Глава 12.
- Девушка, вы сошли с ума, - заявило ей отражение в зеркале. С взъерошенными волосами, бесстыдно довольными горящими глазами, раскрасневшееся и сияющее. Шу вполне с ним согласилась. Ей стоило серьезного усилия удерживать себя на полу, а не взлететь под потолок и устроить маленький ураганчик. Шу переполняла радость, и восторг, и изумление, и надежда, и боги знают, что ещё. Но со вчерашнего вечера она определенно была не в себе. – Тигрёнок… Тигрёнок… - Шу закружилась в танце, шепча на разные лады его имя, и отправила простынь летать по комнате и изображать белого тигра. Шелковый тигр подпрыгивал, выгибался, играл лапами с невидимыми листьями, разевал пасть в призрачном рыке… Шу смеялась, напрыгивала на тигра и делала вид, что ловит его, а потом убегает, и свалилась на кровать, дрыгая ногами и задыхаясь от смеха. Боги, никогда раньше она не испытывала ничего подобного. В постели с Даймом, конечно, было приятно, но… это всё равно, что сравнить тазик с водой и море, дуновение от дамского веера и цунами.
Проснувшись поутру, Шу всего лишь хотела заглянуть к Тигренку и посмотреть, спит ли он ещё. Но не удержалась, увидев его, такого мягкого и расслабленного, и улыбающегося во сне, подошла поближе. А Тигренок вдруг перестал улыбаться и застонал, не просыпаясь… и Шу инстинктивно коснулась его, желая успокоить, погладила по щеке. И утонула в открывшихся ей навстречу синих глазах, полных желания, и в нежной, беззащитной улыбке, и почти позволила ему притянуть её к себе. И испугалась. Испугалась самой себя, своего бешенного отклика, вмиг потяжелевшего тела, участившегося дыхания, жаркой истомы… и жажды. Ей показалось вдруг, что, стоит ей поддаться своей страсти, как она выпьет его досуха, оставив лишь пустую оболочку. Так, как это происходило со всеми мужчинами, попавшими ей в руки. Кроме Дайма, конечно. Нежность Тигренка, его жар, его вожделение оказались такими сладкими на вкус, что остановиться совсем она уже не могла, не испив хоть немного, хоть каплю ещё. И Шу сдерживалась изо всех сил, чтобы не выпустить на волю свою жадную и голодную сущность. Она боялась, что, увидев её настоящее лицо, Тигренок все же почувствует отвращение и страх, которые она привыкла видеть в мужчинах. Но он поразил её. То, как он открыто предложил себя, как позволил ей делать с собой всё, что ей угодно, как метался и отвечал на её ласки, как стонал и замирал, когда она, почти потеряв над собой контроль, до крови царапала острыми когтями его кожу, повторяя переплетения черных и белых нитей на сияющем золоте… Тигренок подарил ей себя, словно цветок возлюбленной. И ничего с ним не случилось. Будто не отдал ей столько жизни, столько энергии, сколько она никогда не получала, убивая. Шу подумала, что, наверное, это из-за того, что он маг. Наверное, для мага такое количество просто незаметно… но Тигренок выглядел так, будто отдавал не он, а она. Очень странно, но Шу не хотела пока задумываться о причинах. Она просто радовалась чудесному подарку судьбы, утвердившись в намерении не отпускать его как можно дольше.
Одеваясь к завтраку, принцесса задумалась на секунду, как же быть дальше. Держать его всё время в Башне, чтобы Рональд, покусай его ширхаб, не пронюхал? Нереально. Слуги донесут непременно, и он только убедится в ценности Тигренка для неё, раз уж она его прячет. Водить всё время с собой? Нарисованная Баль картина Тигренка на поводке не вызвала у Шу даже тени улыбки. Он же совершенно беззащитен перед этим Тёмным монстром! Повторения истории со щенком Шу не желала. Боги, да она голыми руками разорвет, зубами загрызет любого, кто посмеет хоть посмотреть косо на её сокровище! Единственным разумным решением казалось сейчас же отпустить его, а лучше поручить Эрке увезти его как можно дальше, пока Придворный Маг его не увидел. Этот вариант не нравился Шу совсем. Ну почему будто всё вокруг сопротивляется ей? Почему она не имеет права на маленький кусочек счастья? Шу снова вспомнила, как Тигренок смотрел на неё, как обнимал. Ему было хорошо с ней, его глаза так и лучились… она боялась даже про себя произнести – любовью.
