Троллейбус крепко тряхнуло и пятилитровый газовый баллон выкатился в проход между сиденьями. Высокий парень суматошно вскочил, уронил с коленей блокнот и бросился за красной болванкой, от которой в судорожном испуге отскочила закутанная в шаль тетка.
- Ничего, ничего, - бормотал парень. – Он пустой.
- Осторожней надо быть, молодой человек, - недовольно сказало пухлое существо.
На вывалившийся блокнот чуть не наступил встающий с места пенсионер. Таня выхватила его из под ног старика и подошла к парню.
- Ваш? – коротко спросила она, протягивая блокнот.
Глаза парня удивленно расширились, он глупо хлопнул рукой по карману, будто демонстрируя потерю.
- Как же я?.. Спасибо большое.
Он поднял на нее глаза, как будто желая что-то добавить, но Таня торопливо кивнула и отошла. Мельком ухваченная из блокнота фраза крутилась в голове:
«Девушка в плаще стояла ... троллейб...».
Он что про этот троллейбус? Таня стала припоминать были ли еще в салоне девушки в плаще, кроме нее, и ей стало жалко, что она не прочитала дальше. В конце сентября девушек в плащах хватало, но сейчас вроде никого не было. Какая разница в конце концов, Таня слегка дернула плечами, все равно она стояла сзади и он вроде ни разу не поворачивался. Или поворачивался? Ох, Боже мой, как дура шестнадцатилетняя!
«Остановка Горгаз, следующая ...». Господи, ей же тоже сходить! Чуть не прозевала. Меньше думай о всякой ерунде!
Она сошла через заднюю дверь и направилась к знакомой тропинке.
***
Виктор оттер с блокнота следы грязи и стал перебивать в компьютер написанные сбитым почерком строки.
«Он заметил ее в троллейбусе маршрут которого тянулся через весь город.
Девушка в плаще стояла задумавшись на задней площадке троллейбуса. Ближе к дверям шатались два пьяных мужика с авоськами и сосредоточенно общались на густом матерном диалекте, изредка вставляя для связок нормальные слова. Когда она зашла мужики поглядывали на нее, но в какой-то момент между ними и девушкой будто появилась невидимая стена. В первый момент они смущенно потупились, как всегда делают мужчины, когда женщина показывает им свое превосходство, а потом принялись материться еще более энергично, но взгляды их будто исключили тот сектор в котором они могли ее видеть.
Старуха с громыхающим рюкзаком понемногу отодвигалась и наконец села на освободившееся сиденье. Все, кто входил на площадку, распределялись по ней так, что между ними и угловым поручнем, за который держалась девушка, оставалось какое-то пространство.
Девушка не обращала ни на кого внимания и лишь изредка, когда уставала смотреть в пыльное окно, окидывала весь троллейбус невидящим взглядом, как смотрят на привычную обстановку, с уверенностью, что не увидят ничего нового.
Темно-синий плащ был настолько густого цвета, что было неясно синий это или уже черный. Основной чертой девушки была худоба, вызывающая мысль не о недоедании, а скорее о какой-то затяжной болезни. Сразу было видно какая она легкая, просто воздушная, но стояла как влитая, практически не колыхаясь от скачков троллейбуса на скверной дороге.
«Остановка Завод синтетического спирта. Следующая - Горгаз». Она привычно отметила для себя, что пора пробираться к выходу и поправив пояс вышла из своего угла. Ее остановка следовала за Горгазом, но там она обычно выходила одна и шла провожаемая недоуменными и нехорошо заинтересованными взглядами. Поэтому она сходила на Горгазе, где народ заправлял пятилитровые баллоны, чтобы можно было незаметно отделиться от толпы и шмыгнуть на узкую тропинку в зарослях пыльного клена».
- Насчет остановки это я, конечно, приврал, - пробормотал Виктор. – Но ничего, нормально. Надо будет как-нибудь сгонять в Старые кварталы днем, а то вечером там не погуляешь.
***
Пугливый кот настороженной окраски аккуратно вышел на тропинку из-за груды кирпичных обломков. Кот выжидающе смотрел на Татьяну. Ему тоже не нравилось это место и люди которые здесь жили, но надо было что-то есть.
- Кис-кис-кис, - сказала Татьяна, но тут же спохватилась и добавила, - извини, ничего у меня нет.
Кот махнул хвостом, как будто понял, но не ускакал разочарованно, а шел некоторое время рядом с ней. Татьяна подумала, что он проводит ее до дома и там она даст ему остатков утренней каши, однако кот свернул на незаметное ответвление и был таков. Татьяна расстроилась –даже с бесполезным котом идти здесь было веселее. «Может собаку завести, - подумала она. – Да нет. Это сразу привлечет внимание, да и не спасешься здесь собакой». Оставалось как и прежде существовать жизнью тихой мышки и чувствовать себя так же.
«Улица Международного интернационала». Вывеска валялась на земле. Когда Татьяну единственный раз в жизни спросили где она живет, то ей пришлось долго объяснять кадровичке на ламповом заводе, где находится эта улица.
- Старые кварталы что-ли? – недоуменно спросила наконец тетка. – Господи, там еще кто-то живет?
- Живет, - кивнула Татьяна, не вдаваясь в подробности.
- Ну и хорошо, - заявила кадровичка. - От зоны заводов недалеко, будешь на троллейбусе ездить.
Между промзоной и самим городом существовало некоторое пространство, так как работа большинства заводов сопровождалась выбросом в атмосферу едких сильнопахнущих веществ.
В этом пространстве, вдоль ведущей к промзоне дороге, располагались Старые кварталы. Ряды серых двух- и трехэтажных домов пропадали среди зарастающих улиц. Люди давно ушли отсюда и клены с дубами заменили своим шелестом звуки человеческой жизни, покорно вдыхая невозможную вонь, регулярно приносимую ветром.
Большая часть домов была полуразрушена и пялилась на мир пустыми глазами без радужной оболочки стекол. Черные провалы сочили по капле одиночество и тлен, не обращая внимания на утешающие поглаживания пыльных кленов. И в то же время дети тех самых кленов предательски пробирались внутрь и питались скудным светом оконных проемов, пока наконец не взлетали над провалившейся крышей их зеленые победные флаги.
Но пока дома остаются защищающей от мира преградой, они всегда найдут себе нового хозяина – менее взыскательного, готового простить за четыре стены и крышу все прочие неудобства.
Выброшенные центрифугой города людские остатки продолжали тление сознательной жизни в заброшенных кварталах. Жизнь имеет свои потребности и потому скоро появились заброшенные на проходящую электролинию провода-отводки. Некоторые окна сменили колеблющийся свет огарков на ровное горение электричества. Энергонадзор проводил редкие вылазки, но с бомжей нечего взять за нарушение норм и правил, а с тех пор как сюда стала перетекать криминальная прослойка, проверки по электричеству превратились в чисто формальные.
Таня с матерью перебрались сюда, когда Танина бабушка, после смерти сына, просто выкинула их на улицу. За несколько лет они обжились в старом двухэтажном доме на два подъезда – заняли самую неразбитую квартиру, наняли кого-то бросить отводок и с тех пор затаились, стараясь не привлекать внимания опасных соседей. На окнах висели плотные шторы маскирующие свет вечером, а когда мама умерла и днем дома больше никто не оставался, Таня перестала снимать их вообще.
