Профессор жил в маленьком подмосковном городке, чуть ли не в деревне, куда доехать непросто. Если бы не служебная машина, которую Андрей Иванович в любой момент мог заказать, ему часа три пришлось бы добираться, не меньше. Сначала в метро, затем на электричке, в автобусе и под конец – на маршрутном такси. Угораздило же крупного ученого в такую даль забраться! Есть ведь у него средства, премии регулярно получает, хорошие, мог бы и в лучших краях купить дом. «А может, он специально такое место выбрал? – подумал Андрей Иванович. – Чтобы никто ему не мешал. Есть такой сорт людей, которые любят уединение».
Андрей Иванович попросил водителя остановить машину не у самого профессорского дома, а подальше, чтобы побродить по местности.
Ничего особенного: обычный городок, не особо чистый, не особо красивый. Профессор жил на окраине. В самом городе все дома многоэтажные, многоквартирные, а на окраине – частные. Тут и старые деревянные избушки стоят, и новые, кирпичные особняки, среди которых встречаются и весьма роскошные. Однако уютным и радующим глаз это место никак не назовешь.
Андрей Иванович побродил по улицам, а затем двинулся в сторону профессорского дома.
Он его увидел издали. Пятый дом от начала улицы, по правую сторону, – так сказал профессор, когда объяснял, как найти его. Хороший, однако, особнячок: двухэтажный, из красного кирпича, с высокой оградой вокруг. Не самый лучший в округе, но вполне добротный на вид.
Андрей Иванович остановился возле небольшого деревянного домика, соседствующего с профессорским. Его внимание привлек дедок, сидящий на зеленой лавочке и неспешно покуривающий сигаретку. На Андрея Ивановича он произвел какое-то особенное, необыкновенное впечатление.
С утра и до позднего времени Андрей Иванович пропадал на работе. А вечером приходил в гудящую от детей, телевизора и еще чего-то квартиру. Он и забыл, что можно вот так спокойно, никуда не торопясь, сидеть и с наслаждением курить сигарету. И дом рядом (в нем, скорее всего, дедок и живет) по-деревенски красивый. А во дворе – сад с разными деревьями. «Наверно, летом на них всякие фрукты зреют, – подумал Андрей Иванович. – Чудесно». У него ведь, когда он еще в Киргизии жил, тоже дом был, родительский, и сад с фруктовыми деревьями. Как хорошо было тогда!
– Здравствуйте, – поздоровался Андрей Иванович.
– Привет, – ответил дедок.
– Можно посидеть с вами?
– Почему ж нельзя, присаживайся. – Дедок отодвинулся. Андрей Иванович сел.
– Куришь? – спросил старичок.
– Когда-то курил.
– Так покури сейчас. Вижу, какими глазами ты посмотрел на мою сигарету. – Он протянул Андрею Ивановичу пачку. Тот поблагодарил и вытянул табачную палочку.
– Как звать-то тебя?
– Андрей.
– А меня Федя. Дед Федот то есть, можно и так меня называть.
– Хорошо здесь у вас, я имею в виду сад, дом, лавочку…
– Ты не здешний, я вижу?
– Из Москвы.
– Ну да, в столице такого нет. Шум, пыль, смок, спешка… А здесь хорошо, не люблю я суетливых городов. А ты, небось, к профессору?
– С чего вы решили?
– Ну а к кому же еще? Все, кто к нему приходят впервые, сначала, как один, останавливаются возле моего дома, то есть возле меня. Я тут на лавочке часто сижу. Подсаживаются ко мне, как и ты, кто-то закуривает. И только поговорив со мной, идут к профессору.
– Почему? Вернее, зачем все к вам подсаживаются?
– Откуда ж я знаю? Говорят, курю я хорошо, со вкусом. Это им нравится. Я же думаю, что побаиваются они профессора, вот поэтому со мной сначала беседы ведут. А потом, осмелев, направляются к нему.
– А почему же они профессора побаиваются?
– Как почему? Он ведь не такой, как все. Чудаковатый маленько, но внушительный.
– Как это – внушительный?
– В трепет вводит. Люди не видят его еще, а уже волноваться начинают. Хотя когда познакомятся с ним, меньше боятся. И всегда осторожно о нем говорят. Вот поэтому-то я и называю его внушительным, что умеет внушать трепет. Гипнотизер, одним словом. А ведь в состояния он не специально вводит людей. А даже если и специально… Мне кажется, он из человека овцу сделает, если захочет. Не веришь? Вот поговоришь с ним, убедишься.
– А вы-то с ним общаетесь?
– Не-ет. Зачем мне это? Здороваемся при встрече и хватит.
– И часто вы с ним видитесь? Говорят, он редко из дома выходит.
