"...Несравненная моя, любимая, нежнейшее на всей Земле существо, я обожаю тебя, я безумен, я болен тобой, и я, зная, что моя болезнь неизлечима, всецело отдаюсь ей... Пусть между нами целая вечность, целая неощутимость, недосягаемость, бездна, которую не преодолеть, - мы вместе…и будем вместе всегда, каждую минуту, каждую секунду, каждое мгновение... И что бы не случилось мы будем вместе всегда, и что бы не случилось -вместе покинем этот мир... если подойдет срок...
Из дневника Билля - свободного историка.
...Здесь все было покрыто толстым слоем пыли. - И книги, стоящие на полках, стопками сложенные по углам, под лестницей, на подоконниках, просто разбросанные как попало, тоже были покрыты пылью. Огромные, тоже пыльные, паутины свисали из углов. Под¬свечники, захлебнувшиеся воском, огарки в них... Посреди центрального зала нижнего яруса лежала полуистлевшая медвежья шкура, а рядом, там где капало с потолка - большой медный таз. Каждая капля, сорвавшись с потолка, падала в таз с громким бульканьем. Это означало, что прошла ещё минута…
Ведь часы давно стояли и некому было их завести. Они, как и все в доме, ждали хозяина, ждали его возвращения. Ждали жизни, бодрой и веселой, ждали в этом спящем летаргическим сном доме, который помнил, видел эту жизнь. Слышал павлиньи крики на террасе и дикие вопли, обезьян, в вольерах, ощущал журчание воды в беломраморных фонтана* и резвящихся в них огненно-золотых, синих, бирюзовых, изумрудных рыбок. Ом еще жил вместе с ними.
А теперь он стонал рассыхающимися винтовыми лестницами, да молча, по-мужски, плакал серыми осенними слезами в грустные и туманные октябрьские дни.
Дело шло к зиме...
Таким дом стал в одно мгновение. Но он не знал Си не мог знать), что в одно мгновение станет прежним, таким, каким был триста лет назад. В одно единственное мгновение, когда его хозяин - свободный историк Билль, вернется назад, из тьмы веков, куда ему было даровано право на вход...
Есть люди, которые рождаются с целью стать великими. Они рождаются неординарными, неординарными становятся. Таким людям везде открыта дорога. Хочешь - пиши стихи, хочешь - прозу, хочешь - рисуй, бегай, ищи преступников или будь гениальным преступником, врачуй, цели, или уничтожай, строй или разрушай. И все тебе будет даваться легко, играючи - только начни. Но если не начнешь, или отчаешься после первой незначительной неудачи, споткнешься и не встанешь, не станешь развивать в себе свои таланты - ВСЕ - либо повесишься в порыве ностальгии по утерянному, даром потраченному времени, либо сопьешься и кончишь жизнь в сугробе под грязным забором. Хотя и алкоголик из тебя выйдет по праву сказать - незаурядный.
Билль нашел себя в истории. Нет он не был летописцем или хронологом. Таинственные закоулки истории прошлого захватили его. Если находил он туманный эпизод, или обрывок, несущественного, на первый взгляд, разговора - о, какая жажда охватывала его. Какое желание найти, раскопать, узнать, снедало его! И какая радость, какое счастье наполняло всю его душу, когда он находил, распутывал, веками запутанный клубок. Но - увы, не все, давно сгинувшие, растворившиеся в бездне времени черты лиц, события, слова и поступки можно вытащить, освежить, сдуть пыль давности с них.
Лишь любовь, Билль свято верил в это, не может сгинуть, исчезнуть, запылиться на полках времени. Он находил ее везде -в толпах придворных и слуг, комедиантов и куртизанок (да,и куртизанок),у давно забытых, потерявших сущность ликов
королей и королев, цариц и императоров, князей, султанов и фараонов.
Но только изредка история любви открывалась ему вся. В большинстве случаев лишь частично и прозрачно, лишь причудливая игра теней в сумерках вечности , намекала ему на всю сложность и полноту этого чувства.
Были ли у него самого женщины? Были. Но все они проходили мимо оставляя в памяти лишь штрих, слабое напоминание, или не оставляя ничего. С женщинами у него всегда получалось так: как - будто идут они вместе, одной дорогой, а потом вдруг, как бы глубоко задумавшись и ничего не замечая вокруг, расходятся в разные стороны на развилке.
