-------------------------------------------
Обращение к читателям, впервые заглянувшим в мои креативы.
Данный «эпизод» является главой книги, именуемой «Несколько эпизодов из жизни людей и демонов». Описываемая ситуация будет более объяснима в контексте всей книги. Все предыдущие главы размещены на моей странице на сайте.
--------------------------------------------
"...There she stood in the doorway
I heard the mission bell
And I was thinking to myself
This could be Heaven or this could be Hell..."
The Eagles. "Hotel California".
«…Фламмель был тысячу раз прав. За то - не очень-то длинное, по земным меркам, - время, что я пыталась прятаться в своей скорлупе, внешний мир успел качественно преобразиться. Я вылетела из замкнутого пространства дома, точно пробка из бутыли с шипучим вином. Я замерла на крыльце, чтобы принять на себя поток солнца: он оглушил меня, ослепил, заставил позабыть всё прошлое и будущее. На какое-то мгновение я не знала, кто я, где оказалась и для чего здесь нахожусь. И это был один из самых блаженных моментов в моей жизни.
Зато потом я вспомнила всё. Потому что об этом отчаянно орали воробьи на карнизах. Об этом свидетельствовали нежно-зелёные зачатки листьев, дерзко сбросившие с себя наземь одежду почек. Это провозглашал самоуверенный одинокий травяной стебель, выбившийся меж камнями мостовой. Об этом вещал вкусный, пьянящий воздух, пропитанный ароматами древесных соков и распускающихся первоцветов… а также навоза, подгнившей с прошлого года соломы, кухонь, сточных канав и крысиных гнёзд.
Нужно было куда-то идти. Нужно было что-то делать. Собрав остатки здравомыслия, я решила не приниматься сразу за великие свершения, а всего лишь пройтись осторожно по старым, хорошо знакомым местам, чтобы окончательно развеять следы былых страхов и тревог.
…Старый добрый парк приоделся полупрозрачным зелёным флёром. Ещё две-три недели – и полноценная листва бросит под ноги гуляющим сетчатую тень. А пока, на самой заре весеннего возрождения природы, деревья и кусты словно бы оказались погружёнными в клубы зеленоватого тумана. И непонятно было, произошёл ли он изнутри ветвей или явился извне. Такой же лёгкий, как вуаль невесты. Такой же невероятный, как зарождение жизни из комочка слизи. Как появление радужной бабочки из сморщенного тусклого кокона.
Имеющий глаза – да увидит! На глазах каждого, желающего смотреть, творилась величайшая в мире магия, истина преподносилась каждому под нос на тарелочке, и Небеса безо всякой корысти превращали в райские кущи каждый земной уголок.
Одним словом, на дворе в полной мере хозяйствовал апрель.
Даже люди как-то изменились. Меньше хмурились, что ли…
Вот и знакомый поворот парковой дорожки. За ним должна быть скамья, единственная из всех, на которой пока ещё все доски целы. Или уже нет?...
Я остановилась, узнав фигуру сидящего на лавке человека. Мой бывший напарник по криминальному прошлому, юноша с лирическим прозвищем Музыкант. Было у него и нормальное человеческое имя: Мартин. Я не хотела, чтобы он увидел меня, так как не собиралась возобновлять общение с его компанией. А потом сообразила, что он всё равно меня не узнает, поскольку я успела кардинально поменять обличье.
Мартин был не один. Рядом, на краешке скамейки, вполоборота к нему, примостилась юная особа женского пола, лет пятнадцати – самое большее, шестнадцати. Скромно одетая, в тёмном простом платьице и белом чепце, из-под которого выбивались на висках задорные русые кудряшки. Круглое личико, пухлые губки, курносый нос. Девочка, определённо, была мила. Она с совершенно искренним восхищением смотрела на своего кавалера, пока тот что-то очень вдохновенно вещал, размахивая правой рукой. А в левой… провалиться мне на месте, но в левой руке Мартин сжимал гриф настоящей мандолины! Да, инструмент был старенький, заслуженный, а кое-где на корпусе даже виднелись тонкие трещины. И всё же – это был настоящий музыкальный инструмент, а не пустые рассуждения о том, что «вот, хотел музыке учиться, да жизнь заставила промышлять грабежами!».
