Горячие слезы струились по бледным щекам. Она шла так долго, что, казалось, теперь, и желая вернуться назад, не нашла бы дороги. Едва поймав свое убегающее сознание, чувствуя, что пол вот-вот уйдет из-под ног, она коснулась раскрытой ладонью холодного мрамора колонны. Как вдруг свечи в канделябре над ее головой разом вспыхнули. Девушка отшатнулась и едва не упала, споткнувшись о длинный шлейф платья, но все, же устояла на ногах. В отчаянии она уже не испытывала страха. Во всяком случае, этот страх не был паническим, потому что терять было нечего… теперь терять было уже нечего…
Она уже не могла отличить реальность от сна, страх от трепета, предчувствие от предвкушения, и не знала, чем теперь стала бы для нее смерть. Утратой ли чего-то очень важного?.. Или просто избавлением, свободой от мыслей, подозрений на собственное помешательство… Что бы ни последовало дальше – это то, чего она уже не смогла бы изменить. Ведь, по какой-то причине она оказалась здесь, в той части замка, в которой еще не бывал никто из ее слуг. И что-то привело ее сюда…
Слезы иссякли, боль себя исчерпала, и лишь пустота стала ныне ее постоянной спутницей, глубокая, черная, неисчерпаемая… Нужно идти дальше, сказала она себе, медленно бросая взгляд в глубину холодного темного коридора, с коего теперь предстояло начинать путь. Новый путь!.. Куда бы ее ни привела дорога, даже если ТАМ ее никто не ждал… Медленно она сделала несколько уверенных шагов к следующей колонне, и на стенах вновь, словно по взмаху руки волшебника, вспыхнули свечи. Вспыхнули так, будто фитили предварительно были смазаны керосином. Еще несколько шагов, и она ощутила острую боль в руке. Взявшись за запястье, она остановилась. Бинт пропитался кровью в месте пореза, словно запястье было сжато чьей-то сильной рукой. Края его, свисавшие почти до пола, колыхались. Как же глупо было пытаться освободиться от одной боли, причиняя себе другую…
Она увидела свет. Теплый, манящий свет вдалеке темного холодного коридора! Не веря глазам, и еще менее веря своему сознанию, она протерла воспаленные от слез глаза, но мираж, к счастью или сожалению, никуда не исчез. Она должна идти туда! Должна понять, что это за свет, есть ли он в реалии! Забыв про боль в запястьи и пропитавшийся кровью бинт, она подобрала юбки и на ватных ногах, как бабочка на пламя, поспешила к теплу в конце коридора. Не обращая внимания на то и дело вспыхивающие фитили свеч в настенных канделябрах, она едва не бежала, то и дело спотыкаясь о шлейф белого платья…
За какие-то доли секунды что-то изменилось в ней. Словно преисполнившись уверенности в полном своем безумии, она решительно направлялась вглубь его части замка. Здесь все было в его власти! И желая увериться в том, что она отдает себе отчет о своих действиях, на какой-то момент он даже ухватил ее за запястье, болью желая вернуть к реальности происходящего. К счастью, успел предупредить последствия необдуманного порыва, сделав себя невидимым для нее. Пока…
За долгие десятилетия одинокого ожидания он успел многое понять и усмирить в себе… Иначе, если бы мог, то, конечно же, давно бы прекратил бессмысленное, томительное ожидание так же, как накануне пыталась сделать это она. Благо, он успел переполошить слуг настолько, что в панике они смогли ей помешать…
Мужество – единственное, что остается у того, кто лишается надежды! Мужество справиться с самым главным своим врагом – самим собой! И оно необходимо здесь именно потому, что являясь врагом себе, мы также мало кого рискуем любить сильнее себя! Любовь к себе почти всегда вне конкуренции! Любая другая рядом с ней зачахла бы на корню – это он знал по себе! Мало кто знает о нас больше, нежели мы сами знаем о себе. Плохое ли, хорошее, но в нас самих заложено знание о том, что в нас достойно любви, а что презрения. А сейчас она, судя по всему, презирала себя за малодушие. И это заставляло ее бежать, не разбирая дороги, не зная, что ждет там, вдалеке…
Сейчас она могла увидеть его, пока не взошло солнце, и заклятие не вступило в свои ненавистные права. Та ли она, кому предназначено его снять?.. И достаточно ли она мертва духом, чтобы не бояться призрака? Он про себя усмехнулся. Порой смертные добровольно взваливают на себя такое, что невольник не взялся бы влачить даже под страхом ударов плетью! Как давно он перестал ощущать себя смертным!..
Свет. Такой теплый и манящий свет оказался светом шестнадцати свеч в двух канделябрах. Мысль о том, кто мог их здесь зажечь, даже не пришла в ее головку после всего, что случилось в последние дни. Это мелкое свершение, обошедшееся без участия живых этого замка, было наименьшим из всех доказательств ее помешательства.
