Я СНОВА ПИШУ ДВА УЧЕБНИКА. КОМАНДИРОВКИ. ОТДЫХ
Я написал одиннадцать учебников и у каждого из них своя история. Вот, например, четвёртого, но начну издалека.
В 70-ые годы в результате некоторой политической разрядки в мире начали выпускать из страны евреев. Они сначала летели в Вену, там делились на тех, кто дальше следовал в Израиль и тех, кто хотел жить в Америке. Последние после Вены попадали в Италию и месяцами ждали разрешения на въезд в Штаты.
Мой друг юношества и более зрелых лет Яша, родного деда которого вспоминает Исаак Бабель в своих «Одесских рассказах», как выдающегося хирурга, женился позже меня. в начале шестидесятых годов, на Инне. К этому времени у меня появились не только новые друзья, но и дочь. Естественно, что после женитьбы Яши, мы стали видеться ещё реже. При наших встречах Яша очень скупо рассказывал о своих делах.
Я знал от него, что он уже тоже успел написать и издать брошюру об автоматизации работы промышленных холодильников, и что он делает диссертационную работу и должен защищать кандидатскую диссертацию. Перед защитой Яша подарил мне реферат. Его диссертация по холодильной технике в области по автоматизации процессов пала жертвой соперничества двух холодильных институтов, Ленинградского и Одесского.
Знал я также, что его мать, которую Яша любил и считался с её мнением, не ладит с Инной, что после смерти инного отца мать Инны готова была поменять свою самостоятельную квартиру около Лермонтовского курорта на Яшину одну комнату в коммунальной. Но мать Яши не давала согласия на требуемое в этом случае разделение квартирного счёта на два самостоятельных.
Как-то одним весенним днём 1976 года, возвращаясь домой с работы, я встретил Яшу на Греческой улице около магазина «Ткани». Он рассказал о своих проблемах и закончил тем, что, кажется, одним ударом разрубит все узлы. Я не сообразил, что означает «одним ударом разрубить все узлы», но потом я от кого-то услышал, что Яша собирается уезжать. Я слухи проверять не стал и его не спросил, так как не стоит спрашивать о том, что от тебя скрывают, даже из хороших побуждений.
Приближался день рождения жены. Я встретил Яшу на площади Советской армии, бывшей Соборной площади, попросту называемой у одесситов Соборкой. Когда у нас родился Игорь, то в тёплую погоду мы много времени проводили на Соборке с маленьким сыном на садовых скамьях вместе с семьёй Канторовичей, у которых в тоже время родилась вторая дочь. Гарик Канторович преподавал гидротехнические дисциплины в мореходном училище технического флота. Я познакомился с ним ещё в 1947 году, в пионерском лагере работников народного образования и поддерживал с ним приятельские отношения. Это был интеллигентный, образованный и приятный человек, Он также из-за квартирных проблем перед началом горбачёвской перестройки переехал в Каунас, в Литву.
На Соборке я напомнил Яше, что мы ждём его с Инной 16 июня, день именин моей жены.
-А ты не боишься? Уезжавшие «за бугор», которых негласно считали предателями родины, как-то стремились ограничить свои контакты, чтобы не навредить остающимся.
- Ты ведь знаешь, что мы уезжаем из Союза –спросил меня Яша. Он тогда уже имел разрешение на выезд.
-Нет -ответил я, хотя понимал, что для меня это небезопасно. Меня подмывало спросить его, когда это он мне сообщал о их выезде, но я промолчал. Чем более я становился старше, тем меньше мне хотелось ехидничать.
Потом, когда они собирались в дальнюю дорогу, мы несколько раз приходили к ним в гости, слушали написанное в мажорном тоне письмо Алика Роговского, я его знал по 43-ей школе. Яша и Инна подробно рассказывали о трудностях сборов: надо было, например, обегать все городские пункты проката и подписать справку, что ты ничего им не должен. Но был человек, которому платили 25 рублей, и он обеспечивал такую справку. Яша рассказывал об унижениях, которые испытывают выезжающие. Но более подробно мы об этом прочитали его воспоминаниях об своей одиссеи, которые он, на мой взгляд, очень интересно написал и малыми порциями присылал нам в каждом письме.
Мне запомнилась последняя наша встреча в Одессе на Ришельевской угол Жуковской. Я гулял с женой, Яша шёл по улице, как сонамбула, нам на встречу отдельно и несколько впереди Инны. Он вяло махнул нам рукой в знак приветствия и прошествовал вперёд в сторону железнодорожного вокзала. Инна остановилась и спросила меня:
-Ты веришь в Яшку, что он сможет там чего-нибудь достичь?
Я знал, что Яша очень способный, трудолюбивый и настойчивый мужик, умеющий найти общий язык с тем, кто ему нужен, и он приспособится к изменяющимся условиям жизни. Поэтому я, не задумываясь, уверенно ответил Инне:
-Я – да! – и не ошибся.
Следующая наша встреча состоялась через 17 лет, уже в Израиле, в 1993 году. Он к этому времени уже давно был профессором университета, имел собственный дом в Андовере (штат Массачусет), и его дочь Муся училась на медицинском факультете. Кроме преподавательской работы, Яша стал там писать стихи, издавать книги, пьесы, как на русском так и на английском. Инна, также инженер по образованию, работала в преподавателем каком-то техническом колледже.
Всего этого он в Одессе не добился бы, а если бы частично добился, как другой наш друг Толя, то уже после перестройки, когда в предпенсионном и пенсионном возрасте.
Мы встретились и у меня было такое ощущение, что не было этих семнадцати лет, как - будто мы вчера мы расстались, а сегодня продолжили беседу, начатую или тоже продолженную вчера.
Но я должен возвратиться к первой фразе этого рассказа, что евреи стали уезжать из советской страны. Из Одесского порта в Америку уехал бывший его главный диспетчер Мильман. Когда я начинал работать в порту, Мильман был заместителем начальника второго района по эксплуатации. С ним я по работе не сталкивался. Потом он был назначен главным диспетчером порта, где я в далёком 1951 году ещё курсантом на 4-ом курсе проходил диспетчерскую практику.