Мне почему-то стало радостно от этого зрелища. К тому же, у Мартина стало получше с лицом: былые прыщи зарубцевались, оставив мелкие втянутые шрамы, а новых не наблюдалось. То ли весеннее солнце выжгло заразу, а то ли личная жизнь пошла на лад…
По крайней мере, у кого-то что-то пошло на лад.
Я двинулась дальше. Когда я проходила мимо, эта парочка даже головы не повернула в мою сторону – настолько были увлечены взаимным общением.
…Я знала, что сделаю это. Петляла переулками, выбирала кружной путь, пыталась мыслить о красотах архитектуры и нарядах встречных горожанок. И всё-таки вышла точнёхонько в одно-единственное место, в единственный пункт назначения, ради которого и совершалась вся моя, вроде бы бесцельная, прогулка.
На маленькой площади, перед входом в храм, я остановилась, не в силах ни шагнуть дальше, ни уйти прочь.
Все былые страхи всколыхнулись из бездн, куда их не далее, как нынче утром, изгнал Фламмель с помощью своей странной магии.
- Доброе утро, сударыня. Собираетесь войти? – прозвучал за моей спиной негромкий голос. Голос, способный меня убить и воскресить.
Медленно оборачиваюсь.
Чёрная сутана. Дежурная вежливо-нейтральная полуулыбка. Глаза цвета осенних небес.
По мере того, как он всматривается в меня, выражение его лица меняется: во всех чертах явственно проступает тревога. Возможно, он знал покойницу. Нужно проверить.
- Мы знакомы? – спрашиваю осторожно.
- Кажется, нет, - напряжённо отвечает Виктор. – Не припомню, чтобы мы встречались.
Хорошо. Значит, теперь я буду для него только самой собой. Нам не нужны посредники.
- И всё же, мы встречались, - произношу тихо. - Привет, Вик.
Он ведь способен чувствовать моё истинное присутствие. Интересно, он одинаково воспринимает всех демонов? Или мы всё же для него индивидуальны?
- Демон?
- Натанаэль. Зови меня лучше Натали: так проще для вашего языка.
- Ты нашла новую жертву, - горько констатирует он. – Значит, не удалось…
- Какую ещё жертву?! – вскидываюсь я.
- Ты захватила нового человека. Ты снова здесь, среди нас. А я-то думал, что отправил тебя в ад.
- Ах, ты об этом… Тут всё гораздо сложнее. Знаешь, на самом деле тебе удалось. Ты отправил меня именно туда, куда собирался. Только…. – я саркастически усмехаюсь. – Только оттуда меня тоже выгнали. Хе-хе…
- Как это?
- Да, представь себе, прогнали. Сказали, что не вписываюсь в формат.
- Не вписываешься куда???
- Долгая история. Нам нужно поговорить. У тебя есть время?
Виктор растерянно оглядывается. Как будто не может решить, стоит ли тратить своё время на общение с демоном, несущим околесицу.
- Ну… да, есть, - делает он, наконец, непростой выбор. – Зайдёшь?
Кивает в сторону церковного портала.
- А может, лучше где-нибудь здесь? Я сегодня первый день, как из дома выбралась. А тут солнце, листики…
Мы размещаемся на скамейке в центре площади, под каштаном. Виктор заметно нервничает. Он по-прежнему не ждёт от меня ничего, кроме подвоха.
Я вкратце излагаю историю моих злоключений, с того самого момента, как он эффектно послал меня ко всем чертям в одно памятное мартовское утро. Люди называют это: экзорцизм. Как ни назови, а результат один…
На описании процедуры АДского суда я задерживаться не стала. Упомянула лишь, что меня обвинили в предательстве и вредительстве, за что и приговорили к пожизненному заключению в человеческом теле.
