Хормвард. Глава 3. Впервые в большом городе

               
               

        Долго прыгал на разных станциях Тряня с письма на письмо. Пока одно из них не занесло его в большой город. Началось всё плохо. Спящего Тряню стащили грубо с письма и кинули куда-то, так что он пребольно ударился. Домовёнок увидел на входе двух огромных мохнатых уродов с тупыми ухмыляющимися мордами. Кто-то сзади помог ему встать.  Тряня обернулся и увидел козлоногого.  Что-то было в нём от козла, даже рога были, точнее один и совсем не козлиный, да и в лице и повадках было многое от хищной ловкой кошки.
–  Как пацан понравились тебе ифриты, то-то учись вовремя соскакивать или шифруйся лучше, это ж просто ифриты красные дешевка, их проскочить как два пальца об асфальт, вот если бы черные или белые да еще с  собачками. Тебя как звать?
–   Тряня.
–   А я Хозер, ты на них не обижайся, лучше спасибо скажи, что не запустили внутрь, а то разобрали бы тебя на запчасти там.
–   Как это, –  не понял Тряня.
–   Очень даже просто, тут людей на запчасти разбирают и распродают, а какого то хоммера и подавно, так для забавы.
–   Как людей, –  опять не понял Тряня.
 –  Ну, например парень сэнэговый поехал отдыхать в Турцию, а там вскоре находят труп его выпотрошенный, и никому дела нет ни русским, не тем более турецким властям, потому как богатства того только молодость и здоровье, родители конечно горем убиты, зато кому-то в богатой стране достанутся здоровые почки или сердце, например. Ладно, не бери в голову.
–   А ты откуда всё знаешь?
–   Да бывал я там. Я много где бывал,  особенно где нельзя, экстримал я по натуре. Ну, теперь думаю, будешь подальше от ифритов держаться.
–   А почему они такие злые?
–   В принципе они не злые, они без всяких принципов злобные, потому  как глупые, тупые охранники, работа такая. Ты, смотрю, в городе впервые, многому научишься, если выживешь,  но одному  нельзя. Один ты никто, ничто, тебя не было,  нет и не будет. И еще опасайся контов и Хосста.
 –  А кто это? Ты с ними встречался?
 –   Ну, Хосста никто не видел, а кто и видел, того уж нет, но все знают, что он есть, а конты, они служат Ордеру. Говорят он главный благодетель, потому как сам так решил, а мне лучше встретить Хосста, чем жить по Ордеру. Ну ладно пацан пойдем, здесь искать нечего.
   Хозер повёл Тряню по извилистой плохоосвещенной улице. Редкие прохожие мелькали, словно тени, и не обращали на них никакого внимания, разговаривали о чём-то своём:
–  Ты завязывай с дурью своей, никому же этого не надо, ни тебе, никому. Этого дерьма столько наплодили и ты туда же.
–  Кова отцепись, да я сам всё понимаю, сделать ничего не могу, ну прёт это из меня, откуда не пойму, не  знаю. Ни  выгоды, ни смыслы. И чую ещё чуть-чуть или в голове что-то порвётся или  в груди или ещё гадость какая, и нет меня.
–   Ну, Мажжер, шиза у тебя, упекут, точно упекут. И определят те диагноз звери психиатры нестарческое слабоумие.
–  И хец с ним. Не знаешь, серу еще колют?
–  Оченно хочется пострадать, помучиться.
–  Сплю и вижу. Для начала по паре кубиков в четыре точки.
–  Ты ещё про инсулинчик вспомни. Лучше пошли в «Калигулу», текилка там неплохая.
–  Мне у них больше абсентик прикалывает.
–  А не с этой ли зелёнки те бошку так мутит?
–  И как мутит, Кова френд старый мой. Такие переходы. Пусто. Вакуум. Ноль. Чувств никаких, только ощущения. И самое сильное, как внизу живота что-то гниёт. Бабац откуда-то сразу и всё. Тебе понятно самое сложное.  И ты так высоко  и многое стало твоим. Другой бабац. Опять ничего. Только вырванный кусок текста, набор слов и понять ничего не можешь. Точняк слабоумие. Усталость  и мерзость внутри.
Но своего сокровища никому не отдам. И зла никому не будет.
–   Ну, зло всегда с нами. Зови не зови. Прячься не прячься.
    Мажжер и Кова свернули  направо, а козлоногий  сворачивать не стал.
 Вдруг Хозер резко остановился, взял Тряню за руку и быстро перевёл на другую сторону. Домовенок только и успел разглядеть согбенную фигуру. Проводив уходящего взглядом, Хозер вздохнул: 
–  Плохая примета, встретить его –  быть беде.
–   Кто это был?
 –  Хоммер с камнем, что ничего о нём не слышал? Ладно, расскажу, только давай без вопросов, бура такая –  появился маленький хоммер, и был при нем маленький камешек, и как не пытался избавиться он от своего камешка только тот  всегда возвращался и ещё с каждым разом становился  больше. Рос хоммер,   рос и камешек. Тянет иногда хоммеров в дела им не предназначенные, редко, но бывает. Зачесалось и этому летать научиться, но с камнем как взлетишь, бросает он камень и вверх, только приподнимется, а камень уже на нём и вместе вниз и уже не то, что взлететь, отбросить камень от себя не может, так и таскает на себе.
   А вот ещё видишь зданьице с выкрутасами, туда тоже попадать не советую. Обязательно обманут,  и поиметь могут за твои же бабки.
–   Ты  и там побывал?
–  Занесло как-то по молодости, чуть не соблазнился по неопытности, хорошо, что в одном месте развили во мне чутьё на разные пакости.
   Хозер высоко поднял свой гордый козлиный профиль и ухмыльнулся:
 –  Юзы глупые и не знают бараны и овечки, как много отдают.  Отдают не за грошик самое дорогое, а бывает и последнее.   В поганой Юзме и не нужно никому чужое добро, а вот за чужим дерьмом трясутся.  А у нас в Хорме всему настоящему рады.  Каждый на своей волне сидит.  И тут, – он показал на зданьице, –  серьезные уроды сидят.
–  А всё же, что там такое?
 –  Да, в общем, ничего особенного, обыкновенный сайт знакомств.
 –  А как отсюда уехать?
 –  Уехать? – Хозер  странно, почти беззвучно рассмеялся.
–   Добро пожаловать в систему, малыш. Да ты не бойся, городок неплохой, и живут в нём добрые милые гады, ну и попадаются иногда всякие психи-одиночки.
    Хозер опять резко остановился и придержал за плечо Тряню. Дорога начинала здесь спуск вниз, где на небольшой пятиугольной площади собралась толпа хоммеров.  Они молча, как завороженные, окружили взлохмаченного и чрезвычайно возбужденного хомма. Тот вёл себя более чем странно, и постоянно говорил, причем разными голосами, порой из него рвалось жуткое многолосие.
–   Возблагодарим  того, кто дал нам всё, братия. Возблагодарим тех, кто дал нам жизнь. И возблагодарим  власти за то, что не всё ещё отнимают.
Хватит. Мы живем плохо, потому что они живут слишком хорошо и не по праву. Хватит. Пенсионеры на рельсы. Нам нечего терять. Хватит.
Народный фронт победит.
Победит. Победит.
А паразиты никогда.
Никогда. Никогда.
Пусть экономят богатеи.
Роскошь это преступление.
Убей  жирного кота –  спаси планету.
   Хозер заговорил непонятно и негромко:
 – Редплаква.
   Сплюнул и добавил:
–  Симатта.
   Мимо проходил очень невысокий пожилой хомм  в сероголубом халате и на деревянных сандалиях.
–   Бака ни цукеру кусури наши.
 Хозер повернулся и поклонился проходившему, тот ответил:
–  Атара кучи ни казе о хикасу.
  Хозер закачал головой:
–  Наруходо.
  Дождался, когда тот странный прохожий  скрылся, вздохнул:
–  Оками Мамоно.
  И чуть позже:
–  Сэмпай.
  Потом замотал своим рогом.
–  Что-то я тормозить тупо стал. Ну вперед хода нет. Налево тупик. Пошли направо в обход.
  Тряня молчал, но в его глазах Хозер увидел столько вопросов, что поспешил их упредить:
–  И не спрашивай.
   Так что какое-то время они шли молча. Мимо прошла интересная парочка местных жителей. Один длинный худой и голубой, в смысле цвета  одежды, да и весь голубизной отсвечивал. Другой приземистый плотный, весь в коричневом, а морда ужас какая зелёная. Он и выговаривал своему грустному спутнику:
–   Сколько я тя долбать могу.  Твоя чернуха-порнуха не канает больше, нет спроса. И сколько хочешь, капай в свою буру про избранного, философию и мистику. Никто жрать не будет. Позитифф в моде. Пиплы позитифф хочут, начинай гнать позитифф и драйву побольше. Понял драйву. Пых-пых.
    Тряня с Хозером зашли в какие-то уж очень глухие места. Сзади с ними поздоровались:
–  Эй, подружки, бабла не отсыпите?
   Обернувшись, они увидели компанию мелких хоммеров. Впереди стоял тот, кто спрашивал, озорно улыбался, и ловко поигрывал каким-то   недлинным предметом. За ним стояло еще пятеро, в них не было и капли обаяния их вожака. Всё, что они имели предъявить – самодовольные ухмылки и обрезки труб.
 –  Ну что дядя делиться будем?
  Вожака поддержал тот, что был покрупнее остальных:
–  Песда. Пиппецц педерасинам.
    Хозер засмеялся, погладил свой рог. Потом  медленно сжал пальцы и резко их разогнул.   Каждый палец украсился чем-то блестящим и явно очень острым.
–  Мальчики хотят проблем. Их есть у меня.
   Бросив ухмылки и свое оружие, пятеро в панике скрылись. Вожак улыбнулся еще обаятельнее.