-
На 2-ом районе Мильмана сменил неизвестный мне дотоле тов. Б, сравнительно молодой и несолидный руководитель, но с огромным гонором. У него, по-видимому, как тогда говорили была "волосатая рука". Это означало, что его кто-то из больших начальников поддерживал. Моё знакомство с тов. Б состоялось в его кабинете, куда сменные прорабы и механики были под подписку вызваны для проведения политзанятий.
Сеть политпросвещения была непременным элементом политического воспитания советских трудящихся. Делилась она на низшее звено, то есть тех, кто не имел среднего образования, среднее звено – для работников со средним образованием, и высшее, соответственно для работников с высшим образованием. Руководителем занятий назначался парткомом из числа начальников –коммунистов.
Систематически политзанятия у нас в порту на районе не проводились, а в каких -то форсмажорных случаях, наверное, когда возникала вероятность проверки политической учёбы работников представителем райкома или вышестоящего «кома» партии.
В то время, когда я работал в порту, у нас на районе, по-видимому, и на других районах, существовала практика в случае острой нехватки механизаторов на предстоящей смене оставлять некоторых из них из предыдущей, на так называемую "сверхурочную" работу. Как правило, всегда находились желающие остаться поработать сверхурочно, потому что за такую работу платили больше.
По существовавшему законодательству использование работника сверхурочно должно было быть разрешено руководством района и согласовано с профсоюзом. Но мы, сменные механики, если не хватало механизаторов, часто оставляли и крановщиков, и водителей автопогрузчиков на свой страх и риск, не задумываясь о возможных последствиях. Ведь могла произойти авария или поломка перегрузочной машины, которой управлял уставший за предыдущую смену человек, или его производственная травма.
Я это рассказываю к тому, что новый заместитель начальника района по эксплуатации сразу не понравился своим неуважительным тоном, которым он, в частности, разговаривал со мной. Правда, существует поговорка, что ты начальник -я дурак, я начальник -ты дурак, но по молодости я дураком себя не считал. И ещё он повадился приезжать в порт в мою смену после 12 ночи и начинал резво командовать на районе. Например, звонит мне. Я представляюсь: "Сменный механик Шиф слушает". А он мне в ответ "без здрасти":
-Возьмите погрузчик и отвезите брезент с такого-то склада на такой-то причал. Я такой приказ выполнять по своей должностной инструкции не обязан, а потому и отвечаю ему, что у меня водительских прав на автопогрузчик нет.
Я иногда пользовался на смене автопогрузчиком, если не успевал куда-либо вовремя добраться пешком. Район был большой, причалов много, а механизация работала и на причалах, и в тылу. Как-то, чтобы успеть, приезжаю в диспетчерскую района за разнарядкой на вечернюю смену. На этот раз сменный диспетчер заказывает механизаторов больше, чем это предусмотрено в утверждённом сменно-суточном плане. Я говорю диспетчеру, его звали Николай, что у меня механизаторов, чтобы выполнить его заявку, не хватит.
Рядом с диспетчером за столом сидит тов. Б. Лицо у него белое-белое, а кожа на лице, по-видимому, тонкая, незадублённая морскими ветрами, и прыщеватая. Тов. Б. на на правах начальника приказывает, не посмотрев на меня:
-А Вы людей оставьте свехурочно!
Если было необходимо, я всегда оставлял сверхурочно без всяких формальностей, а тут меня что-то подмыло, и я ему в ответ:
-А Вы напишите в вахтенном журнале механизации, -говорю я тов. Б.,- что разрешаете оставить механизаторов на сверхурочную работу, я и оставлю. Теперь он уже посмотрел на меня в упор.
-Вы кто, инженер или техник? -вдруг спрашивает он меня.
-Инженер.-отвечаю я.
-Вот и решайте вопрос по-инженерному.
-Я и решаю по-инженерному- отвечаю я ему с вызовом, имея ввиду существовавшую инструкцию.
Кончилось тем, что он в журнале разрешения не написал, не хотел брать ответственность на себя, а я по-вредности и не оставил. Кстати, механизаторов на смене оказалось достаточно.
Впоследствии оказалось, что приезжал тов. Б по ночам в порт для встреч с симпатичной операторшей, работавшей в нашей смене в диспетчерской района. Я понимал так: коль ты приезжаешь ночью в порт для любовных утех, то не проявляй при этом для отвода глаз административный пыл, мешающий нормально работать. В эту привлекательную девицу, у которой глаза были с поволокою, или, как говорил Гарик Канторович, « с волокитою» был влюблён и её сменный диспетчер Николай. Он был пленён настолько, что решил ради неё бросить и жену, и детей. А тут тов. Б пристроился уводить ее на смене в укромное место из под Колиного носа. С начальством связываться Коля побоялся и дошёл до того, что на почве ревности решил отравиться.
Вся эта трагикомичная история, выплыла наружу, и любовный коллектив был расформирован. Колю отправили лечиться, а тов. Б. по партийной линии выговор схлопотал и был переведен на какую-то должность в Ильичёвский порт, Но вскоре он выплыл в Москве, в министерстве в качестве начальникам Вычислительного центра. Так что и в порту шекспировские сцены разыгрывались.
Но возвращусь к Мильману. Мильман написал учебник для подготовки рабочих кадров в системе учебно – курсовых комбинатов (УКК) морских портов. Пришло время переиздавать его с учётом накопившегося опыта работы комплексным бригадами портовых рабочих, а Мильман уехал на постоянное место жительство в Америку.
Управление учебных заведений (УУЗ) поручил Саше Ретману, моему другу и коллеге, собрать коллектив авторов и подготовить новую книгу. Ретман и я, уже двое, но мы, не будучи большими специалистами в области организации грузовых работ, решили пригласить Лычковского, сокурсника Саши по институту. Хотя Георгий Леонович был по образованию, как и Саша, и я, «механизатором», но к тому же отлично знал организацию и технологию портовых перегрузочных работ.
Лычковский рекомендовал включить в наш авторский коллектив своего напарника по писательской деятельности Рахлиса.
