За окном тает рыхлый снег. А внутри - становится всё меньше меня. Пишу теперь только по праздникам, в перерывах между трансляциями биатлона. Сорок минут на то, чтобы опустошить и без того почти пустое хранилище. Зима без снега. Библиотека без читателей. Хотел бы оказаться сейчас в такой. Вот уже слышу престарелого усатого сторожа, чем-то напоминающего Воннегута:
- Ваш студенческий, пожалуйста. …. Но, впрочем, библиотека закрыта.
- Выходной что ли?
- Да нет, просто сегодня никто не пришел. Сам не понимаю, почему…
- И что, даже нет того, кто бы мог выдать мне книги?
- Я же сказал – никого.
- Но разрешите хотя бы войти…
- Но у вас же нет студенческого.
- Есть, но только старый.
- А – пойдёт! Всегда не понимал, почему нельзя пускать тех, кому уже нельзя войти?
- Но вы же сторож, разве можно пренебрегать своими обязанностями?
- Сегодня, думаю, да. Всё равно никого из начальства нет… Да и вообще – никого нет. А вы – проходите. Зря, что ли я сегодня на работу пришел?
Так я и оказался внутри огромного, повидавшего много на своём веку трёхэтажного здания библиотеки. Первым делом свернул в секретную дверь в коридоре. Там за ней сразу стоит пыльный шкаф со старыми ненужными книгами, а чуть дальше – три тусклые двери, за одной из которых – мужской туалет. Женский – так тот совсем в другом месте располагается. Вот он – прекрасный пример ненужного знания. Хотя, если бы какая девушка спросила меня… Да нет – сегодня же в библиотеке ни души. А вот интересно – души тоже разделяются на мужские и женские? Увижу какую – непременно спрошу. А пока я толкаю дверь в туалет, с почками у меня не всё гладко. Постоянно приходится ориентироваться на местности… Хотя, только ли с почками? Еще – с ушами, постоянно ждущими какой-нибудь команды. Привычка – сильная штука, а жизнь – это вам не гладкий лёд.
Снова выхожу в коридор. Широкая лестница, ведущая на второй этаж к читальному залу моего бывшего факультета. Два долгих пролёта, светлые мраморные ступеньки, осторожные шаги в пустоте… На стенах повсюду – застекленные стенды с образцами каких-то книг. Томящиеся в плену знания, реквизиты времени, уже ушедшего от меня.
Зачем поднимаюсь в этот маленький солнечный перешептывающийся зал, где когда-то перелистывал толстенные литературные справочники в поисках чего-либо антиутопического или сказочного? Зачем, если с дипломом уже покончено, и с жизнью – почти что тоже? Через каких-то двадцать-тридцать лет… Многочасовые очереди к библиотечному монопольному ксероксу… Попытка знакомства в одной из таких очередей с замечательной девчонкой… Не беда, что напрочь забыл как она выглядела… Хорошо помню то чувство – ЗАХОТЕЛОСЬ! Уверен, тогда была весна. И вопрос-то мой какой глупый, но по-детски наивный – «А у вас парень есть?» Да, он у неё был, и я не знал, что мне дальше делать-то. Взял лишь номер телефона, по которому звонить и не собирался… Он и сейчас хранится где-то в одной из моих записных книжечек. Было бы желание найти…
И вот я выхожу из читального зала и снова останавливаюсь у того самого пользовавшегося такой бешеной популярностью ксерокса. Сейчас он выключен, и мне кажется - будто ждёт к себе на кратковременное свидание страницу какой-нибудь книги… Сотни, тысячи свиданий, промелькнувшие за время его жизни. А сегодня вот – никто не пришел.
