От звезды до звезды

 
ПРОЛОГ

Этот мир очень похож на наш.

В нём такие же люди радуются победам и мучаются от них, такие же стены вырастают и рушатся на пути, такие же иллюзии манят и растворяются в небесах. Такие же надежды заставляют идти жить, и такое же разочарование заставляет ложиться умирать. В нём люди также ищут в ночи свои звёзды, а находят днём горстки пепла от предыдущих искателей…
Этот мир очень похож на наш….

Но, всё-таки, это другой мир.



Эпизод первый: От звезды до звезды

Мимо промчался ещё один скорый. Прогрохотал за полминуты многотонной колёсной змеёй и скрылся за поворотом, оставив после себя затихающее, заметное только опытным путникам, эхо и лёгкую дрожь под ногами.

«Элитный» поезд.

Такой не останавливается на всяких там полустанках (а ничем иным эта станция не являлась), только в крупных городах на больших вокзалах: «По большому», - как любил говаривать мой друг и наставник Лёха. Давно разошлись наши с ним пути, но я, надеюсь, мы ещё встретимся. Он поистине замечательный человек. 

Между прочим, именно Лёха сдвинул меня с родных насиженных мест. Своим видом обветренного бродяги и фантастическими рассказами о невероятных путешествиях по всей России и даже немного за её пределами. Это были практически легенды: о вечной борьбе Солнца и Ветра на Пути, о персте Судьбы, иначе именуемом волей Божией, о чудесных и мистических отрезках железной дороги. И самое главное, о людях, вставших на свой Путь, нашедших себя во всеобщей ненужности, достигших своих звёзд даже ценой собственной жизни, ведь они дошли в ночи до звезды – яркого прожектора электропоезда и исчезли в его свете.

И теперь я – путник, самый настоящий путник, уже пять лет. Иду, еду, чаще иду. Вперёд.
Зачем я пошёл?

Это действительно трудно объяснить обычному городскому жителю, да, наверное, и не надо. Логика только всё испортит. Просто однажды я оказался перед бесконечной, такой загадочной и манящей железной дорогой, уходящей в самое небо.
Меня потрясло увиденное. Потрясло в лучшем смысле этого слова, до глубины души: ярко сверкают рельсы в лучах неимоверно светлого летнего Солнца, по краям железнодорожного полотна непременно растут густые травы, цветут полевые цветы. Аромат, неповторимый аромат подсохшей травы, пыльцы, креозота и чего-то ещё, может Свободы? И никого… Только ты, этот путь и обязательный тёплый Ветер, и надо идти. Ты просто понимаешь это. Идти, пока не дойдёшь до самого горизонта, а потом ещё дальше – за край, в неизвестность. 
Надо.

А если тебе повезёт, и уже будет вечереть, то вдалеке обязательно зажжётся путеводным маяком звёздочка далёкого поезда. И тогда точно не устоять. Ведь вот же они звёзды. Не там, на закрытом неведомыми чужими силами небосклоне, а здесь на Родной Земле, всего в нескольких шагах от тебя. Так и будешь потом бегать через всю страну от одной «звезды» до другой.

Я всегда это знал, но не мог решиться, не мог бросить всё. Только появление учителя наполнило меня решимостью.

Скажите – иллюзия? Конечно. Человечество ведь всегда грезило о звёздных просторах, контактах с другими цивилизациями, о совместном сосуществовании в необъятных просторах Космоса. Но что делать, если они просто, молча, закрыли людям всякий выход к звёздам. Без каких-либо объяснений. Они даже не соизволили показаться, только аудиоизвещение о запрете одновременно на всех языках транслируемое из нашей родной Солнечной Системы и появление невидимого купола в ионосфере планеты. И последняя великая цель человечества рассыпалась в прах. Такие близкие мечты не успели претвориться в жизнь. Учёные как раз разработали теорию гиперпереходов, но проверить на практике её уже не получилось. Космос более недосягаем. Все попытки пробить невидимый щит, в лучшем случае заканчивались ничем. В худшем гибли люди.

Всё это произошло в день моего рождения. За что? Почему?

В таком случае лучше жить в иллюзии, чем в отчаянии, как сказал один герой старого мультфильма.

И тогда первые убитые горем романтики пошли, куда глаза глядят. Лишь бы постоянно идти вперёд, навстречу манящему свету поездов дальнего следования по лестнице из шпал, убегающей в закрытое небо, вперёд к своим звёздам, только чтобы затихла боль безысходности. Так появились первые путники. Именно они показали давно забытый Путь. Он стал, своего рода, наркотиком. Не для всех. Лишь для того, кто его действительно почувствовал. Всем сердцем, всей душой, и даже разумом. Почувствовал, понял, и пошёл, бросив всё, что так долго не давало ему идти, что притягивало к Земле. Имена этих первопроходцев очень быстро затерялись во лжи и выдумках. Пожалуй, вспоминается только Андрей Кораблёв и Степан Поруга. Были ли такие люди? Наверняка были, наверняка именно они двадцать лет назад первыми ступили на Путь. А может, их и не было. Теперь это уже неважно. История сделала своё дело, зародила новое течение во имя свободы и звёзд.
Кто-то, конечно, нашёл себе другие пути к звёздам, благо технический прогресс не стоял на месте. Появилась долгожданная виртуальная реальность с красочными космическими просторами. Разрослись до невиданных размеров течения байкеров и автомобилистов. Наркотики как никогда заполонили мир. Но только Путь не требовал закрывать глаза на реальность и не выкачивал деньги на бензин и техобслуживание, не убивал здоровье, а закалял его.

Я выбрал для себя Путь. Вернее он однажды позвал меня, а я только сумел услышать, а позже решиться.    

Но в Пути надо уметь и отдыхать.

Лавочка оказалась на редкость удобной. Вроде бы обычная старая деревянная, станционная, но до чего же замечательная, почти мягкая, успокаивающего светло серого цвета, изящной изогнутой формы. Почти вековой давности.

Пустой перрон.

Я отвык от такого. Последние два месяца, волей Судьбы или ещё по какой причине, я останавливался только в крупных городах. Не потому что хотел, просто так получалось. То поезд попадался «элитный», то ж/д. магистраль. 

И вот, наконец-то: пустой чистый перрон маленькой станции, всего четыре лавочки, маленькое одноэтажное здание вокзала, которому за сто лет. Ухоженное, симпатичное. Реставраторы умудрились оставить первоначальный вид (я был в этом уверен), сумели обойтись без вездесущего, уродливого металлосайдинга (слава Богу, он наконец-то вышел из моды). Даже большие часы под крышей здания были стилизованы под старые механические. И волшебный, ни с чем несравнимый запах креозота! Он был повсюду, им пропитались шпалы, рельсы, сам вокзал, и тёплый юго-западный Ветер. Ещё чувствовались нагретая сверкающая сталь путей и железо товарного состава в отстойнике, дизельный выхлоп невидимого за ним маневрового.

Дремавший у первого пути семафор очнулся, замигал из под длинного козырька ярким оранжевым светом. Скоро придёт поезд. Раз на первый путь, наверняка пассажирский, это хорошо, может, удастся немного проехать, если поезд остановится.

Денег на билет давно уже не осталось, банкомата рядом тоже не было, но вдруг… В поезда часто берут путников, кто из сочувствия, кто из внутренней солидарности, кто из любопытства.

Ветер возмутился моим желанием поменять свободу Пути на душную громаду поезда и хлестанул порывом по лицу. Я прекрасно понимал его. Ветру на путях одиноко, с поездами о многом не поговоришь, особенно когда они мчаться во весь дух. А путники всё-таки редкие гости его владений. Настоящих путников мало. Некоторые думают, что если сел в поезд и едешь из одной части страны в другую, иногда вылезая, на станциях, то ты уже путник. Ничего подобного, это лентяи, туристы, пассажиры, но никак не путники.

Ножками надо, ножками, по шпалам наперегонки с Солнцем и Ветром мимо проносящихся вдаль поездов и вслед за ними. Только так начинаешь их действительно слышать и понимать.
А может, правда, ну его этот поезд. Давно я качественно не гулял по шпалам. Да и погода просто замечательная: солнечно, но пушистые облачка несут в себе прохладу. И Ветер, хоть и юго, но западный, умеренно прохладный.

Погулять качественно – значит не меньше сотни километров, желательно, не меньше двух сотен. Мне как раз чуть больше двухсот километров до первой цели – ближайшего города.