Когда Жорж, так называл Лычковского Саша, работал начальником механизации первого района порта, Илья Михайлович Рахлис работал там старшим инженером механизации. Их связывала многолетняя дружба.
Как мне передал Саша, Лычковский сказал ему: : «Как ты привык писать с Володей, так я привык работать с Ильюшей».
Мы коллективно составили план-проспект будущей книги, а после заключения издательского договора каждый начал писать свою часть рукописи. Лычковский и Рахлис написали всё, что должен знать докер-механизатор 4-го класса о перегрузочных работах в морском порту, я описал электрооборудование перегрузочных машин и совместно с Ретманом обширную главу "Перегрузочные машины и их техническая эксплуатация". Работали дружно, Саша осуществлял общее редактирование, секретарша Лычковского, он был ту пору начальником 1-го района, перепечатывала рукописи на пишущей машинке. Мы своевременно сдали в издательство. Потом последовала работа над в целом положительных замечаниями рецензента И.П. Шелиха, начальника УКК Мурманского порта. Потом последовала вычитка набранного текста книги, так называемого сигнального экземпляра. Но после "Автоматики" -это все для меня было проще и легче.
«"Докер-механизатор 4-го класса» вышел из печати в 1979 году. На трёхцветной картонной обложке были изображены таль, грейфер и трюм судна в сечении. За полученный гонорар мы купили переносной телевизор. а оставшиеся деньги я поровну поделил между родителями и детьми.
Одновременно я принял участие в другом авторском коллективе из Ленинграда, в который попал благодаря следующим необычным обстоятельствам. Коллектив ленинградских авторов Е.Т Сухин, К.П. Кондратьев и В.П. Свирский издали в 1967 году учебник "Техническая эксплуатация, ремонт и монтаж подъёмно-транспортных машин" для механизаторской специальности мореходных училищ. В московском издательстве "Транспорт" существовал правило повторного рецензирования вышедшей книги без ознакомления с ней авторов. Во всяком случае, ни с одной таких повторных рецензий на книги, в написании которых принял участие, я не читал.
Так что в начале своей штатной работы в училище, кроме подготовки и чтения лекций на стационаре, вечернем и заочном отделениях, написания учебных программ читаемых мною предметов, и программ практик, методических указаний, учебников, статей, мне поручались предиздательское рецензирование рукописей и вышедших в свет новых учебников.
Писал я также рецензии и без поручений, по велению души, например, на вышедшую в 1976 году книгу проф. Н.И. Ерофеева "Эксплуатация, ремонт и монтаж портовых перегрузочных машин" для высших учебных заведений или на книгу таллиннских авторов Ю.Н. Кабанова и А.И. Шубинского "Электромонтёр портовой механизации" для УКК портов.
Н.И. Ерофеев был моим преподавателем в институте, а потом моим научным руководителем, когда я был официально зачислен соискателем для написания и защиты кандидатской диссертации.
А.И. Шубинский работал начальником механизации Таллиннского порта. Я познакомился с ним, когда во второй раз совершил турне по проверке практики курсантов в портах Прибалтики и впервые посетил Таллинн.
Так вот в 1967 году мне поручили отрецензировать вышедший из печати учебник ленинградцев. Я высказал очень много замечаний, исходя из опыта работы в порту. Откровенно говоря, я и подумать не мог, что через десять лет Константин Павлович Кондратьев будет разыскивать меня в Одессе, чтобы предложить участвовать совместно с ним и Владимиром Петровичем Свирским в написании нового учебника по технической эксплуатации подъёмно-транспортных машин. Это была для меня уже пятая книга, содержание которой было очень важно, как автора программы этого предмета и
как преподавателя.
Я попросил Кондратьева перечислить разделы будущего учебника, которые он поручает мне написать. К сожалению, его ответ был мало вразумительным. Вообще все последующие встречи с ним оставили у меня неприятное впечатление, он был малоприветлив, я не чувствовал его чёткой позиции и как понял в дальнейшем, у Кондратьева был "негр" - Свирский. Со Свирским же было очень трудно говорить, у него были дефекты речи. Чтобы понять его, необходимо было очень сосредотачиваться, а это сильно напрягало. Кое-как я разобрался, где моя "епархия" и написал 46,45%, т.е. почти половину всего опубликованного в книге материала, около 12 печатных листов. Во всяком случае, такая цифра была определена Свирским и использована при финансовых расчетах между авторами.
Часть написанного мною материала, например, о смазке, был Кондратьевым, не спрашивая моего согласия, включён в главы, которые писал он.
Радость от возможности участвовать в написании ещё одного учебника была омрачена для нас инфарктом миокарда у мамы. Маму поместили в нашу районную больницу на Троицкой улице, рядом с областной станцией юных техников, где работала жена. Мы навещали маму, она лежала на 4-ом этаже в прямоугольной узкой палате, где находились ещё три женщины. Инфаркт тогда лечили долго. Маме сначала даже не разрешали в постели поворачиваться, потом она начала кратковременно садиться на кровать, потом разрешили вставать и ходить по палате. Время шло, и она стала выходить из своей палаты к нам в большой зал со множеством дверей. Но вот наступил такой летний день, когда мама возвратилась из больницы домой, и я с шофером такси, сложив руки скамеечкой, подняли на её на третий этаж, в её любимую комнату в их огромной коммунальной квартире.
Мне снова предстояла командировка в порты Прибалтики. Я поехал по знакомому маршруту: из Одессы полетел в уже хорошо мне известный Калининград. Разрушенных зданий в городе на этот раз я не увидел. На фоне калининградских коробок, так называлось то, что оставалось от здания после попадания бомбы, ещё долгое время снимали советские фильмы, когда надо было показать войну. Меня, как и в предыдущую поездку, приветствовали выпускники и тепло провожали, когда я поездом выезжал из Калининграда в Клайпеду.