Зайдя в обшарпанный подъезд Татьяна, поднялась на площадку второго этажа и отбросила в сторону доску, изображавшую забитую дверь. Нащупав ключом скважину, она с усилием провернула замок и вошла в черный провал прихожей. Темнота не мешала, она всегда легко ориентировалась без света, и в детстве была просто поражена, когда выяснила, что ни папа, ни мама так не могут.
Не раздеваясь она обернулась, вздохнула и невидимая серая завеса легла вокруг входной двери, растекаясь вниз по лестнице, пока не заполнила весь подъезд. Защита была подпитана и хрупкая хозяйка вздохнула спокойнее.
Татьяна была не очень сильная ведьма, скорее бытового уровня. Она способна была оградить свой подъезд, но контролировать весь дом ее не хватало. Хорошо, что бомжи заходили именно в этот дом не так уж часто.
В дверь кто-то поскребся. Девушка недоуменно оглянулась. Глазка в двери не было. Открывать? Она замерла, прислушиваясь, и не ощутила за дверью ничего опасного.
Через минуту она облегченно и долго смеялась обнаружив на площадке знакомого кота.
- Нашел меня все-таки, - сказала она.- Молодец, входи. Поужинаешь?
Кот вместо ответа пересек порог и остановился в прихожей ожидая дальнейшего приглашения.
- Вежливый какой, - сказала Таня. – Ну пойдем.
Они поужинали вдвоем пшенной кашей и парой сосисок. Кот из приличия посидел немного после еды, а потом прошествовал обратно к двери, уселся и поглядел на Таню.
- Свободный и независимый? - спросила девушка. – Уважаю. Заходи как-нибудь.
Пушистое тело мельком скользнуло по ее ноге и исчезло в темном коридоре. Таня мысленно проследила его до выхода из подъезда и отправилась мыть посуду.
***
- Господи Боже мой! - Сания Исмаиловна повернулась всем своим объемным телом на скрипнувшем кресле. – Господи, как голова болит. Просто раскалывается. Как будто кто-то изнутри распирает и иголками, иголками везде тыкает!..
Таня, молча слушая знакомый монолог, только ниже наклонила голову к столу, перебирая счета-фактуры. На беду себе она как-то принялась изучать голову Сании Исмаиловны. Как выяснилось бухгалтерша ничем не болела, но истеричный склад характера и неугасимая любовь к суете, давно и основательно разрушили тонкие структуры ее биополя. Искажения энергетики отражались на здоровье тела с неизменным постоянством - сосуды суживались, не давая питания нейронам и отключая дурную голову от перегрузки пустой информацией. Голова Сании Исмаиловны сжималась, а ей казалось, что она раскалывается.
То ли желая избавиться от вечных стонов и жалоб, то ли в приступе вселенской доброжелательности, Татьяна тогда попыталась излечить бухгалтершу от ее любимых болей. Расширить сосуды она не могла, поэтому просто пожелала, чтобы весь информационный мусор покинул пространство вокруг бедной головы. Она долго старалась, мусор наконец внял ее просьбам и растворился, после чего Сания Исмаиловна упала в глубокий обморок.
Может Таня взялась за дело слишком рьяно, или бухгалтерша за долгие годы просто срослась со всем, что без толку наполняло ее мысли, но зримой пользы произведенное вмешательство не принесло. Неделю Сания ходила с ошалелыми глазами, а потом все пошло по старому.
У Тани же буйным цветом распустились детские страхи.
Сколько себя помнила она всегда мучилась вопросом: что ей делать с теми немногими способностями, которыми случайно одарила ее жизнь? Ничего особенного она не умела и тщательно скрывала свои отличия от других, с тех пор как в шестилетнем возрасте ей здорово попало на мамином дне рожденья.
Собравшиеся гости шумели и поднимали тосты, а маленькая Таня с интересом разглядывала их своим Зрением. Она только недавно поняла, что есть человек снаружи и есть внутри. Если замереть, немного вдохнуть и потом медленно выпускать воздух, то можно рассматривать человека «насквозь». Там было много непонятного, но долго рассматривать Таня не могла – быстро наваливалась усталость и вялая апатия лишала интереса внутренние картинки.
В этот раз она сильно утомила себя изучая женщину в животе которой было что-то не такой как у других. Когда девочка поняла наконец в чем дело, то неосторожно воскликнула:
- А у тети там пусто! – и показала детской ручкой на живот гостьи.
Все на минуту замерли, тетя покрылась багровым румянцем, потом разрыдалась. Вышедшая из оцепенения мама весьма сильно надавала дочке по губам и посадила на кухне в угол. Как потом поняла повзрослевшая Таня у женщины была удалена матка, причем совсем недавно. Но откуда ей тогда было знать. Рассерженная мама решила, что не в меру смышленая дочка подслушала ее разговор с отцом по поводу болезни двоюродной сестры.
Строгие внушения «никогда больше так не делай» продолжались почти месяц, но более чувствительным было лишение Тани почти всех немногих детских радостей. Через подобную терапию Таня накрепко усвоила порочность своих способностей и с тех пор если и предавалась им случайно, то как чему-то очень стыдному и неправильному. Под «не делай» мама, конечно, имела в виду «не подслушивай и не болтай», но малышка верила, что маме все про нее известно и приняла запрет в своем детском понимании.
Только будучи подростком Таня смогла разобраться в произошедшем, но ведь детские внушения не выкинешь из головы простым пониманием ситуации. Поэтому она как могла избегала пользоваться Зрением и оно включалось в основном непроизвольно, когда накопившийся потенциал просто должен был извергнуть себя в действии.
В школе к Зрению сама по себе добавилась возможность ставить вокруг себя зону отстранения. Задавленные в детстве способности вылезали неохотно, только в случае крайней необходимости, а тихой Тане было весьма важно научиться незаметно проскальзывать мимо школьных хулиганов и старших девчонок, чтобы сохранить остатки самоуважения и немногие карманные деньги.
Сейчас в Старых кварталах все это снова пригодилось. Скользя тенью среди разношерстных обитателей района Таня с горечью чувствовала, что ничего в ее жизни не меняется. Как будто вечно тянется эта опостылевшая школа и никак не может закончится.
Замкнутое на само себя бытие не дает душе ощущения жизни, какими бы необычайными не были способности человека. Любой потенциал стремится к раскрытию, к донесению себя до людей и лишь тогда существование переходит в жизнь, а состояние постоянного ожидания в ощущение каждой минуты, в жизнь в настоящем. Надежда на это живет в нас до последнего и лишь когда ее малейшая искорка тухнет в глазах смерть милосердно предлагает обменять просроченный билет на следующий рейс.
***
Тетя Валя, работница склада, иногда приводила на субботние дежурства своего внука, худенького тихого мальчика, который страдал пороком сердца. Павлик смотрел вокруг большими глазами, чуть слышно здоровался с тетеньками, зашедшими на утренний чай, и усаживался в уголок потемнее, как испуганный мышонок. Тетки старались выманить его оттуда, предлагали конфеты, булочки, но он даже не мотал отрицательно головой, а только пошмыгивал носом и отводил взгляд.
Из всех сотрудниц он не боялся только Таню, наверное потому что она никогда не заговаривала с ним и даже здоровалась лишь молчаливым кивком. Он робко кивал ей в ответ и уголки тонких губ чуть приподнимались.
Как-то Таня задумалась и неожиданно вышла в поле внутреннего Зрения. Она смотрела на Павлика и видела у него в груди страшную черную дыру, которая затягивала всю энергию мальчика, все что он получал от мира, все что вырабатывала его слабая, еле теплящаяся душа.