Опять большого…

Правда, путник всегда волен отменить или поменять свою цель. Это только его решение. Цель нужна начинающим, которые не привыкли долго одиночествовать, ещё цель нужна, чтобы отвязываться от стражей порядка. Говоришь им: «Я до туда вот иду, и там-то и там-то побывал», - и всё обычно заканчивается простым, добрым разговором, вопросами о других городах, людях. Многие ведь хотят так вот просто путешествовать. Держит их, держит то, что они называют жизнью. А разве это жизнь, отдать целый мир за маленький клочок земли под названием «город», а то и «район».

Ещё говорят: «Семья держит». Ничего подобного. Лень держит, нерешительность, страх перед переменами, перед чем-то новым, неизвестным. Я знал несколько путешествующих семей. Полным составом с детьми, бабушкой, дедушкой, иногда ещё и с кошкой или собакой. Они практически жили в поездах. И не мешал путь их семейному счастью, и дети росли крепкими, здоровыми, знающими жизнь, не жалеющими о таком детстве.

А я вот рос в городе, и что? Я всегда хотел уйти из него. Я мечтал о детстве в дороге. О дальних путешествиях. Отчасти это случилось. Первые поездки, пусть и не на дальние расстояния, я совершил в школьном возрасте.


Дверь вокзала распахнулась и на перрон высыпала группа молодёжи. Ну, если честно, они были ненамного младше меня. Но для меня они были именно молодёжью. Начинающие путники, трое ребят и две девчонки, все лет шестнадцати-семнадцати. Решили летом попутешествовать.

Пестрые майки: «Master of Railroad»,  «I’m Journey», «Piligrim», ветровки цвета хаки, специально потёртые джинсы, лёгкие дорожные кроссовки и тяжёлые армейские ботинки, рюкзаки и сумки за плечами. И то безудержное веселье, которое бывает только среди своих. Среди друзей-единомышленников.

Здесь было над чем улыбнуться.
Я когда-то также начинал.

Ну не совсем так. Нас было всего двое. Тогда, лет шесть назад, путники ещё были почти в новинку. Просто удивительно, как быстро мода распространилась по стране, да и по миру. А тогда я еле уговорил своего друга Мишку самостоятельно проехаться летом по маршруту «Кемерово – Семипалатинск». «Проехаться» - это я специально так сказал, чтобы он согласился. Мы неплохо прошлись, почти две недели. Было очень весело. К нам по пути присоединились ещё двое ребят. Но Мишке хватило, он не стал путником. Старается больше без нужды из дома не высовываться. А я наоборот понял, что хочу так жить.

Вот и живу.
Почти шесть лет.

Ребята расположились на лавочке напротив меня, обсуждали маршрут. Громко обсуждали. Оказалось, мне с ними по пути, но они ждали поезд, а я решил пройтись пешком. Интересно, хоть кто-нибудь из них захочет стать настоящим путником? Может рассказать им о наших традициях?

– …Нормально. Щас до двести седьмого километра, там пересаживаемся на электричку, а там ещё шесть остановок и всё.

У группы явно был лидер. Паренёк в майке уральского объединения путников.
Надо же! Путники начали объединяться.

Герб у объединения был правильный. Не красивый, а именно, правильный. По серой ткани майки тянулись вверх сверкающие серебром рельсы, сквозь яркие деревянные шпалы пробивалась зелёная трава, а в конце пути, подобно полярной звезде сиял прожектор далёкого поезда. «Путь к Звёздам», - так гласила надпись над рисунком. «Путники Урала», - гласила надпись под рисунком.
– Вообще-то, настоящие путники преодолевают такие расстояния пешком…
Паренёк знал традиции, но его друзья замотали головами.
– Не, Толян…
– Мы и так три дня шли.
– Давай сейчас на поезде, а на электричке тогда не поедем.
– Да, Толя, давай лучше вместо электрички.
– Ну ладно, ладно, уговорили.
Видимо я слишком заметно улыбнулся. Паренёк посмотрел на меня. На секунду он задумался, а потом решился подойти.
– Привет... Вы ведь тоже путник?
Последние две недели я катастрофически забывал побриться. Ощетинился, зарос, стал выглядеть ещё лет на пять старше. Наверное, поэтому он не решился сразу перейти на «ты».
Я весело улыбнулся
– Привет. Меня действительно так называют.
– А вы сами себя как называете?
Вроде скромно спрашивает, а глаза то у него хитрые-хитрые.
– А я себя тоже путником называю. И, знаешь, переходи на «ты», а то я начинаю чувствовать себя старым, как этот вокзал.
Но парень уже и сам понял, что я не так стар, как выгляжу.
– Толян, - он протянул руку.
– Кирилл.
– Я не сглажу, если спрошу, куда ты путь держишь?
Правильно спросил, как принято.
– Вряд ли. Я ещё сам не решил куда. Но мимо вашего города я всё равно не пройду, здесь только одна дорога. Так что, по пути. Только я пешком хочу. Я и так сюда два дня на поезде ехал. Надо размяться.
Толян повернулся к своей группе и назидательным жестом указал на меня.
– Вот видите, настоящие путники стараются пешком ходить.
– Так мы и стараемся. Кстати, я Аня.
Шустрая чёрненькая девчоночка в потёртых серых джинсах и чёрной майке с гордым заявлением «I’m Journey» бросила на меня озорной взгляд. Я одобрительно киваю.
– Правильно делаете. Давно путничаете?
– Неделю.
Крепкий белобрысый парень. Носитель футболки «Master of Railroad», смотрел прямо в глаза уверенным, но не злым взглядом.
– Я Игорь.
– Ой, мы столько всего прошли, столько видели.
Это уже радостно затараторила подружка «чёрненькой». Удивительно, но бело-розовые волосы с лёгкой синевой на чёлке, ей очень идут. Особенно к её голубым глазам. Надписей и рисунков у неё на майке много, даже не разберёшь, что там.
– Нашла чем перед путником хвастаться…
А это уже «Piligrim». Худой, с длинными чёрными волосами. Его одежда значительно темнее, чем у остальных, а глаза скрыты зеркальными очками.
– Я Артём.
– Ой, - спохватилась «синяя чёлочка». – Я Света.

Ну, что ж, познакомились, тоже как традиция велит: каждый представился самостоятельно.
Я больше слушаю, чем говорю. Ребята действительно для первого раза большое дело сделали. Неделю в пути, без всяких удобств, почти четыре дня пешком, ночёвки в придорожном лесу и в домике стрелочника.
Стрелочника?! Невероятно. Все стрелки давно автоматизированы за редчайшим исключением. А уж здесь его точно быть не должно, это конечно не главная магистраль, но всё-таки.
– А где его домик?
– Да километров пятьдесят вперёд пройти.
– Какие пятьдесят, мы три часа от него до этой станции шли, значит, всего пятнадцать.

Очень хорошая информация. Всё-таки не случайно меня Судьба с этими ребятами свела. Сейчас железнодорожники-стрелочники – это почти фольклор. Я сам последний раз видел одного из них три года назад на старых путях, ведущих в один маленький город, к шахтам.

– Ну, значит, я точно иду пешком. Надо навестить легендарного работника РЖД.
– Здесь не РЖД, здесь какая-то её дочерняя компания.
– Да, я знаю. Кстати, что-то долго поезд не появляется.
Все заоглядывались. Белобрысый Игорь подошёл к краю перрона.
– Ага. Не видать.
– Светофор уже минут двадцать моргает.
– Семафор, - поправил «пилигрим» Артём свою разноцветную подругу.
Мне тоже стало интересно. Сейчас поезда очень редко опаздывают.
Но в этот момент что-то появляется на путях. Ещё далеко, не разобрать что это. Но явно не поезд.
– Дрезина?!
– Что?
– Где?

Даже я вскакиваю на ноги.
Сегодня удивительный день. Сегодня оживают старые легенды. Объект ещё далеко, но уже видно, это не просто «дрезина». Она без мотора, на ручной тяге, как в старых престарых фильмах. Один человек «тягает» рычаг, и ещё один сидит сбоку без дела.

Толян выхватил из своей спортивной сумки большой полевой бинокль, Игорь достал видеокамеру с оптическим увеличением, девчонки облепили его, пытаясь разглядеть изображение на дисплее. Артём коснулся правой дужки своих очков. Оказывается, не простые были у него очки, дорогущие, с мощной электронной начинкой, включающей в себя и немецкую оптику, и прямой видеодоступ в сеть.

