Развалины, развалины…. Камни. Камни разнообразные по форме, покрытые рисунком, резьбой, голые, битые, битые в мелочь, битые в пыль. Камни. Едва угадывается их былое назначение. Мужчина усмехнулся. «На дачу бы их… Красивые…. Нашёл бы им достойное применение», - не думал он о том, что камни уже находятся в «достойном применении».
Булыжник, величиной с бочку чудом хранил смутное изображение колесницы. Погонщик держал хлыст, в повозку было вставлено копьё и лук. Погонять было некого. Рваная щель прервала его поездку, не пощадив и скакунов. Каменный воин погонял пустоту.
Мужчина прошёл мимо, небрежно задел камень с колесницей сандалией. Ни один жест не выдал воина. Он хранил олимпийское спокойствие. Солнце светило так равномерно, что тени на земле от камней почти не просматривались. Голубизна неба давила неестественной тяжестью и казалась серой. Костяная белизна, усеивавшая землю, слепила глаза. Сосредоточиться невозможно, когда на тебя отовсюду смотрят развалины. Ничто так не бывает живо в одиночестве, как тлен.
Мужчина приготовился спуститься с холма и уже встал на дорогу, тоже бывшую раритетом: плиты, тщательно подогнанные друг к другу, её составляли. Мужчину звали Роман. Сейчас это не имело никакого значения. Звать его некому.
- Ром, не торопись.
Рома обернулся, но как-то нехотя. Ясно же, что показалось. Никого. Роман стал спускаться вниз, прошёл несколько шагов до выступа, скрывавшего поворот к ступеням, уже встал на первую, из-за поворота ему навстречу выступила девушка. Она был в белом платье, по плечам её рассыпались золотые волосы.
- Извините, я как всегда опоздала. Экскурсия уже прошла, - непонятно было спрашивает девушка об этом Рому или утверждает, но Рома решил ответить - девушка слишком красива, чтобы промолчать.
- Не знаю, какую экскурсию вы имеете в виду, о какой говорите, я вот свою действительно заканчиваю, осталось только спуститься на перевал и пообедать. Кстати….
Они сидели под тентом, натянутым небрежно между деревьями и ели вкуснейшую баранину, не уставая сдабривать её лимоном. Половинок лимона, выдавленных и жалких, но по-прежнему ярких, скопилось на блюде с косточками довольно много. Белое вино местного разлива, отличалось великолепным вкусом и кислинка, придавала ему шарм и смягчала густоту аромата, в котором слышалось что-то цветочно-музыкальное, будто это была очередная пьеса композитора сюрреалиста, а не виноградная, правильно перебродившая вода.
- Вы слышите этот звук, - Рома прожевывал очередной кусок и отвечать не стал, только отрицательно помотал головой.
- Словно поёт струя, ударяющая в бокал из тонкого серебра.
- Или зудит мошка, прикидывая место понежнее на быке, да ещё боится, чтобы он её не прихлопнул кисточкой хвоста, - Рома справился с мясом, запил его добрым глотком вина и весело посмотрел в бездонные голубые глаза девицы.
- Вы циник, - глаза девушки превратились в щёлки.
Ветер, поднявшийся к вечеру в горах, шуршал между камнями, терялся в развалинах, словно не имел туристической карты.
- Нет.
Так отвечала девушка на все предложения Ромы. Он устал выдумывать предлоги, чтобы её задержать. Наконец она села в автобус, ходивший по постоянному маршруту, до остановки он её проводил. Рома посмотрел, как автобус отъехал, и поплёлся в домик, где была его съёмная комната.
Ночи здесь были очень тёмные. С гор катилась прохлада. С гор скатилась колесница.
Днем хозяйка домика зашла разбудить Романа. Ей показалось странной тишина в его комнате. Она без слов остановилась на пороге.
Рома лежал на диване. В груди у него торчало копьё. Глаза Ромы были открыты. Казалось, что он улыбается, будто видит златокудрую девушку, которая на все предложения отвечает только «нет».