Мальчик как мог старался сохранить хоть крохи своего тепла, светлых воспоминаний, необычных чувств, поразивших его детское воображение, но удержать от падения в бездну удавалось немногое. Зато то, что удавалось ему укоренить в себе, сияло чистейшими алмазами голубых и кристально прозрачных расцветок. Эти алмазы были живые, дрожали как капельки воды на лепестках цветов, готовы были сорваться в бурный поток энергии, который всасывала черная дыра, но упорно держались.
От субботы к субботе Павлик приходил все более бледный и было очевидно, что состояние его ухудшается. Большую часть времени он уже не смотрел в пространство, ухватившись ручонками за сиденье стула, а изнеможенно прислонял голову к стене и еле слышно дышал. Его укладывали на несколько стульев, но от лежанья его тошнило и он снова приваливался к фанерной стенке.
- Что ж ты пацана мучишь? – возмущенно спросила как-то забежавшая из бухгалтерии Сания Исмаиловна. – Что он у тебя дома отлежаться не может?
Тетя Валя только устало покачала головой.
- Да у нее дома субботний шухер, - объяснила Ольга. – Дочь старшая вместе с мужем день татарской авиации празднуют.
- Эт-та что за праздник такой? – оторопело спросила бухгалтерша.
- А им что ни суббота, то такой вот праздник. Че тут непонятного?
- Он сам со мной просится, - сказала тетя Валя. – Говорит, что здесь ему легче.
Бухгалтерша только покачала головой и вышла со склада.
В тот день Павлику было совсем плохо. Его вырвало прямо на пол и тетя Валя долго бегала с ведром и тряпкой замывая остатки Павликиного завтрака. Из сотрудниц на складе осталась только Таня, которую тетя Валя попросила посмотреть за ребенком, пока она отпускала товар с заднего хода.
Таня сидела рядом с лежащим пластом Павлушей и гладила его по голове, стараясь передать ему хоть часть своего жизненного тепла. Она видела, что это не приносит никакой пользы. Черная пасть только жаднее разверзалась и всасывала еще больше детских сил.
Тогда Татьяна сосредоточилась и охватила Зрением всю ненасытную дыру. Она была окружена истончившимися как ветхая ткань краями энергетической оболочки мальчика. Оболочки порвавшейся в самом важном месте. Там, откуда у обычного человека исходит душевное тепло, способное согреть все живое на свете. Павлик не мог согреть никого, даже самого себя, и постепенно угасал от этого.
Она не знала, что делать дальше, но инстинктивно вдохнула и влила в ощупывающие лучи столько энергии, что они уплотнились и перестали быть просто внутренним взором. Зрение перерождалось и Таня почувствовала как кроме Глаз у нее появились Руки. Руки способные сделать что-то внутри другого человека, а не просто пассивно наблюдать.
Своими новыми силами она попыталась осторожно стянуть оболочку, но взяла слишком тонко и оторвавшаяся часть тут же была поглощена черной воронкой. Тогда она стала массировать слои более широкого окружения, постепенно уплотняя края раны. Ее всю бил холодный озноб, сила на такие действия требовалась неимоверная, и Таня чувствовала, что долго так не сможет. Она зачерпнула сколько могла своей энергии и влила ее в ближайшие к дыре ткани. Теперь край выдержит!
Она плохо помнила как закрывала энергетическую брешь и как заглаживала волнующуюся поверхность, которую кто-то пытался пробить изнутри. Кто это мог быть она не представляла, но упорно сопротивлялась его усилиям, пока сама не потеряла сознание.
Отключившись Таня вылетела в сверкающее голубизной пространство, в котором она смутно угадывала знакомые очертания склада, лежащего рядом Павлика и еще многое вокруг себя, что она уже не воспринимала обессиленным сознанием. Но если стены и полки склада были мутными, но более-менее постоянными очертаниями, то от мальчика тянулся какой-то хвост силуэтов. Как в режиме последовательной съемки фотоаппаратом – его силуэты на подходе к стульям, вот он лежит и после, как встает, недоуменно ощупывает лоб и говорит что-то такой же растянутой в пространстве тете Вале. Больше Таня ничего не запомнила и очутилась уже в полной тьме.
Когда она очнулась то обнаружила, что умудрилась как-то не упасть со стула, а висела безвольным телом на его спинке. Рядом мирно сопел Павлик и безо всякого Зрения она видела, что ему стало легче. На щеках был слабый румянец, ровное дыхание и расслабленная поза ребенка успокоили Таню.
Из-за полок показалась тетя Валя, бросила ей: «Сейчас, сейчас, Танюш. Я уже заканчиваю», и снова убежала с пачкой бумаг.
У Тани невероятно ломило виски, внизу живота она чувствовала слабость и пустоту, как после двухдневного голодания. Когда тетя Валя вернулась она нашла в себе силы встать и доплестись до туалета, где ее стошнило. Стало немного легче и Татьяна умылась холодной водой. Отпрашиваться с работы не пришлось – начальник встретил ее в коридоре и недовольным голосом заявил, чтобы она немедленно отправлялась домой, не хватало ему еще несчастных случаев на производстве.
***
Телефонный звонок отвлек Виктора от стола.
- Да, мам... Да нет, все нормально... Ну, вот если что-то случится тогда сообщу. Шутка, шутка...
Проговорив минут пять он досадливо потер лоб и стал собирать разбежавшиеся мысли. Потом вернулся к компьютеру и стал перечитывать:
«Многие девушки называют себя ведьмами понимая это в каком-то наивно-романтическом аспекте, когда они могут легко приворожить мужчину, безопасно-подленько навредить врагу из-за угла, творить маленькие чудеса.
Они не понимают, что настоящая ведьма это женщина неразрывно связанная с темными силами. И они манят, зовут ее. Звездным светом, ветром в поле.
Если обычный человек услышит ночью вой бродячего пса, то поплотнее запахнет на себе одеяло, закроет форточку, прижмется к супругу. А ведьме, вместе с пробирающей ее нервной дрожью, неудержимо захочется выйти и посмотреть на эту собаку. Подойти к ней и положить на взлохмаченный загривок холодную лунную руку.
Ее неудержимо манят темные перелески, еле слышный запах гниющего болота. Все те вещи которые обычную пугливо-нервную городскую девушку способны довести до обморока.
Ведьма внимательно вслушается в одинокий крик в ночи пытаясь понять – поспешить ли ей на помощь жертве или наоборот, принять участие в кровавом пиршестве.
И ночь есть время ведьм. Время тех сил, которым она подвластна и которые подвластны ей. Вечный обоюдный договор, в котором и лучшие юристы не смогли бы выявить начальника и подчиненного, так как в каждой конкретной ситуации роли распределялись по разному».
- Господи, ну как пафосно-то, - недовольно пробормотал Виктор закончив читать. – Она же совсем не такая. Живет, наверное, как и все нормальные девушки. Эти, э-м-м... «нервно-пугливые». А как они живут? Хороший вопрос.
«Что же это я не знаю-то ничего. Как другие живут, что чувствуют. Вот есть же люди, которые все это легко представляют. Досадно, однако, что я не такой. Мне бы это здорово пригодилось... Хоть бы рассказал кто, а то так и промаешься в своих романтических бреднях до конца жизни».