Я тоже вытаскиваю из под скамейки свой рюкзак, который мирно отлёживался там всё это время. Бинокль у меня был. Разбился по дороге до Питера. Остался только старый электронный монокуляр. Увеличение плохое, но, как говорится, на безрыбье и монокуляр – оптика.

В мутноватом стекле замаячили фигурки экипажа дрезины. Пришлось немного подстроить.
Чёрт!

Я смотрел не отрываясь и не верил своим глазам. На дрезине во весь свой немалый рост стоял Лёха, тот самый мой друг Лёха - железнодорожник. Он ни капельки не изменился, хоть и прошло почти четыре года с нашей последней встречи. Как всегда наголо обритый, в ярком оранжевом жилете, надетом прямо на голое тело (не любил он майки и рубашки), всё те же потёртые синие джинсы, что и раньше. Мощным рывком он тянул рычаг вверх, вытягиваясь в струнку, а потом быстро, но плавно толкал его вниз, прибавляя своему сказочному средству передвижения дополнительное ускорение, и оправдывая его просторечное название «тяни-толкай».

А вот его пассажира я не знал. Невысокий, но крепкий, даже можно сказать мордастый, паренёк лет двадцати пяти, стриженный под полубокс, в чёрно-оранжевой кожаной куртке и тёмно-синих джинсах. Он просто сидел на дрезине сбоку, и ничего не делал. Хотя нет, иногда он смотрел на какой-то приборчик, что был у него в руках, и что-то на нём регулировал. Отчего-то мне этот пассажир сразу не понравился.

Я пересилил себя и убрал монокуляр обратно в рюкзак. Чем напрягать зрение, вглядываясь через мутное стекло плохого увеличителя, лучше спокойно подождать, когда дрезина подъедет к перрону.
Хотя какое тут спокойствие. Лёха до сих пор оставался для меня самым авторитетным путником, и при этом был моим другом. 

Медленно, натужно скрипя, маленькая четырёхколёсная тележка подкатилась к платформе. Лёха стоял на ней, как главнокомандующий на парадной машине, держась одной рукой за рычаг, и улыбался. Его спутник тоже был доволен. Я услышал их радостный разговор.
– Я же говорил, успеем.
– А неплохо было.
– Конечно, только дальше ты меня повезёшь.
– Ой, Лёха, я так устал, может, лучше ты будешь у руля? У тебя так хорошо получается.
– Да где ж это видано, чтоб дед молодого возил. Это же наглость. Так что собирайся с силами. Следующие сто километров тележку толкаешь ты.
– Так точно, шеф.

Странное чувство промелькнуло у меня внутри. Уж не зависть ли? Какой-то непонятный «пузан», у которого на круглой физиономии написано, что он никогда не станет путником, ездит напарником с одним из основателей движения (пусть и неофициальным основателем), причём ездит на фантастической тележке из прошлого, а я в это время мотаюсь по путям один. Хотя, что мне завидовать, мы с Лёхой неплохо побродили по просторам нашей необъятной Родины. Почти полгода. Потом он решил сходить по рельсам до Берлина, а я решил остаться. Кажется, испугался языкового барьера.
Теперь бы точно согласился. Надо, кстати спросить у него, дошёл он или нет.
Тележка как раз подкатилась к вокзалу. Даже здесь, рядом со старым зданием она казалась диковинным железным динозавриком, особенно на фоне двух застывших вагонов – рефрижераторов, отливающих белизной металла и пластика.

Лёха смахнул со лба пот и выдернул из приделанного к тележке деревянного ящика старую черную бейсболку, самую главную и незаменимую деталь его гардероба. Затем, крикнув напарнику «держи управление, я пока отмечусь», перепрыгнул на бетонную полосу перрона. Легко перепрыгнул, будто ему и не тридцать пять, а пятнадцать. Я намеренно неторопливо двинулся ему на встречу: узнает, или не узнает.
Узнал. Удивлённо округлил глаза и раскинул руки.
– Кирюха?!
– Лёха!
– Чёрт, сколько лет?
Крепкие рукопожатия, Взаимные похлопывания друг друга по плечу. Всё, как и прежде.
– Вот уж не думал, что ты ещё путничаешь, - огорошил меня заявлением Лёха.
– А что же я, по-твоему, должен был делать?
– Ну, остепениться. Осесть в городе. Семью, в конце концов, завести, - он опять разулыбался. Я улыбнулся в ответ.
– Непременно. Вот только ещё погуляю немножко. Ведь можно, учитель?
– Можно, - он, по-дружески, положил мне руку на плечо. – Пошли, дойдём до вокзала, прогуляемся, мне там приезд отметить надо. Хотя какой я тебе учитель. Сам наверняка учишь, - Лёха кивнул на молодёжь, которая с живым интересом и неподдельным уважением наблюдала за нашей встречей. Ещё бы, два старых путника (ну пусть один, то есть я, и не такой старый) встретились после долгих скитаний. – Это, часом не твоя команда?
– Не, только что познакомились, самостоятельные путники - замотал я головой, а когда мы отошли немного в сторонку, пояснил. -  Они из уральского объединения. По крайней мере, один из них точно оттуда, он у них за главного.
– Припоминаю такое, - Лёха задумчиво свёл брови. - Как-то даже посещал. У них основатель один мой старый приятель. Предлагал стать «соучредителем».
– А тебе не сиделось на месте, и ты отказался?
– Ну и поэтому тоже. А так, какие они путники? Позеры одни. Модно – вот и пошли. Никакого духовного понимания.
– Да что ж ты так строго, - не удержался я от подкола. – Вон, у твоего напарника тоже на физиономии написано, что не станет он никогда путником. Про духовное понимание я вообще молчу. Проболтается максимум год – полгода, и уйдёт в город или в такое же общество вступит. Ему там значок выдадут, и он будет ходить по улицам, им хвастаться, мол, смотрите, я путник.
– А это уже ты к нему строг. Я с ним, между прочим уже год хожу.
– Год?! - Всё-таки я завидовал ни в чём не виноватому Лёхиному ученику. Хотя, я ведь сам виноват, что не пошёл с Лёхой дальше. Самостоятельно решил попробовать. – Что же он до сих пор как овощ городской выглядит?
Мы как раз подошли к вокзальным дверям, и Лёха остановился и повернулся ко мне.
– Я, в общем-то, понимаю, чем он тебе не нравиться. И ты прав в этом. Только его тоже понять надо. Он, кстати, не овощ. Его Пашкой зовут. И, да, нет у него твоей силы воли, твоего чувства пути. Нет твоего богатого духовного мира. Я это сразу в тебе почувствовал и никогда не сомневался, что ты станешь настоящим путником. Но он тоже хочет, понимаешь? Он любит Свободу, пусть и не совсем понимает, что это такое. Он любит ветер и путь. А самое главное, он действительно хочет стать путником. И не один год уже хочет. Может ты прав, и он им никогда полностью не станет, но он не позер. Просто у него не всё получается. Он многое понимает неправильно, и переубеждать его уже поздно. Но Пашка искренне радуется каждому нашему пройденному километру и рвётся идти дальше.
Мне стало стыдно. По-настоящему стыдно, а это со мной давно не случалось. Но я решил немного оправдаться.
– Но ведь он, Пашка твой, идёт только, пока идёшь ты. Лёх, если ты остановишься в городе или оставишь его там, то Пашка с совершенно спокойной совестью бросит путь, и лишь для вида будет рваться дальше, а с места не сдвинется.
– Может и так, только я бросать его не собираюсь, - сурово проговорил мой бывший учитель. – А когда он остановиться, то, по крайней мере, он будет знать, что прожил жизнь не совсем зря.
– Ладно, Лёха, прости, я действительно фигню говорил, - попытался я улыбнуться. – Просто завидую твоему Пашке, у него классный напарник, да ещё и с дрезиной, а я один и пёхом.
– А. это да,  - вновь оживился Лёха. - С тележкой нам повезло.
– Как, кстати, она тебе попалась, и каким чудом вам выделили целый путь?
– Чисто по воле Судьбы. Эту тележку везли на двенадцатом товарном в Белово, - он ухмыльнулся. – Помнишь такую странную деревеньку? Там её собираются поставить на постамент, как памятник ушедшим путникам. И очень кстати сломались стрелки на перегоне. Движение встало, а машинист товарника – мой старый друг. Я его убедил, что мы вдвоём успеем на ней докачегарить до вашей станции. Здесь у него обязательная остановка на доукомплектование состава. Вот он нам её и выдал под свою ответственность. Надо его известить, что мы уже доехали и ждём.
– И ты, что ж, всю дорогу сам её тягал, а Пашка с каким-то приборчиком сидел? – задал я главный для меня вопрос.
– Ты неисправим, - рассмеялся Лёха. – Всё ищешь в нём врага? Успокойся, мы гнали её по очереди. А приборчик его ультразвуком рельсы на качество проверяет. Это нас путейщики местные попросили. Им лень, а нам всё равно по пути. Ладно, побегу я отмечусь, потом поговорим.
– Давай, я на перроне подожду, ваше колёсное чудо поизучаю.