По дороге из Клайпеды в Ригу я снова заглянул в Вильнюс к двоюродному брату Владику. К этому времени он уже получил двухкомнатную самостоятельную квартиру в новом доме в неско-лько отдалённом от центра города районе. Квартира мне понравилась расположением комнат: две жилые комнаты были разделены друг от друга встроенными между ними кухней, ванной и туалетом. Я погостил у них день, мы погуляли по Вильнюсу, полюбовался новым городским районом, который был со вкусом вписан в окружающий ландшафт. Авторы проекта, насколько мне помнится, получили Ленинскую премию. Вечером отправился в Ригу. Меня провожал Владик. некогда весёлый и непрерывно говорливый, он все эти дни был молчалив и даже не улыбался. Мне это удивило, но я не посчитал себя в праве допытываться причин.
В Риге на этот раз в общежитии я имел свою койку. Помимо проверки прохождения практики курсантами, в свободное время я ходил по магазинам, чтобы купить необходимые вещи, как говорится, "для дома, для семьи". В Одессе с промышленными товарами было туго. Я отправил домой, кажется, 3 или 4 посылки, которые почему-то шли в Одессу долго-долго.
В незнакомый мне Таллинн из Риги я приехал поездом рано утром, поселился в новом большом многоэтажном здании портового общежития на улице Выйду. Мне предоставили отдельную комнату, одну из двух в жилом блоке. Это означало, что все санитарные удобства для двух комнат были расположены в общем для этих комнат коридоре.
Таллинн, оказывается, находится всего в восьмидесяти километрах к югу от финляндской столицы Хельсинки. Хотя, как известно, наши границы всегда находились на замке, мне показалось, что эта близость к иностранному государству сказывается на облике города и его жизни, особенно ночной.
Сам город небольшой как по занимаемой площади, так и по населению (около трети миллиона). Столицу Эстонии можно обойти за три-четыре часа. Таллинн интересен тем, что в центре сохранил историческую планировку и большинство зданий со средневековья и потому в городе огромное количество памятников архитектуры и просто исторических памятников.
Вместе с тем в городе я видел и высотные дома, Мне показалось, что они плохо вписываются в древний город, но я подумал, что высотного строительства, по-видимому, в дальнейшем не избежать.
В Таллиннском порту, я уже писал об этом, я познакомился с начальником отдела механизации Александром Шубинским, интеллигентным и приятным человеком несколько ранее, чем я, окончивший наш институт. Мы долго беседовали и не только о
технике, Шубинский, повидимому, неплохо знал архитектурные примечательности старого города и о некоторых рассказал мне.
Я ознакомился с портом и его механизацией. Порт оказался зажатым в черте города. Уже после моего возвращения в Одессу я услышал о грандиозном строительстве Ново-Таллинского порта, но так и не знаю, был ли он построен.
Мне рассказали о недавно назначенном новом начальнике порта, бывшем капитане судна. Он никак ещё не мог перестроиться и на диспетчерском совещании в порту говорил
с позиции капитана судна: "У вас в порту непорядок!", как- будто бы не он, а кто-то другой возглавлял Таллиннский порт.
Когда я работал на втором районе Одесского порта, то бессменным председателем профсоюзного комитета района был Володя Греков, электрик по профессии. Он давно забыл о своей специальности потому, что постоянно ошивался на общественной ниве.
В мореходке на нашей специальности учился его сын, и вот теперь он проходил практику в Таллиннском порту. Руководитель практики от порта пожаловался на странности парня- он всю зиму проходил в сандалиях на босу ногу. Я побеседовал с ним, свою игру в хиппи он мне объяснить не смог, но я ещё раз убедился как трудно проникнуть в душу человека. Но с другой стороны, я, будучи курсантом -второкурсником, тоже продемонстрировал в экипаже, что могу проспать ночь голым на кроватной сетке, как Чернышевский Рахметов на гвоздях. Чего не сделаешь в юные и молодые годы? В этом, может быть, тоже есть щекочущая неповторимость.
В Таллинне я был впервые, поэтому очень много бродил по городу. Стояла промозглая погода с моросящим дождём, который сменялся очень чистым снегом. Он падал на асфальтированный тротуар и на вымощенную камнем мостовую и мгновенно таял. Я зашёл погреться в большой магазин верхней одежды и купил себе красивый светло зелёный европейский плащ чехословацкого производства. Но, как обычно, в дальнейшем пришлось его подгонять по моей малорослой фигуре. Плащ прослужил мне долго, напоминая о сказочном Таллинне,
Командировка подходила к концу, пора было возвращаться домой. Вылетал я из Таллинна в Одессу рано утром, когда было ещё темно.
В июле 1977 года мне предстояло отвезти курсантов на практику в Мурманск. Я договорился с начальником училища Тепловым, что на обратном пути заеду в Ленинград для встречи с Кондратьевым и заодно ознакомлюсь с механизацией Ленинградского порта, в котором не был двадцать лет.
На одесском вокзале меня провожал папа. Я с курсантами поездом ехали в Ленинград, чтобы там пересесть на поезд Ленинград-Мурманск. На Витебский вокзал Ленинграда мы приехали вечером, когда солнце уже садилось. Меня встречали мой дядя Иосиф и его сын, мой двоюродный брат - Миля, Эмиль. Эмиль, полное имя – Эммануил, что в переводе означает "С нами Бог". Брат мой был молодым человеком крупного телосложения, этакий тридцатилетний увалень. Он работал инженером по проектированию сантехнических сооружений. Как большинство людей такого телосложения, отличался добродушным характером. Мы его звали Емелей
Разрыв между приходом одесского поезда на Витебский вокзал и отходом мурманского поезда с Московского вокзала был невелик. Мы только успели переехать с вокзала на вокзал и в спешке распрощались, потому что надо было позаботиться о сопровождаемых мною курсантах.
Поезд тихо тронулся и покатил в неведомую мне даль. В купе вагона на одной нижней полке лежала симпатичная молодая женщина, которая возвращалась из отпуска к мужу в зверосовхоз в Полярный. На другой нижней полке ехала женщина с ребёнком. Все купе были заполнены пассажирами. Я вспоминаю об этом, потому что после Петрозаводска вагон постепенно пустел и со станции Кола, одноимённой с рекой, я остался вдвоём с молодой женщиной из заполярного зверосовхоза и больше никого во всём вагоне.