Я облокотился на ту самую коричневую деревянную перегородку, разделявшую меня и ксерокопирующий аппарат. Из окон – косые солнечные лучи , падающие на перегородку. Часы на стене больше не спешат подводить свои стрелки к концу рабочего дня… Запах вечернего солнца и свежей мастики… И тишина, тишина…. Вы конечно не поверите, но тут лампочки ксерокса замигали, загудело его механическое сердце, и в его протянутой ко мне руке появилась отпечатанная страничка:
Поймать, поймать закат, и яблоко, и тьму,
Дом, стену, статую и улицу саму,
Лежащей женщины лодыжку, шею, рот,
Потом разжать ладонь. О, сколько птиц вспорхнёт,
Вспорхнёт, чтобы опять стать яблоком, стеной,
Закатом, статуей, и улицей, и тьмой!
Тот самый стих, что я когда-то выписал из одного библиотечного журнала, пока стоял в очереди на ксерокс! Журнал нужно было сдать, а стих мне уж больно понравился. Почти сразу выучил наизусть, хотел прочесть кому-то очень и очень близкому, кто когда-то же, но должен был появиться в моей жизни… Никому не прочёл.
И вот теперь – такое напоминание о прошлом!.. Ошеломленный, я обошел перегородку и открыл крышку ксерокса. Пусто, как в голове у медитирующего. Откуда же появилась страница? Кто запустил аппарат? Кто еще кроме меня самого знал про этот стих, знал мою тайну? Словно бы отвечая на мои вопросы, вновь зажужжал ксерокс, медленно и очень бережно отпечатывая новую страничку текста: «Это я».
Говорящий ксерокс – чудеса, да и только! Хотя, по-моему, это не более удивительно, чем говорящая кошка или же говорящий утюг. Смотря с каких позиций исходить. А у меня в последнее время повелось не иметь своей точки зрения. «Интересное поведение» - в очередной раз ёмко выдал мне ксерокс.
- Да уж – интересное! Ты мне лучше ответь, откуда тебе известна моя тайна?
- Известно, и всё тут. Нечего по пустякам вопросы задавать.
- Но это ты ведь со мной первым заговорил!
- Нужно было. Что ж я, буду даром переводить бумагу что ли?
- То есть, я должен расшифровать твоё послание?
Но ответа я не получил. Ксерокс затих, затушил свои глаза-лампы, остановил, словно умелый йог своё стальное сердце… Так и не успел спросить у него самого важного! Но что бы я спросил? Почему, если ты больше не студент, нельзя попасть в студенческую библиотеку? Или почему мёртвому нельзя травить анекдоты? Но на этот вопрос я и сам мог бы ответить: А смеяться никто не будет!
Другое дело, что я не успел ему рассказать самое важное. Поделиться, пока он зачем-то ожил чувствами человеческими. Ему, уверен, было бы очень забавно. И с кем бы еще я мог пооткровенничать? Библиотека в тот день была тиха, как прочитанная только что книга, никакие умные и стройные девушки не толпились вокруг, старательно заполняя абонементы на будущее. Не со сторожем же. Вот разве что, сесть сейчас за парту, и оставить за собой исписанный лист бумаги… Может, завтра кто придёт, обнаружит,… Может даже прочтёт... И, окрыленный этой яркой бабочкой-надеждой, я прошел обратно в до боли знакомый читальный зал, сел за парту и стал писать. Только лишь стоящие на полках книги беззвучно следили за движениями моей руки. Даже в этот закатный час спину приятно припекали солнечные лучи, и я писал, пока не наступил вечер.
« … Открыл кавычки, полагая, что начинаю приоткрывать своё сердце… Но если открыл, то ведь рано или поздно придётся закрывать?
Какое-то глубокое чувство дежавю. Ну да, конечно же, ведь я уже сидел за этой самой партой… И точно так же било солнце прямо в спину. Из журналов я выписывал нужные мне определения для моей дипломной работы. Почти сразу же в стержне единственной моей ручки закончилась паста. Специально добирался до библиотеки в другой конец города, выстоял очередь в абонементе, прождал целый час, пока принесут заказанную литературу… И вот такая незадача!