–  Дядя, всё понял. Сделай скидку малолетке. Каждый может мистекнуться.
   Хозер ничего не сказал, но коготки втянул. Хомменок спокойно ушёл, провожаемый грустным взглядом Хозера.
–  Милый мальчик. И я был таким, пока не испортили.
   Его взгляд в мгновение изменился.
–    Ну ладно пацан мне пора.
   Хозер исчез, как не было. И как это у него, получается, подумал Тряня.            тут же позавидовал этой способности нового знакомого, когда увидел, что издали к нему приближаются каменнолицые. Их пристальные взгляды не обещали ничего хорошего. От ужаса домовенок обернулся и побежал, не разбирая дороги. Остановился он, когда почувствовал, что нечем дышать. Вокруг стояла убийственная вонь. На входе в несуразное зданьице спал грязный ифрит, поменьше тех двоих. Тряне стало плохо. Он бы упал, если бы ни чья-то сильная рука его не подхватила и не потащила прочь. Хоммер унесший Тряню был удивителен уже тем, что имел одну руку, одну, но такую что десяти стоила. С его лысой башки свисала витая прядь волос.
 –   Ну что же ты хлопец лизишь куды ни попадя, ну нравится многим людям друг дружку обсирать, вот и завели сат, где только  этим и занимаюся.
   Спаситель заботливо нёс хомменка, и всё что-то говорил, но спасенный его не слышал. Он не мог оторвать взгляда от идущего им навстречу странного хоммера в темно коричневом плащ-накидке. Тряню поразило даже не его мертвенно-белое лицо, главное, что на  этом лице не было глаз. Глазницы были, но за ними темнота, мгла беспросветная. Прохожий видимо почувствовал трянин взгляд, глазницы закрылись двустворчатыми ярко желтыми веками.
  Маленький хоммер вспомнил, кого ему напомнил странный прохожий.  Зверохоммеров с которыми беспощадно расправлялся Иргудеон. Но почему? У тех и морда удлиненная зубастая и шкура   чешуйчатая, и хвост с шипами. А этот…. ну хвост под плащом можно и спрятать.
   Однорукий притащил Тряню к себе. Так и сказал
– Во це моя хата.
    Пахло в хате не розами.
–  Да ты хлопец голодный, сало люблишь, да шо же я, кто ж сало не люблит.
  Тряня сало ещё не пробовал, но кивнул.  Серко, так звали хоммера одной рукой, но ловко нарезал сало и черный хлеб. На толстый кусок хлеба  положил тонкий слой сала и налил  тёмной жидкости в кувшинчик.
–  Пыво, тут сосед Геррыч снабжает, по мне горилка слаще будет, тебе ж того рано будя, с непривычки обрыгаешь мне все тута. 
  Свою горилку Серко закусывал толстым куском сала без всякого хлеба, зато сгрызал немерено лука и чеснока. Тряня просто обалдевал от ароматов.
– Кушай хлопче, кушай, то тебе не васькин еббенц гиде говно да дорого.         Серко не дал ему отдохнуть.
–  Ну, пошли брат, я ж из-за тебя до Геррыча не дошел. Он меня на шнапс  со шпигом звал.  Не сало с горилкой конечно, но халява разумеешь.
  Однорукий дал Тряне какую-то палку сказав:
– Авось и не сгодиться.
    И пошли, но далеко уйти не получилось.  Серко встал как вкопанный
 – Ах, мать вашу.
  Тряню же ужас просто заморозил на месте. Серые звери появились ниоткуда, и горя красными глазами надвигались на них, лязгая железными зубами. Вокруг шей искрились гривы.
–  Ну, хлопчик, не журись.
  И началось. Откуда что взялось. Домовёнок ни о чем не думал, крутился, как мог, уворачивался, успевая бить палкой. Серко работал рукой, как кувалдой просто плющил, ломал хребты и головы. Но зверей  казалось, появляется всё больше. Тряня вдруг услышал  металлический грохот и увидел бегущего к ним толстопузого и рыжего, одетого в железо хоммера. Над рыжей головой тот держал огромный меч. Непонятные Тряне, но страшные слова он мешал с русским матом. Толстопуз их спас.  После пары взмахов мечом нападавшие зверюги, издав жуткий звук,  исчезли. Серко все же покусали. Толстопузый и Тряня помогли ему дойти.
– Геррыч, братка тащи свой шнапс.
   Серко из большой бутылки стал поливать укусы, не забывая усатого рта.   
 –  Горылка, хлопец, лучшее средство от всякой заразы, ежели конечно не палёная.
  Геррыч  налил себе огромную кружку темного густого пива,  Тряне поменьше. Холодная жидкость успокоила, и домовенок спросил:
 – Что это за звери были? 
–  Это… да вуки суки.
–  Вуки?
–  Ну да, их братья мулумане расплодили. Конты их бьют, бьют,  а они шкерятся, шкерятся суки и как, Хосст ни к ночи будя помянутый, из ниоткуда и опять в никуда.
– Мулумане,  – не понял Тряня.
 – Ну, це юзеры такы, им мериканы плотять шоб православным пакостили, так они и мериканам и всем гадят, не пойму я мереканов от деньжищ больших дурят люди. Фашизму нову зробили ыдыологья проста як писня –  раша дерьмо, руси говно.
  Геррыч гыкал и булькал животом от смеха:
 – Ти Сэрко  гут понимать гросс политик.
– И шо понимать, ты брат Тряня, как учуешь вонь похуже того сраного сата знай, что там политика и не лезь туды. Но мериканов я шипко уважаю, дурни мускали, шо не зробят все людям своим же простым и на пакость.
  От всего пережитого и выпитого Тряня не заметил, как отключился. Откуда-то доносился ленивый спор друзей:
 – Да запродались наши козаки ляхам за мериканские деньги, а швабам вашим бьединяться  с мускалями надо, пока тех желтые не схавали.  Довумучася шо в жопе окажутся.
 – Нихт Сэрко, эти швайны засрут и мой фатерланд и мир весь как матушка страна своя. Ваш экономик нихт экономик, айне гроссе воровайство. Гут арбайтен нихт гут кущат гроссе боссе вороват гут жевайт.  Такой страна нихт завтра
–  Твоя правда брат, добре робит жывот гробит гад да кат сыт и богат… а ну усех далеко. За добре лыцарство, братство наше великое, хай живее и не сгине, а сгине семя хаинно на моей украинны… ох не буду горевати буду танцевати.
  Серко схватил большую металлическую кружку с пивом, выскочил  из-за стола, стал притопывать и покрикивать:
– Геть, геть.
  Геррыч с такой же кружкой подскочил к другу. От их топота и криков всё тряслось вокруг.   Танцуя, они выпили не по одной кружке и упали замертво.
    Их громовой храп и убийственный пердёж выгнали Тряню на улицу. Он дышал свежим воздухом,  смотрел на огни, что загорались и гасли вблизи и дальше. И звуки, много звуков разных. Почти неслышно, как разговор на непонятном языке. Когда вернулся, богатыри не спали, жевали сосиски  с кислой капустой, дали и ему.
–  Вот что, хлопчик, мы тут подумали и решили пристроить тебя в ученики. Сейчас Гунн дай бин и Майстер Гросс набирают пацанов. Гунн дай бин конечно  большая сила,  только эта желтая рожа ежли его разгневать и сожрать может, у Гросса конечно не сахар, но вроде не ханнибал, не замечен  еще.
     Однорукий хоммер повёз их на старой летающей машинке мимо удивительных зданий над множеством хоммеров и прочих. Перед глазами маленького хоммера пёстрые картинки этой части города менялись с невероятной частотой. Серко  что-то мурлыкал себе под нос, Геррыч в задумчивости крутил усы, как прямо над ними раздался строгий голос.
– Энолид без номеров спуститься вниз, заглушить двигатель.
– Вас? – не понял Геррыч:  –  Сэрко, ты опят забыват ходит полицай получат номер.
– Тю, – ответил Серко, и это тю сопровождалось невообразимой гримасой. Развалюха Серко получила сильный удар сверху и вся затряслась. Серко  схватился за джойстик, пытаясь уйти от контов. Машинку бросало из стороны в сторону, но конты настойчиво придавливали их к низу.
–   Ах, вы бисовы дети, – ругнулся Серко, резко развернулся и долбанул энолид контов, тот завертелся и Серко смог оторваться, но  тут же появились ещё две патрульных машины. Они быстро приближались. Серко взял резко влево и стал быстро снижаться. Тряня  разглядел впереди тёмные неупорядоченные конструкции, очень похожие на развалины. Конты остановились и зависли.
– Шо  дубовые, боитись подвала, – захохотал однорукий.
  Но тут их  энолид сильно затрясло,  и они стали снижаться ещё быстрее, почти падали.
 –Держысь робята.
  Серко пытался маневрировать. Посадка не была мягкой, но все остались  целы. Вылезли наружу. Серко засмеялся.
– Вот и покатались.
   Геррыч хмуро молчал и оглядывался по сторонам. Из груды черных и серых конструкций появились тени, и стали к ним приближаться. Серко тоже нахмурился, потом расцвел добродушной улыбкой:
–  Да це ж Зурра с хлопцами, привет бандитская рожа.
  Один из подошедших оборванцев  плотный хоммер с торчащими верхними зубами и бегающими глазками, разглядев непрошеных гостей, искренне обрадовался:
–  Кто это к нам, сами добры лыцари, а что за шкет с вами?
–  Хороший хлопец Тряня, мы его Гроссу везем.
–  И за что вы решили его угробить?
–  Много ты понимаешь.
–  Да ладно, лучше скажи, какими судьбами.
–  Господа конты просили навестить
–  Хорошо гляжу, вас помяли, чем не угодили?
–  Болезнь есть такая у людёв – склероз зовется, так она и до хоммеров добралась
–  Понял, номера забыл.