Больше всего Виктора мучило то, что его точка зрения на ту или иную ситуацию прежде всего зависела от его душевного состояния в данный момент. Люди, их поступки и даже просто вещи, не могли найти себе постоянного места в его голове, постоянно бродя с места на место и меняя свою полярность. Казавшееся вчера возмутительным сегодня принималось со спокойным равнодушием, а то и одобрением, и наоборот.
В его отношении к людям не хватало той ровности, которую дает разнообразный жизненный опыт, позволяющий легко поставить себя на место другого. Эта способность будучи универсальным основанием для оценки любого человека, позволяет подойти к каждому с индивидуальной меркой. Но путь к ней затруднен, «укрыт большими снегами» стереотипов, из которых не всегда можно выбраться без посторонней помощи. И иногда мимолетное замечание постороннего человека открывает иной мир легче, чем часы раздумий и месяцы поисков.
К несчастью Виктора он был домашним мальчиком и на людях предпочитал уходить в себя, сохраняя вокруг защитную оболочку привычных мыслей, как никогда не расстающаяся со своим домом улитка.
Быть в мире, но не жить, чувствовать себя «за стеклом», созданным тобой же. Он как мог искал выход из собственноручно сложенного лабиринта; он звал, но на его немые возгласы пока не было никакого ответа.
***
Татьяна забежала на минутку на склад и неожиданно увидела Павлика. Он сидел за столом и рассматривал каталог товаров какой-то фирмы. Увидев ее он поднял глаза и поздоровался.
- Здравствуй, Павлуша, - ответила Таня и чуть не спросила: «Тебе теперь легче?».
Но сразу увидела, что это было очевидно и в вопросе не нуждалось. Павлик поздоровел – спокойный взгляд, ровные движения рук, когда он перелистывал страницы, уверенная посадка. Когда вслед за Таней в дверь зашла Ольга он не перетек тихим ручейком в свой любимый угол, а нормальным голосом поздоровался с ней, оставшись на месте тети Вали.
Он пил чай вместе со всеми, даже вставил пару фраз в разговор. Татьяна исподволь присматривалась к нему и недоумевала, что же не так? Что не дает ей радоваться за этого явно нормального и здорового ребенка?
Она долго не могла поймать этот момент до тех пор, пока в разговоре не возникла пауза. И тогда она увидела его глаза. Когда шел разговор обычная детская жизнерадостность озаряла их, но в тишине они сразу терялись и два беспокойных зрачка, то переходили с одного лица на другое, то метались по стенам комнаты, как будто пытаясь что-то вспомнить. Что-то, потерянное именно здесь.
- Павлик, бери печеньки.
- Спасибо, теть Оль.
- Нравятся?
- Ага... Это ореховые. В нашем магазине пятнадцать сорок пачка.
Почему-то от этих слов Таню всю передернуло. Ольга рассмеялась:
- Как это ты запомнил?
- Он теперь все цифры запоминает, - сказала тетя Валя, пившая чай примостившись сбоку на табуреточке. – Продавцы ошибаются, а он их поправляет. Математика в школе просто на ура идет.
- Какой молодец! – воскликнула Сания Исмаиловна, не в силах удержать бухгалтерский восторг. – Будешь бизнесменом, правда Павлуша?
- Наверное.
Вечером Тане нездоровилось и она легла пораньше, но уснуть не смогла и всю ночь проворочалась на кровати забывшись только к утру.
Желто-белый туман надвинулся заслоняя все по сторонам и оставляя только голубоватое оконце впереди. Таня двинулась к нему и неожиданно очутилась в темной маленькой комнате. Небольшая кровать, игрушки – темнота не мешала Зрению, которое включилось само по себе.
На кровати лежал Павлик. Таня еле узнала его – настолько изменились контуры его оболочки. Они стали отчетливыми, поверхность энергослоя уплотнилась и не напоминала легкий пушок созревшего одуванчика. Она попыталась найти черную дыру, но на ее месте было лишь утолщение, что-то вроде большой мозоли. Это как ни странно не принесло ей успокоения и Таня стала искать те капли росы, которые раньше так явно блестели в ауре мальчика.
Они нашлись и даже ничуть не потеряли в своем блеске, но были оторваны от своих мест, неуверенно блуждая в разных частях тела.
Понимая, что так быть не должно, Татьяна решила разобраться с этим и сконцентрировалась, но ее неожиданно потянуло назад и вновь выбросило в светло-желтый коридор. На этот раз она добралась до выхода и оказалась в знакомом голубоватом пространстве, где силуэты людей растягивались, наглядно демонстрируя движение времени.
Павлик тоже был здесь. Длинный ряд его силуэтов парил на некотором удалении от Татьяны как бесконечная лента. Она рванулась к нему и увидела знакомую черную дыру в его теле. Снова Татьяна наблюдала как прожорливая пасть заглатывает потоки энергии. Как остаются в мальчике жемчужины, а все остальное утекает из него прочь, почти не давая сил для жизни.
Пришла мысль, что это альтернативное кино – как все могло бы быть, не вмешайся в жизнь мальчика неопытная ведьма. «Посмотрим», решила она и двинулась вдоль ряда Павликов.
Сначала не было видно особых изменений. Дыра не росла в размерах, но собирала все больше энерголиний с оболочки мальчика. Вытекающий из тела поток постепенно уплотнялся и состояние человека приближалось к критическому. Контуры линий, обрисовывающих тело Павлика, теперь находились в горизонтальном положении.
Неожиданно показалось раздвоение линии Павликов. Одна часть силуэтов резко уходила вниз и через некоторое время растворялась в пространстве без следа, не имея никакого продолжения. Другая постепенно повышаясь, уходила в бесконечность.
Подозревая, что она увидит, Татьяна направилась вдоль короткой линии. В какой-то момент в этом альтернативном будущем мальчик не выдержал и перестал бороться. Секунды расслабления отразились в его душе расплывчатыми сгустками серого цвета.
Дальше сгустки были поглощены дырой и в следующих силуэтах она уже резко выросла. Дыра методично собирала остатки жизненных сил и вот гниловато-зеленый цвет окружил кольцом ауру мальчика. Жизнь готовилась перевести дух человека на иной уровень существования.
Последний силует Павлика был совсем прозрачным, лишь режущим глаза светом горели алмазные точки отборнейше чистой энергии, которые уже ничем не могли помочь, так как не были предназначены для поддержания жизни.
Таня некоторое время находилась у окончания пути. Алмазы сияли, как будто силясь отдать, выпустить свой свет наружу. Но этого никогда не случится. Бесценное сокровище угасало вместе с его носителем. Чистые родники, способные наполнить и осветить жизнь других людей, пропали зря из-за каких-то минут сомнения, после которых у души не осталось сил подняться с колен.
Грусть затягивала. Уходящий в небытие свет наполнял душу пустотой. Татьяна вовремя вспомнила, что это только возможная линия развития событий. Есть и другая. Собравшись, она кинулась обратно вверх.
Лишь долетев до перекрестка она вдруг вспомнила, что и эта линия не осуществиться в реальности. Затянутая ею дыра в энергетике мальчика уже не существует. Что было бы если она осталась? Надо ли ей знать это? Вспомнились потерянные глаза Павлика. Может быть она поймет, что он ищет.
Второй вариант нес поначалу почти то же развитие событий, что и вариант со скорой смертью. Истончение оболочки, огромные, почти летальные потери энергии. Но вместе с тем количество светлых точек все увеличивалось. Они уже заполняли значительную часть ауры Павлика и концентрировались возле черного провала. Как будто именно в критическом состоянии, в состоянии почти полной обессилености маленький человечек собирал в себе наиболее яркие чувства, мысли и впечатления от жизни.