А пока голубой поезд резво шёл на восток к Волхову, чтобы потом резко повернуть на север. После Волхова поезд остановился на станции со странным названием Лодейное поле. Вокруг было очень необычно, северный пейзаж летом, и красиво.
В Петрозаводск прибыли в час ночи, я не спал и вышел погулять на перрон. Петрозаводск был связан в моей памяти с Майей Косой, мы были в приятельских отношениях. После окончания математического факультета Одесского университета в 1956 году она получила сюда назначение, проработала год и возвратилась в Одессу. Всю дальнейшую жизнь она проработала на кафедре математики холодильного института. Отличные способности, острый ум, но диссертацию не защищала, хотя начинала работать при профессоре Потапове.
О Потапове рассказывали легенды. В частности, рассказывали, что когда одна девица-отличница на государственном экзамене в последние жестокие сталинские годы долго говорила о пресловутом космополитизме, он спросил её: "А что же всё-таки такое космополитизм?" Отличница замялась и не смогла ответить, но Потапов поставил ей "отлично" и со смехом объяснил, что "такие люди нам нужны". Эта фраза в Одессе стала крылатой.
Северная ночь и в час ночи в Петрозаводске была светла. Поезд постоял, постоял и поехал дальше, а я забрался на вторую полку и заснул до утра. Утро было солнечным, но намного прохладнее, чем в Ленинграде. Потом была остановка в Кондопоге, это крупный центр по производству бумаги. Задолго до остановки в Кандалакше голубой экспресс незаметно для пассажиров пересёк Северный полярный круг. Я снова оказался в Заполярье.
По этой дороге английский министр иностранных дел Антони Иден в сопровождении советского посла Ивана Майского добирался в Москву зимой 1941 года после разгрома немцев под Москвой.
На длительных стоянках я шёл вдоль состава проведать своих подопечных курсантов. У вагона мы обменивались впечатлениями, но в вагон я не поднимался, не хотел стеснять их самостоятельности. Настроение у ребят было отличное.
Город Кандалакша получил своё название от того, что здесь в дореволюционной России с этапируемых заключенных снимали кандалы. Убежать из этих мест было трудно. В Кандалашском порту начальником отдела механизации порта работала моя сокурсница по институту Клава Колосова. На факультете она сначала училась на курс старше, вместе с Мишей Жванецким, но потом, не знаю по каким причинам, оказалась в нашей группе. Она была небольшого роста, на занятия ходила в строгом форменном темно-синем платье. Её маленькая неплохо сложенная фигурка отлично смотрелась. Клава отличалась прямотой характера, комсомольским задором и великолепно пела на вечерах институтской самодеятельности.
Я встретил её впервые после окончания института лет через пятнадцать, когда в Ильичёвском порту проходил общеминистерский семинар по вопросам технической эксплуатации портового перегрузочного оборудования. Клава стала очень серьёзной, но по-прежнему оставалась своей. В это время один из выпускников нашей механизаторской специальности получил назначение в Кандалакшский порт. Я посоветовал ему встретиться с начальником механизации порта, поскольку он был сейчас на конференции в Ильичёвске. Мы пошли к Клаве в ильичёвскую гостиницу "Моряк", и я познакомил их.
Я попросил Клаву прислать мне техническую документацию по Кандалакшскому высокопроизводительному комплексу для перегрузки руды-окатыша. Через некоторое время я получил по почте большой замасленный бумажный пакет. "Вот Клавка даёт! -подумал я, -не может техническую документацию в чистом пакете прислать". Каково было мое удивление, когда раскрыв пакет, обнаружил в нём не техническую документацию, а огромную копчёную рыбину. А вскоре пришёл от обязательной Клавы и пакет с документацией.
"Надо будет написать Клаве письмо из Мурманска -подумал я- на обратном пути может быть встретимся, хотя нет, не получится, я назад, скорее всего буду лететь самолётом в Ленинград, чтобы за время командировки успеть встретиться с Кондратьевым".
После станции Кола дорога в пустом вагоне почему-то тянулась утомительно долго, где-то впереди , а потом сбоку мелькнула серая поверхность Северного Ледовитого океана. И вот, наконец, поезд под лучами незаходящего солнца втянулся в между перронами Мурманского железнодорожного вокзала. Он по отношению к городу находился ниже его уровня, ближе к порту.
На вокзале нас встретил начальник отдела кадров порта, довольно молодой человек.. Он хотел вз\ть у меня мой чемодан. Это было для меня необычным, и я, конечно, не согласился. Ведь я себя чувствовал ещё молодым, но, на его взгляд, я уже таким не был. С его помощью мы добрались до многоэтажного здания- общежития порта. которое, как и мой дом в Одессе, находилось на улице Карла Либкнехта. Мне отвели отдельную комнату на первом этаже.
С начальником кадров порта договорились встретиться на следующий день утром. Утром, а его очень трудно было отличить от вечера, потому что светло было целые сутки. Сверкающий шар солнца ни на минуту не уходил с ясного небосклона. Стоял полярный день, как в Певеке. Он начинается 22 мая и длится по 22 июля. Осенью в Мурманске день быстро становится короче и короче, пока солнце полностью не исчезает. 2 декабря наступает беспросветная полярная ночь и заканчивается 11 января. Люди встают, работают, развлекаются только при искусственном свете. Живительный для здоровья людей солнечный свет заменяют фотарии, где установлены лампы ультрафиолетового излучения. Сеанс облучения начинают с минуты и каждый день облучение по продолжительности увеличивают на одну минуту. С середины января дневной свет появляется сначала на миг, а потом с каждым днём хоть на минуту полярный день начинает настойчиво удлиняться.
Самые трудные дни для руководителя практикой от училища это начало практики - первые дни. Надо обеспечить прохождение курсантами инструктажа по технике безопасности и противопожарной технике, оформить им пропуска в порт, развести по рабочим местам, познакомить курсантов с руководителями практики от порта.