–  Зурра посмотри технику, ты же дока.
–  Посмотреть можно.
  Зурра и его ребята стали копаться в драндулете Серко.
– Ну что могу сказать.  Жить будет. Придется повозиться, тут недалеко свалка думаю, что-нибудь подберём
 – Может и номер найдется?
 – Поищем.
–  Пошукай, будь ласков. Лады, нам иттить треба, а на обратном пути заберем энолид.
–  Да выйти  то проблемно, все конты перекрыли. Один путь через кладбище, а там хомпак шалит.
–  Ничого, прорвёмся.
– Ты за машину не беспокойся, я ее к Россане притортаю. Помнишь  рыжую бестию?
– Как не помнить, знатный шинок у неё,  не шипко далече от башни  Гросса.
–  Вот там и встретимся.
– Да Зурра,  не скажешь, шо во там за теми кучами непонятна конструквция?
–  А  там,  да это один придурошный  башню гармонии строит.
– Шо за гармонь така, не поняв.
–  Да завелся тут больной, с города сбежал, шизла у него типа надо сделать так чтоб всем хорошо было, а для этого нужно обязательно башню гармонии построить, богиня вроде какая-то древняя, ну он в контонат пошел, давай чинюшам по ушам вливать. Там с ним ласково да, да конечно, конечно только не хотите ли сначала подлечится. Взяли под ручки и повели. Так чуть в психушку не загремел. Сбежал в подвал, начал тут сам башню свою строить, хлопцы наши ему сначала чуть  бошку не оторвали, но пожалели – грех блаженных обижать. Да и трепач он,  каких поискать, мои хоммята часто к нему бегают по вечерам сказки послушать. Многие к нему ходят из местных и помогают  строить.
– У вас не заскучаешь, было бы время, заглянули б к нему.  Зурра, ты не в курсях, шо так контов много и зверствуют без меры.
–  Говорят в город наш, шишак какой-то прибывает, чуть ли не сам Ордер.
– Тю.
– Вот с той беды и шмон весь и шухер.
– Благодарствуй, просветил, до побаченья.
   Они простились с новыми друзьями, и пошли, Геррыч взял свой меч, Серко кривую саблю, Тряне дали заостренную палку. Пройдя развалины, друзья почти сразу попали в заросли гибких прутьев. Красные, черные, коричневые и фиолетовые стержни замысловато переплетались над ними. Впереди  молча шёл Геррыч. За Тряней озираясь и прислушиваясь, Серко.   Они вышли на большую площадку, над которой заросли поднимались, создав высокий свод.  Всё вокруг было уставлено  фигурами разной высоты и цвета. Пирамидки, конусы, цилиндры и прочая стереометрия.
    Геррыч резко остановился и выставил перед собой меч. Послышался тихий стрекот и Тряня вдруг  увидел неизвестно откуда взявшееся на их пути чудище.
   Оно возвышалось на своих восьми  лапах.  Мохнатую шестиглазую морду украшали два огромных клыка.
– Ах ты, пёсья кровь, – выдохнул Серко и встал вперёд, прикрыв собой Тряню.
– А старые приятели, – заскрипел мохнатоголовый, –  А про кровь   ты вовремя,  можно и вашу, но смотрю, вы свежачок от меня прячете.  Так что  давай, не будем создавать друг другу проблем, вы идите, а мы с молодым хоммером мило побеседуем.
–  Все Хомпак,  не уйти  тобе в этот раз, тварь треклятая.
–   Ну что, опять играем в подеремся,  тебе, что для начала оттяпать пузатенький,  начнем как в прошлый раз с руки, или сразу  с головы.
   Серко с  Геррычем надвигались на чудище, оно медленно отступало. И дразнило друзей:
– Ну что пузики пивные не мешают. Арбузик растет, кончик сохнет.
– Ты свое брюхо береги кровопиец.
– Ну пустым оно сегодня не останется. И первое и второе и десерт.
   Лыцари распалялись, хомпак стал прыгать из стороны в сторону, потом остановился, уже очень далеко от Тряни,  оскалил пасть и выставил вперед две клешни.  Лыцари с криками бросились на него. Но когда им оставалась пара шагов, хомпак резко сжался и взмыл над ними, прыгнув над упавшими друзьями по направлению к Тряне. Домовенок увидел быстро приближающееся к нему чудовище. Ни о чем, не думая, он выставил вперед острие палки и пошел тому навстречу.
   Хомпак клацал страшными челюстями, глаза блюдца расширялись и наливались красным. Вдруг  страшилище остановилось и даже попятилось, красная пелена с глаз пропала, они резко побелели.
   Хомпак опять сжался и взмыл над Тряней.  Хоммер развернулся и выставил вверх палку. Он успел разглядеть на брюхе чудища среди клочков грязной шерсти семиконечную звезду.
   Хомпак приземлился далеко, и очень быстро где-то скрылся.
К Тряне подбежали Геррыч и Серко, тяжело  дыша, они, стали глядеть по сторонам, пытаясь увидеть того, кто так напугал Хомпака. Но их спаситель так и не объявился.
 – Ну что пошли, павук мерзкий уже не появится, но другие гады  нам местные тож не с руки.
    Почти  сразу за зарослями они уперлись в неглубокий,  но широкий и, похоже, протянувшейся  в обе стороны очень далеко ров.  За ним начинались невысокие строения, где-то вдали упирающееся в башни основной части города.  Ров был завален мусором,  во многих местах над ним поднимался дым. Препятствие они преодолели по узкой тропке. Мусор по ее сторонам жутко вонял, и в нем что-то шевелилось и шуршало.   Вскоре они попали в малоэтажную часть города,   жители молча провожали  их взглядами. У дороги сидел грязный, лохматый хоммер  выбивая подобие музыки из какого-то убитого инструмента и хрипел:
– Били, били
Будут бить
Пили, пили
Будем пить
Разбивают морду в кровь
Наливают до краев
Выпивай до дна
 И сгорай дотла
– Майн либер  Граула, –  удивился Геррыч, – ти как сюда попадат?
–  Тобе же мисто нашли  у доброгу юзера,  – спросил Серко
 – Оу панове лыцари, какое счастья с вами свидаться, ну что сказать вам други,  ну не любит счастье Граулу. Хозяин был, конечно, добрый, но слабый запил и спился, продал всё, и дом мой по частям разобрали, и нет мне более пристанища.
–  Ну, сам  не сгинул и то добре, тому радуйся.
–  Да я и радуюсь.
–  Во надо отметить везенье твое. Пидем с нами, ты завернешь к Россане в шинок, подождешь там и  скажи, кто к ней придет, пусть готовится. Мы трошки задержимся,  дело у нас к пану Гроссу. И не скажешь, в какой мы сектор окраины попали.
– В  пёстрый.
–  Несильно то и заплутали.
     Тряня  заметил, что трое хоммеров, сидевшие неподалеку от Граулы, заметно напряглись при появлении необычной компании, но вскоре успокоились и явно расслабились. И друзья побрели  среди мрачноватых строений, рассматриваемые не очень дружелюбно настроенными прохожими.
    Лишь на одной улочке было весело и шумно. Компания  хоммят выдавала концерт, для себя конечно, потому как до остальных им дела не было. Ритмичная музыка глушила и рвала.  Все громко орали, подпевая, и танцевали, отдаваясь ритму.  В Тряне появилось желание и присоединилось к шумной компании, отдалось музыке и общей пульсации. От веселой толпы  отделилась молоденькая, но не мелкая хомми и подошла к ним. Выглядела она интересно. Про одежду разговор особый, стиль Я это  Я и таких больше нет и быть не может.  Куча железяк и на ней и в ней. Форма прически и сочетание цветов в ней неповторимо. На её плече, крепко вцепившись в куртку, сидел невиданный зверёк с длинным кожистым хвостом и явно в коматозном состоянии.  Пухленькая хомми задорно улыбнулась Тряне, синие глаза задиристо смеялись:
 – Не сцы пацан. Пошли нах этих пердунов. Давай к нам оторвёшься по полной. Такой музон у фанов в клабе надыбали. Зацени.
  Геррыч молча поднял её и вежливо убрал с их пути. Хомми не обиделась, смеясь, проводила их словами:
–  Силён мужик, бля буду, силён. Уважаю. Респект.
  Она повернулась, тяжко вздохнула и с диким криком ворвалась в толпу своих друзей.
  Трянино желание ещё догорало в кайфомом  ритме хоммят, как  раздался резкий и тревожный звон, и все куда-то побежали.
– Ну всё не успели, как же это бляха-муха не вовремя, –  Граула явно был напуган.
– Вас? – спросил Геррыч.
–  Шакалы, давно ждали, но все надеялись, что пронесет – не пронесло.
  Серко засуетился:
– Граула,  где ж тут сховаться.
– Выбирать не приходиться. Давай сюда.
   И побежал к ближайшему зданию. Дверь оказалась запертой, лыцари её быстро выставили, а когда все оказались внутри, поставили обратно на место, и стали подпирать тем, что попадалось под руки. Они поднялись наверх. В комнате было темно, Геррыч открыл окно, и тогда они увидели сидящего в углу калеку. Он, молча и спокойно смотрел на них.
– Да это же Барон. А все говорят, что тебя давно Хомпак схавал.
– Ни зьил, так пиднадкусывал, –  пошутил Серко.
   Все засмеялись и калека тоже.
– Да врут все нах. Когда  Хомпак тут появился, я уже таким был. Вы бы лучше меня к окну подтащили, хоцца на драчку полюбоваться.
   Все расположились у окна и стали наблюдать за происходящими событиями. Без слов было понятно, что идет драка за этот кусок окраины между пёстрой местной публикой и пришедшей из зарослей серой бандой, шакалами, как их Граула назвал. Тряня из увиденного сделал вывод, что первых побольше, но вторые поорганизованнее. Драка  начавшееся, как стенка на стенка, рассыпалась на множество мелких стычек по всему сектору. Почувствовав как Тряня  напрягся, Серко крепко его обнял за  плечи:
 – Что хлопчик руки чешутся? Даже  не думай. Не твоя драка – ни лизь. Закон города, его даже конты чтут.
