День за днем, и ничего не происходит… Не происходило. Погода – об английской погоде говорят, когда говорить в общем-то больше не о чем. Газетные сплетни – там землетрясение, тут новомодные летающие тарелки. Вот и все.
А она появилась с ветром. С восточным, кажется. Да, знаю, так не бывает. Но сначала был ветер, а потом – она. А ветер пропал. Да и был ли он? Или все же был? Когда она рядом, нельзя знать этого наверняка.
Смешное объявление сестры… "Няня за…" нет, "Самая лучшая няня за самую маленькую плату". Разве она читает лондонские газеты? Она ведь просто – знала. А как иначе.
И вот она стоит на газоне перед домом Бэнксов. И все, что у неё есть, - сумка-кошелек. Сумка, которой нет больше ни у кого в мире.
Пианино привезли лишь утром. Но делайте со мной что хотите – я готов поклясться, что перед сном я слышал чудную мелодию из окон детской, дивный перелив звуков, который может издавать лишь пианино, старое, которое ощущало на своих клавишах пальцы великих виртуозов. Такое, которое привезли на следующее утро.
И нелепая маленькая раскладушка. Впрочем, уютный вариант для стройной совершенной леди.
И дни поделились на две части. В том, что было, остались нелепые соседи, непонимание, скука и безнадежность. В том, что пришло, появилось то самое нечто, которое заставляет дышать ветром и смотреть на звезды. И на ту, что лучше всяких звезд – ведь у звезд куча недостатков. А у неё…
Когда она говорила, ею было нельзя не восхищаться. Даже если она отчитывала тебя, сердилась… Впрочем, разве она сердилась хоть когда-то? Не помню.
И когда она ушла, ушла буквально на три дня, когда в дом приехала эта жуткая пародия на няню, всё было как-то не так. Хотя, наверное, дело не в этой гарпии. Дело в ней. Ведь когда она вернулась, все само собой стало правильным. Впрочем, разве рядом с ней может быть по-другому.
И даже простые слова, которые надо было ей сказать, казались настолько несовершенными, что произносить их казалось кощунственным. Потому что сказать их так, чтобы это было совершенным – невозможно. Да и не нужно. Ведь она просто знает. И произносить что-то нет нужды. Она знает, что я хочу ей сказать. И знает, что то, чего я хочу, невозможно. И это не грустно – просто так получилось в этом мире. Просто…
И я это тоже знаю. Насладиться моментом, здесь и сейчас, а дальше – вновь искать и действовать.
Она сделала мне подарок. Нет, она не знает, что на самом деле она сделала мне два подарка. Гитара её звучит божественно, но это не главное, нет. Самый величественный её подарок – это возможность побывать на её балу, возможность видеть её глаза. Нет, она не танцевала, и пригласить её было невозможно, это нарушило бы всю прелесть тихого вечера. Но её глаза… Она в тот вечер была счастлива. И одинока. И ощущала все те чувства, которые переполняли нас. Так бывает, я знаю. Когда все вокруг тебя тихо счастливы, танцуют под красивую музыку, а ты стоишь чуть в стороне, и смотришь, и ощущаешь себя каждым человеком в этом зале, и тебя захватывает, и одиночество подступает комом к горлу, смешиваясь с восхищением, покоем и ещё черт знает чем… И выплескивается наружу, переполняя тебя, и тогда не хватает слов, и…
И я видел это. Это было. И я не зря дышу, если я смог хоть чуточку помочь ей, подарить каплю этого пьянящего коктейля.
И потом, в парке, когда её наставница провела меня к ней, я увидел в её глазах ещё и то, что её любят все. Но в нее почти никто не влюбляется. И она не может полюбить – даже если очень захочет. И что она – благодарит меня за то, что я не сказал. Потому что так и должно быть. А ещё – за то, что чувствую это. Может быть, это позволяет ей хоть на миг отстраниться от своего вечного одиночества.
Потому что совершенство всегда одиноко.
И пальцы сами легли на струны. И голос срывался от слез, а слова сами ложились в лучшую из песен, которую я мог написать. И когда она ответила – о, как она ответила! – я на секунду заметил блеснувшую в свете карусели слезу. И облегчение.
Нет, я никогда не скажу ей те слова. Просто потому, что она не вернется. Мало ли куда занесет её восточный ветер.
А мы постараемся жить так, чтобы в нашем маленьком уголке на Вишневой улице осталось хоть немного твоего совершенства. И прислушиваться к ветру.
До свидания, Мэри Поппинс…