Никогда еще не посещало его чувство. Иначе забросил бы он свою историю и не видел бы ничего, кроме любимых нежных глаз... Пока не попал бы в историю какого-нибудь иного рода.
Впрочем, был он человеком упорным, настойчивым и целеустремленно работал над запахами и бликами времени. Возможно, он только и знал, как пахнет оно - Время.
Но это было триста лет назад,..
Билль сегодня снова засиделся допоздна. Уже пробило двенадцать, а затем и час. Он рано встал и поздно ложился. Эта привычка укоренилась у него давно, еще с тех пор, когда он вдруг понял, что жизни человеческой так мало, а познать нужно столь многое! И он продлил время познания за счет времени сна. Но он ничуть не пострадал от этого - времени для работы оказалось гораздо больше, а спать почти не хотелось.
Сегодня он дважды впадал в дремоту. Первый раз - днем. Он
расставил по местам даты и события и попытался представить себе все до мельчайших подробностей. И представил.
Сначала он как-будто долго летел по темному тоннелю. Удивительно легко и тепло было у него на душе. Издалека до него донеслась прекрасная музыка, затем в конце туннеля показался свет и он на мгновение зажмурился - такой яркой оказалась эпоха, которая предстала перед ним. Затем все пропало и воз¬никла картина.
Замок, башня, в башне комната. За столом сидит старый священник. Перед ним, на коленях, стоит женщина. Она выглядит из¬мученной, усталой, на руках ее тяжелые цепи, но глаза горят неукротимым огнем. Лик ее чист и светел. Священник зол и досадливо бранит ее. Слышен разговор, но слов не разобрать...
Затем все пропало. Билль очнулся в своей комнате, над книгами, списками, хронологиями. Странно ныло все тело. Как-будто его долго волокли на веревке за скачущим конем, и теперь вдруг бросили...
Второй раз Билль провалился в дремоту уже вечером.
И снова - замок, комната, каменный пол, на котором кое-где клоками свалявшаяся солома, каменные стены, деревянный, грубо сколоченный стол и за ним - двое в монашеских балахонах, капюшоны, откинуты на спину, на груди у каждого крест. О чем-то говорят, но слов не разобрать...
Очнувшись Билль понял - они говорили на незнакомом ему языке!
"Это даже не сон, это - бред какой-то!" - подумал Билль и вновь почувствовал ломоту во всем теле. Усталость. От неожиданной мысли он испугался - а если все?' А если это конец?
Его неотвратимо клонило ко сну. Он попытался поднять го¬лову и это далось ему с большим трудом. Над столом висело деревянное распятие.
"Господи! - подумал Билль - как бы я хотел проникнуть в тайны истории. Открыть неведомое, найти забытое... и увидеть эту женщину... да увидеть ее, узнать, что с ней случилось, в чем ее обвиняют. Но видно настал мой час?.. Она такая чистая, эта, женщина, она такая... - Билль почувствовал под¬катившую дурноту, стало душно, во рту пересохло - Господи, за что же, Господи?!."
Билль привстал и потянулся к распятию. Но за окном ударила молния и страшный грохот, казалось, расколол землю. Пламя свечи погасло, как от порыва штормового ветра, как-будто кто-то не¬ведомый дохнул на нее, на дом, на Билля.
Свободный историк вдруг конвульсивно выпрямился, захрипел, и простояв так, с протянутой к распятию рукой, целое мгновение, плашмя повалился на стол. Он умер. И нёсся теперь по темному тоннелю к светлеющему вдалеке. И ему было благостно и спокойно на душе. Он слышал дивную музыку и видел блики огненнокрылых. Он неодолимо шел к своему бессмертию...
Он очнулся от странного, все нарастающего грохота. Билль открыл глаза и ужаснулся - прямо на него широким строем неслась конница. Огромные, черные как сама тьма ночи, кони с горящими звездным пламенем глазами, с широко раздувающимися от этой тяжелой, вечной скачки, ноздрями, наводили ужас своей силой, тяжестью и неумолимостью. Но еще более ужасны были их седоки -закованные в огненно-голубые панцири, памятники человеческого горя. Открытые забрала. Белые, бесстрастные лики с черными про¬валами глаз. Страшная конница все ближе, ближе, вот-вот она раз¬давит Билля, как могла бы раздавить муравья упавшая с небес скала. Вот ужасное копыто судьбы уже занесено над Биллем...