   Граула попытался пояснить:
– Сам подумай, поможешь тем, кто победит и получается, что они вроде как тебе должны, а у нас очень не любят тех, кому должны. Можешь и благодарностью подавиться.  Ну а если другие победят то, получается, что ты им должен, а с должниками у нас тоже не тянут долги взыщут быстро и с процентами.
   Барон поинтересовался:
– А кто у шакалов атаманит.
–  Раззин,  ну вот же он  возле треугольного дома видишь четырех серых балбесов, он тот, что помельче.
–  Я слышал, что его Хомпаку скормили.
–  Да ты не в курсях. Тут такой прикол весь подвал со смеху усирался. Крутая былая разборка у братвы  меж Раззиным и Люттиным. Раззину не повезло, парней его покрушили, самого связали. Люттин  балдеет и говорит своим:
– Тащите засранца подальше в заросли, пусть  Хомпак полакомится.
  Ну вся шобла и ломанулась, оставили атамана одного. А Хомпак то все это видел. Короче  когда окурки вернулись, то нашли от Люттина только обглоданную черепушку. Ты ж знаешь, ****аи без главаря не умеют, и долго не думая, вернулись за Раззиным.
 – А у нас все тот-же Шубба непотопляемый.
– И несгораемый. Всегда возвращается.
  Тряня  увидел бежавшего по улице, где находилось их убежище, щуплого хоммера из местных. Его догонял серый громила и уже почти настиг, как пестрый развернулся и выкинул резко руку. Громила остановился, зашатался и рухнул на спину. Из его горла что-то торчало. Победитель  вспрыгнул на живот побежденного и стал там исполнять  какой-то безумный танец, издавая при этом громкие и бессмысленные звуки, наверное, это была его песня – песня победителя. Упиваясь победой он и не заметил, как пальцы огромной шестерни поверженного медленно сжались в кулак и всего одно мгновение, и  тот, кто вопил, захлебываясь восторгом, стал пятном на грязной стене. Рука, отомстившая за хозяина, рухнула уже окончательно.
  Стало темнеть, почти ничего не было видно, но звуков было в избытке.
– Ну, это надолго, до утра точно не закончат. Надо отдохнуть.
   Граула отошел от окна и все за ним. Лыцари, выбрав себе место, быстро и дружно захрапели. Барон и Граула долго разговаривали в темноте:
–  Ты же крутым был. О тебе легенды, у таких же или всё или их нет.
Ты и тут такой – не понимаю.
 – И сам до сих пор не понимаю. Было все было, шороху наводили по всей окраине и в город забегали. Весь подвал подо мной был.  На беду и на счастье выбрало меня провидение в наставники, одарило сыночком. Но пацан способнейший попался, ремеслу нашему быстро обучился, собрал вокруг себя таких же малолеток, дела такие творить стали, мне и не снилось. Я ж дурак по наставничьи радовался и гордился им. И сидим мы как-то с корешами, сэмом балуемся, треплемся про дела и прочее. Заходит сынок со своей ватагой, я и моргнуть не успел, как скрутили меня и приближенных моих. Довелось мне увидеть, как они дружков моих кончали. Одного за другим, молча дубинками  в месиво бесформенное раздолбали. Потом и за меня взялись, давай методично, так не торопясь, конечности мои дробить. А я смотрю на сынка, а он на меня. И не моргнет, не дрогнет ничего в нем, как каменный. И гордость за него во мне дурацкая – такого красавца вырастил. Жду когда добьют – скорее бы. Но тут сыночек вышел, и все за ним, оставили недобитого. Лежу, завидую друзьям, жду избавления. Но все случилось не так как хотелось, приползают двое из моей банды,  самые чмошники Манн и Мич. Завернули то, что от меня осталось в грязную тряпку,  ну и притащили сюда, так тут с ними и обитаю, сколько уже и не помню, не дают они мне с голоду загнуться.
– Странно как-то, за что у них любовь к тебе?
–  Ничего странного и никакой любви. Мич как-то раскололся – сынок им мой приказал, вот и стараются.
– А что с сынком то.
 – Ну, он молодец,  окраину и подвал подмял под себя, за город взялся по взрослому.
–  А так это тот, кого Зверем звали твой сынок, что-то с ним странное приключилось, никто толком и не знает ничегошеньки.
–  Всё так,  а получилось вот что, один  барыга в городе заартачился и послал сынка не очень вежливо и очень далеко. Сыночек, конечно, такое без последствий оставить не мог. Только когда пришел он к тому барыжнику со своими бойцами, ждали их не только те к кому  они пришли. Устроили  им конты  подлюки засаду. Сынок с друганами многих там и положили, но слишком их много было, из банды только один и уцелел. Приполз сюда, отлежался и все мне рассказал. Сынка он видел в последний раз, когда тот  отбивался от десятка дюжих контов, самых мощных из тех, что там были. Потом везунчик получил по башке, когда очухался,  говорит, что видел тех контов на куски порванных, но ни сынка, ни хоть что-нибудь от него так и не нашел.  Так и никто после этого нигде и никогда Оскана и не видел.
– Ну если бы конты его  взяли везде  об этом раструбили.
 – Да Ордера не корми, дай победами похвастать.
– Значит ни слуху, ни духу.
– Слухов много было, говорили, что он у Кей Хосса. Не думаю, нет такого  хомма, под которого мой сыночек бы лег.
 – Да пипл шепчется, мол, Хосс и не хомм вовсе.
 Барон усмехнулся:
–  Хомм, хомм дутый. Он с Ордером из одного ануса вылезли.
  Такой вот интересный разговор в темноте под нескучное звуковое сопровождение с улицы. Грохот и звон боя, неистовые вопли тех, кому везло, и крики боли, часто последней боли.
  Наступило утро, и все опять собрались  у окна. Бойня прекратилась, по всем улицам в сторону пустыря недалеко ото рва, пёстрые и серые вместе и дружно стаскивали и скидывали в большую кучу останки тех, кому не повезло. Ото рва тянулась черная  узкая лента, возле кучи она рассыпалась на множество мелких точек. Барон усмехнулся:
– Воистину не важно кто победил, главное кто выжил. Развлекалово финита.
   Граула добавил:
– Больше всех повезло шушелям, нажрутся вкусненького надолго.
–  Гляди-ка Мич бежит, – Барон указал на полурослика  у соседнего дома:
– Не понял, а где Манн?
    Лыцари разобрали баррикаду у дверей и запустили коротышку. Мич рассказал, что случилось с его другом Манном. Тревога застала их врасплох. В панике коротышки бросились, не разбирая дороги надеясь найти убежище. Мич скрылся в доме-башенке, а Манн замешкался и был увлечен возбужденной  толпой  пестрых  бойцов.  С верхнего этажа полурослик наблюдал за дракой, а главное увидел как погиб его друг.
Произошло это  совсем недалеко от башенки, где Мич прятался. Манн бежал по улице, надеясь скрыться  от огромного шакала, но тот жутко хохоча, в три прыжка догнал несчастного, схватил двумя лапищами и оторвал голову. Веселясь и пританцовывая, он легко отбросил туловище, а голову слегка подбросил вверх, а затем как пнет, изо всех своих чудовищных сил. Голова Манна до сих пор висит на шпиле тревожной колокольни.
   Слушая рассказ Мича, никто и не заметил зашедшего гостя. Он откинул капюшон плаща редкого оттенка из коричневой гаммы, и мрачно всех осмотрел, своими глубоко посажеными глазами.
Его лысую вытянутую черепушку, украшали разнообразные шрамы и диковинные рисунки. Барон рассмеялся:
– Привет Механик, давно не виделись. Вам друзья пора, мой старый приятель не любит лишние глаза, когда работает. У нас с ним одно маленькое дельце. Не думаю, что оно займет много времени, а вам желаю удачи. И если кто встретит Оскана, просто скажите отец простил, а за остальных, не дурак сам поймет.
   Уже на улице, прежде чем завернуть за угол, Тряня обернулся и увидел выбежавшего на улицу Мича, его бледное лицо было искажено гримасой ужаса. Вскинув вверх руки, шатаясь, коротышка, побежал в сторону противоположную от Тряни.
   Никто не  обращал на их компанию никакого внимания. Все были заняты наведением порядка. Пестрые и серые вместе оттирали пятна со стен и дорог. Тряня, почему-то подумал, что кто бы сюда не пришел, какой бы он масти не был, здесь он станет пестрым жителем пестрого сектора окраины. И проводил этот странный мирок малыша необычно.  За последним рядом малоэтажных зданий окраины у дороги на старом кресле сидела хомми, вся укутанная  в мохнатый большой платок с пушистыми кистями. Виднелось лишь лицо, испаханное глубокими морщинами и  черные глаза.  Она при помощи своей носоглотки выдавала разнообразные мелодии. Иногда переходила на стихи типа таких:
– Изгнанники других миров
Построили город украденных снов
Где на стенах рисуют живые узоры
Вечной мглой вдохновленные воры.
 И как бросила в спину Тряни в рваном ритме:
– Ты чей-то сон
Ты чей-то бред.
Тебя и не было
И нет.
    По мере приближения к огромным башням города Тряня чувствовал нарастающую тревогу. Он внимательно вглядывался во всё. И взгляд постоянно спотыкался об странную надстройку  одной из башен.
Она явно отличалась по производимому впечатлению от основной  части строения, холодной и строгой в своей правильности и логичности.
Другое дело надстройка, маленький хоммер  никак не мог подобрать слова к своим ощущениям. В голову постоянно приходило одно выражение, когда-то им слышанное:  МЕРТВЕЕ МЁРТВОГО.
