Последняя осень

Владимир Либман
Осталось две недели до отъезда. Надо пойти на прощальную рыбалку.
Пойду в Ольгинский залив. Конец сентября. Будет щука клевать. Приехал.
Теперь надо пройти по дамбе.
Дамба длинная. Несколько километров. Раннее утро. Еще серо. Все мои снасти,
с такой любовью и знанием дела собранные за долгие годы рыбацкой страсти,
уже обещаны, но еще не розданы.
За спиной у меня моя любимая лодочка. Надувная, двухместная, польская. В руке спиннинг из какого-то сумасшедшего сплава титана и молибдена...
Фарфоровые, ювелирно сделанные,  колечки, японская леска  и самодельные блесны, которые известны всем моим щукам в акватории Днепра...
Последняя рыбалка. Еще две недели, и конец. Там другая жизнь. Там – не порыбачишь…
Но сейчас я еще тут, иду по дамбе. Я люблю ходить по этой дамбе, потому что она очень длинная, слева  и справа заливные луга, камышовые заросли, огромные орешники, островки сосен, небольшие дубы. Есть луга огромные. Есть такие, которые составляют мечту всех женщин: они любят ромашковые поля. Огромные поля огромных ромашек...
Почему женщины так любят огромные поля ромашек?
Но сейчас осень. Ромашек давно нет. Утренние заморозки.
Час идешь, а уже освободился от всех забот. Иногда бывает страшно, когда видишь стаю диких собак.
В таких случаях я сажусь и жду, когда они уйдут. Или жду попутчика. На двоих-троих
они не нападают. А одного могут запросто разорвать. Собаки огромные, как телята.
Хорошо идти. Но вот я остановился. Решил перевести дух. Слишком быстро шел,
а ведь груз на мне немалый. Килограммов 20-25.
Я остановился, и не пожалел.
Прохладный осенний воздух, уже взошедшее прохладное солнце. А дальше...
То, что я увидел, было невероятным буйством. Все краски, от белой до черной, я увидел
на картине, простиравшейся от моих ног до горизонта. Еще зеленая, сочная трава,
и островки травы пожухлой. Темно-зеленые сосны и нежно-зеленые елки.
Пожелтевший орешник и красные дубовые кроны, огнем взорвавшиеся над всей этой красотой.
Белая пена, взбившаяся на маленьких озерцах. Черные стволы, обгоревших от молний деревьев.
И сине-синее небо, с бело-белыми облачками.
У меня перехватило дух.
Так бывает, когда слушаешь могучую музыку. Первый концерт Чайковского, например. Или мужской хор.
Видел бы кто-нибудь - счел бы меня сумасшедшим: стоит здоровый мужик в рыбацкой
экипировке, смотрит на огромный луг, и... тихо, жалобно не то воет, не то плачет. От умиления и восторга… и уже начавшейся ностальгии.
Поймал несколько щук. Вернулся домой. А сердце там, «на Вкраїні милій».
…Две недели  пролетели быстро. Завтра надо улетать.
Ну, еще разочек. Последний-последний.
Ну, самый наипоследнейший...
Едем. Я взял с собой одного своего давнего приятеля - заместителя директора НИИАССа, Юнёва. Он просился давным-давно. Мужик ученый, умный, хитрый, интересный... Но все как-то до него очередь не доходила.
Время ограничено. Вечером "Малев" полетит меня из любимой  на историческую родину. Легкомысленно, но я не могу не съездить ещё раз! Ведь есть утро... Одно утречко. Прощальный поцелуй.
Начало октября. Тепло.
Выехали на Днепр. Начали ловить. Ох! Сом. Килограммов шесть-семь. У меня. Так. Рыбалка удалась, но надо бы поймать и Юнёву... Ох! Опять сом. Опять шесть-семь. И опять у меня.
Мы оба радуемся, но мне грустно и неловко, что мой приятель не поймал. Я молюсь за его удачу!
Потом разворачиваю лодку, чтобы он мог забросить точно, как бы ни бросил...
Ну, слава Б-гу! Вот и его добыча.
Он благодарит меня, он счастлив. Такое он ловит впервые в жизни... Сом. Больше
моего. Килограммов восемь.
- Смотри! С тобой природа прощается, - орет Юнёв нервно, радостно и... грустно.
Небо светлое-светлое, а на небе расшвырянные черные облака.
Каждое облако, как перо вороны. А на конце каждого пера алый ореол.
Перья перстами расходятся над горой.
Я выгребаю в эту сказочную корону.
А по схваченной осенью горе, обречёнными библейскими барашками поднимаются вверх белые украинские крестьянские хатки моей юности.
Прощай, моя милая Щучинка!
Прощай, мой дорогой Киевчик!
Прощай, моя родненькая Украиночка.
С любовью.
Всегда твой.
Вова.