Но конь пролетел мимо... За ним другой, третий. И так строй за строем они уходили. Вглубь. Или вдаль...
Теперь Билль огляделся. Он лежал на огромной каменной плите, великое множество которых создавало пол этого немыслимого храма, или лучше сказать - святилища, столь огромного, что промчавшаяся конница уже скрылась в общем полумраке, и только грохот копыт еще был чуть слышен.
Мрак разрезали лишь горящие где-то в вышине факела, больше похожие на жертвенные огни ада, или воспаленно-красные глаза злых звезд.
Билль лежал на камнях помнящих былую вечность, и готовых созерцать будущую, холодных как лед, и прочных как мир.
Он понял, что надо идти. Он встал и пошел
"...Человек "окрыленный" превосходит своей мощью время и все болезни, все стихии естества и всесильную судьбу. Бурно-бурно развивающаяся жизнь вливается в мою голову, во все мое тело, передвигая врем(| внутри меня в обратном направлении: переме¬щает дату моего рождения вперед сквозь прошедшие годы, приводит мой организм в полное соответствие с новой цатой моего рождения. Конец моей будущей жизни все дальше и дальше уходит в грядущие годы. Моя жизнь, передвигается в будущее, непрерывно удлиняется. Я становлюсь моложе и душой и телом. Молодость рождает¬ся в моей душе, все тело становится молодое, монолитно крепкое, гладкое, красивое. Каждый прожитый день удлиняет мою будущую жизнь ХКХМХ на пятьдесят дней, и в этом смысле я живу по закону: "Чем старше - тем моложе. Чем старше - тем здоровей..."
Из дневника Билля - свободного историка.
Билль очнулся. Сколько он шел, и сколько он затем упав от бессилия, пролежал на холодных плитах, он не помнил. Он находился, казалось, все на том же месте, где очнулся в первый раз.
Он приподнялся на локтях, подобрал под себя колени и медлен¬но встал. Вокруг была тишина. Странная, холодная тишина.
И вдруг грянул гром, блеснула ослепительная молния, кто-то
где-то захохотал, где-то, вторя нарастающему гулу, хором завыли. Вокруг все зашевелилось, завозилось, и во второй раз грянул гром. Свернул огонь, Билль от неожиданности вскрикнул и закрылся руками.
И вдруг все стихло. Только шепот, зловещий шёпот напомнил все вокруг.
Перед Биллем кто-то стоял.
Билль опустил руки и всмотрелся - высокий человек был одет во все черное и этим походил на священника. Длинные, волнистые, черные волосы падали на плечи. Взгляд был холодный, как лед, и прожигающий насквозь, одновременно.
-Ты Билль, - бесстрастно сказал человек, - ты историк, и
всю жизнь отдал хронологии и истории.
Для Билля, пережившего за последнее время столько неожиданно¬го и невозможного, слова незнакомца не произвели никакой сенсации.
-А я - сама история - продолжал незнакомец - я знаю, что и
когда сталось, знаю кто и чем занимался, знаю из-за чего и кто
умер, знаю где, почему, зачем... Я знаю ВСЕ.
Тебе не хватит жизни, чтобы узнать миллионную часть того, что я из себя представляю.
Он помолчал глядя куда-то, в ему одному видимую даль.
-Поэтому меня и боятся. Как боится человек всего незнакомо-
непонятного. И ты боишься меня. Но я буду твоим учителем. Так
и зови меня - учитель... - он помедлил, как бы раздумывая -Учитель Страх...
...- Править миром? - он повернулся и хитро прищурил глаз. -Существует непоколебимый закон - для того, чтобы правишь, нужно наводить ужас, держать всех вокруг в постоянном страхе, в животном, подсознательном страхе, чтобы у человека бессознательно возникало желание спрятаться, зарыться, чтоб мурашки бежали по коже от одного упоминания о тебе...
На силе и только на силе зиждется авторитет. Это проверено временем.