Неожиданно Татьяна увидела знакомые серые пятна, размытые комки, их было даже больше чем в другом варианте. Сомнение? Нет, расслабление. Выдох перед рывком, перед предельной концентрацией. Бой не на жизнь, а на смерть.
Черная воронка сглотнула неожиданно большую порцию энергии, вся оболочка мальчика выгнулась в скрутившей ее судороге. Дыра всосала почти все что у него было и поток крутящихся энергий был огромен. Дикие завихрения сорвали с мест все светящиеся точки, а может быть они сорвались сами, по какому-то внутреннему плану, неизвестно кем задуманному.
Татьяна с ужасом ждала, что сейчас последние капли сил покинут тело Павлика и не останется ничего. Но линия силуэтов не таяла открывая все новые кадры жизни.
Жемчужины света засияли как и перед смертью, но не исчезли в черном провале, а покрыли его ровным плотным слоем, соединившись в великолепную сверкающую фигуру охватившую всю площадь дыры.
Воронка исчезла как будто ее и не было. Обессиленная оболочка еле посверкивала обеспечивая энергетикой только самые важные жизненные центры человека. Но это было не страшно. При отсутствии всасывающей дыры силы быстро восстановятся, оболочка уплотнится до нормальной и человек вновь будет здоров.
Но Павлик уже не будет таким как прежде – в центре его тела сверкала и переливалась кристальным светом великолепная гроздь чистейших чувств, что смогут дарить своему хозяину вдохновение до конца жизни. Вдохновение честно оплаченное неизмеримыми потерями сил, риском умереть, страданиями и одиночеством. Вдохновение достойное истинного творца.
Кем он мог бы стать? Композитором, способным сочинить сложную музыку для простых людей? Великий художник, гениальный писатель? Татьяна уже не могла различить в скопище света отдельные жемчужины, они сливались в яркое пятно рядом с сердцем мальчика. Дальше смотреть не имело смысла. Такой талант не угаснет, пока будет жив человек.
Теперь для Татьяны настало самое страшное – осознать, что ты своими руками лишила человека того, к чему он готовился еще до своего рождения - ведь порок сердца у Павлика был врожденным. То, что душа так тонко подбирала, надеясь не угаснуть в убийственной серости и обыденности бедного существования, которое тоже было необходимым ей элементом. Великолепный план хоть и связанный с гибельным риском, но сулящий в случае удачи величайший из даров – радость подлинного творчества.
***
«Ведьме всегда приходится расплачиваться за все что она сделала. Такую плату вносит каждый из нас, но обладающие даром изменять невидимые структуры мира несут ее вдвойне.
Эта плата иссушает душу и тело ведьмы, если она злоупотребляет своим даром и не задумывается о последствиях».
Он снова ехал в этом троллейбусе и Татьяна время от времени ловила его взгляд. Ей было досадно, что он видит ее настолько разбитой и непривлекательной. Уже две недели прошло со времени ее страшного сна, а она все никак не могла избавиться от глубокой подавленности высасывающей все желание жить.
Зачем он вообще смотрит? Она собрала силы и раздвинула границы своего пространства. Люди вокруг стушевались и перестали замечать ее, но он продолжал смотреть и время от времени что-то писал. Писатель чертов! Смотри опять свой баллон не потеряй!
Татьяне было интересно, какие силы сводили их вместе второй раз. Но сейчас было трудно об этом думать, она слишком остро чувствовала свою бесполезность в этом мире. Что она может? Наверное, только навредить кому-то. А может это и есть призвание для ведьм - нести зло в мир?
Таня устало мотнула головой отгоняя мысли. Ну что ты смотришь? Подойди и спроси хоть что-нибудь. Встает... «Остановка Горгаз».
«Скоро без него свою остановку проезжать буду», грустно усмехнулась она.
Перед входом на знакомую тропинку Татьяна замерла и вдруг поняла, что не хочет туда идти. На тропинке кто-то был – настороженное пространство вокруг отзывало ее слабым, еле отдающимся внутри эхом.
Знакомый серо-коричневый кот суматошно выскочил из кустов и отправился в сторону газового склада. На Татьяну он даже не взглянул – настолько торопился покинуть это место.
Придется идти в обход вокруг квартала. Татьяна поежилась от предчувствия неприятной дороги. Через квартал она ходила в крайнем случае, даже сейчас она выбрала бы идти по автомобильной дороге вдоль тропы, но уж больно сильным было чувство неприятия.
«Надо было сойти дальше, на своей остановке», тоскливо подумала Таня, направляясь в серый коридор между домами.
Осенние сумерки накрывали кварталы готовя их к беспросветной темноте облачной ночи. Сзади по дороге прогрохотал грузовик и осталась тишина. Татьяна слышала, что в разных местах тишина отличалась своей плотностью. Впереди разреженный воздух не предсказывал никого, но когда она, все еще сомневаясь в выборе пути, обернулась на оставленную тропинку, то тягучая густота, сочившаяся из темного проема между кустами, заставила ее ускорить шаг.
Улица шла параллельно ее собственной и Татьяна нервничала на непривычной дороге, опасаясь пропустить поворот или встретить кого-нибудь. Но все вокруг было тихо и она немного расслабила шаг, думая о дальнейшей судьбе Павлика.
Она уже смирилась с мыслью, что загубила по незнанию самую светлую вероятность развития мальчика. Хотя, кто знает наверняка. Душа Павлика могла предвидеть, что из-за каких-нибудь новых обстоятельств реализуется смертельный вариант и позвать ее на помощь. Надежда на это была слабая, но давала хоть какую-то поддержку в моменты самых тяжелых мыслей.
И все же Татьяна в который раз зареклась лезть со своим уставом в чужой монастырь. Может быть и есть люди, которые делают это тонко и с пониманием всех последствий своего вмешательства, но это явно не она. Татьяна вспомнила известных экстрасенсов. Как они могли воздействуя на залы и стадионы, посылая «исцеляющие» лучи сквозь слепое бельмо телекамеры, учитывать судьбы миллионов людей и свое влияние на них? Или воздействие было не столь глубоким?
То что послание корифеев эзотерики было наполнено общей благожелательностью не имело теперь в глазах Татьяны никакого смысла. Она поняла, что неразборчивым катком преднамеренного добра можно закатать под асфальт все лучшее в человеке, тогда как жизненное зло зачастую лишь проверяет нас на прочность.
А вот интересно, бабушки в деревнях? Они чувствуют? А Али-Баба?.. Тьфу ты!.. Саид-Баба.
Несколько запутавшись в этих мыслях Татьяна вернулась к Павлику. Мальчик был жив и это явно доказывало, что душа выбрала очередную альтернативу своего существования. Павлик пытается примириться со своей потерей и переориентировать себя на иной смысл жизни. Даже в восьмилетнего ребенка уже вложена масса времени и сил, и мудрая судьба не спешит разбрасываться людьми, начиная их жизненный цикл с начала в случае неудачи основной программы.
Пытаясь предугадать, кем теперь станет Павлик, Татьяна дошла наконец до переулка и направилась по окончательно разбитой дороге к своей улице. Где-то на середине пути она нагнулась подтянуть шнурок на кроссовке, а выпрямившись почувствовала изменение пространства.
