Красный. Синий. Желтый. Зеленый.
По ночам хрусталь открывает свои тайны.
Между воскресеньем и субботой тесно. Места не хватит и на одного, но нас здесь трое.
Январская стужа, замерев, прильнула к стеклу своей белой холодной щекой. Она тоже хочет узнать тайну, но не слышит.
В углу черный человек – мрачный тиран всех поэтов. Он затаил дыхание и ждет так долго, что сам уже готов заговорить.
Они, конечно, слышат его - несуществующие люди с фотографий. Но они еще более молчаливы, чем хрусталь. Бесконечно молчаливы.
Мое окно не угаснет. Если все окна потухнут, чье-то обязательно должно светиться. Пусть это будет мое, даже если придется ждать до утра. А пока мы втроем будем разгадывать тайну хрусталя. Безмолвного хрусталя. Волшебного хрусталя.
Красный. Синий. Желтый. Зеленый.
----------------
Вариация
Красный. Синий.
Между воскресеньем и субботой безмолвие. Так же верно, как и то, что между стаканом воды и малоизвестным разряженным пространством над самой высокой гималайской вершиной то же самое, что я увижу завтра во сне.
Еще немного красного.
Все важно. Только красное солнце и его красный позвоночник, на котором колышется от красного ветра кусок мяса, совсем не имеют никакого значения. Без них уже ничто не будет иметь значения, поэтому логика легко наблюдает здесь тождество. Если достать из своих глаз бревна, и сложить их параллельно, то между этими «ничего» получится знак равенства. Все логично. Но если следовать духу реваншизма, то следовало уточнить это у беспечно-горизонтального Отто, если он не занят приготовлением вертикально-вертолетных пеналов и человекобезобразных виниловых звезд.
Синий с зеленым.
Если вам с утра перейдет дорогу мужик с пустыми маленькими ведрами и большими сиськами, то вы встретите еще одного такого же и попадете в бесконечность. Это избавит от морщин. Братство пластических хирургов после введения комендантского часа, в связи с наступлением апокалипсиса, требует от всех мужиков с большими сиськами и маленькими пустыми ведрами, которые решили перейти дорогу до полудня, соблюдения клятвы Гиппократа и получения лицензии частного практикующего врача. Смешно. Интересно, чтобы сказал на это Отто, но он уехал на Ла-Пальму, чтобы окунуться в священную лаву извергающейся вулканической люстры в доме местного пастора, о котором, кажется, Бродский писал в своих стихах.
Фиолетовый.
Еще в уставе межзвездного старообразования сказано, что если запивать сушеные мыльные пузыри деморализованными медвежатами, то они будут урчать всю ночь в животе, что вызывает геомагнитные одобрения феллогена в крупновидных астрах планетарной анархо-системы Фетиш. Но выход есть. Нас спасут леопарды. Много леопардов.
Серебристый.
Иезуиты, фарисеи, еноты! К вам обращаюсь я. Не видел мир еще большей угрозы, не слышали еще самые старые уши ереси значительнее. И чем дольше будет продолжать то, о чем никогда я вам не поведаю, о чем никогда вы не узнаете ни от кого и даже не подумаете об этом, тем опаснее для ваших моральных устоев и оволосеневших датчиков древнегреческой радиации будут его последствия. Когда же, как не сейчас, пришло время сплотиться, взяться за руки и сплясать гавот рядом со старым пивзаводом на окраине Марселя. Когда же, как не сейчас пришло время, постучалось в дверь и пора ему открыть.
Лазурно-лаконичный.
…
Еще. На потолке кто-то сидит.
Улетите меня с собой, белые самолеты.