Но просить у кого-то запасную ручку мне не хотелось... Солнце так завораживающе стелило тени по партам, а тишина была так бережно и аккуратно завёрнута в лёгкое чуть слышное перешептывание изумительно красивых девчонок, шорох перелистываемых страниц , пахнущих весенним дождём да баюкающее поскрипывание авторучек, что я совсем позабыл о нужности писания дипломной работы, оставив всё, как есть – таким солнечным и претеплым, ласковой колыбельной, что напевала мне сама весна. Я закрыл едва начатую тетрадь и просто сидел в тишине, разглядывая всё вокруг, в особенности божественной красоты волосы девчонок, все до одной сидевших ко мне спиной. Солнце так и врывалось в эти водопады и каскады чистого сияния. Мне было так хорошо просто наблюдать за всем этим чудом, совершенно не беспокоясь о владении им. И действительно – как можно завладеть какой-либо из таких девчонок? Нужно быть принцем неземной красоты, заколдованным эльфом или, по крайней мере, каким-нибудь очаровательным плохишом с зубоскальной ослепляющей улыбкой. Да, не иначе. И потому я мог не беспокоиться, и просто наслаждался нахлынувшим с окончанием в стержне пасты чувством свободы.
«А вот и еще одна девчонка зашла! Как же ей идут эти прекрасные очки в золотистой оправе! Может, сядешь поближе ко мне? Хотя бы через парту. Вдруг, нечаянно обернёшься, и слегка смутишься, от того, что я на тебя смотрю?»
Но теперь – перед глазами одни спинки стульев. Никто на них не сидит. Никто не перелистывает страницы книг. Только солнце всё то же, закатное. Только воздух всё тот же, весенний. Но никого нет, чтобы им дышать. Никого нет, чтобы петь со мной песни. Куда же все подевались?
«Поймать, поймать закат, и яблоко, и тьму…
Дом, стену, статую и улицу саму»
Почему нет даже стареньких библиотекарш? Вы-то – всегда здесь. Ночью и днем. Но лишь подскажете, где искать нужную книгу… Наверное, прихворнули и решили остаться дома? Но ведь здесь ваш дом! Но, может, вы здесь, и я вас просто не замечаю? Как и всех остальных тоже. Не вижу, потому как что-то со мной случилось?
«Лежащей женщины лодыжку, шею, рот,
Потом разжать ладонь. О, сколько птиц вспорхнёт!»
О где же вы, девчонки, накрашивающие ресницы, перед тем как идти в библиотеку? Где же вы, одевающие такие белоснежные шерстяные свитера, что хочется провести по ним рукою, ощутить рельеф скрываемого тела – действительно ли это возможно? О, сколько птиц вспорхнёт этой весною! Разбудите меня в апреле.
«Вспорхнёт, чтобы опять стать яблоком, стеной,
Закатом, статуей, и улицей, и тьмой!»
И то, что было пеньем птиц, однажды станет голой веткой… И март закончится дорогою в сентябрь… Но свет луны – во тьме лишь видеть можно.
Завтра придёт новое утро, и, быть может, библиотека вновь заполнится своей привычной жизнью. Вновь библиотекарши возьмутся наводить порядок на полках и в бланках заказов, подсказывая всем озадаченным, где искать нужную книгу… Вновь затрещит романтик-ксерокс, назначая свидания таким разным и неизвестным страницам... Вновь сторож найдёт своё привычное занятие, проверяя у входящих наличие читательских билетов… И нет-нет да и впустит кого без билета. И вновь заскрипят скрипучие деревянные полы коридоров, ведущих в уютные солнечные залы, где так много разных девчонок, и еще знаний…
Но может статься и другое. Сейчас я останусь здесь ночевать и на утро узнаю, придут ли люди. Должны придти. Ведь иначе – мне всё время придётся их ждать. С детства - полная непереносимость покидания абсолютно пустых помещений. Придётся ждать. По крайней мере будет чем заняться. В хранилище так много книг... Читать и писать. Иногда говорить о чём-нибудь с ксероксом… Думаю, уже сейчас можно пойти и заправить в него побольше бумаги…
Если кто-нибудь это прочтёт, на всякий случай подписываюсь своим настоящим именем, под которым меня никто не знает, Максим.
Кавычек не закрываю. Вдруг, ночью проснусь, и захочется что-нибудь дописать?