   Серко заметив тревогу маленького спутника проследил за его взглядом но, не заметив ничего подозрительного, просто пожал плечами.
   Тряня старался, какое-то время смотреть только под ноги, но не выдержал и бросил взгляд на ту башню, на ней ничего не было.
– Померещилось, неужели померещилось.
   Войдя в город, они разъединились, Граула пошел в сторону шинка Россаны, а лыцари и Тряня направились к заветной цели.
   Но до башни Гросса они так и не дошли, оставалось совсем недалеко, только вышли из узкой улицы на более  широкую, повернули направо  и уже был виден вход  и стоящие там ифриты, но кроме трехглазых страшилищ возле ворот выстроились в две шеренги, не менее сотни контов.       Друзья остановились в недоумении.   Геррыч  зачесал нос:
– Варум.
  Серко крякнул:   
– Шо за парад, не по наши ли души, как братка разумиш.
–  Найн, так не можат быт.  Доннер ветер.
  Но тут загремела музыка, конты вытянулись в струнку, мимо них проследовал длинный чёрный энолид и остановился прямо у входа. Хлопнули двери,  через пару минут  бравые каменномордые служители порядка, похоже, получили команду вольно.
 – Ну, – облегченно вздохнул Серко, – мы просто невовремя, знатный думаю,  гусь пожаловал к Гроссу, не сам ли пан Ордер. Треба где то отсидеться, пошли в шинок шо ли.
– Я, я,  – согласился Геррыч.
   Они развернулись и пошли в  кабак. Поплутав по узким улочкам,  наконец, добрались  до желанного им шинка, что  находился под большим мрачным строением, оттуда доносилась тихая музыка и разнообразные запахи.
– Росси лапушка наша сладенька, – попросил Серко любезно встретившую их хозяйку:
–  Пыва нашого лубимого побольше и похолоднее и закуси фырменной.
Це нам с Геррычем.
–  А мальцу шо полегче и супчика горячего.
   Супчик был не только горячим, но и очень острым.   А вокруг было шумно, множество посетителей оживленно беседовали. Изрядно подвыпивший хомм не то кого-то ругал, не то жаловался:
 – Во жизнь у нас какая, он я вам говорю, чмо был чмо и остался,  а в делах    ноль,  ничего не умел кроме как шестерить перед боссами, а вот как поднялся.
   Другой хомм  скривил рот:
– Ну, ты брат вроде большенький  и грамотный, а истины простой не знаешь. Дерьмо всплывшее наверх, не дерьмо уже а начальник.
   Слушавшие дружно захохотали. Народ разбавлял общий смех своими комментами и шутками. Кто ерничал. Кто умничал. Все расслаблялись.
–  Хилософия лузьеров… маза фака…
–  Хорошо наверху..ху..ху..ху..
– Кто больше работает – того больше имеют…
– Чо б вы хотели, система то у нас шестеренчатая….
– Работяг сократили – паразитов наплодили, на одну рабочую скотинку по восемь погонял…
– Если в системе верх активный паразит, а низ пассивный раздолбай и покуист то вся эта конструкция и сама обязательно рухнет, но и разрушит среду существования и многим достанется….
– Э-эх жизнь наша небелковая…
    И только один,  ну очень круглолицый хомм, невесело прихлебывал пенное янтарное пиво из высокой кружки, и ни к кому не обращаясь заговорил:
– Терпи и молчи, молчи и терпи. Главное чтобы не было хуже, чем есть. Если плохо, то не так плохо как могло быть. Очень больно – терпи. Очень плохо – живи.
   И закрыв лицо дрожащей ладонью, в смиренном отчаянии еле слышно добавил что-то совсем невнятное:
 – Когу эбетс чужа гое.
– Ну, ты дя сюперьаптымыст, – развеселил публику худой хоммер.
  А Тряня, почему-то вспомнил одну цитату из  книги, что читал ему Иргудеон:
– Видел я также, что всякий труд и всякий успех в делах производят взаимную между людьми зависть. И это – суета и томление духа!
   Геррыч заказал еще много  еды и пива.  К ним присоединился и Граула. Ему хватило пары рюмок, чтобы отключиться. Блаженно улыбаясь, пьяница прислонился к стенке.  Лыцари же занялись кулинарным экстримом. Однорукий  большие куски жареного и очень жирного мяса посыпал безмерно красным перцем, но и этого ему было мало, он  вдогонку сгрызал горстями маленькие очень злые перчики. Его рыжий друг толстые сосиски макал в желтую горчицу, от одного запаха которой, у всех в радиусе пяти шагов слезы и сопли выбивало сразу и обильно. При этом друзья вели беседу на экономическую тему. Точнее  говорил пышущий жаром  Серко, доставляя своими оригинальными изречениями  огромное удовольствие другу:
 – Ты мне камрад растолкуй энти бисовы венстиции, це как, то добри панове мне дают шоб я типа того производство развивал и прибылью с ними, потом по совести делился. Или то  хрендит бандитский, последние портки снимуть. Да и  я деньги  и не увижу, не пощупаю. Все ж  до меня разворують на верхах. А отдавать мня принунудять.  Да и не надь мне венститиций грёбаных, ты мне цену дай разумную и налогами не души. А эта пакость ин мать её феляция.  Шо они мне в голову дерьмо мутное льють. Оно же ясно  раз фляция то от того шо порозитьев дюже развелось и ворують запредельно и робить никто не хочет.  Да и толку трепись не трепись, а спробуй  зулупысь. Поразыты само твари без пощады. Как оно було то и будя.
   Серко своими рассуждениями довёл Геррыча до состояния блаженной невменяемости. Эмоции из однорукого хоммера еще пёрли, но язык уже переставал слушаться и выдавал  весьма забавные звукосочетания:
–  И шо те господья юдливые мне на шею злезли и гроши мои кровные комут и кудат  давают  шобы там жылы добре и елы вкусно мне ж дерьмецо и ищо издеваются жывы голодно и плохо, но те так и лучшее, фляции не будя. А те суки заземные за мои ж гроши на меня ножи точут и пакости насылают. Я ж сирый не защищенный не леченый, одна мне путя дорога в могилу хладную. А они  юроды перхаты станцують надо мной.
   Серко посмотрел на блаженно улыбающегося во сне  друга, вздохнул, громко выдохнул и охладил жар холодным пивом из огромной кружки и так трижды, успокоившись,  стал лениво поругивать контов и Ордера, так чтобы чем-то заняться.
    Кто-то его поддержал:
– Говорят, когда сдохнет последний конт, над городом появится радуга.
– А что такое радуга?
– Не знаю, но говорят обалдеть.
 – Ну, мужички, вы это зря конты, когда они в городе одни  совсем неплохо,  главное чтоб другие не расплодились, а то получиться, как на моем старом месте, – заговорил худой скрюченный хомм за соседним столиком.
– А что с твоим старым местом? – спросил кто-то из посетителей.
–  Что да ничего, нет его и всё, как не было, а был же был город мой не меньше этого и место у меня там было своё и дело. Ходишь, бывало по городу, скажет босс  Каарун – отнеси это туда то,   потом зайди  в другое место,  и так весь день.
–  А вечером   доползешь до большого крысятника, и закроешься в своей норке, маленькая, но своя, –  скрученный сладко вздохнул и многие из посетителей заведения понимающе  закивали.
   Все они расселись около рассказчика. Россана только меняла пустые кружки.
 –  Придёшь, бывало домой. Нальёшь из пузырька в рюмочку бярочки, макнешь кусочек лимона в сахаре, заглотнешь родимой, лимончиком закуснешь. Хорошо, огонёк внутри загорается.
– Да чтоб пипл без бярочки делал, замёрз бы и сгинул совсем.
 – Вот говоришь конты, да уроды, да сволочи, но терпимы, если с ними дело не иметь, другие не лучше, а доберись они до власти – О, О, О.
 А начались мои неприятности с того, что потерял я дело своё. Пришёл, как-то в контору, а она закрыта замок и конты на входе.  Наши толпятся, жужжат,  что толи хозяин наш зелёный, не то помогал как-то зелени. Все пошумели и разбрелись, и я пошёл бродить по городу.
–  А почему домой не пошёл? – спросил Тряня, но все так на него цыкнули.
 – Да  без дела плохо, только дело я нашёл, или оно меня нашло, забрёл на окраину, там развалины дымятся, конты охраняют. Телеги стоят  и хоммы суетятся, таскают в них что-то, под командой начальника, тот только палкой им указывал и ей же подгонял.  Он косился всё на меня,  но не прогонял, потом подошёл –   что бездельничаешь, может, дело ищешь. Я –  да, да господин. Ну, считай, что принят –  достал из одной телеги жилет, кепи и перчатки дал мне,  подозвал одного из своих – обьясни ему все сегодня  и завтра держи возле себя. Так я стал утилизатором, то, что мы собирали, были куски от хоммов.  Мой наставник объяснил –  тут гнездо зелени было,  а сегодня как бабахнет,  видишь конты мрачные, тупят, не поймут, что произошло.
   Мы собрали все, погрузили в телеги и потащили  на утилизацию.
 –  В печь?
  – Да печь. Какое то время мы собирали случайных дохляков, а потом началось. Хозяин собрал всех, и побежали на площадь. Работы много  и такого еще не было.  Нам пришлось собирать кучу кусков от контов,  среди них только один зеленый с черной повязкой.
  Один из посетителей спросил:
– Они нарушили запрет, ввезли горячее?
 –  Да так все и говорили,  он взорвал себя в толпе контов. Собирать куски контов стало нашим основным делом.  Напарники говорили, что зелень контролирует  половину города, потом, что две трети.  Скоро хозяин сказал, что семь дней нельзя выходить, как стемнеет. Днём мы стали собирать уже больше кусков зелёных, сказали, что конты выпустили псов.   