Впереди мелькнул свет фар, донесся шум мотора. Молекулы воздуха, вопреки всем физическим законам, стали терять расстояние друг между другом. Появившийся в горле комок с трудом пропускал сжатый воздух в легкие. Волны страха и неизбежности происходящего столкнулись у Татьяны в груди и, оставив ее, полились дальше по переулку, предупреждая окружающее о том, что сейчас должно было произойти.
Татьяна остановилась за углом дома, но уйти не могла. Ноги свело подленькой судорогой и все тело наполнило липкое ощущение необходимого наблюдателя.
Фары потухли около следующего дома. Трое парней вышли из машины и огляделись.
- Здесь? – спросил один из них негромко, Татьяна еле расслышала слова.
Второй утвердительно кивнул и, наклонившись к заднему сиденью, вытащил за волосы девушку. Руки ее были заломлены назад и скорее всего связаны. Уронив девушку на землю парень прижал ногой дергающееся тело и махнул рукой подзывая третьего. Тот подошел, взялся за ноги, но девушка вырываясь попала ему по коленке. Парень зашипел и с размаху врезал ей ногой в живот. Тонкую фигурку скрутила судорога и девушка застонала сквозь плотно забитый рот.
- Тише ты, - недовольно проворчал второй. – Щас облюется, как ты ее будешь ...
- Нормально, - все еще больным голосом ответил третий. – С кляпом не облюется.
- Тогда задохнется...
- Хорош, - резким шепотом произнес первый. – Бери ее и в дом. Топчан справа, щя я покрывало достану, чтоб от бомжей не нацеплять чего... Фонарик надо?
- Давай. Посмотрю нет ли там еще кого-нибудь.
Татьяна стояла пытаясь унять головокружение и выйти в поле своего Зрения. Зачем ей это было надо она сама не понимала, но это была единственная сила, которую она могла сейчас противопоставить ситуации. Для этого надо было сконцентрироваться, собрать все силы и расслабится. Сконцентрироваться и расслабится, сконцентрироваться и рас...
Выход в поле был неожиданным и глубоким. Она наблюдала почти все слои энергии вокруг четверых людей и сразу поразилась мощности линий в аурах насильников. Ребята были на взводе, на пределе напряжения и явно решили довести задуманное до конца. Тем более, что делали подобное не в первый раз – это тоже чувствовалось. Потоки уверенно перетекали один в другой, нарастали по плотности и стремились к знакомой кульминации. Даже если кто-то и оказался бы в этот момент в темном переулке, то ему пришлось бы сначала преодолеть не физическую силу парней, а эти невидимые силовые линии, готовые разорвать все на своем пути. Преодолеть их своей уверенностью и своей энергией, равного или большего напряжения.
Аура девушки уже подернулась серым ободком, только в середине билось алое пламя боли. За то время пока ее везли в машине девушка уже поняла, что ситуация безнадежна, никто ее не вытащит, не спасет, не избавит. Лишь предсмертная надежда, последний призыв человека к Богу, детская вера в справедливость и мудрость мира все еще жестоко не отпускали ее в облегчающе-тупое равнодушие неодушевленного предмета.
Татьяна наблюдала всю эту картину и, ругая себя за утекающие секунды, все никак не могла сообразить, что ей делать. «Надо ударить, - пришла лихорадочная мысль. – Ударить по энергооболочке. Прорвать ее и добраться до охраняемых жизненных центров». «Ну и как ты это сделаешь?», насмешливо спросил кто-то в ответ. Как?..
Собирая внутри свою ненависть к насильникам Татьяна сразу поняла, что ее слишком мало. Все место занимал страх, да что там страх, просто ужас обычного человека перед таким проявлением зла.
И тогда Татьяна взяла за основу удара этот страх. Она собрала его со всех концов обмякшего тела и организм, лишенный парализующей энергии, неожиданно собрался, голова стала мыслить четко и последовательно.
Влить, еще влить... Луч Зрения уплотнялся, мутнея от разнородных энергий. Когда Татьяна почувствовала, что отдала почти весь свой страх, то ощутила как по телу разливается волна ненависти и желания уничтожить. Напряженно бьющийся организм не оставлял в себе пустого места стягивая из окружающего мира подходящие энергии. «Эту силу оставлю на второго, - решила Татьяна. – Пора!».
Мутно серый вытянутый сгусток скользнул к отдельно стоящему первому парню. Он ударил, вмялся в оболочку и чуть было не отлетел в сторону, не сумев ее пробить. Но страх липок и вот сгусток втянулся под ее верхний слой, омываемый напряженным потоком наружных энергий. Там он засел и уже не поможет Татьяне в данный момент, хотя медленно и верно будет делать свое дело. Через месяцы у парня найдут рак, пустячная рана даст заражение крови, а легкий синяк саркому. Он умрет, но потом. Через время. Не сейчас.
Татьяна обескуражено отступила за угол. А что если и со вторым выйдет та же история?
Энергия это чувства, но страх она уже использовала. Сквозь слабость пробивалась только бессильная ненависть. Бессильная?..
Ненависть, страх – какая разница. Главное пробить напряженную оболочку. Добраться внутрь и разрушить тонкую структуру глубоких энергослоев, тогда человек потеряет способность действовать.
«Надо чтобы он тебя увидел, - мысль опять пришла неизвестно откуда. – В том момент, когда он тебя заметит, испуганное сознание разрушит на секунды течение внешних слоев силы. Тогда бей!».
Вновь собравшись, чувствуя покалывание в висках от недостатка сил, Татьяна вышла из-за угла и шагнула к двоим стоящим. Ближе, ближе!.. Ноги стали предательски дрожать и страх опять полез в нее. Откуда он только берется, вроде все выплеснула. Не пускать! Идти! Воля собирала в невидимый кулак ее силы, отбрасывая опасения за себя, перемалывая древний инстинкт ради человеческой необходимости. В кого бить? В того кто увидит. Лучше во второго. Первый и так рано или поздно получит свое.
Все шло по задуманному. Первый напряженно смотрел на дом, а второй прижал поплотнее девушку к земле и поднял голову. Он даже начал поднимать руку, чтобы показать на нее первому, но вымолвить не успел ни слова. Со всем отчаянием последнего удара Таня крутанула луч энергии за собой, будто пращу, и всадила в самую середину его тела. И дожимала, дожимала.
Ей нужно было увидеть результат, без этого она не уйдет! Она твердо стояла на ногах, втискивая внутрь противника все новые нити разрушающих энергий.
Второй на секунды замер, потом схватился за низ груди и стал медленно падать набок. Первый стоял между ним и домом, не видя происходящего, но падающий врезался головой в его ноги и первый недоуменно отпрыгнул.
- Ты что?! Сашка! – хриплый шепот первого остановил выжимающую последние силы Татьяну. – Вставай, сдурел что-ли? Эй, Клим! Клим... – тут он увидел ее.
- Мать твою! – заревел первый и не думая ни о чем бросился к ней.
Таня попробовала снова собраться, но тут же поняла, что не успевает и кинулась обратно за угол дома. Первый замешкался на повороте и она успела перебежать темный двор, с ужасом думая: а что если тупик? Но проход был. Нырнув в него Таня поняла, что бежит к собственному дому и в следующем дворе сменила направление.
Какие-то древние инстинкты стали пробуждаться в ней и на повороте она послала по прямой свой фантом – ярко представила, что кинулась вглубь двора, вообразила в деталях как бежит, как колотится сердце и мелькают ноги. Тень метнулась от нее и бесшумно скрылась в глубине другого двора. «Теперь замри, - подсказал голос. – Не издавай звуков - от них фантом отвлечь не сможет».