- И вот, теперь я здесь, перед тобой, - закончила я трагичный рассказ.
Виктор слушал… я бы сказала: «развесив уши», если бы это грубое просторечное выражение не разрушало напрочь торжественность момента. А оно – разрушало. Но других эпитетов в моём лексиконе всё равно не находилось.
- А-а-а… - он пожевал губами, формулируя вопрос. – А где – она?
- Кто???
- Та девушка, чьё тело ты теперь занимаешь.
- Да что ты всё о теле! Душа – вот что первично.
- Так я и спрашиваю: где её душа? – настаивал он.
- В аду, конечно, - рассеянно отвечала я.
- Вы… убили её?!
- Если бы! Полагаю, в этом случае её участь была бы гораздо легче.
- Да что случилось, в конце концов?!
- А почему ты так волнуешься?
- Почему?! – Виктор вскочил на ноги. – Потому что я сейчас мирно беседую с врагом рода человеческого и, возможно, с убийцей. Разве этого мало?
- В принципе, достаточно, - со вздохом согласилась я. – Только на самом деле всё было по-другому. Ряд фактов позволяет сделать вывод, что она покончила с собой.
И я перечислила те самые факты, которые мы уже успели досконально обсудить с Фламмелем.
Виктор снова сел на скамью. Но не потому, что вполне успокоился от моих объяснений. Кажется, у него просто подкосились ноги.
- Что-то у меня в голове не укладывается, - пробормотал он. – Это что же выходит… что ты – труп?
- Да нет же! – всплеснула я руками. Ну о чём, спрашивается, я ему сейчас битый час толковала?! – Тело успешно вернули к жизни прежде, чем засадить в него меня. Теперь получается, что я живу в нём вместо души. Звучит дико, да?
Я и сама понимала, что для него это звучит дико.
- Как будто меня поселили в чужой дом, хозяин которого безвозвратно съехал, - попыталась я смягчить объяснение. - Только для хозяина это было уютное гнёздышко, а для меня – клетка, тюремный каземат.
- Сначала она умерла. Потом её оживили. Но это была уже не она, а ты… Так выходит, по твоим словам?
- Ну, да! – я обрадовалась, что он наконец-то уразумел.
- Это невозможно, - решительно заявил Виктор.
- Почему?
- Потому что воскрешать мёртвых – не ваша прерогатива. Уж извини. Ни ты, ни твой хозяин на это не способны. Вы можете заставить труп ходить. Но никогда не сумеете вдохнуть в него искру жизни.
- Да много ты знаешь о моём хозяине! – воскликнула я в запальчивости. – Да наш Главный, если хочешь знать…
И оборвала свою речь, вспомнив, что Главный – больше не мой Главный. И вся наша контора – уже не моя. Я больше не имею к ним отношения. Только память. Только боль. На глаза навернулись слёзы.
- Я больше не имею к ним отношения... - повторила я вслух, опустив голову.
- ...Но это ещё не повод, чтобы считать меня трупом! – я резко выпрямилась, справившись с минутной слабостью.
- Вот! – я схватила Виктора за руку и сжала его пальцы на своём запястье, чтобы он прочувствовал биение пульса. – Сердце бьётся! Кровь струится! Хочешь убедиться, что моя кровь течёт по сосудам так же, как и у всех вас? И что она такого же алого цвета?
Я завертела головой в поисках подходящего режущего орудия. Виктор поспешно вырвал свою руку из моей хватки и отодвинулся на край скамьи.
- Я дышу, - продолжила я, так и не найдя ничего, похожего на нож. – Я ем и пью, как все вы. И справляю естественные нужды в отхожем месте. И вообще…
Слова у меня кончились. Если сейчас он снова скажет, что это невозможно, я просто встану и уйду. В конце концов, есть ещё яды, стрелы, костры и прочие способы побыстрее вырваться на свободу…
- Неисповедимы пути Господни, - произнёс Виктор в пространство. – Чего же ты хочешь от меня? Зачем ты здесь?