В Мурманском порту я застал многих выпускников нашей специальности, которые проявляли ко мне искренее уважение и оказывали помощь. Освобождённым секретарём комсомольской организации порта также оказался наш выпускник. Он подарил нашей специальности и мне по книге об истории Мурманского порта и настольный сувенир- кусок мрамора в виде утёса, на котором стоит бронзовый маяк. Книга оказалась интересной.
Устроив курсантов на практику, я в свободное время знакомился с большим полярным городом. Мурманск мне понравился. Он развалился на в сопках, поэтому улицы расположены ярусами, один ярус выше другого. Главный проспект, как положено, Ленина. Проспект широкий, все дома новые, многоэтажные, послевоенные, до войны Мурманск был в основном двухэтажным, бревенчатым. Я видел такой дом, сложенный из чёрных брёвен. Многоэтажные дома были до хрущёвского строительства, так как выделялись различными архитектурными деталями для украшения их и были окрашены в сочные цвета, например, светло-синий в сочетании с белым. В лучах солнечного света центральный проспект выглядел очень
просторным, наполненным воздухом, и нарядным.
На тротуарах были разбиты газоны с цветами, кустами, деревьями и установлены плакатики с надписями: "Помни! Один квадратный метр газона в условиях Заполярья стоит столько-то, один куст- столько-то... Береги и т. д". И хотя по городу ходил троллейбус, я бродил пешком, подымался по одним улицам, спускался по другим и всё осматривал, осматривал и фотографировал. . Мне хотелось представить себе зимний Мурманск военных годов, заснеженный и продуваемый вдоль улиц ледяными сильными ветрами, военных моряков, возвратившихся с океана, союзных моряков, приводивших в Мурманск караваны судов с военными грузами, поставляемых в нашу страну по американскому ленд -линзу, портовиков, разгружающих дошедшие до Мурманска немногочисленные суда, которые немцы не сумели потопить. В этих полярных условиях они все, безусловно, были героями.
В один из дней пребывания в Мурманске за мной в общежитие порта заехали наши выпускники Маймескул и Сидоров. Забавно, что в выпуске их учебной группе были: Сидоров, Сидорчук, Сидорец и Сидоркин. Маймескул работал в порту начальником мастерских, но успел побывать в длительной заграничной командировке на африканском континенте и заработал себе "Волгу".
Мы выехали из города и оказались в районе портовой базы отдыха. Кругом были зелёные залитые солнечным светом сопки, а наиболее высокие носили белоснежные шапки. Если не знать, что ты на Кольском полуострове, то можно подумать, что это Кавказ. Мы прошли к наземным сооружениям, построенной совместно с финнами подземной электростанции. Характерным для кольской природы является то, что листва всех кустов и деревьев опадает в одночасье. Я был благодарен ребятам за эту загородную прогулку.
Ежедневно утром я появлялся в порту, встречался со своими подопечными и с бывшими выпускниками. Я пошёл посмотреть высокопроизводительную установку для перегрузки апатитового концентрата, который был предназначен для экспорта. Из апатитового концентрата производят минеральные удобрения.. Я впервые увидел воочию то, что должен был модернизировать в своём дипломном проекте, когда больше двадцати лет назад заканчивал институт.
В моём дипломном проекте предлагалось транспортёрный вариант перегрузки заменить пневматическим. Но применение пневматики при всех её преимуществах требовал увеличение расхода электроэнергии, которой в пятидесятых годах на Кольском полуострове не хватало. Но после ввода в строй Кольской атомной электростанции, то есть почти через 20 лет в порту приступили к возведению пневматической перегрузочной установки. Строилась она чрезвычайно медленно. На месте строительства выделялась высокая металлическая башня в виде огромного цилиндра, и портовики шутили, называя её "наш Байканур".
Над заливом и над портом возвышалась огромная бетонная статуя советского сол-дата, памятник защитникам Заполярья. Мурманчане по примеру болгар называли солдата Алёшей. Я взобрался и на эту сопку, чтобы посмотреть на панораму порта и залива. С другой стороны сопки я увидел вдалеке городской пляж, где отчетливо просматривалось множество ярких цветных пятен, это были купальные костюмы пляжников, В в условиях полярного лета мурманчане купались и загорали.
В один из вечеров я отправился в кино. Около клуба стоял необычный памятник в честь совместной борьбы Объединённых наций против фашизма: несколько мужчин держало на сомкнутых вместе ладонях маленький земной шар.
Я возвращался после сеанса по совершенно пустым залитым солнцем улицам, и только одинокий стук моих каблуков нарушал это солнечное безмолвие.
В Мурманске я последовательно побывал трижды: в июле 1977, июне 1979 и в августе 1980 годов. Я мог наблюдать, как постепенно ухудшается снабжение города. Если в первый мой приезд можно было полакомиться самыми разнообразными видами копчёной и консервированной рыбы. то с каждым годом ассортимент всё ссужался и ссужался настолько, что и безжирная абсолютно сухая треска стала дефицитом, не то что лоснящийся жиром палтус.
Вторую поездку в Мурмаскск с курсантами я совершил через два года в июне. На это раз в Ленинграде на Московском вокзале меня провожала родная тётя жены. Она пришла с большой коробкой пирожных, которыми я потом угощал своих спутников. Но сначала я ехал один в купе, а потом появились женщины среднего возраста, возвращавшиеся с южного курорта. Они были полны незабываемых впечатлений и игриво вспоминали о них до тех пор, пока в Петрозаводске не появился какой-то знакомый им партийный работник из обкома. Сразу смех погас, и между ними начались разговоры на пониженно-доверительных тонах. Я не узнавал своих разбитных попутчиц, они сразу стали скромно-чопорными, видно положение обязывало. На какой -то станции женщины сошли и, чтобы скоротать время, он стал показывать мне карточные фокусы
Второе посещение Мурманска совпало с празднованием Дня рыбака. На городском стадионе состоялся большой бесплатный концерт, который длился часа три или четыре. Выступали широко известные и мало известные артисты, их вывозили на футбольное поле и увозили на машине. Концерт был неплохой, публика бурно реагировала, но она не заполнила все места на стадионе.