Остановиться?!.. Таня неимоверным усилием переломила в себе все что могла и замерла в густой тени старого клена. Присела. Исчезла. Я- не здесь. Я - ничто.
Минут через пять она поняла - удалось. Она настолько закрылась от мира, растворилась в пространстве, что даже не слышала как парень пробежал в другой двор.
Тишину разорвал звук заведенного мотора. Отблески света мелькнули по домам и пропали вместе со звуком. Таня с трудом поднялась цепляясь за ствол дерева. Было такое чувство, что она умирала. Что-то внутри, кроме огромной энергопотери, гасило ее силы, разрушало собственные структуры, отчего остро болело и прерывисто билось сердце. Встать! Идти!.. Надо выяснить, что с девушкой.
Машины не было, но парни могли имитировать отъезд. Кто-то мог ждать в темноте дома. Тане было уже все равно. Она дошла до места – девушки там не было. Ни о каком выходе в поле не могло быть и речи, но все же она почувствовала легкую теплоту из дома. Как угасающий уголек.
Топчан оказался чуть дальше от двери, чем она думала. В кромешной тьме Таня все определяла на ощупь.
Девушка лежала на спине и не шевелилась. Больше для очистки совести, поскольку уже и так было все ясно, Таня ощупала ее грудь.
Вся в липкой крови она попыталась найти пульс. Где же там они все время проверяют? Горло, рука... Все мертво.
Внутри нарастал разрушительный вихрь. Таню мотало как заправского алкаша, она по стенке выбралась из дома и на подламывающихся ногах добрела до трассы. Возле темного магазина торчал единственный в заброшенном районе телефон-автомат.
Заплетающимся языком она рассказала дежурному, что случилось. Дала смутные приметы машины – ни номера, ни марки. Адрес дома где лежал труп она тоже не знала. Кажется ей не поверили. Теперь уже все равно. Плевать на все, ничего не вернешь. Как дошла домой и упала на кровать она не помнила.
***
Около недели Татьяна балансировала между жизнью и смертью. День на третий ей стало совсем плохо и тогда она поняла – парень, в которого она ударила второй раз, умер. Почувствовав откат от его затихающего сердца она увидела как в небытие ушла часть ее собственной жизни. Миру было все равно, что ее удар был справедливым, что она защищала девушку. Не взирая на наличие оснований темные силы требовали плату за их применение.
Тогда Таня сообразила почему опытных ведьм всегда рисуют как страшных уродин. Симпатичны лишь молодые ведьмочки, еще не успевшие навредить своим добром или злом миру.
С пятого дня она стала понемногу набирать в себе силы. Плавающие серые пятна, от которых не избавишься даже закрыв глаза, исчезали. Сумасшедшая карусель в голове милостиво опускала на место обломки мыслей, воспоминаний.
Но на душе все еще висел комом первый парень – Таня знала, что будет платить и за его болезнь и смерть. Медленно. Неотвратимо.
Мечась в полубреду на своей койке она роптала на несправедливое устройство мира – ведь она была права защищая ту девушку. Почему она должна разгребать эти откаты? Зачем возвращается любая боль причиненная кому-то и неважно были для этого поводы или нет?
Но так было устроено и Таня чувствовала это, когда в ночных галлюцинациях она видела как растет под оболочкой первого парня черный нарыв. Как вслед за информационным полем тела изменяются тонкие структуры клеток и готовится почва для возникновения неизлечимого заболевания.
Может он найдет какого-нибудь экстрасенса, который снимет порчу. Может быть не успеет. Для нее это не играет решающего значения. Она все равно получит свое по полной.
Поправлялась она медленно, но все же очищающий голод и постельный режим сделали свое дело. Таня наконец смогла выйти на улицу и добрести до магазина чтобы купить хоть немного еды. Позвонила на работу, кое-как все объяснила и снова пошла домой.
«Мое зло и добро... – шептала она возвращаясь по грязной улице. – Мое зло и добро... Ничего мое не нужно этому миру. Все бесполезно. Чего же ты хочешь?!» К кому обращен был этот вопрос она не знала. И не знала от кого пришло в ответ: «А чего хочешь ты?» .
Уже сидя дома в пустой гулкой кухне Татьяна вдруг поняла, что жизнь людей нельзя изменять просто так – вмешиваясь в нее с добром или злом, точнее с тем, что считаешь таковым.
Все что происходит с человеком душа планирует сама и ей нет необходимости просить помощи со стороны.
Своя же собственная душа ставит перед человеком непреодолимый утес разбившихся надежд – чтобы обходя скалу человек по чужим останкам увидел, что это не его надежды.
По ее велению вырастает лес непроходимых трудностей, ибо душа хочет укрепить волю человеческую для преодоления предстоящего успеха, ведь успех гораздо коварнее в своих искушениях, чем самые страшные сонмы неудач.
Разливает море бесконечной тоски и беспросветности бытия – и видевший это море даже на вершинах своих достижений не забудет никогда, что он не властелин мира, а его малая трепетная частица.
Таня впитывала это знание проводя в постели долгие бессильные дни.
Но что ей делать со своими способностями она по прежнему не представляла.
***
- Молодой человек, что вы на меня глазеете?
Виктор покраснел и уставился в окно. Желчная тетка возмущенно фыркнула и сказала старичку на соседнем месте:
- Эта молодежь сейчас все сплошь или маньяки или грабители! Житья от них нет, того и гляди прирежут.
Старичок согласно покивал головой и опасливо покосился на Виктора. «Вот ведь черт! – досадливо подумал тот. – Сойду пожалуй, а то еще милицию начнут звать». Выскочив на автовокзале он задумчиво пошел к закусочной за чашкой кофе.
Очередной «выход в люди» кончился для него неудачей. Как только Виктор пытался присмотреться к кому-нибудь и понять, что у человека за душой, почему и куда живет данный субъект, как его явное внимание тут же вызывало негативную реакцию окружающих.
Открытое лицо Виктора, его заинтересованные глаза, слишком ярко выделялись на фоне обычной серой суеты. Ну, а все выделяющееся напуганный новостями обыватель обязательно запишет в подходящую графу: «Террорист», «Маньяк», «Просто мошенник». Ведь в новостях нет ни слова о том, что: «Сегодня шел по улице добрый человек...», а значит и графы у обывателя для него нет.
Виктор досадливо смял пустой стаканчик и направился к дому.
***
В заводской столовой Таня питалась через раз. Кормили не то чтобы плохо, а как-то скучно. Борщ-суп, макароны-пюре, компот-кисель. Таня как могла перемежала это меню домашними заготовками и разгрузочными днями.
На этот раз давали солянку-гуляш-чай. Мужские порции были Тане велики, но она решила пообедать поплотнее, зная, что ей торчать в отделе до восьми – за время болезни накопилась куча работы. Эти сверхурочные выматывали ее, но зато давали возможность не думать. «Недели через три разгребусь, не раньше», мрачно подумала она и повернулась в зал.
Все ближайшие к раздаче столики были заняты. Она уже наметила маршрут к дальнему углу длиннющей столовой, как молодой рабочий участливо предложил:
- Танечка, садитесь пожалуйста.
Парень был малознакомый и Татьяна быстро проговорив: «Нет, спасибо», отправилась в свой путь, но до конца не дошла – потеснился бухгалтерский отдел. Тетя Зина, самая опытная, но упорно отказывающаяся от главбушества сотрудница, окликнула Таню и мягко-настойчивым голосом предложила «присоединится к коллективу». Таня разгрузила свой поднос и села рядом с уплетавшей второе Ольгой.