– Редко – далеко уходит. А по окрестностям он каждый день гуляет. Любит он это дело. Есть у него любимые места. Тут неподалеку речка протекает. Он часто к ней ходит. Берега грязные – почти везде. Мусору! Как отдыхают у нас, знаете? На пикники приходят к воде. Удобно ведь: и поплавать можно, и воздухом свежим подышать, и полюбоваться тем, что вокруг. А убирать после себя не хотят. Весь мусор оставляют: и бутылки, и огрызки, и бумагу… Они думают, за ними кто-то уберет, а никто не убирает. Вот и становятся берега грязными. И не только берега. И лес, и парк у нас, как бы точнее сказать… не вполне чистые. Кстати, в парк профессор тоже любит ходить. За неимением лучшего места поблизости, всем нам приходится в грязи отдыхать, и профессору тоже. Хотя мог бы и дома сидеть. У него ведь сад во дворе есть. Не такой густой, конечно, как у меня, но несколько деревьев там растут. Но почему-то ходит профессор то на речку, то в парк. В парке пруд есть. Он часто возле него останавливается. Вот и сегодня его там видел. С утра дождь моросил, противный такой. А он накинул капюшон на голову и хоть бы что ему. Стоит, на мутную гладь смотрит. На наш пруд даже утки не прилетают, что-то в нем не нравится им. В соседней деревне тоже вроде грязный пруд, но почему-то утки в нем плавают, а в нашем – нет. А профессор… Да! вот такой он… Словно не видит грязи вокруг, ходит по этим местам, в любую погоду: и в дождь, и в снег. Когда зима, понятно, хорошо хоть где, снег мусор скрывает. А когда дождь? Неужели приятно в сырость гулять? Он ведь думает о чем-то, все время о чем-то размышляет про себя. Увидит меня, поздоровается, а взгляд – сквозь мое тело. Куда смотрит, непонятно. Говорят, ему расстояния любые нипочем. Он может, например, с какой-нибудь звездой разговаривать.
– Как это?
– А кто ж его знает? Я ведь не беседую с ним. Я только урывками про него слышу – от местных, да от тех, кто к нему приходит. Ведь почти все сначала на мою лавочку садятся, прежде чем к профессору направляются. Я думаю, когда меня нет, они все равно на лавочку садятся. Она у меня тоже гипнотизерша, притягивает прохожих.
– А может, это вы гипнотизер? Может, это вы всех притягиваете?
– Да бросьте вы! А еще… – Дед Федот посмотрел на Андрея Ивановича и замолчал.
– Что еще?
– Вы не слыхали? Про женщину?
– Это про домработницу, что ли?
– Да нет же, не про Авдотью. Про его женщину слыхали?
– Вроде бы он один живет. Во всяком случае, мне так показалось.
– Правильно вам показалось. Один он живет. Ну, еще Авдотья Семеновна убирает у него в доме, обеды готовит. Однако есть у него кто-то дополнительный. Я сам видел.
– И кого же вы видели?
– Женщину, говорил же вам.
– Ну и что. Ну, приходит к нему женщина, что в этом удивительного? Он же холостой.
– Никто из женщин к нему не приходит. А та, про которую я говорю… И, похоже, не гостья она, а живет у него.
– Ну, дед Федот! Даже если у профессора женщина живет, даже если тайно, что в этом плохого?
– Так ведь необычная она. Всегда полуголая ходит, и летом, и зимой.
– Она моржиха, что ли?
– Какая моржиха! Женщина она.
– Ну, я имел в виду, закаленная она? Небось, в пруд зимой ныряет?
– Не, в пруд не ныряет. Я же вам рассказывал, какой он у нас грязный, чем он только не кишит! А женщина та вообще на улицу носа не кажет. Иногда только по двору ходит. Я вижу ее – когда на чердак свой залезаю. Господи, зимой-то холодно! иногда до минус двадцати, а то и тридцати температура опускается. А она в маленькой юбочке, прозрачной-прозрачной и блестящей, рассекает и в коротенькой, тоже тоненькой и в блестках, кофточке. Я на нее через бинокль смотрю – и подробно ее вижу. Не женщина, а сказка.
– Почему сказка? Потому что она почти голая? – засмеялся Андрей Иванович.
– Ну и поэтому тоже. Но ведь полуголые женщины разными бывают. А эта… – Дед Федот с шумом выпустил сигаретное облако. – Пери.
– Кто-кто?
– Как красавиц в восточных сказках называли?
– Не знаю, не помню.
– Я тоже не помню. Но мне кажется, именно – пери.
– Так кто же она?