–  Стальных?
–   Да, так и сказали, стальных псов. Только контам это ненадолго помогло. Я скоро увидел одного такого пса  то, что от него осталось. Зелёные уничтожили его летающим огнем  и еще кучу контов.
 –  Нарушив один запрет – нарушишь и другой.
  – Конты потеряли город,  зелень взяла власть, о чём и объявили. Появились новые запреты и правила, вместо контов –  монты с длинными палками. Но мир был недолог, началась война между зелёными и зелёными, только одни назвались черно-зелёными, а их враги красно-зелёными. Работы стало ещё больше, хозяин нанял новых работников, только покоя нам не было ни днём, ни ночью. Как-то всю ночь вкалывали, на каких то развалинах. А утром я понял, что это всё, что осталось от моего крысятника, от моей норки, тут в голове моей замкнуло, и я побрёл, ничего не видя, не слыша.
     Очнулся, вижу, что сижу на белом цилиндре возле черной призмы и рядом красный крест за призмой. Внизу город в развалинах, то тут, то там вспышки, и из города толпа разбегается. Меня сшиб какой-то головастик с огромными глазами, упал, кричит, – это конец, всем конец.
  Я обернулся, смотрю на другом конце города, где склады, там еще держались конты, вспышка – огромный столб поднимается вверх, затягивая всё в себя. Вверху расширяется, а перед ним всё загорается, рассыпается. Как мог быстро, побежал прочь. Увидел открытый люк и в нём глазища того, что сшиб меня, он тянул вперед дрожащую руку и заикаясь  повторял:
– Голова, голова.
    Я не стал оборачиваться, прыгнул в нору,  сбил большеглазого, люк с грохотом закрылся. Там было глубоко, но я упал на что-то мягкое, может на кого-то. И тут как  тряханет, меня аж подкинуло, и упал я уже больнее, чем в первый раз. В темноте кто-то стонал, плакал, ругался. Я спрятался, в какой то угол, сжался и впал вскоре в спячку.  Не знаю, что потом случилось, только когда открыл глаза, было конечно темновато, но впереди маячил свет и я побрёл  на него, по дороге спотыкался, под моими ногами разламывались, рассыпались не проснувшиеся хоммеры, не знаю, не пойму, но как-то  оказался я в вашем городе, в подвале. Но ничего не жалуюсь, дело нашел,   мусорщик я, –  все уважительно задакали, – и норка есть своя в большом крольчатнике.
  Кто-то из посетителей мрачно произнес:
– Большие все сотворили большие.
–  Да больше некому – во, кто нами правит.
– Большие уже давно  не рулят, а только подруливают, – возразил  остроухий  хоммер.
   Он давно уже прибывал в состоянии хмельного блаженства у грани полной отключки.
– А кто, если не Большие?
– Ну, эти, – остроухий стал водить руками вверх вниз и в стороны.
  На него все смотрели как на полного идиота, а он  мило улыбался – ну что тут непонятного, все же очевидно. Потом махнул рукой и присосался к следующей кружке тёмного пива. Все от него  отвернулись и продолжили волнующую тему:
  – А что у юзов как с этим, кто наверху?
 –  Да известно кто – педцы, –  заявил маленький хоммер с колючей шевелюрой.
–   Кто,  кто какие перцы? – переспросил хомм, чья большая морщинистая  лысина внизу переходила в золотистые локоны.
–  Да педцы, а не перцы. Какие, да разные  расты  в основном и всё больше и больше филов.
–  А ты откуда знаешь?
–  Хоммы умные говорят.
 – Да ты тироретик,  – рассмеялся лысый и все вместе с ним. Лысый продолжил:
  –Ты брат поменьше слушай всяких пустопророчествующих кликушек,  это всё от юзов идёт глупость.  У них те, что в низу всякие слабики и неудачники про верхних тренькают, что сильные и удачники дерьма обьелись, и что договоры  кровью кое с кем подписали. Только понятно же, что договоры такие кому попало, не предложат, не дураки, дело  знают.
   Другой завсегдатай, припевая пиво, добавил:
 – Да брат пророков никому не надо, особливо своих местных. Люблят и слушають все только льстюнчиков и брехунчиков, особливо ненашенских.  А что касаемо контов, наши хоть непродажные.
– И где же ты встречал продажных контов?
– Хорм большой и конты не везде штампованные, а главное неподкупность не первая заповедь в Ордене, а первая да будет вам известно – нет власти надо мной кроме Ордера, законы Ордена – мои законы, враги Ордера – мои враги, я слуга и раб Ордена.
   Исполняй первую заповедь, повторяй это всем и каждому, а главное почаще, почаще, и на многие твои прегрешения закроют глаза. Но если несчастный хоть однажды будешь уличён в  нарушении первейшей заповеди или  в сомнениях или помыслах к измене, даже если во всем остальном ты сама святость и полон благодетели, наказан будешь высшей карой неминуемо.
    Тут в разговор, воспользовавшийся паузой, вступил еще один хоммер до этого молчавший. По причине малозубости он весьма шепелявил:
– Жил я в одном городке. Бардак фантастический. Хварупция сказочная. Там пипл о хозяине мечтал.
–  О каком?
–  Два варианта было.  Одни грили так чтобы пришел суперхомм и первым делом провёл инвентаризацию бардака. Другие им, да он так загнётся от перегруза.
 Лучше так, пришел и хась, хась.
Да это хась-хась только начать, потом не остановишь.
– А сами там не пробовали просто начать работать и перестать воровать.
–  Ха за такую ересь там по морде зараз. В лучшем случае.
– Ну револьюшен бы сбацали. Типа власть пиплу и всё такое.
– Был опыт. Да власть в том городочке портит и губит любого, кто бы за нее не схватился. Но ничего кто как мог приспосабливался. Главное  попасть в какую-нибудь мафию. Мафии рулят, а кто не попал к ним   те пипл или конкретнее лохи. Горбаться и верь в справедливость.
    Все расмеялись, но не очень весело.
Один посетитель встал, и подняв бокал свой произнёс:
 –  Выпьем, братья за тех, у кого нет ни власти, ни богатств.  За тех, чьи карманы полны надежды. А в заначке только любовь. И нет ни на грошик зависти и злобы.
Выпьем. Стоя. Молча. И не чокаясь.
   Все встали. Опустили головы. В тишине и полумраке Тряне вдруг показалось, что возле  каждого стоящего и молчавшего хоммера  стояли тени. По две, три, а у некоторых и больше. Залпом осушив бокалы, все сели и продолжили свой активный отдых. Усталые Трянины спутники давно храпели, а маленький хомм без единой капельки сна в глазах, слушал безобидный трёп пьяненьких завсегдатаев заведения Россаны.
   Один из них, яйцеголовый в зеленой куртке, сидел один у барной стойки. Рядом стояли уже шесть пустых пивных бокалов. Россана наполнила седьмой тёмным пивом. И тут все время молчавший до этого посетитель заговорил:
 – И вот что характерно Россана, солнышко ты наше, глаза изумрудные, радость наша рыженькая, шесть бокалов твоего тёмного коронного и приходит она нирваная, время тормозит и пространство сжимается и стены эти купол непреодолимый и это айоу, – он показал на двери, –  никогда не откроются. Никогда. Там ничего и никого нет.
И ещё только один бокальчик, и все, и я уйдём в бесплотность блаженную.
  Осушив в четыре глотка бокал, он опустил удлиненную голову на стойку и затих счастливо улыбаясь.  Россана  погладила безволосую маковку и нежно, но очень тихо произнесла:
– Спи, дурачок спи глупенький. Снов тебе хороших, ни черных, ни серых, ни красных.
    Среди ночи вышел хоммерёнок на крыльцо.  Всюду царил серый полумрак, украшенный маленькими красными  и зелеными огоньками. Тряня увидел, как, сначала в одном из переулков  мелькнула тень. Черное пятно ползло медленно по земле, потом по стенам,  а затем от противоположной стены стала вытягиваться в сторону  стоящего на крыльце Тряни. Тень была, но нигде маленький домовенок не увидел того, кто бы мог отбросить такую тень. Пятно остановилось в нескольких шагах от Тряни,   стало подтягиваться и расти вверх, обретая форму объем и даже лицо, нависшее над хоммером. Черные глаза, каждый размером почти с небольшого хоммера, рассматривали Тряню, а тот понимал, что всё происходящее страшно и опасно, но страха не чувствовал, лишь приготовился, как учили, отразить удар и  нанести  ответный. Но тень не напала.   Всё словно отмоталось в обратном порядке, и  тень исчезла в том же проулке, откуда появилась. Порыв ветра донёс оттуда странные звуки,  – ШШИИВВВИИИИ.
   Тряня вернулся в кабак, лысый удивленно посмотрел на него:
 – Ты где был?
 – На улице.
 – Однако, рисковый ты парень, одному ночью там не стоит, ох не стоит.
    Худой ушастый хомм засмеялся:
– Ты ему еще про ночную тень расскажи.
– Ну не знаю, не знаю.
– А никто  не знает, только болтают, что это тень самого Ордера благодетеля нашего,  ночью зло творит для равновесия.
   Хоммер уже прозванный тироретиком, выдвинул другую версию:
– А я слышал, что это тени юзеров шалят.
 – Да как такое возможно?
– Ну не скажу как, только  от  многих из бывших домашних слышал такую историю.
   Сидит черной, пречерной ночью хоммес у Грани Микрона, зырит за своим хозяином и  тут от того отделяется такое жуткое и тёмное и прямиком через Грань и исчезает в портале. Юзер каменеет и хоммес лишается всякой свободы и подвижности,  пока эта самая тень мрачная не вернётся и не войдет туда, откуда вышла. И ещё говорят, есть такое железное правило для этих теней, вернуться  не позднее, чем за шесть минут до рассвета, а если опоздает всё, кирдык полный, хоммес в пыль рассыплется, хозяина его другие юзеры в ящик положат и закопают куда положено у них там. А тень тут остаётся и ничего другого не может, как зло нам бедным творить по ночам и выход искать.