Человек делает невозможное, когда страх подхлестывает его, наступает ему на пятки, дышит ему в затылок, как догоняющий хищный зверь. Именно страх парализует и заставляет повиноваться, и только он убивает ненужные мысли... Ты же не думаешь о прекрасном, когда убегаешь от кровожадного тигра? - последние слова были произнесены с усмешкой - Да ты сядь, а то все лежишь ничком, пытаясь ослепнуть и оглохнуть...
Билль очнулся и ошарашено посмотрел на себя со стороны: Действительно! - Он стоял, но все его существо распростерлось у ног Властелина, даже не смея поднять глаз.
Ужас уважения, или Уважение ужаса сковало его. Страх... Властелин был прав...
Вдруг Билль встрепенулся. Мысль стучала в его мозгу, боявшемся выпустить ее нарушу. И все-таки выпустил:
-Но ведь можно просто жить' Жить ничего не боясь, жить весело и спокойно - просто жить!
-Нельзя - отрезал резко Учитель. Но несмотря на всю жестокость интонации, несмотря на железную непреклонность, в голосе у него, как показалось Биллю, прозвучала горечь.
- Жизнь -это движение, вечное движение. Вот допустим - река. И она
состоит из живущих. Она течет, течет, ревет на перекатах, бур¬лит в водоворотах - движется. Чтобы жить надо бороться. И что¬ бы бороться надо жить. И некоторые борятся. Борятся с течением.
А течение - это окружающие его люди. Если не бороться - тебя
утопят. Подомнут, оттолкнут, поволокут за волосы к ближайшему
водовороту.
Бороться - значит топить, и каждый топит как умеет. До другого берега - до цели, доплывает сильнейший, потопив на своем пути многих.
-Но можно не нырять, можно остановиться на этом берегу, -
Билль почувствовал, как холод безысходности заползает в душу. -
Не нырять.
-Не нырять! - Владыка горько усмехнулся. - Не нырять -
значит не бороться, не двигаться - значит остановиться на
месте, остановиться на месте - значит не родиться, не жить,
ибо жизнь есть вечное движение вперед! - Учитель стоял напротив
Билля скрестив руки на груди. - Не так ли, молодой человек?
Билль, всем своим существом, вновь почувствовал, что бессилен против неумолимой логики, но он хотел жить, а значит надо было бороться:
-Можно, все равно можно! - воскликнул он.
-Не будьте упрямым ребенком, молодой человек! - с досадой
проворчал Учитель.- Таковы законы природы - выживает сильный:
он съедает слабого и остается жить. Потом он встречает такого же сильного. Происходит смертельная схватка и тот, кто съедает другого - остается жить. Его дети рождаются с уже заложенной в их генах информацией, и если их не съедают дети другого сильного, все возвращается на круги своя.
-Но я люблю людей, я люблю жизнь, - запротестовал Билль -
а то, что ты говоришь, это бесчеловечно'
-Ну-да! - усмехнулся Учитель, - Человек всегда человечнее
нечеловека... хотя... Даже камни человечнее людей. Никто так
не бесчеловечен, как сами люди. Да ты посмотри вокруг - человечество стоит по горло в своей же крови. Мало того оно не стоит, оно движется, топя все больше и больше народу. И так будет продолжаться, пока оно не захлебнется, наконец, захлестнувшим его кровавым потоком. Вот это и будет всемирный потоп...
-Но ведь тогда остался Ной! - перебил Билль, пораженный внезапной догадкой, - Кто-то значит останется и теперь!
-Да, останутся! - воскликнул Учитель и зло рассмеялся. -
Одни стервятники и останутся. Они будут жрать падаль и купаться
в крови, а когда пища кончится, сожрут друг друга и подохнут.
И все...
И тут странное изменение произошло в смущенной душе Билля. Он смело поднял голову и впервые взглянул в глаза Учителю. И хотя кроме бездонной пустоши ночи, он не увидел ничего, хотя он ощутил всю свою незначимость в сравнении с этой непоколебимой глыбой вечности, он твердо сказал:
-Нет. Не на Страхе, не на слепой, или даже зрячей, что еще
хуже, силе зиждется жизнь, а на Любви. К Людям и между Людьми,
к врагу и другу, к женщине и к ребенку, к животному и любимой
работе...
И не править, нет - ибо править себе подобными - уже грех, тяжкий грех, - нет, - вести за собой, открывать другим непознанное или давно забытое, дарить их знаниями, чувствами и любовью.
