(из книги "Последствия и преследования")
3.
- Кто твой учитель? - спрашивал Ш., покачиваясь на одной ноге, стоя на берегу ручья, поросшем вереском.
Ф. искал, как бы ему уклониться. Скажешь - не обрадуешься, полагал он, опыт его прямолинейным не назовешь, никак не назовешь, но в человеке этом нет и забитости, совершенно забитости никакой. Живые ужимки Ш. доводили временами его до исступления.
- Во всяком случае, я о нем помню.
- Надеюсь, ты его убил? - снова говорил Ш.
- Отчего?
- Нужно было побить его камнями и палками, - настаивал Ш., земной помазанник Ш. - Нужно было выпустить всю его кровь. И на страже стоять истекающей крови.
- У тебя бы это получилось, конечно, - согласился Ф.
- Проигрывать меня всегда учили если не с улыбкой на лице, то хотя бы с гримасой благоденствия и самодовольства, - Ш. говорил. Но товарищ его все никак не мог от безмятежности своей оправиться, от прежней своей безмятежности.
- Да, но это едва ли имеет отношение к истинам, которые следует полагать подручным материалом самостроительства. И так повсюду, во всех уголках нашего великого полушария, - возражал Ф.
- Хотя и участь блаженства ныне непосильна, - бесцветно Ш. подтвердил.
А Ф. опирался на золоченую раму, картины не было, одна золоченая рама. Хотя удобно было опираться и не жаль было бросить.
- Видишь, запад клонится к солнцу, или оба клонятся друг к другу, - осторожно Ф. говорил.
- Истина всегда меньше даже, чем ощущение, она только предвкушение, она только надежда, - Ш. говорил.
Ф. расхохотался зло и свободно, все же расхохотался, как и ожидал Ш.
- Умственные зерна прорастают во мне чертополохом, я знаю, - настаивал еще Ш.
- Брошенные руками лживых наставников, - Ф. говорил.
- Беда не в том, что они учат нас не тому, а в том, что вообще хоть чему-то иногда учимся. Когда я обзавелся оружием, я старался подстеречь каждого из них, - со странною усмешкою Ш. отвечал, он уже не был похож на журавля и ни на какую иную птицу, и даже ни на спящую птицу, хотя бывал похож иногда.
- Даже если впоследствии мы станем являться в иных образах, наши отношения с действительностью все равно не будут простыми, - согласился Ф.
- Во мне всегда прежде вырабатывали только осведомленность, и это заставляло мое оружие трепетать!..
- Ах, во всем этом все же расчет, именно из-за него такое снижение. А автоматизму настоящему все же никак не удается разгуляться.
- А ты разве ждешь еще таких королевских подарков причудливости? - едко спрашивал Ш.
- Королевских развлечений, приятель, - Ф. возражал. - Это ты хочешь сказать?
Ш. вздрогнул, только заметно едва вздрогнул, почти не переменившись в лице.
- Но разве мы теперь с тобою не дети Млечного Пути? Не дети созвездий, рассеянных и едва различимых? - говорил он. - Или ты так не считаешь?
- Млечного беспутства скорее. Быть может, только искусство стыда, которым мы оба не владеем, могло бы хоть немного поправить положение. Но ты, кажется, хотел говорить об оружии, - напомнил Ф.
- Им никому не следует оставаться спокойными, хотя я никого пока не убил, мне никак не удавалось себя заставить, хотя я и старался изо всех сил. И оружие мое было без применения, если бы только не применить его было против себя самого. У меня только никогда не хватало духа, только не хватало духа, - повторял Ш.
- Ф-фу, да ты еще более безнадежен, чем я думал, - презрительно Ф. говорил. - Гораздо более еще безнадежен.
- Но зато я хоть душу отвел, - с улыбкой удовлетворения Ш. возражал.
- Сколько пинков и пощечин доставалось каждому из моих менторов, сколько оплеух, насмешек, подмигиваний. Сколько щипков и толчков!..
- Да, но и все же, малыш, ты до сих пор тяготишься безвинностью? - говорил Ф., и улыбка на лице его на мгновенье мелькнула и исчезла потом. На мгновение только мелькнула.