Пробиться к «колёсному чуду» оказалось непросто. Пока мы с Лёхой мирно шествовали до вокзальных дверей, металлическую тележку облепила целая толпа любопытствующих в составе пяти начинающих путников и трёх железнодорожников-обходчиков. По такому случаю прибежал даже машинист маневрового. Видимо, обходчики предупредили его по рации. За спинами собравшихся ничего видно не было, а пробиваться сквозь кольцо окружения, мне не позволяла гордость.
А ведь, зараза, хочется же посмотреть.

Выручил меня привокзальный динамик, скучным голосом оповестивший, что пассажирский поезд «Кисловодск – Новокузнецк» прибывает на первый путь.
Зеваки застыли, соображая, как же поезд придёт на первый путь, если здесь стоит самокатная тележка.
Из вокзала со скоростью звука и с криком «твою мать» вылетел Лёха, но я его опередил. Быстро спрыгнул к тележке, схватился за ближайший её бок и крикнул собравшимся.
– Мужики, хватайте тележку за углы и потащили на перрон.
Повторять не пришлось. Железнодорожникам было не привыкать таскать тяжести, а молодёжь автоматически повторила их действия. Даже Пашка быстро соскочил с импровизированного сидения и схватился за край металлической рамы.
Раз, два, три, и тележка уже стояла на твёрдом, пусть местами и раскрошившемся бетоне перрона, а первый путь был свободен. Я повернулся к запыхавшемуся Лёхе и ехидно улыбнулся.
– Спокойно, у нас всё под контролем.
– Я забыл про пассажирский, - сконфуженно оправдался он. - Думал первым придёт наш товарный на третий путь.
– Ничё, - я театрально снисходительно махнул рукой. – Со всяким бывает. Ты, кстати,  дальше на товарнике поедешь?
– Ну да. Отпуск я решил взять. Домой еду, передохнуть. Я дома почти два года не был. Там квартиранты, поди, уже признали меня умершим и дом отобрали. Придётся порядок наводить.
– А я свою квартиру, как положено, по договору на год сдаю. Каждую зиму приезжаю продлять договор. Проехаться с тобой? Вдруг помощь для выселения понадобиться?
– Да не, я же пошутил. Там у меня друг живёт, сам бывший путник. Я ему как себе верю. А, если хочешь, поехали просто в гости.
Я задумался. В принципе можно. Хороший повод вспомнить старые времена. Но потом я взглянул на Пашку, который, опять уселся на огрызок доски, заменявший на дрезине сидение, и широко раскрыв рот, ржал над похабной шуточкой кого-то из железнодорожников. Мой друг, конечно прав, и я, наверняка, сволочь, но вот не смогу я путешествовать в такой компании. 
– Не, Лёх, спасибо. Обязательно заеду, но потом, ближе к зиме. А сейчас вперёд тянет, может даже за границу. Ты, кстати, дошёл в прошлый раз до Берлина?
– В прошлый раз? – удивился мой друг. – А, тогда-то… Нет, на таможне развернули. У них же у немцев душа давно атрофировалась и усохла от прагматизма. Душевных порывов и нашего русского объяснения: «да просто так» - не понимают. Я там малость поматерился, типа «Гитлер капут» и «дойче швайне», меня арестовали, обозвали нацистом, представляешь, это они-то меня, нацистом, а на следующее утро выпроводили обратно в Россию. А к зиме ты обязательно приходи. Я уже стар, а скоро осень, так что я вряд ли куда уползу в зиму. Новый год встретим как раньше.
– Нет, - воспоминания накатили приятным тёплым приливом, но я убеждённо покачал головой. – Я уже тоже не так молод, могу не пережить. Помнишь, как мы второго января залезли на трубу вашей районной котельной?
– Помню, - Лёхины глаза просто лучились задорным весельем. – Я же говорил «С нами Бог, переживём», и пережили. Хоть заотнекивайся, а придётся повторить, только ещё усложним задачу. Победит тот, кто станцует на её верхушке.
– Ладно, я тебе уступлю победу.

Вдалеке загудел ещё невидимый пассажирский. Это он перед поворотом сигнал подаёт, чтобы кто, неглядя, навстречу не выскочил. Молодёжь на перроне засуетилась, застёгивая рюкзаки и сумки, вскидывая их на плечи. А из-за поворота уже показалась заострённая сине-белая морда электровоза. Новенький, скоростной. До трёхсот пятидесяти километров в час разгоняется (вернее, должен разгоняться, но не по нашим рельсам). Хотя по международным меркам он давно устарел. Американцы ездят не ниже четырёхсот, Японцы уже пробный поезд по магнитке пустили под тысячу километров в час. Скоро звуковой барьер преодолеют.
Лёха кивнул в сторону подходящего поезда.
– На нём поедешь?
– Нет, пешком пойду. Мне сказали, что тут стрелочник живёт. Очень давно я их не видел. Хочу навестить.
– Стрелочник?
Даже Лёха удивился. Вот настолько стрелочники теперь редко встречаются.
– Слушай, для меня это новость. Сколько до него?
– Молодёжь сказала, три часа.
– Может тоже навестить? Хотя нет. Пашка согласиться, но дойдёт никаким.
– Три часа не протянет?
– У него кроссовки разбились. Ноги только испоганит.
– Так кто ж в кроссовках по насыпи гуляет. Они же через месяц расползутся во все стороны. Вон и молодёжь почти вся поголовно в них.
– Тёмный ты человек, путник, - усмехнулся Лёха. – Рекламы давно не смотрел?
– Да как-то не обращал внимания.
– Разработаны специальные модные кроссовки для путников, из особо мягкой и прочной синтетики. Почти год гарантия. Лёгко и удобно. Рекомендую. Конечно, полно подделок, но у меня один китаец…
– …Твой очень хороший знакомый, - окончил я фразу за него. – Обязательно купи к зиме пару таких, приду, рассчитаюсь.
– Про цену не спрашиваешь?
– Догадываюсь, что дорого, но мне квартиранты на счёт ежемесячно отстёгивают, а я бережливый, почти не трачу. Люблю без денег путешествовать.
Ещё раз, свистнув с ближней дистанции, пассажирский поезд наконец-то подкатил к нам и остановился.
Послышались голоса проводников и проводниц.
– Стоянки не будет. Не выходите, мы и так опаздываем.
Пятеро романтиков из уральского объединения путников быстро побежали вдоль состава к носу поезда, до прописанного в билетах вагона. Каждый крикнул на ходу «до свидания». Только Толян притормозил возле нас.
– Не поедете? Может всё-таки с нами?
– Не, Толян, спасибо. Может когда-нибудь и погуляем вместе, а сейчас очень хочется со стрелочником познакомиться. А вам прямого пути и ясных звёзд.
– Спасибо, и вам того же. До свидания.
И он припустил догонять свою группу.
– Хорошие ребята, - уверенно кивнул Лёха, провожая их взглядом. – Может и зайду когда в их объединение.

Поезд действительно простоял всего минуту. Потом тронулся, быстро набирая скорость. Вскоре его шум затих вдалеке. Только растревоженный Ветер нервно носился по свободному пути. 
Ещё минут пять мы болтали с Лёхой. Вспоминали прошлое, шутили про будущее. Даже Пашка включился в нашу беседу и пару раз вставлял свои простенькие истории. Потом пришёл их товарняк. Как и обещал Лёха, на третий путь.
Далеко. Я с сомнением посмотрел на дрезину.
– Мы втроём её дотащим? Я не успел оценить её вес.
– Дотащим, - Лёха браво вцепился в ближний угол. – Кирилл, помоги Пашке с другой стороны.
– Да я сам… - было заспорил Павел.
– Ничего, - успокоил я его. – Помощь никогда не лишняя.
И ведь, правда, дотащили. Хоть и весила она почти полцентнера. Потом обходчики помогли закинуть её на открытую платформу, а Пашка, наконец-то вспомнил про ультразвуковой приборчик и отдал его одному из них.