Должен быть другой способ. В конце концов, ей ведь не впервой морочить голову Несравненной Ристане и Великому и Ужасному Рональду. А что? Притвориться на публике, что Тигренок – просто очередная её игрушка, вместо домашнего кота. Ему, конечно, будет это не особо приятно, ну и ладно. Ошейник вот только поизящнее на него нацепить. Кстати, можно на него и защиты навесить побольше, руны вполне сойдут за узоры, а если ещё на серебре… идея захватила принцессу, и она уже было побежала в лабораторию, творить, но вспомнила про то, что Тигренок ещё не завтракал. Обругала себя, и отложила все свои завиральные идеи на потом.
Тигренок стоял у раскрытого окна в непринужденной изящной позе, разглядывая желтый лист каштана. Шу показалось, что её ударили под дых, лишая возможности вздохнуть, едва она увидела его. Его тоску, его боль, его одиночество. Она замерла посреди лестницы, не в силах сделать ни шагу. Почему? Почему ему так больно? Неужели она обидела его? Тигренок смотрел на неё, не отрываясь, с легкой грустной улыбкой, будто примирившись с судьбой. И ещё в его глазах она видела ожидание. Ожидание и надежду. Будто наперекор всему, наперекор собственной тоске, он снова стремился к ней, невзирая на ту боль, что она ему причинила. И Шу в этот миг решилась. Решилась освободить его, отпустить, и пусть она никогда больше его не увидит, только не чувствовать этой раздирающей душу тоски вместе с ним. Она твердым шагом направилась к нему, уже протянула руку, желая сорвать с него проклятый ошейник… и очутилась в его объятиях. Она не могла вздохнуть, сжимаемая сильными руками, и слушала лихорадочное биение его сердца, прижимаясь к его груди. Он исступленно целовал её волосы, терся об неё всем телом, искал её губы.
- Нет, только не сейчас, - он не мог даже шептать, но она понимала его без слов.
- Тигрёнок, милый, - выдохнула Шу в его жадный приоткрытый рот, и больше не смогла сказать ни слова. Все её благие намерения разлетелись в прах, как и все её мысли. Она отвечала на поцелуй, и снова вся горела, и блуждала пальцами по его напряженной спине, и забывала дышать. Кажется, и он тоже.
Демоны, как же она будет жить без него? Как она сможет дышать без него? Разве она может сейчас отпустить его? Расстаться с ним, без надежды встретиться ещё хоть на миг? Боги, если бы она могла надеяться, что когда-нибудь, пусть через годы, всё же разыщет его, сможет посмотреть в эти убийственно прекрасные синие глаза… но она знала совершенно точно, как то, что вода мокрая, а солнце горячее, что этого не будет. И она прижималась к нему ещё теснее, и целовала его, и таяла в его руках.
Несколько мгновений, или несколько тысячелетий, для них двоих не существовало ничего вокруг. Пока не кончился воздух в легких, и они оторвались друг от друга, чтобы вздохнуть. Хилл чувствовал её дыхание, горячее и щекотное, и не мог понять, что происходит. Только что она намеревалась покончить с ним, в её глазах была такая жестокая решимость, и уверенность в том, что в следующую минуту всё закончится, и она его больше никогда не увидит… и он в последним отчаянным движением обнял её, умоляя – не надо, не сейчас, ещё хоть немного. А через минуту она трепещет в его руках, и ластится, и в её поцелуе столько страсти и нежности. И ни намека на… демоны, он не желает думать об этом! Какая разница, когда? В любом случае ему не уйти от неё живым, или же ей от него. Лучше уж ему. Всё равно, если он убьёт Шу, сам повесится на ближайшем дереве. И не думать об этом, не думать. Просто жить одним мгновением, сколько бы их не было. Неважно. Сейчас она обнимает его, а всё остальное пусть катится в Ургаш.
Шу подняла голову и встретилась с его взглядом. Обреченным и жарким, грустным и счастливым. Она попыталась улыбнуться дрожащими губами, и он улыбнулся в ответ, робко и доверчиво. Тигренок показался ей таким пронзительно красивым и беззащитным, словно его душа была обнажена. Словно она держала её в своих руках, вместе с его жизнью. И Шу вдруг поняла, что и она тоже беззащитна перед ним, и готова отдать ему всё, что он только пожелает, и что это и есть любовь. И что это и есть судьба. И что единственное, что теперь имеет для неё значение – он. Юный Светлый маг. Тигрёнок. И плевать на все опасности, на все предчувствия. Она из кожи вон вылезет, но сделает так, чтобы им не пришлось расставаться.