«Потому что я тебя люблю», - хотела я бросить привычную фразу. И прикусила язык. Поскольку осознала, что не могу в данный момент с полной уверенностью сказать о себе, что я кого-то люблю или, напротив, испытываю к кому бы то ни было обиду и ненависть.
Меня охватило странное чувство абсолютной нереальности происходящего. Я будто увидела всю сцену со стороны: посреди залитого апрельским солнцем города, в центре маленькой площади перед церковью, на скамеечке под каштаном сидят двое – католический священник и прОклятый всеми чёрт – и ведут проникновенную беседу о превратностях судьбы.
Картинка выглядела до того бредовой, что я хихикнула. Эта сцена была бы ещё хоть как-то уместна на страницах сюрреалистического романа – но уж никак не в жизни, ни Виктора, ни моей.
И тут я поняла, что всё это действительно происходит со мной. До сего момента я как-то умудрялась ускользать от размышлений о своём новом статусе. Да, я жалела себя и даже плакала по ночам в подушку. Но в уютном и тихом жилище Фламмеля так легко было прятаться от принятия самой горькой правды, касающейся настоящего и будущего. А вот теперь, в отвесных солнечных лучах, в резких тенях и контрастах, моему сознанию, наконец, явилось во всей своей неумолимости монументальное НИКОГДА.
Я НИКОГДА не вернусь больше на своё тёпленькое рабочее место, где так сподручно было изображать из себя Голос Совести, собирая законную дань с мятущихся грешных душ. Я НИКОГДА больше не окажусь в кругу своих бывших приятелей – равная среди равных. Я НИКОГДА не буду больше парить над земной твердью в потоках невесомого эфира. Огненной стрелой НИКОГДА не прошью я слой кучевых облаков, купаясь в зарождающемся дожде. Долгие, бесконечно долгие годы обречена я ползать в пыли и грязи, среди созданий примитивных, грубых и абсолютно мне чуждых, к тому же – ненавидящих меня всеми фибрами своих жалких душонок. Так должник ненавидит кредитора, которому обязан – но очень не хочет – возвращать крупную сумму. Так преступник ненавидит стражника, отправившего за решётку его подельников. Так ненавидит и облаивает – а то и разрывает в клочья! – чужака стая бродячих псов… Более того, я обречена терпеть на собственной (теперь уже собственной!) шкуре все их постыдные слабости и недуги.
Вся бездна унижения, вложенного в постигшую меня кару, наконец, открылась мне в полной мере.
- Чего ты хочешь от меня? – повторил Виктор настойчивее, заметив мою заторможенность.
- Помоги мне, - прошептала я, всё ещё оглушённая только что осознанной истиной.
- Помочь – тебе? Как? И, кстати, почему именно я?
- Научи меня жить среди людей. У меня теперь нет выбора.
- Я, всё-таки, не могу тебе полностью поверить. Боюсь, ты снова затеваешь какую-то нехорошую игру… И попытаешься меня использовать, не раскрывая своих целей…
- Ты сказал: «боюсь»? Вот вечно вы все, люди, чего-то боитесь. Только и делаете, что живёте в постоянном страхе. Вот оно, ваше основное человеческое чувство! Не любовь, не ненависть… Страх. Вы все заражены хроническим страхом. И я теперь, вместе с вами…
- Тебе-то чего бояться? Кроме, конечно, гнева Божьего.
- Ха!... Не далее, как сегодня утром, я испытывала дикий страх от одной только мысли о том, чтобы выйти из дома на улицу. И пока Фламмель надо мной не поколдовал…
- Фламмель?
Кажется, я опять сболтнула лишнее.
- Ты его знаешь? – спросила я.
- Ты имеешь в виду Никола Фламмеля? Если речь о нём, то да, знаю. Он ведь живёт в моём приходе. И регулярно делает весьма щедрые пожертвования на нужды церкви.
- Ах, вот оно что… Ну да, ну да. Считай, что слово «поколдовал» я не говорила. Фламмель, конечно же, вполне благонамеренный католик. Я просто снимаю у него комнату.