Я посмотрел на пустой первый путь. Ветер уже успокоился и дремал, лишь иногда сонно шелестя редкими пристанционными травами. Пожалуй, самое время уходить.
– Ну ладно, мужики, - Лёха с Пашкой как раз залезли на ту же платформу и пытались устроиться на ней поудобнее. – Вы всё равно скоро поедите…
– Торопишься? – осведомился Лёха.
– Наверное, да. Зима скоро, а я ещё мало где побывал. Да и до стрелочника хочу побыстрей дойти.
– Ладно. Буду зимой тебя ждать. Только ты сильно не рассчитывай на стрелочника. Это мог быть простой обходчик, который для себя на одну ночь расконсервировал старую будку, а ребятам повезло на него наткнуться. Сейчас можешь прийти и упереться в замок. Что тогда делать будешь?
– Зависит от качества замка, - отшутился я. Мне не хотелось думать о таком варианте, хотя он и напрашивался. – Нет, Лёха, - я заглянул ему в глаза и увидел, что он на моём месте поступил бы также. - Сегодня всё получиться. Сегодня удивительный день, когда всё возможно и всё случается. Таких дней давно не было.
 – Ты прав, Кир. Сегодня всё случается. Видимо, я совсем уже стар. А ты иди, такого дня может уже и не быть. И пусть твой Путь охраняет тебя, а Ветер прибавит сил. Пока, до зимы, - и он улыбнулся, грустно и серьёзно. Это был его последний путь. Он знал об этом, и сознательно шёл домой. Только сейчас я увидел это. Лёха отдал Пути всё, что мог, осталась только усталость и печаль. Вряд ли он когда-нибудь вернётся, и не посетит он Уральское объединение… Он слишком стар для иллюзий…
Сегодня действительно особенный день. День давно ушедших чудес, и последних великих людей. Завтра ничего этого не будет. Останется только память, недолговечная, человеческая. А послезавтра сотрётся даже память, и останется только отчаяние. А после отчаяния может уже вообще ничего не остаться, разве что пепел.

На прощание мы крепко пожали друг другу руки, и я совершенно искренне пожелал Павлу удачи и больших свершений. Пусть ему повезёт не меньше чем нам. А Ветер почувствовал моё приближающееся одиночество и уже вился вокруг, просил присоединиться к нему. И я сделал первый шаг ему навстречу, не оглядываясь назад. Только вперёд. Кто знает, сколько мне осталось ещё ходить, а значит не надо медлить.

По бокам тянулись вереницы вагонов: гружённых и порожних. Опять деловито басил дизелем маневровый, а Солнце, незаметно подходящее к закату, било по рельсам своими горячими лучами, разбрасывая искры света прямо в глаза, пытаясь пробить прохладный бег Ветра.
Не сегодня. Сегодня ветер всемогущ, так же как и я.
Позади остались старые грузовые перроны. Древние бетонные склады, при виде которых, в мозгу появлялось слово «пакгауз». Змеями шипели протянутые вдоль путей трубы и шланги, запах креозота от этого только усиливался.
Пути петляли и разбегались в разные стороны. Приходилось перепрыгивать с одного на другой, что бы держаться нужного направления и не сойти  на какую-нибудь побочную ветку. Благо, шпалы были старыми деревянными, давно и ровно утрамбованными в насыпь. Идти по таким не тяжелее, чем по обычной дороге, не надо постоянно перепрыгивать со шпалы на шпалу через провалы и пустоты между ними.
Привычно громыхали сцепляемые и расцепляемые вагоны. Вот какой-то небольшой состав тронулся, громко лязгнув всем своим составным железным туловищем, и медленно пополз в сторону по боковой ветке. На подножке последнего вагона стоял железнодорожник и что-то докладывал по рации. Мелькнула грешная мысль подцепиться с другой стороны вагона и проехаться. Но, нет. Состав шёл куда-то в город, мне же надо подальше от него.
Постепенно из рельсового переплетения выделились две прямые ветки. Только одна была электрифицирована. Значит, её и будем держаться.
Справа, сквозь бетонные заборы грузовых площадок и каких-то заводов, иногда виднелся город. Маленький, тысяч на сто жителей. Почти как мой родной. Примерно через километр, справа от полотна потянулись длинным строем капитальные гаражи. Почти у каждого копошились люди. Пользовались хорошей солнечной погодой, чтобы навести лоск на свои автомобили. Звучно фырчали моторы, бензиновый запах невидимым покрывалом тянулся ко мне. Но оберегающий меня Восточный  Ветер быстро отогнал оккупанта. Не место городской уличной вони на благородных просторах железной дороги. Пусть довольствуется трамвайными путями, если они здесь есть.
Ещё полкилометра мимо каких–то чахлых кустиков и деревьев, и впереди замаячили смутные очертания моста. Самый обычный автомобильный мост, ещё древней советской постройки, а по нему ездили самые обычные современные автомобили.
Не знаю, многие считают, что лишь автомобиль может сделать человека свободным. Но разве это свобода, почти каждый божий день сидеть в гараже, лазая под капот своей железной (или пластиковой) машины по первому её капризу. Холить и лелеять её, кормить только отборными сортами масла и бензина или газа и биотоплива, вгрохивать большие деньги на всевозможные понты и отделку салона, чтобы была не хуже чем у соседей. И всё это ради нескольких часов скорости в день.
А если город большой, и водитель ездит только по нему, то о жажде скорости можно вообще забыть, там скорость давно порабощена пробками и равняется скорости пешехода, а то и меньше. Толи дело Путь. Ты зависишь только от себя и от Судьбы. И никакое лобовое стекло не мешает тебе почувствовать настоящий лёгкий Ветер. Не тот хлёсткий, обиженный воздушный поток, что обитает на автодорогах. Ветер там обижен на людей: мало того, что они с ним не разговаривают, так ещё и носятся быстрее его, треплют нервы своими мельтешениями.
А самое главное, на железной дороге не бывает слякоти и луж, ну разве что иногда, и то на каких-нибудь шахтовых путях.
А ведь я когда-то хотел примкнуть к автомобилистам. Даже права получил. Но быстро понял – не моё это. Пешком намного интересней. Больше увидишь, больше переживёшь, больше услышишь. А если очень хочется, то можно ненадолго с Пути сойти и побродить вдоль автодороги, можно заходить в города для отдыха. Главное вернуться. Не могу я без Пути. И это хорошо, значит не такой я старый, не такой разочарованный в жизни.
Мост незаметно приближался, обретая чёткие очертания. И тут слева от меня протяжно завыла путевая сирена. От неожиданности я вздрогнул. По-моему эти динамики давно живут сами по себе и срабатывают только тогда, кода ты проходишь мимо них. Причём, они ещё и маскируются под обычные семафорные столбы. Вот так вот идёшь, ничего подозрительного не видишь, и тут прямо над тобой как завоет самым дурным воем, мол «осторожно, по нечётному пути вышел поезд». И вроде, понимаешь, что для твоего блага они расположены, предупреждают, а всё равно, кажется, что просто развлекаются от скуки, распугивая одиноких путников.

Я как раз дошёл до моста, серой бетонной громадой закрывшего заходящее на посадку Солнце, когда далеко позади, громко свистнув,  загромыхал товарняк. Я оглянулся. Ещё минуты две и он меня догонит. Нормально, можно идти.
Старенький тупорылый темно-зеленый электровоз неспешно тащил длиннющий гружёный состав. Мощные электродвигатели надсадно бубнили, мгновенно заглушив шум автомобилей на мосту. Земля ощутимо подрагивала.
Как бы ветерану не надорваться. Хотя, сегодня дотащит. Сегодня везёт всем.
Наверняка это тот самый, на котором Лёха с Пашкой едут. Доукомплектовался, нагрузился и теперь, будет долго и медленно ползти по большому полукругу с кучей переездов и перегонов до Белово, где и найдёт приют старенькая дрезина, если только её там не утащат на металлолом. Почитай, дня три на дорогу до Белово. Потом Лёхе ещё денёк добираться до своего города. Через четыре дня путь лишится ещё одного своего первопроходца.

