней его фазе упадка. Строительство скорби и созерцания требовало полной их безучастности, и уж временами витала меж ними идея партии здравой бессмысленности. Иные оазисы бескультурия иногда оба они старались вокруг себя сохранять.
– А скажи мне, отчего навязчивое солнце твоей выразительности никогда не заходит? – Ф. говорил.
– Но ведь и поваренный сахар ощущений моих всегда обжигает меня, – Ш. возражал с едкой насмешливостью вокруг его праведных губ.
– И еще несомненно, что дух трагедии никогда не минует навязчивости, тому даже и пройти невозможно мимо оскомины и мимо буераков существования, - кивнул еще Ф.
– А по-твоему, чем-то можно поправить мир и приемлемей сделать? – Ш. возражал.
– Почистить, поперчить, варить на бережном огне, – только Ф. говорил.
– Его (мира) ошибка в том заключается, что он вообще согласился на свое существование, в самом его начале, – Ш. иногда на вещи немного мрачно смотрел, и вещи тем же ему отвечали. Оба они серьезно обдумывали возможность обретения двойного гражданства – подземного и небесного, но вопрос этот не был столь простым, чтобы так уж скоро решиться.
– Да-да, – сказал еще Ф. голосом новой бесцветности, – прогресс и надежда служат завлечению в этот мир легионов бесполезных потомков. Хотя, конечно, вредные привычки уменьшают сопротивление животного материала истинным веяниям несуществования.
– А вот уж это-то ныне меня перестало тревожить, – Ш. говорил, и гримаса некой запредельной естественности на мгновение на лице застыла его. Хотя и сие мгновение довольно скоро, впрочем, прошло. Его и не жаль было, мгновение это.
Кто из нас способен выйти за пределы своего пресловутого?!