У меня язык не повернулся признаться, что я живу в этой комнате бесплатно, потому что не имею денег не только, чтобы платить за жильё, но даже и на кусок хлеба. Демон без гроша – да кто ж в это поверит?
- Можешь не пытаться его выгораживать, - сказал Виктор. – Весь город знает о его так называемых «научных изысканиях».
- О каких изысканиях? – заявила я с вызовом. – Я вот, например, ничего не знаю.
- Магия. Алхимия, астрология и магия.
- Людям иногда свойственно принимать за реальность свои собственные, непомерно раздутые фантазии.
- Неисповедимы пути… Кстати, о фантазиях, - Виктор чуть наклонился в мою сторону и заговорщически понизил голос. – Кажется, он ещё и сочинительством занимается. Что-то вроде романов из жизни рыцарей далёкого прошлого. Какие-то битвы с драконами, тролли, гоблины, эльфы… Поиски священного Грааля… Мне удалось прочесть пару страниц…
- Битвы с драконами? – я искренне удивилась. Кто бы мог подумать: Фламмель и Грааль! Куда катится мир?! O tempores, o mores! Один пишет всякую белиберду, другие читают… Надо будет порыться тщательнее в его бумажках. Вот вам и великий демонолог…
Повисла пауза. Некоторое время каждый думал о своём.
- Так что? – нарушила я тишину. – Мне уйти?
Больше всего я боялась (опять: боялась!), что он скажет: «Да».
- Ты говоришь, что хочешь жить среди людей… как человек…
Я не говорила, что хочу. Я говорила, что вынуждена. Но решила не вдаваться в дискуссию.
- У тебя не получится, - заявил Виктор. – Потому что человек немыслим без веры. Вера – именно то, что делает его человеком и отличает от всех прочих тварей. А демон не способен верить. По природе своей.
- Да почём ты знаешь! Способен, не способен… Что ты знаешь о моих способностях? Что ты знаешь о моей природе? Что ты, вообще, знаешь о нас, кроме того, что сочиняют ваши схоласты? Думаешь, их книги про устройство Небес и Ада более правдивы, чем писанина Фламмеля про драконов?!!!
- Вот, вот оно – уже проявляется в тебе: бесовщина. Дух противоречия. А вера подразумевает смирение. Добровольное.
- А вот ты возьми и научи меня. Вашей вере. Представляешь, какая это будет грандиозная победа Церкви: первый демон, обращённый в христианство?
- Искушаешь, - констатировал Виктор. Но вид при этом имел весьма заинтересованный.
- Да мне жить тут как-то надо, а ты всё подставы ищешь. А вдруг я правда – поверю? Вдруг я такая плохая только потому, что до меня истину о вашем боге никто ещё не донёс? А вот ты донесёшь – и я преображусь…
- Даже не знаю… Сомневаюсь. Ведь у человека есть выбор: склоняться к добру или ко злу. И у вас изначально был выбор. Но вы его уже однажды реализовали. И пали, вместе со своим хозяином. То есть, выбрали сторону зла. Получается, что обратный ход невозможен… И ты не преобразишься, сколько бы истин я до тебя ни доносил. Кстати, истины открывает лишь Бог, а я могу только послужить Его орудием…
- Ну, так и послужи орудием. Может быть, он даёт тебе сейчас такой шанс, а ты противишься его воле. Нечасто ведь, согласись, в церковь заходят демоны, желающие обратиться в католическую веру. И умоляющие священника о пастырском наставлении…
- Искушаешь, - убежденно кивнул Виктор.
- Мне уйти?
- Ладно, - он прикусил губу. – Может быть, я не прав… Пошли.
- Куда?
Виктор встал, я вскочила следом.
- Куда-куда… К вере. Почитаешь для начала катехизис. Посмотрим, что из этого получится…
Он направился к храму. Я бросилась следом.
Новая жизнь уже начинала мне нравиться!...».