Принцесса, высвободившись осторожно, приказала себе собраться и отбросить сантименты к ширхабовой бабушке. Придется ему побыть какое-то время тигренком, а ей не поддаваться на провокации, пусть это и больно ей самой. Потерпит.
- Тигренок, ты не голоден ещё? Пойдем завтракать, - очередная резкая смена её настроения уже не удивила его.
«Привыкать, что ли, начал?» - Хиллу стало немного даже весело. – «Что-то она опять задумала, но прямо сейчас это ничем не грозит, и славно», - он и сам успокоился вместе с ней. Подал ей руку, как заправский придворный, и повел в гостиную. - «Что ж, по крайней мере, сегодня я одет прилично. Уже легче. Ох, не зря меня маэстро этикету учил, мудрый змей. Пригодилось-таки».
За завтраком, похоже, установилось перемирие. Остроухой подруги принцессы не было видно, и они были совсем одни. Боги, как же приятно просто сидеть напротив неё, смотреть, как она, проголодавшись, набрасывается на еду, позабыв вчерашние развлечения с придворным этикетом, как поглядывает на него поверх чашки, и улыбается, и глаза её светятся призрачно-сиреневым и голубым, и заботливо пододвигает к нему полную корзинку с булочками, и, будто ненароком, касается его руки…
Все неприятные мысли будто испарились, стерлись, истаяли в этом дивном тепле, и остался только покой и свет. Хилл хотел бы продлить эти прекрасные минуты, когда, казалось, между ними не стояло ничего. Никаких тайн, никаких опасений, и молчание было всего лишь тишиной, наполненной пониманием, а не принуждением. Он хотел надеяться, что она испытывает нечто подобное, и, наверное, так оно и было. На целых полчаса она позволила ему позабыть обо всём, кроме её присутствия рядом, кроме её нежных тонких пальцев, уютно устроившихся в его ладони.
Осторожно, стараясь не нарушить установившийся между ними хрупкий мир, почти гармонию, Шу встала из-за стола, не вынимая своей руки из его теплой твердой ладони, и удивляясь, как это ей удалось так извернуться. Они снова стояли совсем близко, на расстоянии, когда чувствуется дыхание и пульс друг друга. Ей не хотелось никуда идти, ничего делать или говорить, не хотелось шевелиться, лишь бы только сохранить эту близость, это ощущение завершенности. И так трудно было снова заставить себя влезть в привычную шкуру интриганки, кошмарной стервы, опоры трона и двигателя прогресса. Она и не подозревала, насколько эта роль ей надоела. Всю жизнь быть сильной, рассчитывать только на себя, самой принимать решения и самой же их осуществлять. И, хоть рядом с ней и её брат, и её друзья, нет никого хотя бы равного. Единственный сильный мужчина на сто лиг в округе – Рональд, её вечная головная боль. Она настолько привыкла к такому положению дел, что стала воспринимать его как само собой разумеющееся. И вдруг почувствовать в этом юноше, закованном в рабский ошейник, нечто такое… дающее ей поддержку, словно она – виноградная лоза, нашедшая наконец мощный дуб, чтобы обвиться вокруг него, опереться в своем стремлении к солнцу. Шу инстинктивно чувствовала в Тигренке именно ту силу, которую бессознательно и безуспешно пыталась найти всю жизнь. И ей не хотелось снова брать на себя опостылевшую ведущую роль. Но, как всегда, приходилось. Нет сомнений в том, что ещё вчера вечером Рональд узнал, что у неё новый раб. И если сегодня же не показать ему, что ничего особенного для неё он не представляет, Придворный Маг заподозрит потом подвох. На чутье и проницательность он никогда не жаловался. Значит, надо вести себя, как обычно. «Ширхаб, это значит, опять шляться с братцем по городу, что ли? А что, кстати, я ему скажу? И ведь Баль наверняка уже поделилась с Эрке… успел ли он донести новость до Кея, вот в чем вопрос? Демоны, опять надо срочно куда-то бежать и что-то улаживать! Ненавижу!» - умиротворенность Шу как рукой сняло.