Поезд практически поравнялся со мной, когда открылась дверь в кабину машиниста. В дверном проёме стоял Лёха.
 – Эй! Не передумал? Можем подвезти!
Вот ведь Бес-искуситель… В кабину переполз. А раньше только на открытых платформах и любил ездить.
Запрыгивай! Ежели на такой скорости запрыгивать, можно и убиться. Лёха будто прочитал мои мысли, и крикнул вглубь кабины.
– Славян, можешь притормозить?
В дверях появился машинист. Высокий, светловолосый, на вид немного старше Лёхи.
– Звиняй, мы же опаздываем. Да тут скорость небольшая.
–Вот именно, - поддержал Лёха. – Небольшая. Прыгая Кирюха, а я тебя подхвачу!
– Мне Ветер не простит такой измены!
– Неужто слабо?
Наверняка он бы меня уговорил, но состав двигался быстрее, и к концу его фразы между нами уже было метра четыре.
– Не, Лёха, не слабо, просто я упрямый! Иду по прямой, и вам прямого пути, мужики!
–  Ладно, тебе того же, тебя туда же!
– Ага, и ясных звёзд на горизонте! – высунулся опять машинист. – Бывай, путник!


Давно остался позади мост, город тоже закончился. Лишь пару раз мелькнули дачные домики. По краям насыпи теперь росли сочные зелёные кусты, за ними ровненькими аллеями стояли берёзы, когда-то специально высаженные вдоль путей, защищать их от снегов и чужих Ветров. Видимо чужие Ветра не оставляли попыток прорваться, то тут, то там солидные берёзовые стволы были поломаны, а одно дерево было просто вырвано с корнями. Хотя вряд ли это дело Ветров и снегов, кора была сорвана и виднелись следы от тросов. Скорее всего, человек погулял, скажем, весной собирал берёзовый сок нетрадиционными методами.
  А Солнце, меж тем, благополучно нырнуло за деревья, оставив пустое небо, которое мгновенно заняли разросшиеся облака. И стало сказочно темно: вроде дорогу ещё видно, а кусты и деревья уже примеривают на себя сказочные личины. Иногда между ними подобно глазам притаившихся зверей мелькают огни каких-то далёких домов и объектов. Картину дополняли поезда, планомерно проносящиеся, через каждый двадцать пять – тридцать минут. Я насчитал семь составов. Пять товарных и два пассажирских. Что-то мой путь затянулся. Три часа явно истекли.
Лесополоса справа от насыпи закончилась и потянулись тёмные, а потому неинтересные поля. За ними была какая-то автодорога. По крайней мере, там неспешно двигались навстречу друг другу точечки света. И никакого намёка на будочку или домик. Может ребята всё-таки шли пятьдесят километров? Тогда дойду только к утру.
Ой, тогда станется очень нехорошо. Мои ноги мне такой ночной заход не простят. Остаётся глупо надеяться, что мои внутренние часы дают сбой и три часа ещё не истекли, или я иду медленнее, чем надо.
От таких мыслей мне стало грустно и одиноко. Даже Ветер, который всю дорогу, нет-нет, да и обдувал меня прохладой, нашёптывая слова поддержки, куда-то исчез, будто решил на ночь отдохнуть.   
Путники не носят часов. Незачем. Это в городе нужно точно знать в лицо каждую минуту, чтобы успеть, не пропустить, не потерять, узнать именно свою, единственно нужную. А в дороге они все твои. На крайний случай, на вокзалах всегда есть настенные часы, да и по громкой связи объявляют всё, что надо. А в дороге постоянно озираться на время, напоминать ему, что ты есть и, что оно должно бежать для тебя, точно секунда в секунду – это как-то невежливо. Да и незачем. Путь движется даже быстрее без часов. Ведь время тогда становится независимым, бежит в своё удовольствие, не натыкаясь на твой контролирующий взгляд на циферблате или электронном экранчике.

Можно, конечно, не носить с собой часы, но периодически поглядывать на время с помощью мобильного телефона, навигатора, коммуникатора и прочей другой электронной  человеческой радости. Можно носить очки как у «пилигрима» Артёма. Можно, но, видимо, я – дикарь. Мои часы мерно тикают в самом дальнем углу рюкзака. У них автоподзавод, так что не остановятся. Там же мирно покоится отключенный смартфон. Ну, нет у меня необходимости кому-то звонить в пути.
И время, как будто, благодарно мне за это отсутствие контроля. Всегда пробегает незаметно, когда дорога долгая и скучная, и, по возможности, замедляется на самых «интересных» местах. Сейчас ничего интересного не было…

