Я лежу на спине и смотрю на мир через прозрачную пленку. Она как бы окно в моем доме – нарядной яркой коробке. В ней отражается чистое голубое небо с куском курчавой ваты неспешно плывущего облака – вот, собственно, и все, что мне показывают. Если скосить глаза, то можно увидеть празднично блестящую лужу – кажется, это называется так – и брошенный рядом с ней фантик из-под карамельки (слово «фантик» мне известно, в магазине дети с липкими пальцами часто украдкой бросали их под прилавок, а уборщица потом ругалась: «Набросали фантиков целое море, свиньи какие…»
И фантик, и лужа выглядят неопрятно и наводят мысли о чем-то неприятном. Так что лучше уж смотреть на небо.
Впрочем, скоро мне уже станет все равно. Мои глаза станут нарисованными, и я превращусь в то, чем меня считают люди – в самую обычную ляльку с бессмысленными кудряшками и губками бантиком, кусок пластмассы без души и мыслей. Все они даже не представляют, насколько они заблуждаются. У кукол есть душа, только она исчезает, когда у них совсем не остается веры и надежды – а моя надежда угасает с каждой секундой. Хочется верить, что это не больно… Ведь я могла бы сгореть во время пожара, быть сломанной бессмысленно жестоким ребенком, меня могли бы сгрызть крысы… А так я просто лежу, смотрю на небо и жду конца. Не самое плохое расставание с миром, что ни говорите.
Дело в том, что меня не выбрали. Обижаться глупо: это участь тысячи кукол, ежедневно сходящих с гусеницы конвейера – кудрявых, лупоглазых, пластмассовых, фарфоровых, блондинок, брюнеток… Об этом все знают. Просто в глубине души каждая из нас надеется, что ее-то эта участь не коснется. Ведь если ты не выполнишь своего предназначение – не станешь радостью выбравшего тебя ребенка, не оправдаешь своего существования, если, короче, тебя никто не купит… Тебя спишут. Это значит – снимут с полок и увезут. Никто не знает, что происходит с куклами ТАМ. Известно только одно: ОТТУДА еще никто не вернулся.
Я, как и многие, упорно отказывалась верить в такой поворот. Я стояла в своей коробке на высокой полке – в нарядном белом платье, туфельках с каблучками и цветком в каштановых волосах. Смотрела чуть свысока на пластмассовые неуклюжие грузовички этажом ниже и ждала ТУ самую девочку, которая меня выберет и возьмет к себе, чтобы мы любили друг друга. Но… Девочки смотрели на меня ничего не выражающими глазами и отворачивались, бормоча что-то себе под нос. До меня долетали лишь обрывки фраз: «Ничего особенного», «У нее даже руки не гнутся», «подумаешь, симпатичная, таких много..»
Время шло. Подруги по несчастью сочувствовали мне, товарка-соперница с соломенными волосами, одетая в костюм пастушки, как бы невзначай все чаще упоминала слово «спишут»... В таких случаях люди говорят «накаркала». Да, меня списали – с другими, не оправдавшими доверия куклами (пастушка, кстати, тоже оказалась среди них, хотя радости мне это не доставило). Нас погрузили в грузовик, который должен был отвезти нас на последнюю в нашей жизни станцию, но я случайно выпала из него. Поднимать меня, понятно, никто не стал. Если я была никому не нужна в магазине, смешно думать, что обо мне бы стали беспокоиться сейчас. А может, просто не заметили…
Кусок неба сверкает такой голубизной, что больно нарисованным глазам. Кукла должна любить только свою хозяйку… А я люблю небо. Люблю кучерявое облако. Люблю даже переливающуюся на солнце лужу и конфетный фантик на обочине. Даже хорошо, что они будут рядом, когда я перестану что-то чувствовать. А, ладно, будем говорить, как люди: когда я умру.
Когда умру… Холодком по кукольному сердцу: я только сейчас поняла, что это значит. Ведь если я умру, то ничего не увижу: ни неба, ни облака, ни лиц людей – они меня не замечают, но так хочется, чтобы они были! Я же не хочу умирать, я хочу жить! Пусть меня никто не выбрал, пусть решили, что я не имею права на этот мир. Это неправда, да, у меня не гнутся руки, зато я симпатичная – хоть бы таких и впрямь было много. А еще я умею думать, умею замечать вещи – а ведь многие ходят, так и не замечая неба с куском облака и сиротливо оброненного фантика. А тем, наверное, обидно – ведь они тоже хотят, чтобы их выбрали, заметили, полюбили. И вот я это сделала. Так неужели я умру? Нет, я выберусь.
Непослушная кукольная ручка с трудом поднимается, начинает скрести картонный бок коробки. Создатель, если ты есть.. Помоги мне сделать что-нибудь.
Раздается треск – треск разорванного картона. Коробка, внезапно оказавшаяся почему-то очень маленькой, лежит рядом. Я стою и оглядываюсь вокруг. Какое все… Совсем другое, чем раньше.
-Девушка, ну что вы встали, дайте пройти! – раздраженный прохожий отталкивает меня и идет прочь, слегка помахивая рукой в такт ходьбе.
Я смотрю в зеркало на ближайшей витрине – и вижу симпатичную девушку в белом платье, с каштановыми волосами и большими карими глазами в пол-лица. Вот как…
Усмехаюсь и иду – немного неуверенно – раньше то я не ходила – но спокойно. Неважно, что я мало что умею, что у меня нет этих бумажек – денег, как они это называют.. Я знаю, что я могу жить, что у меня есть право на жизнь – значит я не пропаду. Посмотрим, что будет дальше. А пока я иду по улице, и мне улыбается солнце, прикрывшись ажурной вуалью облака.