- Тигренок, не выходи из моих комнат, - очередная мгновенная перемена её настроения застала его врасплох. Не привык ещё. – Меня не будет часа два, сам найди, чем заняться. И ни в коем случае не выходи за дверь. Понятно? – ему оставалось только кивнуть и смотреть, как шквал по имени Шу унесся прочь.
Часа полтора, пока Её Высочество где-то носило, Тигренок изучал её апартаменты. Закатную Башню снаружи он видел не раз и не десять, а вот изнутри… он предполагал, что магическая лаборатория, или как там ещё называется место, где Шу колдует, располагается на самом верху. Хилла разбирало любопытство – и противиться ему он не собирался. Чуть за принцессой закрылась дверь, он буквально взлетел на четвертый этаж.
Странное место. Очень странное. Он всей кожей чувствовал. Что это не просто комната, не просто лаборатория. Его внимание прежде всего привлек мерцающий и переливающийся её цветами круг на полу. Это даже трудно было назвать камнем – скорее живым существом. Словно под тончайшим слоем полупрозрачного льда свивались спиралями, переплетались и плавали не то водоросли, не то многоголовые и многохвостые змеи, не то просто живые потоки света. Игра голубых, синих, сиреневых и белых мягко сияющих оттенков завораживала красотой и вызывала приятную дрожь ощущением невероятной силы, сейчас будто бы спящей, но готовой пробудиться в любой момент. Хилл был уверен, что магии, живущей здесь, ничего не стоит снести до основания весь Суард и воздвигнуть его вновь. Он купался в легких отблесках и всплесках энергии, так похожей на её ауру, что, казалось, это её руки касаются его, её волосы щекочут кожу, от её дыхания встают дыбом волоски на теле и волнами прохлады пробегают мурашки.
Магический круг притягивал его, гипнотозировал, и Хилл, удивляясь сам себе, опустился рядом с ним на колени и осторожно коснулся кончиками пальцев мрамора. И цветные теплые потоки, будто настоящие змеи, заскользили вверх по его руке, и обвили его всего, лаская и согревая, принося с собой её запах, и тихонько посмеиваясь её голосом. Хилла словно пронзило острое чувственное удовольствие, и странное ощущение, будто это место принимает его, хочет защитить и поделиться своей красотой и силой, будто ищет в нем нечто неведомое ему самому, и это неведомое откликается, и пробивается наружу… его кружило и несло, сминало и наполняло. Внезапно Хилл испугался, что растворится в этом потоке, потеряется и не сможет вернуться, не найдет сам себя. Он отдернул руку и отскочил от круга, словно ошпаренный. Вздох разочарования, невесомым бризом закружившийся в комнате, послышался ему.
Лунный Стриж растерялся. Что-то не сходилось, что-то было не так. Или его чувства нагло его обманывают, или ему действительно ничего здесь не грозит? Но ощущение прогулки по тонкому канату над лесом острых пик, предчувствие возможной скорой смерти никуда не делось, словно стаей стервятников кружа на горизонте, но и не приближаясь. И эта угроза всё равно как-то связана с Шу. Хилл не мог понять, не мог разобраться. По логике вещей, именно здесь, в этом круге ему предстояло умереть, но именно здесь он чувствовал себя защищенным. Может быть, слухи врут, и она убивает свои жертвы в другом месте? Но нет, прислушавшись, Хилл различил присутствие тех особенных флюидов насильственной смерти, что всегда оставались на том месте, где он убивал, даже когда тела жертвы уже не было. Он, пожалуй, даже мог бы определить точно, сколько человек погибло тут, и каким образом. Оглядывая разбросанные тут и там изогнутые ножи, хлысты и прочие знакомые инструменты, он видел, каким из них, когда и как она пользовалась. Хилл подумал, что это уже слишком, оценивать профессионализм собственного палача с точки зрения коллеги.
Лунному Стрижу нравилось находиться в этой комнате и, в то же время, магический водоворот продолжал затягивать его и напрочь лишал самообладания. Осмотрев напоследок лабораторию, он отметил про себя, что этаж-то не последний, наверх ведет ещё одна винтовая лестница, поуже остальных, и в потолке имеется закрытый люк. Но лезть разведывать дальше ему уже расхотелось. Он спустился в гостиную, к замеченному ещё утром белому роялю. Ему хотелось отвлечься, или спокойно обдумать последние события, а лучше всего этому способствовало неторопливое перебирание клавиш.