– Шамаханская царица. Бедра крутые, волосы до колен, грудь высокая. Живьем таких раньше не видел. А у профессора есть такая. Когда в первый раз ее заметил, думал, с ума сошел, галлюцинации у меня начались, решил. Дело было зимой. Снега по колено намело. А ей хоть бы что, ходит нагишом по холоду, ноги в сугробах утопают. Да еще смеется и бедра выставляет – прямо мне в глаза.
– Как это – в глаза?
– Ну, то есть в мою сторону. И не только бедра, но и все части тела. Бесстыжая такая. Знает, наверно, что я на нее гляжу, раскрыв рот, вот и хохочет, и движения всякие соблазнительные совершает.
– Почему вы решили, что это она перед вами так себя ведет?
– Ну, может, не передо мной. Конечно. Мне просто так показалось. Зачем я ей? Она же у профессора живет. Может, он в это время на нее из окна смотрел, вот перед ним она и крутила бедрами. И откуда он такую нашел? И мороза не боится, словно нереальная она.
– А может, она действительно несуществующая? Может, вам только показалось, что вы ее видели? Может, вы сказку перед этим прочитали, вот и вспомнилась она вам.
– Точно. Я перед тем сказку арабскую внуку читал. Но там про красавиц ни слова не было написано.
– Странная сказка. Неужели арабские сказки без красавиц бывают?
– Да что вы мне не верите? Я ведь и потом ее видел. Я стал часто залезать на чердак и наблюдать оттуда. Вы думаете, я только на лавочке сижу? Между прочим, открою вам секрет, я лишь в определенные часы здесь нахожусь. Когда к профессору люди могут явиться.
– А откуда вы знаете, в какое время они являются?
– Откуда, откуда… С десяти до двенадцати они приходят, строго в эти часы. Вот и вы... Да посмотрите на свои часы, коли не верите мне.
Андрей Иванович посмотрел на наручные часы. Стрелки показывали одиннадцать. А приехал он, когда десяти еще не было. Но его потянуло по улицам побродить, почему-то. С чего бы это? Он ведь к профессору приехал, а не гулять. В одиннадцатом часу он сел на лавочку, рядом с дедом. Да, все сходится.
– И долго у профессора сидят визитеры? – спросил Андрей Иванович. Интересно, здесь тоже есть какая-то закономерность?
– По-разному. Да меня это уже не особо интересует. После профессора они ко мне не подсаживаются. Я только вначале всех привлекаю. Как и вы, расспрашивают меня о профессорской жизни. А потом уходят, даже не рассказав, что было у моего соседа. Но я, все равно, знаю о некоторых их разговорах. Те, которые повторно приходят, перед тем, как зайти к профессору, снова ко мне подсаживаются и кое о чем говорят. Но таких мало. К нему мало кто повторно является.
– Ну и что они вам рассказывают?
– Всякое. Не поверите.
– Ну что, например?
– Он космосом увлекается.
– Кто? Профессор?
– А кто же еще? Я что ли? Да у меня телескопа нет. Только чердак, из которого я иногда за профессорской красавицей наблюдаю. Ох, и приятное это занятие! Я хоть и стар, а нравится мне на нее смотреть. Она словно неземная. Может, он из космоса ее привел, а?
– А еще кто-нибудь говорил о ней, из тех, кто к профессору приходил?
– Никто. Она, наверно, не всем является.
– А вам, значит, является?
– Хотите сказать, у меня глюки?
– А почему вы про телескоп заговорили? Считаете, чтобы космосом увлекаться, нужно обязательно это устройство иметь?
– Не обязательно. Вот у профессора, например, тоже нет телескопа.
– Почему вы так решили?
– Не решил, а просто знаю. Какая разница, откуда знаю?
– Как же он тогда космосом увлекается?
– Умственно. Ему главное, чтобы пруд был и речка наша, с грязными берегами. Он там до всего доходит, до всяких открытий. Ходит-ходит, и всякие решения его осеняют. Он за каждое из них премию получает. Больно важные потому что эти его идеи.
– Значит, чтобы решения осеняли, нужно на пруд ходить?
– Ага. И на речку. Это, наверно, вода наталкивает профессора на всякие умные мысли.
– Ну, мне пора.
– Конечно пора. Скоро двенадцать. Впритык успеваете к нему.
– Но мы не договаривались с ним о времени.
– Неважно. Это гипноз его в тебе говорит. Вот поэтому и спешишь успеть до двенадцати.
– Никакого гипноза здесь нет. Просто долго я сижу с вами, пора идти.
– Так ты даже сигарету не закурил. Взял ее у меня, и держишь в руке.
Андрей Иванович посмотрел на сигарету – не зажженную, не закуренную. И зачем он взял ее у деда?
– Может, вернуть ее вам?
– Возвращай. – Дед Федот взял сигарету и тут же закурил ее.
Андрей Иванович встал и пошел. Дед продолжал сидеть и дымить.