Комната не была пустой. Она, как и иные из тех, о коих просили, осталась нетронутой со времени обитания в замке прошлого его владельца. Но почему-то необжитой она не выглядела. Белые чехлы не покрывали кушетки и кресла, обитые черным бархатом. Как это бывало в тех помещениях, коими хозяева не пользовались по тем или иным причинам. Хотя, ей было достоверно известно, что никто из прислуги ее не решился бы сюда войти даже под угрозой увольнения. Стены выглядели едва ли не только что обитыми шелком густо зеленого цвета. Стопы ее утопали в высоком ворсе ковра ручной работы, в круге коего было изображено золотое солнце. Изделие было выполнено безупречно и сохранилось так, словно и не лежало на этом самом месте добрую сотню лет.
Отделанное коваными цветами из серебра, на стене располагалось зеркало высотой в рост высокого человека. И в глаза бросилась хрупкая фигурка, глядящая на нее из зазеркалья. Черноволосая дева была бледна настолько, что, казалось, была нарисована угольком на свежевыбеленной стене. Дрожащие густые ресницы и темно-алое пятно крови, пропитавшей бинт – вот все, что говорило о том, что она воплощенная из плоти и крови.
Она ждала. Непонятно чего, но ждала со страхом и трепетом в сердце, готовая ко всему. Почти ко всему…
Громко прозвучал удар, за ним следующий, исполненный звоном. А потом еще и еще.
От неожиданности Северина отшатнулась от стены, со стороны которой исходил звук. Но на шестом ударе поняла, что это всего лишь настенные часы говорят о приходе полночи.
Если верить им, то она бродит по всем этим бесчисленным коридорам уже три с лишним часа. А значит, наврядли сможет отыскать дорогу назад…
Почему-то от этой мысли на душе не возникло ни единого сполоха. Словно она похоронила себя еще вчера, прежде чем провалилась попытка раз и навсегда покончить со всем этим бредом!
Полночь. Эти часы все еще работали исправно к уже спокойному, смиренному ее удивлению. Когда как весь замок на момент ее в него заселения был в негожем состоянии. Здесь будто кто-то жил все это время.
Когда часы завершили свой бой, дверь, до сего момента открытая настежь, скрипнула и с шумом захлопнулась. Белый подол платья тяжелой волной всколыхнулся, и окно в сад с характерным звуком распахнулось. С порывом ветра в комнате воцарился мрак – одна за другой погасли все свечи. А воздух наполнился ароматом дождя и шелестом капель, ласкающих зеленую листву лещины за окном.
Не заметив сего очарования, лишенная сил и самообладания, в нервном истощении, Северина лишилась чувств…
Поморщившись от досады, Винсент, все время следовавший за девушкой неотступно, позволил себе быть видимым и осязаемым. Ночь дарила ему это короткое и уже непривычное счастье.
Он не хотел ее пугать. Так вышло, что сквозняк явил ситуацию, оказавшуюся последней каплей, упавшей в одну из чаш на весах ее духовного спокойствия. Именно по сквозняку он понял, что кто-то проник в главный холл, ведущий к его части замка. Неужели нашелся безумец, решившийся ее искать?!
Винсент не хотел, чтобы ее покой потревожили до того, как она сможет полностью восстановить растраченные силы.
Несколько неслышных шагов, поворот ключа в двери, и теперь сюда никто не сможет войти. Следом он затворил окно, подготовил свою любимую кушетку – ту, на которой любил спать сам, сбил на ней подушки и направился к маленькой графине.
Как участница какого-то магического ритуала, она лежала в самом центре огромного круга золотого солнца. Платье, бинты и длинные локоны разметались вокруг нее так, словно художник положил ее, желая писать с нее картину. Уже не в первый раз Винсент залюбовался ею. Графиню нельзя было назвать красавицей, но было в ней что-то такое, от чего взгляд то и дело стремился вновь и вновь впитать этот образ…
Быть может эта глубокая, необъяснимая печаль в раскосых глазах? И цвет ее кожи, как белый лист бумаги, чистый и ничем еще не запятнанный…
Подумав об этом, он ощутил нечто вроде мук совести. Эта хрупкая, светлая душа, казалось, сама падала в его раскрытые ладони. Эта бледность вдруг навела его на пугающую мысль… Что, если она мертва?.. Подозрение всполошило его сильнее, чем некогда осознание, что он вдруг из живого стал ни жив, ни мертв! И почему-то сейчас вовсе не его от нее зависимость возымела силу в этом страхе, а какое-то странное отчаяние.
Опустившись подле нее на колени, он припал ухом к ее сердцу… Оно не билось так, как билось когда-то его собственное, а редко стучало. Редко, но уверенно. Все в порядке! Осталось лишь положить ее удобно спать.
Осторожно, как новорожденного кроху, Винсент поднял Северину на руки и уложил на подготовленную кушетку. Затем заботливо укрыл одеялом, подоткнув со всех сторон.
Неясно от чего, но сейчас он чувствовал себя спокойно. Впервые за долгие десятки лет он ощутил себя находящимся там, где ему должно быть, и тогда, когда того требует время. Он опустился на ковер подле кушетки и уткнулся лбом в тонкие холодные пальчики ее маленькой руки, исполненный желания просидеть вот так до самого утра. Когда еще доведется ему побыть в таком спокойствии целую ночь? Именно эта умиротворенность, что дарило ее присутствие, была для него серьезным основанием считать ее той, кого он ждал! Той, что сможет дать ему жизнь воплощенного грешника из плоти и крови, какая была у него раньше…