В это посещение меня пригласили в Мурманский рыбный порт работавшие там выпускники нашей специальности. Там я впервые увидел итальянские трёхопорные портальные краны, т.е. портал крана имел в плане вид не прямоугольника, как обычно, а треугольника и три ноги портала, вместо четырёх. Большой рыбоперерабатывающий завод простаивал без рыбы.. Наши выпускники помогли мне и с билетом на самолёт. В отпускное время купить билет было очень трудно, почти весь Мурманск, а первую очередь, дети выезжал на лето на столь лакомый юг.
Но в июле 1977 года, как мне ни нравился Мурманск, но надо было лететь в Ленинград на встречу с Кондратьевым. Маймескул с Сидоровым доставили меня на "Волге" в аэропорт, и мы тепло распрощались. Полёт от Мурманска до Ленинграда был недолог. Когда самолёт подлетал к Ленинграду я увидел, что старый город очень мал по отношению к площади, занимаемой новостройками. Это меня поразило. Я привык к тому, что старый Ленинград огромен, а он почти затерялся в новых районах этого замечательного города.
В Ленинграде я остановился у дяди, Его жена, родная сестра моей мамы, где-то отдыхала. Мы давно не виделись, но встреча получилась весьма прохладной. После 1969 года,, когда я последний раз был в Ленинграде, мои родственники разменяли свою коммунальную квартиру на Литейном проспекте угол Невского, в самом центре Ленинграда, Они жили теперь в очень маленькой однокомнатной квартире где-то, как говорится, у чёрта на куличках, называемых Большевистским проспектом. Туда ходил трамвай. Дальше был уже виден загородный лес.
Утром, не позавтракав, я навестил свою двоюродную сестру Она только что возвратилась из Москвы, сидела и курила на кухне вместе с мужем. Я тоже с ними покурил, позавтракать у них было нечего. Я договорился встретиться с сестрой вечером на станции метро на Невском у Гостиного двора.. Я отправился на электричке на Московский вокзал, потом на автобусе по Невскому по направлению к Адмиралтейству, Не помню где пересел на старый трамвай и долго тащился в сторону морского порта. Где-то в его районе находился проектный институт, в котором начальником отдела работал Кондратьев.
С Кондратьевым мы договорились обо всем, что касается моей части рукописи. Встреча была очень полезной. Ни письма, ни телефонные разговоры не могут заменить личные контакты. Потом я отправился в Ленинградский порт, в котором в 1957 году проходил преддипломную практику и даже застал моего бывшего руководителя. Я походил по порту, ознакомился с механизацией, она мало изменилась. Рассказывая курсантам об технической эксплуатации механизации мне было важно знать, что делается в этой области не только в Одесском и Ильичёвском портах, где я был частым гостем, но и что представляет собой механизация и в других портах Союза.
К станции метро на Невском проспекте от порта я пошёл пешком. Я всегда, когда бывал в Ленинграде, любил бродить по городу. Но в этот раз я искал какое-нибудь приличное заведение общественного питания, ведь я не ел со вчерашнего вечера. Я не узнавал город, везде, где можно было бы поесть, стояли длинные очереди. Так я дошёл до театра Райкина и около него ухватил какой-то холодный чебурек.
В опере Римского-Корсакова "Царская невеста" есть ария: "Не узнаю боярина Грязнова, куда девалась сила молодецкая?" Я не узнавал Ленинграда: огромное количество быстро снующих людей на центральных улицах, везде длинные очереди, вылезающие своими хвостами на тротуары улиц, грязных и неприятных.
Я встретился со своей двоюродной сестрой Софой, кузиной, она младше меня на 13 лет, в вестибюле стации метро. Она в Одессу приезжала сравнительно часто. Сначала в первые послевоенные годы с моей тётей, её мамой, на всё лето, потом её кто-то привозил и оставлял у нас. Как-то раз сестру привезла девушка-студентка из Ленинградской консерватории. Эта девушка хорошо пела, и я с Владиком, моим двоюродным братом, он в то время тоже жил у нас, сидя на полу, слушали
арию из "Царской невесты". Я был зачарован её голосом. Потом нам стало известно, что девушка -студентка нечаянно упала и повредила ногу. Мы с Владиком навестили её в больнице, но ей было неприятно наше внимание..
Потом настало время, когда к Софе, отдыхавшей у моих родителей на съёмной даче, автостопом приехал Алик Волков -будущий её муж.
Вместе с Софой мы поехали к Алику в педагогический институт, где он заведовал кабинетом технических средств обучения. Пока он собирался, я осмотрел технические средства обучения, применяемые в институте. Об использовании этих средств много говорили на наших училищных педагогических советах. Я широко применял в своей педагогической деятельности в основном наглядные пособия, но не чурался и технических средств обучения, если они способствовали учебному процессу, а не становились самоцелью для отчёта.
Я сравнивал моё обучение в институте, у нас почти не было наглядных пособий, доска, мел и мокрая тряпка. Необходимо было усвоить то, что изображалось на доске, надо было напрягаться, использовать пространственное воображение, в результате не только нарисованное преподавателем на доске становилось понятным, но и запоминалось. Это объясняется тем, что была затрачена умственная энергия для понимания.
И.Г Эренбург, блестящий журналист, газетчик. В Отечественную войну его статьи в газетах зачитывались до дыр. В своей книге о писательском труде он написал, что чтение-это тоже творчество. Я с ним согласен. Два человека, прочитавшие одно и тоже художественное произведение, могут представлять литературных героев этого произведения совершенно по-разному в силу собственного характера, жизненного опыта и даже настроения.
У меня в училищной лаборатории электрооборудования перегрузочных машин был действующий стенд с смонтированными на нём различными электрическими, электронными и электромеханическими реле. Когда начиналось изучение темы "Электрические реле", то я каждый урок рассказывал одно-два реле и демонстрировал их работу на стенде. На следующий урок некоторые курсанты не узнавали настоящее, "живое" реле, а вместе с тем отменно рассказывали его устройство и работу по плакату. Потом я сообразил, что когда я показываю на стенде и не одно, а несколько реле, то курсантский взгляд скользил по наглядным пособиям, но ум не напрягался для запоминания. А учёба это, на мой взгляд, тоже в какой-то степени творчество, оно требует воображения, как и чтение литературных произведений.