И вот в этот трагический момент, когда я вспомнил про время, и можно было не надеяться, что оно побежит быстрее. Второй, не электрифицированный путь, про который я почти позабыл, стал понемногу отходить влево. Там всё ещё тянулись заколдованные тьмой деревья. А в образовавшемся пространстве между путями блеснул такой близкий и яркий огонёк, что оставалось совершенно неясно, как я не заметил его раньше.
Окрылённый надеждой, я прибавил ходу и тут же споткнулся о жестяной электрический ящик. Не электрифицированный путь разветвлялся на две ветки, на развилке, как и полагается, стояла стрелка. И она была механической! Стрелочник здесь был совершенно не нужен.
Но передо мной уже проступили очертания небольшого кирпичного домика с широким бетонным крыльцом. В окне, занавешенном аккуратной зелёненькой шторочкой, горел свет, а из длинной, тоже кирпичной, трубы медленно плыл белесый дымок, чётко выделяющийся на тёмном фоне пасмурного неба. За домиком виднелись ещё какие-то постройки поменьше, наверное, склады всяческого железнодорожного инвентаря, и ярко светился красным, невидимый теперь, семафор.
Я осторожно поднялся на крыльцо, глупо опасаясь, что передо мной мираж, потрогал грубую деревянную дверь, над которой едва светилась маленькая автомобильная лампочка, и застыл, не решаясь постучать.
Откуда только взялась эта робость. Вроде и не в такие двери входил вообще без стука. Наверное, сказочная атмосфера последних минут на меня так повлияла. Казалось, я готов всю ночь простоять у двери и так и не решиться не то, что войти, даже легонько постучать в неё. Но дверь сама распахнулась предо мною, залив меня неярким, мягким светом. На пороге стоял, ухмыляясь в седую бороду широченный старикан. Не толстый и поэтому большой, а именно широченный, как будто бывший тяжелоатлет или, опять же, сказочный кузнец. Стоял в самой обычной чёрно-оранжевой куртке железнодорожника, каких-то старых брюках, и…  в валенках!
Если куртка и брюки смотрелись адекватно времени, то валенки меня просто добили. Я смотрел на них и не мог произнести ни слова. А дед, иначе его и не назвать, тоже молча, смотрел на меня и ухмылялся, видимо радуясь произведённому эффекту. Наконец он немного посторонился от двери. За ним открылась маленькая комнатка с некрашеным деревянным полом, двумя едва застеленными металлическими кроватями по бокам комнаты, деревянным столом, аккуратненькой кирпичной печкой у дальней стены и какими-то картинами, развешенными по недавно выбеленным стенам. На печке дымилась кастрюлька, а на столе стояла самая разномастная посуда. Среди фарфора и алюминия виднелся даже чугун сковороды. Чувствовался аромат смородинного отвара и жареной картошки. Полная дорожная идиллия, от которой у меня мгновенно забурчало в пустом желудке.
– Путник, - скорее утвердительно, чем вопросительно проговорил дед чуть хриплым голосом. – Ну, заходи, чего стоишь-то? Ночевать ведь хотел попроситься?
– В общем, да.
Я виновато улыбнулся.
– Извините, что так поздно. Услышал, что здесь есть настоящий стрелочник и не мог пройти мимо легенды. Просто немного не рассчитал продолжительность пути. 
– Честно, - уважительно кивнул дед. – Уважаю. Обычно юлят, дескать, не знали, случайно набрели. Потом ведь всё равно проговариваются.
– Так мне можно войти?
– Я же тебя уже пригласил. Ты, часом, не глухой?
– Не-не, - на душе вдруг стало тепло, повеяло чем-то родным, давно забытым. – Я просто уточнил.
– А не надо уточнять, - дед повернулся ко мне спиной и пошёл вглубь своего домика. – Вишь, взяли моду.
Он, кряхтя, уселся на одну из кроватей, от чего та жалобно звякнула сеткой.
– Я никому в ночлеге не отказываю. Только вижу, что человек хороший, сразу дверь нараспашку.
– Так вы через закрытую дверь увидели меня?
Я осторожно переступил порог домика. У входной стены стояла двухдверная тумбочка на ней, тесно прижавшись друг к другу, ютились маленький автомобильный жидкокристаллический телевизор и старый большой радиоприёмник. С потолка свисала коротенькая лампочка дневного света. А на картинах, развешанных по всем четырём стенам, были исключительно среднерусские пейзажи и железнодорожная тематика. Берёзки чередовались уносящимися вдаль поездами, вольный поля, повседневными картинами разъездов. В одном углу ещё были иконы и распятие.
– А мне и видеть не надо, я и так знаю, - несколько непоследовательно заявил хозяин. – Располагайся на свободной кровати. Есть хочешь? Хочешь. Вот и подсаживайся поближе к столу, картошки ещё много, наливай себе чаю из кастрюльки. Да ты кровать пододвинь к столу, и всё. Дверь то закрой, щас комаров налетит!
– Звиняюсь, - я случайно заговорил в тон деду. - Поди, не успеют налететь.
Я аккуратно закрыл дверь и подтащил свободную кровать к столу.
– Еда небогатая, но зато своя с огородика, но в тишине есть скучно, - продолжал рассуждать хозяин. – Да, вот только телевизор сломался, паскудник. Зато радио есть. Щас включим.
Я представил себе попсовые напевы современной радиостанции, который сейчас заполнят комнату и испоганят всю необычность атмосферы.
– Да ничего, я могу и в тишине, если что.
Дед твёрдо вскочил на ноги и в два шага достиг радиоприёмника.
– Если что, все могут, только зачем, когда не если что?
Тут до меня только дошло одно очевидное упущение.
– Да, я же не представился, меня Кириллом зовут.
– А меня Андреем.
– А по батюшке как?
– Георгич я, - как-то грустно поведал дед Андрей, подкручивая ручку настройки радио. – Тебе какую-нибудь волну поймать?
– Всё что угодно, лишь бы не современная музыка. Можно «Ретро», например.
– В общем, всё как обычно, - Андрей Георгиевич докрутил ручку до упора и увеличил громкость. Из хриплого динамика раздались позывные радио «Надежда.FM». – Вот тебе и ретро. Тут порой такую «ретру» крутят, что даже я не помню какого года эта песня, а иногда и какого века. 
Он уселся обратно на кровать.
– Теперь все хотят жить или в прошлом, или в будущем, желательно далёком.
– Ну, может не все? - предпринял я попытку возразить.
– Все, - дед был непреклонен. – А кто не хочет, у того просто мозгов не хватает хотеть. А остальные услыхали совет мудрых, что, не зная прошлого, не узнаешь и будушего, вот и кинулись массово в «ретру» твою, доламывать, что не доломали за столько лет историки. Думают, если будут петь песни про Гагарина, то небеса откроются, а если про Сталина, справедливость восторжествует.  Уж насмотрелся я на таких. Совсем люди ополоумели, но лучше так, чем по-другому. По-другому у нас всегда хуже получается. Хотя, - он горестно махнул рукой. – Всё равно по-другому попытаются, и кончиться всё, как всегда – войной.
Я, молча, слушал и невольно соглашался с дедом. Я ведь сам в некоторых разговорах рассматривал войну, как шанс пробиться вперёд. Новые технологии пооткрываются там, и всё прочее, может и Космос откроем заново. А Андрей Георгиевич меж тем продолжал.
– Вон. Послушай, опять поют её…
Из динамика послышалась весёлая клавишная музыка прорезанная лёгкими всполохами электрогитар, мотив казался смутно знакомым, но я не мог вспомнить, где слышал его раньше.
– Вот то, о чём я и говорил, - торжественно сообщил он. - Как можно простой перепевкой испоганить былое величие песни.
И тут зазвучала сама песня в исполнении какого-то молодого, якобы, рок - коллектива.

…Я верю, друзья, караваны ракет
Помчатся вперёд от звезды до звезды.
На пыльных тропинках далёких планет
Останутся наши следы…   

Да, это действительно звучало, по меньшей мере, смешно, а если по максимуму, то грустно. Я когда-то слышал эту песню в оригинале. Почти оркестровая музыка и мощный баритон исполнителя делали её гимном космической надежды, но в современном исполнении…
А дед всё больше распалялся.
– Эта песня когда-то жить и строить помогала. Люди реально отрывались от Земли и тянули руки к Солнцу, пусть и делая шаг только к близкой Луне. А теперь что? Живём в одних иллюзиях, - и он тяжело вздохнул. – Вон, недавно ночевали у меня пятеро путничков. Я им ещё дополнительную кровать притащил из подсобки. Два дня, как от мамки сбежали, ещё совсем пацаны и девчонки, а туда же.  «Лучше жить в иллюзии, чем в отчаянии», где вы только такие поговорки себе подбираете? Хотя, что я спрашиваю, конечно, из этого вон ящика, - Андрей Георгиевич махнул рукой в сторону телевизора, который на ящик был даже отдалённо не похож. – Так и вымрет человечество, легко вымрет, в мечтах, в виртуальности, в лозунгах о свободе. Тогда эти долбанные чужие на наших могилках и напишут то самое «Они решили лучше умереть в иллюзии, чем жить и бороться с отчаянием».
И тогда я не выдержал.
– Вы неправы. Люди всегда жили в иллюзиях, может и человек появился только от того, что поверил в иллюзию своего существования. Всё что теперь нас окружает, сначала было иллюзорной мечтой создателя. Почему же сейчас должно быть исключение? Почему сегодняшняя иллюзия, даже такая коряво заимствованная, не станет завтрашней реальностью? Мне тоже не нравиться исполнение этой песни, и что? Слова то не утратили в ней свой смысл. Мы ведь идём, и это главное, может для человечества это разбег перед большим стартом. А вы ведь тогда тоже не более чем иллюзия прошлого, кто бы вы ни были. Не нужны больше стрелочники. И здесь всё механизировано. Тогда зачем вы, Андрей Георгиевич, живёте у чёрта на куличках и старитесь, а не штурмуете так ненавистную вам иллюзию во имя реальности? Извините, если я грубо говорю, просто я не люблю, когда критикуют, не предлагая ничего взамен.
Дед грустно задумался, а потом поднял на меня свои неожиданно ясные глаза.
– Ты правильно сказал «коряво заимствованная», так вот, твоя завтрашняя реальность будет такой же. Если не веришь мне, посмотри сегодняшние новости. Я вон иногда смотрел их, пока телевизор не сломался, так там уже заграницей бунтуют и митингуют, молодёжь на вокзалах и площадях, стёкла бьют, машины жгут, в полицаев бутылками с бензином кидаются. В иллюзиях разочаровались, вишь, им реальных деяний захотелось. Ещё год два и до нас докатится всё, в полном объёме, ещё и усилиться русским максимализмом…
Изживают себя сегодняшние иллюзии, а ничего взамен не оставляют, потому что отвыкли люди от реальной жизни. Двадцать лет назад попрятались от неё, и отвыкли. Нет бы головы учёные поломать, почему нас заперли на родной планете, может быть чего и удумали бы, а они за место этого виртуальность мастерили, чтобы и самим не думать и других от дум отвлечь красотами липовыми, и фразочки ваши пораскидывали в эфире, чтобы в подкорку мозга они въелись каждому, особенно молодым, вы ж всегда падки на телевизионные да интернетовские лозунги. А знаешь, как было сначала? «Сам погибай, а товарища выручай». Но это было очень давно, ты этого не помнишь, разве что, читал. А потом стало «бери от жизни всё!», это всем понравилось! Что ты, никакой жертвы, сплошной эгоизм, Рай на земле… Потом «общение – прежде всего». Тоже «круто». Все поголовно общались обо всём и ни о чём, мозги тратили в никуда. А теперь твоё «лучше жить в иллюзии…»… 
А на счёт песни, её слова ещё как утратили смысл, если раньше за ними стояли настоящие полёты в Космос, то теперь там стоят ваши иллюзии, в основном виртуальные, который ведут в тупик. Так что сейчас у молодёжи не разбег перед большим стартом, как ты говорил, а разбег перед глухой бетонной стенкой. Приятного полёта…
А здесь я живу, потому что это мой дом. Мне его подарил мой старый друг, начальник этого участка ж/д магистрали. Я его давно выпрашивал, и вот, на пятидесятилетие он мне его подарил. Другого у меня нет. И не я назвал себя стрелочником, а ваш брат, современный путник, тот который идёт вперёд только что бы ничего не делать, а не за свободой и не за звёздами. А я уже прошёл, всё что смог… И знаешь, что, – неожиданно закончил он. – Уже поздно, я теперь стар, привык ложиться пораньше. Так что, я ложусь, и ты располагайся тоже спать. Я будильник заведу, если тебе надо, у меня есть. Этот телек хоть и ничего не показывает, но будить умеет?