Вот, что такое жизнь!' Жизнь полная благоухания цветов, уважения и доброты. Жизнь в мире и красоте. Жизнь...
-Но ведь ты же не равный себе подобным? - прервал его
Фобос - Если ты сказал такое - уже не равный - ты выше Их, -
погрязших в накоплении материального и продаже духовного.
Ты выше Их...
-Все равны перед Богом! - твердо сказал Билль.
-Не будем отвлекаться от темы. - мягко остановил его порыв
Учитель.
-Итак, человек боится: Любой человек чего-нибудь боится.
Смерти, врагов, тараканов, крови, женщин, темноты, замкнутые
пространств, одиночества... Да мало ли чего? А боящийся человек -
есть слабый человек.
-А что это вообще такое - слабый человек? Человек считающий себя слабым - уже не должен ничему удивляться в жизни - ни ударам судьбы, ни в лицо - ведь он • будет слаб для противостояния.
-Если же веришь, что силен - никакая сила не собьет его с ног. Над слабыми же, и вершит, как хочет, свой суд судьба. Сильные духом - выживают. Но при этом самое главное - не стать черствым душою. Быть не мягкотелым, нет, быть не черствым душой, - не дать затвердеть, окаменеть душе. Ведь это - единственное Человеческое качество - Душевность. Вы согласны?
-Билль не нашел, что ответить. И тем более странно было слышать такое от этого мифического существа...
"...как известно - самая тяжелая и трудная работа - это жизнь. И не всегда человек выполняет эту работу как надо. Иные просто в лихорадке от нее. И подобно тяжелобольным мечутся в бреду из стороны в сторону, да так в бреду и умирают. Ведь жизнь - это самая смертельная болезнь...
Для других жизнь - это игра, но никто еще не выигрывал сам у себя...
...И хотя некоторым представляется, будто самая неизлечимая и страшная болезнь - это старость, мне кажется, что страшнее жизни быть ничего не может. - Жизнь - это красивая сказка со страшным концом. Счастье непостигающим..."
Из дневника Билля - свободного историка.
По улице шел сутулый человек с глубокими и очень грустными глазами.
На улице бушевала весна. Зелеными кострами вспыхнули кроны
деревьев, отовсюду был слышен смех играющих детишек, люди улыбались друг другу.
Человек шел по мощеным тротуарам омытым прошедшим веселым дождиком и вдыхал весеннюю свежесть...
Он сделал все что хотел. Вынырнув из тьмы небытия он уже не занимался историей - это было уже ничему - он написал свою историю. И хотя она никак не вписывалась в историю жизни, зато не было в мире более интересной истории любви и смерти.
Получив возможность проникать в глубь времени, дарованную ему Фобосом, он нашел ту, что искал, ту, что любил, ту, которую чувствовал через толщу времени.
Она тоже чувствовала его. Умная и просвещенная натура, она скрывала это. Но злые языки разнесли ее тайну по свету, а злые головы с тонзурами решили изгнать дьявола. Злые руки предали ее костру.
И лишь в последний момент, когда огонь уже обнимал ее своими горячими и цепкими лапами, она почувствовала вместо страха и обиды, ручьями струившихся из ее прекрасных глаз, тепло бьющегося рядом любимого, родного сердца.
Билль, посланец самого Сатаны, последний раз обнял ее, крепко-крепко прижал к себе, и они, вспыхнув сполохами искр, взметнулись над глупостью толпы, стоящей разинув рты вокруг...
И где-то упал с лестницы под хорами инквизитор, и цепляя нагрудным крестом немые лики, полетел вниз, к алтарю. Где-то телега раздавила жестокого стражника. Где-то неловкий парикмахер полоснул бритвой по горлу сплетника...
А Билль несся к центру небытия, прижимая к груди свою любовь. Отпущенное Биллю время заканчивалось. Подходил срок и ему пора было возвращаться к Учителю. Фобос ждал его...
Он попрощался с домом и шел по улицам дыша весной. Простой сутулый человек с очень грустными глазами...
Посмотрите вокруг - как много таких, ничем не примечательных людей вокруг нас. Оглянитесь, и быть может, в толпе, вы заметите сутулого человека с очень грустными глазами...