В преподавании я широко использовал плакаты, готовые или сделанные курсантами. Потом стало модным заменять плакаты слайдами. При этом аудиторию для демонстрации надо было затемнять. Очень наглядно и даже увлекательно рассказывалось, например, об электронной системе зажигания карбюраторного двигателя в отличном учебном кинофильме. Но курсантам для понимания процессов, изображаемых на экране, не надо было умственно напрягаться, и они благополучно засыпали под лёгкий стрекот киноаппарата.
С Софой и Аликом мы отправились на квартиру к моему дяде Иосифу и тёте Лёле. Там мы провели последний для меня вечер в Ленинграде, больше в Ленинграде мне побывать не пришлось.
Из Ленинграда я вылетал из заново отстроенного аэропорта Пулково. Он поразил меня грандиозностью сооружений аэровокзала и движущимися к лётному полю тротуарами.
После возвращения из командировки я поехал отдыхать в пансионат Адлер, в котором я один раз уже отдыхал в "холерный", 1970 год. За эти семь лет пансионат значительно расширился и вырос. В дополнение к пятиэтажным корпусам под номерами были построены высотные с определённым названием. Меня поселили в корпусе "Sun" на десятом этаже с просторным балконом. С балкона, если посмотреть направо, то было видно родное море и, прилегающая к нему, железная дорога. Если смотреть прямо, то взгляд упирался в здание пансионата для лётчиков гражданской авиации. Налево были видны отроги Кавказских гор и санаторий "Известия".
В санатории «Известия», расположенном из-за гористости местности на разных уровнях, есть длинная лестница с площадками и маршами, построенная также как известная одесская лестница архитектора Боффо, т.е. если смотреть сверху вниз, то видны лишь одни площадки, а если смотреть снизу вверх, то только ступени.
Вместе со мной в просторной и высокой комнате жил ещё один молодой человек. Прожили мы 24 дня дружно, включая интересную автобусную экскурсию в Сухуми. Мы пересекли границу между Россией и Грузией на мосту через речушку Псёл, потом побывали в карстовых пещерах в районе Туапсе, заехали в Пицунду. Когда 1950 году наш военный учебный корабль "Волга" стоял на траверзе Пицунды, и я разглядывал пустынное побережье с небольшим лесом реликтовых сосен, никто, наверное, не предполагал, что именно на этом берегу будет построен современный международный курорт с высотными корпусами.
В Сухуми я бывал много раз, мне всегда нравился этот город своими проспектами и улицами. И снова было интересно посетить обезьяний питомник и приятно погулять по набережной, побывать на пляже. При посещении питомника я услышал такой анекдот: экскурсовод, демонстрируя экскурсантам обезьяний вольер, поясняет, что вот эта особь – обезьяна -женщина, а вот эта -мужчина. Один грузин в группе, услышав пояснение, говорит: "Какой же это мужчина без денег? Это не мужчина, а самец"
. Уже в Израиле я узнал, что в Сухуми идёт настоящая война между грузинами и абхазами, и город здорово пострадал.
20 августа моему многолетнему коллеге и большому другу Саше Ретману исполнилось 50 лет, из них последние 18 мы провели почти ежедневно на глазах друг у друга. Я послал ему из Адлера поздравительную телеграмму, сожалея, что не смог лично поздравить его в этот юбилейный день.
Я возвратился из Адлера к началу нового учебного года. Начальника нашего отделения Леонова послали на годичные курсы изучать английский язык, а меня, в коей раз, снова попросили замещать его. Одновременно я снова был переизбран в училищный местный комитет профсоюза и мне поручили руководить жилищной комиссией. Председателем месткома стал начальник судоводительской специальности Анатолий Романович Пирогов. Я написал "стал" потому, что председателем по существовавшим неписанным правилам не мог быть избран беспартийный, а обязательно член партии.
Председателем культурно-массовой комиссии месткома была избрана инициативная Нина Лущан. Она организовала интересную экскурсионную поездку в Ивано-Франковск с заездом в Яремчу и Коломыю. До Ивано-Франковска мы ехали поездом, а по маленьким городам области -автобусом.
Когда в следующем году я с женой и сыном приехали в Яремчу, в Дом отдыха, отдыхать по одной профсоюзной путёвке, то не разочаровался, хотя бытовые условия были неважные. Я с сыном спал в одной кровати, а жили мы в большой комнате одноэтажного дачного домика, и в этой комнате размещалось ещё человек шесть.
Для жены сняли койку недалеко от Дома отдыха в типичном яремчевском доме. Целый день мы проводили втроём, а вечером, уложив сына спать, провожал свою жену на ночлег.
Природа очаровывала нас и в дождь, и в солнечную погоду. С нами отдыхал бывший мой курсант со своей молодой второй женой, Это был очень живой и приятный парень. Мы часто вместе проводили время.
Я помню, что в этом году в 4 раза повысилась цена на кофе. Повышение цены объясняли ростом цены за рубежом, где покупали это кофе В Союзе существовали также различные эрзацные кофейные напитки, в которых не было ни грамма кофе, но цена на них тоже резко возросла. Это я увидел в магазине в Яремче и никак не мог себе уяснить логику такого повышения цен.
1 сентября 1978 года наш Игорь пошёл в первый класс 119 школы. На утреннем построении каждому первоклашке одели через плечо синюю ленту, на которой золотыми буквами было написано: "Первоклассник". Наш Гоша проучился в этой школе 8 лет и приобрёл друзей, наверное, на всю жизнь.
В сентябре этого же года я побывал в Мариуполе на общеминистерском семинаре по обмену опытом по внедрению прогрессивных методов технической эксплуатации перегрузочных машин в морских портах. Поездку в приятный осенний Мариуполь я совместил с проверкой прохождения практики наших курсантов в порту и встречей с К.П, Кондратьевым и В.П. Свирским. К этому времени я уже выслал им свою часть рукописи нашего совместного учебника.
По завершению семинара В.П. Свирский направился в командировку в Одессу и несколько дней прожил у нас в нашей коммуналке.