Я слегка ошарашено смотрел на деда, ещё переваривая сказанные им слова.
– Да, нет, спасибо, я привык сам вставать. Бывало, иногда, просыпал, но редко… Вы уж извините меня за резкость, я так привык говорить, а маскироваться вежливостью не научился...
– Это хорошо, что не умеешь маскироваться, сразу видно, что ты человек хороший, только заблудившийся, не нашедший своего настоящего пути. Но ты действительно иди вперёд, ты своё найдёшь. Да ты на меня, старика, тоже не обижайся. Я ведь сам когда-то любил по просторам побродить, тоже свободу искал, где только не бывал, чего только не переделал. Хорошо хоть ничего постыдного. И теперь в свои шестьдесят могу с чистой совестью отдыхать в своём уголку, картинки рисовать.
– Так это ваши? – я обвёл руками стены. – А я думал фирменные. Они очень качественно выглядят, за стеклом.
Я подошёл к стене поближе. На самой большой картине старинный паровоз окутанный клубами дыма, вылетал из тёмного провала туннеля.
– Здесь много железнодорожной тематики. Вы действительно были железнодорожником?
– Я же говорю, кем только не был, и им тоже. Недаром домик в подарок получил. Правда, он всё равно управлению уже не нужен, а так я его в рабочем состоянии держу. Ладно, сортир, если надо, на улице, за домиком. Там свет есть. Хорошо, что ты без будильника просыпаешься. Думал, уже никто не придерживается этого правила. А я уже ложусь, а ты выспись и иди штурмовать свою реальность, свои звёзды. Тебе ещё не поздно.
И дед Андрей Георгиевич скинул валенки и поочерёдно запустил ими в тумбочку. Эффект вышел самый неожиданный, в домике погас свет! Но полная темнота не наступила, лампочка на крыльце наоборот загорелась ярко, да и практически бесшумное пламя в печи освещало небольшую комнатку сквозь щели в дверце.
– Это мне один друг сделал, - похвастался дед в полумраке. – Я пожаловался ему, что далеко до выключателя ходить, и он вот такую штуковину соорудил. Только теперь там шестерни заедает. Поэтому, приходится оба валенка кидать, а раньше одного хватало вполне.
Он повернулся на бок, и кровать вновь звучно заскрипела.
– Всё, Кирюха, ты же Кирилл, я правильно запомнил?
– Да.
– Спокойной ночи.
Мне ничего не оставалось, как только пожелать в ответ того же и самому начать укладываться.

Я чуть не проспал. Вернее я проснулся вовремя, примерно часов в шесть, но стоило больших трудов заставить себя слезть с кровати. Эта допотопная металлическая лежанка показалась мне неожиданно самой удобной на свете, а моя куртка, которой я укрылся, стала самым тёплым одеялом. Но я же, мать его, путник!
Аккуратно, чтобы предательская сетка не так громко скрипела, я сполз с кровати на пол, в предрассветной темноте обулся, и, со всеми предосторожностями прокрался к выходу. Надо было умыться (умывальник оказался приделан с внешней стороны к дальней стене дома), навестить местный сортир и успеть выйти до восхода Солнца. Того требовали правила и моё собственное желание. 
Когда я вернулся за рюкзаком, Андрей Георгиевич уже раскочегаривал печку.
– Молодец, вовремя проснулся. Хочешь выйти до восхода Солнца?
– Ну да, - коротко ответил я. – Доброе утро.
– Доброе, доброе… - дед снова прошуровал кочергой в печи. – Не сглажу, если спрошу, куда направляться думаешь?
– Не знаю, - я пожал плечами. – Вчера хотел в город, но после вашей лекции об иллюзиях, что-то расхотелось.
– Да, ладно, я же просто мысли вслух высказывал, а не инструкции по путешествию давал. Да и путь здесь один и идёт он через город.
– А куда ведут не электрифицированные пути?
– Какой же путник о таком спрашивает у постороннего? Путь сам должен ответить тебе на этот вопрос, - Андрей Георгиевич выпрямился и отбросил кочергу за кровать. – Я тебе только скажу, все пути ведут к цели, только не все напрямую.
– Ну, об этом-то я знаю.
– Ну, тогда чего же спрашиваешь? – дед широкими шагами подошёл у двери и распахнул её. – Выйди на путь, посмотри, послушай и реши, тот он или другой тебе нужен. Это же просто.

Это действительно было просто. К тому же у меня вновь появился собственный советчик – Ветер. Холодный предрассветный, озорной, он почти не трогал меня, когда я выходил умываться, но теперь он просто крутился вокруг и явно куда-то звал. Через пять шагов я ступил на рельсы, и стало ясно, Ветер дул в сторону города. Он так забавно подхватывал меня, пытался заставить идти, что мне стало его жаль. Не получиться у него уговорить меня, я давно вывел для себя простую истину, никогда не слушать утренний Ветер, он слишком озорной, чтобы указывать верное направление. Я перехватил поудобнее мой небольшой рюкзак и смело шагнул на второй не электрифицированный путь. Но он через несколько метров раздваивался. Какую же ветку выбрать?
И тут, где-то далеко-далеко на правой ветке вспыхнула маленькая звёздочка. Оттуда из неведомой дали прямо на меня полз дизельный мотовоз.
Я повернулся к домику стрелочника. На крыльце, широко расставив ноги, твёрдокаменно стоял Андрей Георгиевич, и весело улыбался, его глаза просто лучились неподдельной радостью.
– Ты хороший путник. У тебя всё получится.
– Спасибо. Я тоже на это надеюсь.
– Знаешь, заходи как-нибудь, только уже надолго. Мы ведь с тобой, по сути, и не поговорили. А поговорить с тобой нам есть о чём.
– Буду жив, обязательно зайду. А как вас по фамилии то, Андрей Георгиевич?
Дед как-то криво усмехнулся, крикнул.
– Кораблёв я, Андрей Георгиевич Кораблёв.
И быстро зашёл в свой дом, закрыв за собой дверь.

Наверное, я минут пять стоял с открытым ртом. Неужели тот самый Андрей Кораблёв, который чёрте сколько лет назад первым ступил на Путь? Живая легенда, самый знаменитый первопроходец, который, как и Лёха, однажды устал и решил остановиться, но не смог бросить Путь, и потому поселился в домике стрелочника? Но по легенде ему не больше сорока. Неужели первые путники так давно появились, или это просто однофамилец?
Мне очень хотелось забежать в домик и обрушить на деда все мои вопросы. Очень хотелось. Но из-за горизонта уже показалось Солнце, меня обнимал утренний холодный Ветер, а я стоял на своём Пути. Теперь оставалось только идти вперёд. Я ведь пообещал Андрею Георгиевичу вернуться, вот тогда всё обязательно и спрошу. 
И я пошёл. Вперёд к медленно плывущей ко мне звёздочке, против утреннего ветра, который совершенно на меня не обиделся и только иногда игриво прыгал в лицо. Может Андрей Георгиевич Кораблёв и прав, и жить в нашей сегодняшней иллюзии просто преступно. Если он действительно тот Кораблёв, то он имеет полное право так думать, ведь он состарился, а так и не достиг своей главной звезды. Но сейчас я был уверен, что всё идёт правильно, что именно на этом Пути я достигну желаемого, а значит надо идти. Я расстегнул куртку, открывшись утреннему Ветру, и запел:

Я верю, друзья, караваны ракет
Помчатся вперёд от звезды до звезды…

                2008