Принцесса ещё из-за двери услышала задумчивые пассажи незнакомой музыки, и зашла в свои комнаты тихонько, стараясь не потревожить Тигренка. Он так погрузился в свой прекрасный звучащий мир, что не заметил её появления, продолжая играть. Шу остановилась неподалеку от рояля, наслаждаясь нежной и грустной мелодией, вплетающейся во взволнованные, страстные аккорды, будто перестук дождевых капель. Рояль жил собственной жизнью, пел, плакал и шептал, отчаянно кричал и иронично смеялся под его длинными тонкими пальцами. Тигренок играл с совершенно отрешенным лицом, и, казалось, это вовсе не его душа взрывается фейерверком чудесных нот, не его сердце рождает трепетную нить мелодии.
Шу увидела его совсем не таким, как раньше. Она зря считала, что он не умеет пользоваться своей магией. Сейчас золотое сияние разливалось от него по всей комнате, буквально переплавляя реальность. Шу чувствовала, как волшебные звуки уносят её, изменяют её, неуловимо, но непреклонно. Наверное, впервые она не воспротивилась чужому магическому воздействию, даже не зная, чему оно приведет. Она смотрела на незнакомца, одновременно и юного, и древнего, и родного, и чужого, и слезы туманили её взор. Сквозь соленую пелену ей мерещились на месте Тигренка размытые очертания сказочного существа, подобного дракону, фигура юноши словно мерцала, словно один облик накладывался на другой… «Какая странная магия» - подумала принцесса, утирая мокрое лицо и на цыпочках поднимаясь в лабораторию. Музыка доносилась и сюда, еле слышная, но от этого ещё более прекрасная.
Шу положила на гранитный стол принесенную от Эри тонкую полоску звездного серебра, и задумалась. Ей претило то, что она собиралась сделать, но ещё больше её пугала мысль о том, что этому дивному существу может кто-то причинить вред. Отгородившись от лишающих её решимости золотых звенящих и мерцающих струй, она принялась творить. Алмазный резец негодующе скрипел, вырезая на поверхности тверже стали магические знаки. Принцесса за работой не замечала, как изменяется вокруг неё цвет воздуха, как из круга через её руки вливается в полоску металла сила стихий. Она не задумывалась, что именно рисует, какие руны втягивают в себя волшебный свет и пульсируют синевой и фиолетом на матово-молочном серебре. Лишь закончив свое творение, Шу смогла на мгновенье прикрыть усталые глаза и обратить внимание на окружающий мир. Похоже, то, что ей казалось несколькими минутами, вовне её превратилось в пару часов. Она прислушалась, но рояля не было слышно. Что-то надолго она оставила Тигренка одного. Интересно, где он и что делает? Принцесса опять прикрыла глаза и поискала золотое сияние. Тигренок обнаружился в кабинете, только она не могла понять, чем он занят. Танцует, что ли?
Зов Шу застал его за привычной разминкой. Пара эстоков на стене привлекла его внимание, и он взял их, рассмотреть поближе. Клинки ему понравились, легкие, с хорошей балансировкой, как раз для двуручного боя. Сделав пару взмахов, услышав мелодичный свист рассекаемого воздуха, Лунный Стриж вдруг понял, что уже три дня ведет жизнь последнего лентяя. Ни одной тренировки, ни даже разминки. Ну ладно. Свистка поблизости нет, подраться не с кем. Но хоть размяться! И клинки запели вокруг него, размытыми отблескивающими полосками свиваясь и танцуя, напоминая застоявшемуся телу об упоении схватки, о чистой радости движения. Услышав голос принцессы, зовущей его наверх, Хилл резко остановился. Хорош бы он был, застань его Шу за исполнением классической Полуденной Тени! Тут долго гадать не надо, кто перед тобой – если она хоть самую малость разбирается в бое с холодным оружием, его песенка спета. Демоны, надо же додуматься! А если бы она не позвала, а заглянула к нему? Мгновенно холодный пот прошиб Лунного Стрижа. Он обозвал себя идиотом безмозглым, метнулся к стене, возвращая эстоки на место, и побежал наверх.