– Какой выход обратно что ли?
 – Да нет в том то и дело, что обратно путь им заказан, и какой выход,  куда никто не знает. И еще говорят, что большие ловцов за ними пускают, а что за ловцы  и зачем большим эти тени, что они с ними творят, тоже никто сказать не может.
– Брехня, – уверенно сказал проснувшийся Серко:
 – Грань смерть верная чи нам чи им.  А це усе другие балуют. Давай Тряня збирайся.
    Народ стал развивать новую тему.
–   И  откуда нам эти оски. Мало нам своих уродов и бандюков, и куда власть смотрит.
– Власть  смотрит, куда ей надо, а иные, зачем лишние хлопоты, нет ничего такого и всё.
 –А зря, беды многие от этих осков, и трясучка хворь новомодная от них, от осков невидимых.
– Да ну, крышу у каждого может снести с перебора или передозы.
–  Не скажи. Ты вот еще кружек шесть пропусти и выйди на перекресток и оттянися там, что хочешь вытворяй, все мимо пройдут ну можа плюнет кто. А на трясучку толпа собирается. Такое вытворять может лишь тот в ком оск сидит.  Извраты и срамоты, не описать слов не знаю. А звуки а слова какие выдаёт. Пока трясется, изгибается воет дикообразно ещё ничо. Но как затихнет, встанет белый весь, кровинки ни капельки, глазищы стеклянные и начнёт такое выглаголивать, а все слушают, слушают безмолвные.
–  Факт, сам так попал, отходняк хуже чем от палёнки. И от контов  дубинкой по хребтине получил.
– Конты толпу не любят, и херотрясов ловят и жестко с ними обходятся, а толку, пока то да сё, оск тихонько обратно  в преисподнюю.
 – И как от них невидимых охраниться?
– Есть защитники. Они и гадов видеть могут и средства защиты имеют и недорого берут.
– Да байки это всё, легенды городские. Вы еще про злобного хоммита расскажите, что по ночам  окна кирпичами, да камнями бьёт.
– Ну это совсем не легенда, хоммит как хоммит, раз ему  плохо и дерьмо он полное,  почему другим должно быть хорошо. Он же к ворюгам и бандюкам не лезет, простых работяг обижает, так что всё нормально. Всё как везде.
–  Точно, какие нах байки. Реально. Я се тройной стеклопакет поставил. Стоко бабла впалил. Хотел, бля, в тишине спать. А тут упахался, как сука дешёвая. Заглотил сэма с устатку, и отъехал в полной тишине. И тут эта тишина взрывается и всё взрывается. Такой грохот, звон бляцкий. Все думаю наконец большой кирдык пришел и Хорму и всей Юзме иппаной. Глаза, бля, открываю в разбитом окне морда, и  у башки моей кирпич, я  кирпич в эту морду, промазал, бля, стекло добил токо.
– Ну и чо?
 – Чо, чо ну приехали конты, протокол написали, штраф мне выписали.
 –За чо?
 – За неубранный мусор.
    Весь подвальчик опять затрясся от  смеха. Но Тряня услышал странный голос, почти шипение:
– Хоммиты долго не живут. Да и не жизнь это. Дырявой ложкой хлебать чужое дерьмо.
  Тряня давно обратил внимание на этого хомма. Он сидел за отдельным столиком, молча. Но к нему изредка подсаживались, появлявшееся из айоу посетители. Они что-то шептали ему на ухо.  Он отвечал кивком головы утвердительно или отрицательно, после чего гость исчезал, не сделав заказа. Малыш прозвал этого хомма  Брови,  за мохнатую черно-белую растительность, скрывающую глаза. И кружка у мохнатобрового была удивительная, черная непрозрачная с разнообразными резными фигурками. Две симметричные рогатые морды открыли свои пасти и  там были круглые прозрачные вставки.
   Лысый, тот, что с золотистыми локонами оказался  старым знакомцем Геррыча, и пошел утром их провожать, но до башни Гросса спокойно дойти не получилось.
   И опять благодаря конечно контам. Только  друзья поднялись из подвала, как увидели двух контов тащащих куда-то толстенького хомма, одного из завсегдатаев заведения Россаны, благодушного и хронически невменяемого. Все кто наблюдал за происходившим жалели бедного хомма и тихонько поругивали контов, но не вмешивались. Но тут всех оглушил пронзительный и невероятный голос:
– Куда, куда уроды. Мой мушшык, мой не отдам гады.
   Кривоногая  хомми, чуть ли не в половину меньше контов, в три мгновения сокрушила их и повергла на землю, схватила толстячка и быстро, быстро потащила прочь. У всех кто это видел, сначала наступил ступор, потом истерика хохотушная. Не до смеха было только контам. Когда  все успокоились и подошли к ним, верные слуги Ордера продолжали сидеть на земле, а их лица и так обычно бессмысленные, выражали крайнюю степень идиотизма.
– Коза у ребят, – прокомментировал лысый.
   Геррыч как следует, пнул каждого конта и заорал:
–  Швайне. ком ком участок бегом шнелля.
  В контах  что-то заработало, и они на четвереньках, но быстро  исчезли. Компания двинулась в путь.  Первым шёл Серко, и что-то насвистывал, за ним Тряня, разглядывая всё и всех по дороге, и последними следовали лысый и Геррыч, тихо и мирно беседуя.
   Впереди послышался неприятный скрип.
–  Ой. Лышенько, –  выдохнул  Серко и остановился.  Тряня ничего невидевший из за широкой спины лыцаря, обошел  его и встал справа,  Геррыч с лысым обошли Серко слева.
  По дороге  мимо них, закованные тонкими цепями, хоммы в серых робах тащили телеги, на них сидели другие хоммеры, связанные, с резиновыми кляпами. От разнообразия в их одеяниях зарезало в глазах. По сторонам длинной колонны телег шли конты с дубинками.
 – Кто это? – спросил Тряня.
– Запряженные это зэка.
 – Зэка?
 – Ну, пацаны срок тянут. А в телегах с кляпами  фаны –  их в дурдом лечить.
 – А  за что их так?
 – Для их же блага и защиты общества от  заразы. Они ж больные на голову, а во всём их юзеры хозяева виноватые, сами на музыке дурной помешались и хоммов своих разума лишили, а потом по их же дури бедные и дома потеряли.  Вот и бродят повсюду  в клабы собираются, порядочным хоммерам прохода не дают. Фаны, они речь простую забыли, музыкой общаются и тихо не могут.
   Что за музыка маленький хоммер понял через секунду, когда просто ошалел от силы и дикости звука. Серко и Геррыч упали вниз, у лысого его локоны поднялись вверх, он заорал, – за мной быстро. Они побежали за ним в какую то дверь, потом по тёмным коридорам выбежали на длинный балкон, откуда и стали наблюдать за происходившим на дороге. Как раз под узким с невысокими перилами балконом, какие то  фаны явно пытались освободить товарищей и бились с контами. Зэка спрятались  под телегами и не вмешивались. Серко сверху по-своему комментировал бойню:
– Ну что за дурни, ктож на власть в лоб прёт, вумный власть за версту обойдёт.
     В пёстрой толпе нападавших выделялся один фан с резаной прической, большими глазами, фиолетовым ртом и курносыми носом. А руке у него был нож, владел он этим оружием виртуозно. Поначалу фанам удалось потеснить контов и освободить половину  друзей  и всё это под свою музыку, но вой сирен  почти заглушил её, прибыло подкрепление. Фаны бросились врассыпную, кому-то удалось скрыться, но часть нападавших конты схватили,  стали избивать. Тряня видел, как трое дюжих контов лупили маленького хомма в одежде с блёстками. Он уже не сопротивлялся, но продолжал петь, на мгновение замолчал. И так запел, что конты расступились. Он пел, и весь светился, потом музыка остановилась, и свет погас. На дорогу упал маленький, серый, невзрачный хоммер.
     Толпа контов окружила того, что был с ножом. Он со странной улыбкой разглядывал их. Потом вскинул вверх руку, лезвие вытянулось и превратилось в горящий стержень. Фан начал кружиться, как бы танцуя под свою музыку, и при этом от горящего стержня образовывались огненные узоры. Конты застыли, не приближаясь, ожидая развязки.
     Горящие узоры слились в невыносимо яркий шар. Огонь внезапно погас, внутри никого не оказалось только тёмное пятно  на дороге, оно быстро сжалось до точки и исчезло. Музыка затихала, словно удалялась.    Серко зачесал бородавку на носу:
– Не поняв он змер или куды?
– Ой,  хорошо то как, – услышал, чей то голос  Тряня и только сейчас увидел, что кроме них на балконе  собралась толпа зевак. Удлиненная  вперед морда того, что был поближе выражала большое удовольствие.       Мордатый повторил:
– Как  хорошо.
  И громко рассмеявшись, добавил:
 – Когда другим плохо.
   Его смех многие поддержали. И пока шли к выходу зеваки обсуждали произошедшее:
– Что за хоммята пошли, всё скучно им, эти вот на музыке съехали, другие в тырки играют, того и гляди получишь от такого лохматого подарочек заточку, в толпе, когда совсем не ждешь, тебя уж нет, а  уроды на час скуки от избавились и только.
– Да кафа им все надо, нет кафа и лафа не надо.
    Особенно злобствовал сутулый остроухий хоммер. Он зыркал глазками-бусинками. Улыбался и говорил так, словно в его пасть вставили длинную палочку:
– Так уродцам, так гаденышам. Тащись от своей музыки, но чужую не глуши. Даже если музыка того тишина.
– Тишина музыка мёртвых.
– Живой шоли оченно, шас справим.