Тетя Зина некоторое время поглядывала как Таня ест, потом негромким, но ясно слышимым голосом заявила:
- Гордая ты, Танюша. И зачем это тебе?
От удивления Таня чуть не подавилась. Она-то гордая?! Ходит в неброской кофточке, ненакрашенная, ни по кому глазами не стреляет и при этом на тебе, гордая.
- Гордая, гордая, глаза не таращи, пережевывай тщательнее, - сказала тетя Зина. - Скромность излишняя она ведь и есть гордость, только наизнанку вывернутая. Вроде бы человек стесняется людей, а на самом деле всех окружающих недостойным своего внимания считает. По причине своей необыкновенной исключительности. И, конечно, исключает себя таким манером из жизни.
«А если я и правда исключительная?», чуть не спросила Таня.
- Все мы по разному намалеваны, да одним способом, - продолжала тетя Зина. – И если ото всех шарахаться, то и места своего не найдешь. Вот зачем ты парня того отшила? Он же просто... Да ты вообще знаешь для чего мужики на свете существуют?
Молоденькие бухгалтерши захихикали, но тетя Зина только взглядом повела – затихли.
- Смысл жизни мужика – исполнять женские желания. Он от этого становится счастливым, а значит и к работе и к дому годным. Кто по другому живет, тот рано или поздно в тупик зайдет, - тетя Зина не заметила, что докатилась до рифмы. – И нет у женщины греха тяжелее, чем таить собственные желания от мужчин. Она и его оскопляет в мужском предназначении и себя лишает самого главного в жизни.
- А что самое главное? – спросила Ольга, деловито отодвигая тарелку и берясь за второе.
- Главное, это представить себе мир в котором ты хотела бы жить и который твой избранник для тебя воплотит.
- А если не воплотит? Избранник-то?
Тетя Зина усмехнулась:
- Так ведь мужика на это еще вдохновить надо. На что вдохновишь, то и воплотит.
- Сложно все ка-ак?
- А ты думала? Раз-два и в дамки?
Таня все ковыряла гуляш и размышляла. Выходило, что ничего делать не надо – только сиди мечтай и будь достойной своих желаний. Придет принц и все сделает. А зачем ей тогда все ее способности она так и не поняла. Вдохновлять что-ли? Очень миленькое вдохновение она вон Павлику устроила.
Молодежь между тем атаковала тетю Зину вопросами.
- А почему женщина решает каким быть миру?
- Ты рожать собираешься? А где ты будешь рожать? Где детей воспитывать? Кому как не тебе это решать? Мужик должен для этого обустроить пространство, чтобы женщина его же детей достойными вырастила. Сам потом спасибо скажет.
- Да не скажет он ничего. Они сейчас только карьеру делают и бабки рубят.
- А чего он на самом деле хочет как ты думаешь?
Тишина в студии.
- Ты можешь представить себе мужика, который не хочет детей нормальных, жену ласковую?
- А че они тогда?..
- Так не нужны им те дурынды которые сами не знают чего хотят. Вот и бесятся от безделья. Мужику только дай женщину с привлекательной и реальной целью, он горы свернет и еще попросит.
- А красота?
- Женщину красивой делает ее сокровенный мир, а не Л’Ореаль Париж. Лицо с фигурой у тебя примерно одни и те же на всю жизнь, а глаза бесконечной глубины могут стать. И когда утонет в них мужик, тогда и поймешь ты силу своего мира.
Таня наконец прорвалась со своим робким вопросом.
- Теть Зин, а как вдохновлять?
Тетя Зина перестала обращать внимание на других и вздохнула.
- Вдохновлять, Танечка, учится нужно. Если любая женщина какой-никакой свой мир, какую ни на есть мечту всегда имеет, то умение вдохновлять с рождения почти никому не дается. В этом и есть лень наша бабская, когда мужика желанием не можем наполнить. И неважно каким – в постели или в жизни.
- И как же?
Пожав плечами тетя Зина стала собирать тарелки в горку.
- Используй то, что тебе природа дала.
- А если только хуже получается?
- Значит не так используешь. Ищи другой вариант.
И, став неожиданно молчаливой, тетя Зина отчалила к плакату «У нас самообслуживание», красующемуся над окошком приемки.
***
- Нет, нет, Витюш, оставь.
- Да он же пустой совсем, бабушка!
Виктор для убедительности покачал баллоном, стараясь чтобы сжиженный газ не булькал внутри.
- Какой же пустой?! Там еще и половины не вышло. Оставь, говорю!.. Садись лучше поешь.
Виктор ушел мыть руки, а старушка принялась расставлять тарелки недовольно бурча себе под нос:
- Надо же. Раньше неделю не допросишься, чтобы съездил, а теперь через день спрашивает.
Из сеней появился Виктор с торжествующей улыбкой - в руках он нес старый заржавевший газовый баллон. Поставив его у входа он отер руки о джинсы и бодро сел за стол. Бабушка недоуменно махнула рукой и принялась разливать суп.
«Ламповый завод. Следующая остановка...». Третий раз подряд сердце Виктора разочарованно потухало, когда закрывающиеся двери в очередной раз отрезали надежду увидеть эту девушку.
Обругав себя всеми словами и остановившись на «полном осле», Виктор решил больше не ждать того долгожданного момента, когда он станет знаменитым писателем, а подойти как только ее увидит, невзирая на свою позорную неизвестность.
Решимость была строгая, уверенная, не допускающая проволочек и сомнений. Вот только применить эту решимость и в этот раз не пришлось.
«Дверное лязганье я, наверное, буду ненавидеть до конца жизни, -Виктор уставился в окно и раздраженно поглядел на ненужный баллон. - Какого лешего я столько тянул?!»
Вернувшись в свою квартиру он долго, с удовольствием мазохиста, разрисовывал под медальку кусочек картона. В конце концов там отобразилось млекопитающее здорово похожее на собаку с длинными ушами, однако надпись утверждала, что это парнокопытное и не особо умное существо.
***
В пятницу Таня решила наплевать на все и уйти домой пораньше. Стрельнула у Ольги какой-то детектив и сказала себе, что все выходные будет валяться и ничего не делать. И не думать... Надоело все.
Троллейбус в час пик был битком набит, но по пути к окраине быстро пустел.
«О, привет!», мысленно сказала Таня, увидев знакомую фигуру парня в черном пальто. Фигура уставилась на нее мрачно и решительно.
Таня ехала и улыбалась – к ней снова вернулось Зрение, но она уже не думала зачем да почему, а просто рассматривала пассажиров, разгадывала их простенькие жизненные истории, сочувствовала, смеялась и посылала к чертям все мысли о каком-то там предназначении.
Выглянувшее из под облаков солнце утешало позднюю осень теплым золотистым светом. «Скоро снег. Опять с утра выбираться через сугробы, - подумала она, но тут же встряхнулась. – А, ничего, будем живы – не помрем». Сквозь голые ветви замелькали здания Горгаза.
Они одновременно поднялись с мест и подошли к средней двери. На этот раз он почему-то был без своего баллона, только вертел в руках какую-то круглую бумажку. Двери открылись, они вышли и остановились рядом на остановке. Народ разошелся, оставив их одних наедине с солнечным вечером.
Она спокойно улыбнулась, заправила выбившуюся прядь волос под шапочку и сказала непонятные, нежданно пришедшие к ней слова:
- Хочешь я расскажу тебе...