Принцесса сидела на деревянном табурете, опираясь локтем на стол, заставленный всякой магической – по крайней мере, ему казалось, что магической – всячиной. Она выглядела несколько усталой и напряженной. Подозвав его к себе, Шу потянула его вниз, заставив опуститься на колени, так, что их глаза оказались на одной высоте. Она с тревогой вглядывалась в него, будто ища что-то в глубине его зрачков. Наконец, принцесса провела двумя руками по его щекам, назад под волосы, её руки сомкнулись у него на шее, а глаза продолжали пристально изучать его. Тигренок чувствовал, что сейчас произойдет что-то очень важное, но не мог понять, плохое или хорошее. Он старался приникнуть в её мысли, угадать, о чем она думает, но натыкался словно на гладкую зеркальную поверхность, под которой прятались её эмоции. Её прикосновение не было ни ласковым, ни чувственным, а нервным и тревожным. И вдруг легчайшая улыбка проскользнула по её сжатым губам, руки на миг напряглись, и перед ним оказался его ошейник, разорванная и разогнутая полоска железа.
Недоумение, а потом облегчение и радость охватили его. Боги, неужели? Неужели она освободила его, сняла, наконец, с него этот проклятый кусок железа? Неужели он больше не раб? Он свободен? Хилл схватил её руки, из которых выпал и со звяком отлетел в сторону ошейник, и приник к ним губами, переполненный счастьем и благодарностью. Ему казалось, что всё его прошлое потеряло значение, что теперь он сможет просто быть рядом с ней, неважно, как, неважно, кем, но только не домашней зверушкой, не невольником. Он ждал, что она скажет ему – останься здесь, со мной. Он ждал, что она…
Властная, жесткая рука приподняла его за волосы и в него вперились ледяные тёмнофиолетовые глаза, клокочущие горечью и гневом. Её лицо напоминало грозовую тучу, вокруг неё сверкали и жалили его голубые молнии. «Что случилось? Чем я её обидел? Почему ей больно, почему она сердится? Что я сделал не так? Разве она сама не сняла с меня знак рабства?» - сияющая солнечная улыбка слетела с него, сменившись растерянностью и болью, словно обжигающей и раздирающей его изнутри.
- И не мечтай, Тигренок, - её голосом можно было резать стекло и замораживать птиц на лету. Непроницаемая маска треснула, и её разочарование, её обида, её горечь выворачивали его душу наизнанку. Словно это её поманили свободой и снова посадили на цепь. – Ты не уйдешь от меня так просто.
«Я не собираюсь уходить, разве ты не видишь?» - ему хотелось кричать от безысходности. - «Посмотри на меня, Шу, я люблю тебя, я останусь с тобой, только позволь» - он не мог сказать ей ни слова, только склонил голову покорно, и ждал. Принцесса не видела его перед собой, не чувствовала его, не слышала непроизнесенных слов, ослепленная собственной болью. Он так обрадовался свободе, у него будто выросли крылья, готовые в ту же секунду унести его в бескрайние просторы. На свободу. От неё. Ей казалось, что он позабыл о ней, что её любовь не имеет для него значения, что он сейчас же хочет покинуть её, бежать без оглядки. Что в его прикосновении больше не было той упоительной страсти, той жажды и пыла, что утром. Только благодарность, и стремление… на свободу. Холодными, непослушными руками она взяла со стола полоску звездного серебра, испещренную рунами, и, откинув мягкие пряди с его покорно подставленной шеи, замкнула защитный артефакт, еле удерживая слезы.
Ощутив снова прикосновение металла к коже, Тигренок вздрогнул. Её пальцы снова не были ласковыми, но и не причиняли боли. Они были равнодушными, холодными, будто неживыми. От её рук исходила горечь, от её рук веяло одиночеством. Он хотел было потянуться к ней, но невольно отпрянул, встретив чёрную пустоту, воющую полярной метелью, в её взоре. Принцесса оттолкнула его, вскочила, и, подобно смерчу, унеслась из комнаты, и через секунду за ней хлопнула дверь. Тигренок остался опять один.
