Воробьев проснулся от удушия: во сне его держали за горло жилистые ручищи старухи, подозрительно похожей на завкафедрой Пахомову.
-Вот черт! И ночью уже преследует!
Воробьев перевел дух, успокоился и предался раздумьям – все равно не спалось.
-К чему бы это? Ах да, завтра у неё юбилей!
- За что она меня ненавидит?- затянул он старую песню.- Как ни пошлешь ей статью на отзыв, обязательно зарубит!
Правда, недавно удалось проскочить мимо её зоркого глаза: слава богу, профессор Пинчук не страдает субъективностью, прислал положительную рецензию. Может быть, потому что живет далеко – в Сибири?
- Проворонила, старуха, проворонила, - удовлетворенно потешался Воробьев, глядя с дивана на освещенное с улицы окно.
Ему вспомнилось, как он - вихрастый первокурсник – впервые попался ей на глаза в университетской аудитории.
- Откуда вы приехали? – строго спросила его тогда Пахомова, приняв, видимо, за провинциала, и была озадачена, узнав, что Воробьев – москвич в пятом поколении.
Воробьев, равнодушный к моде, знал, что так и не нажил столичного лоска, но видел в этом определенное преимущество: в какую бы социальную среду он ни попадал, его не воспринимали чужаком. В глазах же Пахомовой он, наверное, так и остался провинциальным рылом в калашном ряду.
Учась в аспирантуре, Воробьев оказался в полной зависимости от неё, и в те годы многие статьи, вышедшие за подписью Пахомовой, были написаны на самом деле им. Это было трудное время, но Воробьев мирился с маленькой аспирантской стипендией; иногда его статьи выходили в соавторстве со старухой.
- Хотя, какая она была тогда старуха! – подумал Воробьев, вспомнив свой возраст. - На неё даже академик Коган засматривался.
Так жили многие способные молодые научные сотрудники: работали на именитых стариков, бывало, - и на их бездарных и ленивых отпрысков, преумножая им звания и награды. Знаменитый Ландау острил: «Жрецы науки это те, кто жрет за счет науки». Интересно, сколько их «жрало» за счет Ландау? На ум пришло избитое выражение: сначала ты работаешь на имя, потом имя работает на тебя. Вот он и работал на старухино имя, хотя и не без пользы для себя, обретая постепенно знания и опыт.
Все это было и, как бы, не было. Воробьеву припомнился нашумевший некогда роман «Белые одежды», а задолго до него был еще один – «Не хлебом единым» все того же автора – Дудинцева. Как давно был поставлен этот диагноз! А что изменилось?
-Мне-то еще повезло,- подумал Воробьев, - научная карьера сложилась, спасибо старухе: научила бороться за место под солнцем, - и он вспомнил статью в газете.
В те времена, когда он еще ходил в детсад, рядовой инженер из «почтового ящика» придумал, как изготавливать искусственные алмазы. В Москве существовал целый институт, годами занимающийся этой проблемой, но самое главное, всего лишь пустячок! – идея - не давалась в руки специалистам. А тут вот случайный человек взял и решил задачу! Потеряв надежду запатентовать открытие, всеми правдами и неправдами он пробился на прием к члену Политбюро ЦК КПСС Суслову, был им внимательно выслушан и снабжен необходимыми рекомендациями; и довольно скоро состоялась встреча этого инженера с сотрудниками института. Сотрудники оказались людьми толковыми, вопросы задавали по существу. Не прошло и года, как они были представлены к правительственным наградам за создание технологии производства искусственных алмазов. А инженера ждала тяжелая участь и даже заключение, потому что он не смирился с ограблением и пытался отстоять свое человеческое достоинство.
- А могло ли быть иначе?- часто задавал себе этот риторический вопрос Воробьев.
-Нет, не могло. Общество, построенное на принципах уравниловки, то бишь «равноправия», и неуважения к собственности, в том числе интеллектуальной, не в состоянии смириться с существованием талантов, но и без них не может обойтись! Вот и приходится ему – обществу – сталкивать их лбами, ненавидеть и грабить одновременно!
-Ну, хорошо,- Воробьев мыслями опять переметнулся к «своей» старухе Пахомовой,- теперь я довольно известный ученый, имею большое количество публикаций, в том числе за рубежом, авторитет в своей области, уже полмира объехал с докладами! Теперь-то что? Сейчас–то какую опасность я для неё представляю? Перейду дорогу её внукам? Сяду в её кресло? Ну, так ведь все равно рано или поздно придется кому-то его уступить! Не мне, так другому. Хотя, как сказать,…
В памяти Воробьева мелькнуло, как однажды его по болезни заменил на лекциях этот болван Михеев, и когда потом, на семинаре, студентики пели Михееву дифирамбы, что-то неприятное,- ревность, что ли? – царапнуло у него внутри.
- Что, скажешь не было? Было-было! Вот так-то! – стукнул кулаком по одеялу Воробьев, вспомнив бабушкину присказку: человек изнутри лукав!
Он чувствовал, что с годами становится похожим на Пахомову в движениях, манере читать доклады, напористости в решении проблем, даже походке, и это замечали коллеги.
-А может, она права? Ну, тогда где её убийственные аргументы, которые я не способен разбить? Где её новые идеи? Ведь нет же! Ну, не то, чтобы совсем нет, но она уступает мне, по крайней мере, отдает должное. Это же очевидно. Да и не мешает ей моя делянка! У неё своя есть!
Делянка, делянка…Воробьев представил себе старуху Пахомову с мотыгой среди лопухов, бездонное летнее небо, ласковый ветерок..…и, глубоко вздохнув, поплыл на её призывный голос:
- Буде-е-м друзья-я-ми-и!….
Актовый зал был уже полон, когда опоздавший к началу торжества Воробьев, высматривал себе свободное место. Его беглый взгляд выхватил президиум, цветы, сияющую юбиляршу, её именитых и не очень коллег. Один из них, стоя, произносил речь. До ушей Воробьева, торопливо кивающего налево и направо, долетали слова:
-….выдающийся вклад..…огромные заслуги…...воспитала плеяду молодых ученых…. гордость факультета Варламов, Стариков, Воробьев….
Услышав свою фамилию, Воробьев вздрогнул и, наконец, усевшись, громко зааплодировал - вместе со всеми.