     Конты собрали на телеги и живых и недвижимых фанов. Колонна  продолжила путь.
      Лысый  провожая взглядом телеги   недоуменно спросил:
– Дохляков то зачем в дурдом,  может и правда, что некого там не лечат, а живьём утилизируют.
– Найн,  – возразил Геррыч,  – Их так не думат. Конт примитив, бил приказ всех дурдом,  новый приказ не поступат,  выполнят последний.
–  Да конты такие, – согласился лысый:
 – Еще говорят, что там, на первой линии всем головы кислотой промывают, а потом  методом жесткой штамповки новых контов делают. Боюсь, и мне туда  дорога светит.
 – Варум?
–  Да видения у меня, ну что я не я и не здесь, а там. И замерзаю и все, и всё  там замерзает или уже замерзло. И ни кому не спастись.
     Серко сочувственно посоветовал:
 – Ты братка с тёмным то пывом завязывай, переходи на светлое полегче. А на ночь лучче горылки горячей, но не стакан, а махонькую серебряну рюмашечку, и в любом сне жарко станет.
    С испорченным настроением компания продолжила свой путь, надеясь, что на этот раз удастся достигнуть цели.
     На одном из перекрестков дорогу компании перегородила странная процессия, похожая на похоронную. Впереди шли восемь краснолицых карликов и несли большие носилки. На них лежал огромный фолиант в черном переплёте с замками. За карликами шествовал горбун в коричневой потёртой мантии. На его голове чудом держалась странная шапка. С волос неопределенного цвета непрерывно сыпалась перхоть. Но большую голову горбуна ничто не волновало. Он шел, потупив взгляд, и его челюсть и толстые губы постоянно шевелились, что-то пережевывая. Лысый с поклоном поздоровался:
 – Великого здоровья вам многоуважаемейший Кун Зцы.
С радостью вас и нас ничтожных. Закончили труд ваш. И что же в сем драгоценном хранилище мудрости.
   Кун Зцы на ходу ответил. Не поворачивая ни головы ни взгляда:
– Не более чем ничего.
Потом остановился, поднял голову и махнул рукой в сторону лысого:
– Обо всём. Да обо всём. Обо всём.
  И продолжил свое движение и жевание.
–  Великий мудрец, – покачал головой лысый.
  Геррыч пожал плечами:
  – Але висен неманд верстехт нихт.
  Лысый поморщился:
– Привычка у него неприятная. Язык свой жует непрерывно.
– Ну шо туточки зробишь.
Серко помотал рукой:
– Можжа им сало по принцыпам низзя жоваты.
   Они шли по узкой улочке, чуть впереди брёл какой-то сутулый хоммер. И вдруг Тряня увидел, как из земли появилось, нечто красноватое и совсем небольшое, резко ударило в спину впереди идущего и исчезло в нём. Бедного хомма сильно затрясло.  Несколько страшных мгновений и красная бесформенная масса вылетела из головы жертвы, подлетела вверх, резко шлепнулось оземь и  исчезла. Бедный хоммер скукожился и завалился, от него осталась одна упаковка, всё содержимое вынули. Лысого трясло, Геррыч стоял бледный, а Серко крестился:
–  Да что за напасти, братка может зря мы усе затеяли, может   то нам сверху знаки – отступитесь.
– Найн камрад найн, Унд нюр дер тод вирд ден риттер анхальтен . Форвардс.
 – Да мы лыцари. Вперёд. И будя шо будя.
  Вскоре они подошли к высокой башне. На входе  стояли два трехглазых ифрита.  Геррыч показал какую-то карточку, и их пропустили.  Вёл трех друзей по  коридорам башни странный хомм, а странный потому как, то вот он есть, а вот и нет, исчез, пораженный Тряня сильно напрягал зрение и проводник проявлялся, теряя прозрачность.
    На встречу им два хоммера тащили еле живого третьего. Тряня скоро понял, что с ним случилось, когда по дороге увидел, как в круглой комнате, какой то хоммерёнок уворачивался от ударов озлобленного ифрита. В другой комнате другой хоммёнок,  бросал черные шары в других хоммеров стоящих перед ним. Шар почему-то пролетел сквозь одного из них, а хомменок стал сильно дёргаться, ему явно было очень больно. В одном из бесчисленных коридоров они увидели выстроенные вдоль стен фигуры. Девять  слева и одна напротив. Тряня  поначалу решил что это статуи или куклы. Пропорции идеальные мужские, ростом с громилу Геррыча. Юный хоммер даже успел обозвать фигуры, по форме шлема на их головах. Слева углы, призмы ребром вперед. Справа шарик, не шар конечно, на голове просто округлая, как и у углов непрозрачная маска на лице.  Тряня  вздрогнул, когда эта синяя маска наклонилась над его головой. А когда они прошли этот строй, он почувствовал чей-то взгляд и обернулся. Крайний из углов повернул голову и смотрел на маленького хоммера. Тряня услышал  одно слово, но не поверил. Кто  он такой, кому нужен здесь, чтобы предупреждать. Но  внутри состояние ожидания немного потемнело.
   Перед одной из лестниц проводник строго предупредил:
– Идите посередине и не смотрите по сторонам.
   Тряня конечно не удержался, и косился то в одну сторону то в другую.
Ничего особенного – красные стены. На них через ступеньку висели  на разной высоте черные круги и  больше ничего.
   Тряня испугался, кто-то схватил его и не пускал. Но малыш шёл упрямо вперёд и не оборачивался. Наверху он почувствовал свободу и услышал пару слов, но снова не захотел поверить. Никого же не было рядом кроме лыцарей и проводника, но они молчали. Много непонятного и странного они повстречали, пока не дошли до огромного красного зала.    В центре помещения, где казалось, не было не стен ни потолка на резном и вычурном троне, окруженный  многочисленной челядью, сидел большой горбун с длинным острым носом. Один глаз был закрыт, может его и не было,  в другом то вспыхивал, то затухал манящий свет.  Почтительно стоявшие возле трона хоммеры испарились, как только горбун приподнял неимоверно длинный палец.
   Тряня успел подумать:
– Точно как кесарь римский или понтистий Пилат из книжки. Только еще страшнее.
–  О Майстер Гросс, – начал Геррыч:
–  Мы привести тебе ученика,  очень способный киндер. Шатц.
  – Я вижу, всё вижу.
 – Ну и голос, – подумал Тряня, – вроде не громкий, а глушит.
  – Подойди юный хоммер. 
   Ноги потяжелели, но он пошел, по дороге нашёл силы обернуться. Ни Геррыча, ни Серко уже не было. Малыша очень удивил пол, по которому он ступал. Очень тёмный и идеально полированный до зеркальности. В нём, слегка искажаясь, отражались замысловатые и непонятные фигуры, украшавшие сей зал. Но сколько не вглядывался юный хоммер себе под ноги, своего отражения не видел. И когда Тряня остановился у самого трона, отражение сего  удивительного  кресла было. Но не было отражения того, кто в нём сидел. Вдруг пол стал матовым. Тряня поднял глаза. Над ним возвышался хозяин башни. Боковым зрением малыш увидел, что пространство зала невероятно    сжалось. Стены, что казались недавно нереально далекими, в одно мгновение приблизились на расстояние нескольких шагов.  Зал потерял размеры и свою торжественность,  производил впечатление зловещей неумолимости, как палач в маске. А судья, да вот же он перед Тряней, молчит, выбирает приговор.    Малыш не отрывал взгляда от странных глаз Гросса. Сердечко замерло, когда огромные пальцы щупальца обхватили его голову. Гросс молчал и, не отпуская  Тряню, повёл его куда-то. Малыш ничего не видел, но существо его разделилось. Одна часть та, что была ниже и ту, что вёл перед собой хозяин башни, всё понимала и даже видела сквозь закрытые глаза.
   Они шли по узкой винтовой каменной лестнице, вдоль стен, покрытых чем-то красным и светящемся. Но другая часть Тряни, верхняя свободная прошла за стену. И её окружили глаза много, очень много глаз. Это были не просто глаза, огонь – сила готовая помочь спасти.  Трянины половинки не выдержали разлуки и соединились. Малыш  услышал или просто подумал:
– Это всего лишь страх. И защита от него.  Держись, не сдавайся.
   Гросс привел маленького хоммера на самый верх своей башни. Там был портал площадка.   Горбун повернул Тряню лицом к себе и произнёс:
 –  Маленький хоммер, тебе рано в мою школу. Ты ещё слишком сырой и мягкий, но когда-нибудь ты сможешь затмить меня и многих, возможно,  ты тот, кто прекратит моё существование, но всё же я буду тебя  учить и призову к себе, и не смей появляться раньше.
    Чьи-то ловкие руки подхватили Тряню, посадили в пустое письмо и отправили в неведомое. А тот по чьей воле он был изгнан из города, остался сидеть в кресле один на террасе.  Бедному малышу не дали времени полюбоваться хотя-бы красотой купола над городом. А полюбоваться было чем. Впрочем, мало кому из хоммеров могло прийти желание  на получение эстетических удовольствий, тем более от  чего-то  далекого недоступного и непонятного. Ну, есть и есть, не мешает и ладно.
    Можно было конечно пощекотать нервы и посмотреть с краешка площадки вниз. Но рваный  туман закрывал собой почти весь город. И над ним не было видно ни одной летающей машинки. Возможно, был официальный запрет. Но, скорее всего, работал старый хоммерский принцип-вопрос:
 – А зачем?
   Или в другом варианте:
–  А смысл?
    На странный город, не имевший светила над собой, опустились и стали сгущаться сумерки. Над неподвижным горбуном из поднявшихся с краев террасы лепестков образовался купол и пол засветился белым светом. Гросс поднялся, но не было у него ни горба, ни длинного носа,  ни странных глаз, ничего такого, что можно бы было назвать лицом. Из девяти лепестков черного купола один за другим стали появляться безликие.