Придавленный непониманием, досадуя на себя за неуместную радость и неоправдавшуюся надежду, Хилл медленно, словно каждый шаг причинял ему страдания, спустился обратно в свою комнату и уселся на подоконник. Не в состоянии размышлять и анализировать, он был до краев заполнен болью. «Как просто, когда сломана кость, или разорваны мышцы. Как просто, когда обожжет огонь или обморозит горная ночь. Нужно немного потерпеть, наложить повязку, и всё пройдет. Как просто! А что делать, если болит что-то внутри, что-то несуществующее? Что-то, чему нет названия? Ведь сердце не может так болеть, это всего лишь мышца, и душа не может, она ведь нематериальна? Почему тогда невозможно вздохнуть, невозможно шевельнутся, невозможно открыть глаз? Почему не хочется ничего, даже снять проклятый ошейник? Почему я сижу и прислушиваюсь, не хлопнет ли дверь снова, не послышатся ли её шаги?» - Хилл вдруг понял, отчего ему так больно. Не от того, что его внезапная, и оттого такая пронзительно яркая и острая надежда обернулась ложью. Не от того, что снова его шею холодит металл. От её разочарования, от её обиды. От того, что он невольно причинил ей боль, и теперь чувствует её, как свою.
Хилл бездумно потрогал свой новый ошейник, пытаясь понять, зачем она его поменяла. Он даже не видел, что именно Шу на него одевает, но теперь, немного придя в себя, смог снова немножко соображать. И чувствовать что-то, помимо душевных терзаний. Полоска металла на шее так отдавала магией, что Хилл удивился, как это он умудрился сразу не заметить? Такой силы магические артефакты встречались ему далеко не каждый день, если вообще встречались хоть когда. Все охранные заклинания, руны, нити, ловушки, глушилки, попадавшиеся ему, ни в какое сравнение не шли с тем, что одето на нем. Такими артефактами Гномий банк охранять. От воров, землетрясений, пожаров, колебания обменного курса и нападения Тёмных магов одновременно. Пожалуй, если на него вздумает свалиться Красный Дракон с Западных ворот, эта железка отшвырнет его, как пушинку. И даже не нагреется. Зачем, интересно, такие меры предосторожности? Чтобы не убежал? Но как раз сбежать ошейник и не помешает. Лунный Стриж совершенно точно теперь знал, что без малейшего труда может сам снять наглухо сросшуюся на нем полоску… звездного серебра? Она нацепила на него артефакт ценой в баронское поместье.
От этой мысли Хилла охватила странная слабость, и он со вздохом прислонился к каменной стене. Ещё раз оглядел свою одежду – не показалось ли ему вчера, что слишком знакомые вензеля были на купальном халате? На подкладке его камзола, небрежно сброшенного на кресло, обнаружились в точности такие же. Геральдический единорог с цветущей веткой терновника. Королевский герб. Что-то не верилось, что принцесса каждую свою игрушку одевает в камзолы любимого брата, Его Величества. Или, скорее, отца, покойного Мардука – Его Величество Кей пониже и потоньше, было бы мало, а это – как раз. Хисс! Она хотела защитить его, и, пожалуй, теперь Хилл даже понимал, от кого. В такой броне ему даже Придворный Маг не страшнее легкого насморка. В смысле, чихать на него можно. Наверняка и была такая усталая, он же видел её покрасневшие глаза, потому что этот артефакт делала. Для него. Какой же он болван! Он вспомнил, как обрадовался свободе, как… ей показалось, что он только и мечтал всё это время, как от неё слинять!
Но как исправить, как показать ей, что ему не важна эта демонова свобода, что единственное, чего он хочет, так это её любви? Пусть даже не любви, пусть даже просто быть рядом, хоть какое-то время. Служить ей игрушкой, развлекать её, боги, да что угодно! Только пусть ей будет хорошо, он готов на всё для неё! Может быть, написать ей письмо? Как глупо. Почему он вынужден молчать? Почему она не хочет говорить с ним? Насколько всё стало бы проще…
Взгляд его устремился за окно, на желтеющий сад, на разноцветные дорожки, на последние осенние цветы. Розовые, желтые, белые, синие, лиловые хризантемы, острые и нежные, как её глаза… он никогда не дарил женщинам цветов, считая это сентиментальной глупостью. Но сейчас эта лиловая звезда, хрупкая, покрытая влагой недавнего дождя влекла его неудержимо. Всего минута, туда и обратно. Он помнил, что Шу велела ему не выходить из комнат, но он же не собирается сбегать? Всего лишь сорвать для неё цветок. Он подумал, что она не сможет не понять его, если он принесет ей сиреневую колкую звезду…